Текст книги "Григорий Сковорода. Жизнь и учение"

Автор книги: Владимир Эрн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Яков. Ты будто муравейник палкою покопал, так вдруг сим вопросом взволновались наши желания.

Афанасий. Я бы желал быть человеком высокочиновным, дабы мои подкомандные были крепки, как россияне, а добросердечны, как древние римляне; когда б у меня дом был, как в Венеции, а сад как во Флоренции; чтоб быть мне и разумным, и ученым, и благородным, и богатым, как бык... Григорий. Что ты врешь?

Афанасий. Богатым, как жид, дюжим, как бык, пригожим, как Венера, спокойным, как однодворец... Яков. Взошла мне на память Венера, так называемая

собачка.

Григорий. Позвольте, государь мой, прибавить? Яков. Хвостатым, как лев, головатым, как медведь, ухатым, как осел...

Григорий. Сумнительно, чтоб могли войти во уши Божий столь бестолковые желания. Ты со своими затеями похож на вербу, которая быть желает в одно время и дубом, и кленом, илипою, и березою, и смоквиною, и маслиною, и явором, и фиником, и розою, и рутою, солнцем илуною...».

В этом исходная точка для критики обычных представлений о счастье. Бестолковые желания, взаимнопротиворечащие, уничтожают сами себя и делают невозможным достижения счастья. Мы не можем сыскать

II,8. II,8.счастья потому, что не желаем его как следует и пожелать так не умеем. «То беда, что не ищем знать точно, в чем оно имеет свое поселение. Хватаемся и беремся за то, как за твердое наше основание, что одним только хорошим прикрылось видом. Источником несчастья есть нам наше бессоветие. оното нас пленяет, представляя горькое сладким, а сладкое горьким. Но сего бы не было, если бы мы сами с собою посоветовали. Порассудимся, друга мои, и справимся, к доброму делу приниматься никогда не поздно. Поищем, в чем твердость наша. Пораздумаем. Таковая дума есть самая сладчайшая Богу молитва».

Как аксиомы устанавливаются два положения, все мы несчастны, и никому путь к счастью не заказан.

Первое положение есть эмпирическая истина, для всех очевидная. Второе есть метафизическон убеждение Сковороды о высшей благости той натуры среди которой мы живем. Все мы несчастны, но счастье для всех возможно, всем близко. Откуда же такая нелепость? Почему при полной и абсолютной возможности счастья для всех только единицы довольны? Сковорода отвечает просто: потому что мы своевольны. Мы не хотим того реального и бесконечного счастья, которое предлагает нам Мать наша Природа, и своевольно ищем иллюзорного счастья в том, что не имеет в себе бытия и есть лишь обманчивый призрак. Мы ищем здоровья, богатства, земель, славы. «Но не прогневайся, друг мой, – говорит Сковорода, – на чистосердечие мое. Представь себе бесчисленное число тех, коим никогда не видать изобилия, вообрази больных и престарелых, приведи на память всех с нескладным телом рожденных.Неужели ты думаешь, что премилосердная и попечителънаяматъ наша натура затворила им двери к счастью, сделалась для них мачехою? Ах, пожалуй, не стесняй мне премудрого ее помысла ъузкие пределы, не клевещи на всемогущее ее милосердие, она для всякого дыхания добра, не для некоторыхвыборных из одного точию человеческого рода; она рачительнейшим своим промыслом все тое изготовила, без чего не может совершиться последнего червяка счастье, а если чего не достает, то конечно лишнее. Очей не имеет крот, на что ж ему? Птицы не знают корабельного строения, не надобно; а кому надобно, знает. Лилия не знает фабрик, она и без них красна»'. Итак, не в богатстве дело, не в изобилии, не в здоровье. Искание их совсем не приводит к счастью. «Справься, сколько тысяч людей оное погубило? До коих пороков не приводит здравие с изобилием? Целые республики через оное пропали. Как же ты изобилия желаешь как счастья? Счастье несчастливыми не делает». А у людей, живущих в изобилии, «души чрезмерными затеями, какмелъничные камни, сами себя снедая, без зерна крутятся . Внешние блага, столь всем желанные, напоены ядом и горечью, потому они природы тленной, мирской, суетной и преходящей. А между тем «где мне сыщешь душу, не напоенную квасом сим? Кто не желает честей, сребра, волостей? Вот тебе источник ропота, жал об, печалей, вражды, тяжб, войн, граблений, татьбы, всех машин крючков и хитростей. Из сего родника родятся измены, бунт, заговоры, похищения скиптров, падение государств и вся несчастий бездна. Господи! – говорит Петр С. в «Деяниях». – Ничто же скверно внийде во у ста мои . На нашем языке скверное, а на эллинском χοινον, то есть общее, все то одно, общее светское, скверное. Мирское мнение не есть то в сердце мужа чистая вода, но блато, хош)У, соепит, свиньям и бесам водворение. Кто им на сердце толь глубоко напечатлел сей кривой путь к счастью? Конечно, отец тьмы». Искание всеобщего материального благосостояния есть задача цивилизации. Это желание внешнего счастья и довольства принципиально отвергается Сковородой в том, что он говорит о философском камне. «Его искание... или превращение всех вещей в золото и соделание состава из оного, дабы продлить жизнь человеческую до нескольких тысяч лет, есть остаток египетского плотолюбия, которое, не продлив жизни телесной, при всех мудрованиях своих, нашло способ продолжать существование трупов своих, известных у нас под именем мумий». «Видите, родное счастье ни в знатном чине, ни в телесных дарованиях, ни в красной стране, ни в славном веке, ни в высоких науках, ни в богатом изобилии». Где же оно? Сковорода отвечает: и везде, и нигде. «Мы ищем счастье по сторонам, по векам, по статьям, а оное везде и всегда с нами. Нет его нигде затем, что есть везде. Не ищи его нигде, если не сыщешь везде. Оно преподобное солнечному сиянию, отвори только вход ему в душу твою». Счастье, благость объемлет нас со всех сторон. Нам нужно только открыть свое сердце, чтобы оно хлынуло на нас. Но как же это сделать? Нужно утишить бесплодные и призрачные желания, влекущие нас к несбыточному и невозможному. Нужно умирить самопоедающую волю нашу и найтилшр душевный. «Мир отворяет мыслям твоим храм покоя, одевает душу твою одеждою веселья, насыщает пшенична тука и утверждает сердце. О мире! – вопиет Григорий Богослов. – Ты Божий, а Бог твой». Сковорода повторяет несколько раз: мир превосходит всякий разум. «Теперь разумеем, в чем состоит наше истинное счастье. Оно живет во внутреннем сердце нашего мира, а мир в согласии с Богом... Телесное здоровье не иное что есть, как равновесие и согласие огня, воды, воздуха и земли (отголосок учения Аристотеля!), а умирение бунтующихся мыслей есть здравие души и живот вечный». Истинный мир, разум превосходящий, принес на землю Христос. Кто его постигнет, тот не может уже к нему не стремиться. «Кто не ищет мира, видно, что не понимает бесценной цены его, а усмотреть и горячо искать его обе сие суть лучи блаженного правды солнца, как два крыла святого духа».

Итак, высшее и единственное счастье – в душевном мире.Гдеже найти этот мир? Как приобрести его? Сковорода, всю жизнь мучаясь этим вопросом и разрешив его опытно, на самом себе, твердо указывает и другим верный, испытанный путь. Мир душевный в сродности, в наследовании своей природе.

«В божественном мраке Моисейских книг почти 20 раз находится сие: вонъми себе – внемли себе и вместо ключа ко всему предвручается то же, что узнай себе». Нужно узнать свою природу, вслушаться в себя, понять, что именно мне, а не комунибудь другому, нужно и смело определиться в жизни сообразно истинным влечениям своего духа. «И сие то есть счастливо вступить в звание, когда человек не по своим прихотям и не по чужим советам, но вникнув в самого себя и вняв живущему внутри и зовущему его святому духа, последуя тайному Его мановению, принимается и придержится той должности, для которой он в мире родился, самым Всевышним к тому предопределен... Пожалуй, друг мой, не начинай ничего без сего царя в жизни твоей! Чудо, что тебя доселе не могут тронуть сии слова: ищите прежде Царствия Божия. Ищи, и день, и ночь вопи: да придет Царствие твое. А без сего наплюй на все дела твои, сколько ни хороши они и славны. Все то для тебя худая пища, что не сродная, хотя бы она и царская».

Сродность – это «тайнопишемый божественный закон». Но никто не хочет ему внимать, и в этом причина, почему люди живут несчастливо. «Не сыщешь столь подлой души нигде, которая не рада бы хоть сегодня взойтись и на самое высокое звание, нимало не рассуждая о сродности своей. Сие Царствие Божие невежество все сердца помрачило». Царствие Божие тем и отличается от человеческого, что в него могут входить только званые, т.е. оно все основано на принципе сродности. Искать Царствие Божие это значит искать специфической своей призванности, искать сродной себе стати, и когда оно найдено, все остальное прилагается. «Божие Царство везде присутствует и счастье во всякой стати живет, если входишь в оное под руководством Создателя, на и то самое тебя в мир сей произведшего, и во сто раз блаженнее пастух овцы или свиньи с природою пасущий, нежели священник, брань против Бога имущий. Почему нам столь подлым кажется хлебопашество, что все оного убегаем? Счастлив, кто родился к медицине, к пиктуре, к архитектуре, к книгочетству. Я их благословенную, яко природную школу блажу и поздравляю. Радуюсь, если и сам в одной из сих наук, только бы сие было с Богом, упражняюсь, но чем несчастнее земледелец, если с природою землю пашет? Признаюсь, друга мои, пред Богом и пред вами, что в самую сию минуту, в которую с вами беседую, брошу мое нынешнее статье, хотя я в нем состарился, и стану последнейшим горшечником, как только почувствую, что доселе в нем находился без природы, имея сродность к скудельничеству. Поверьте, что с Богом будет мне во сто раз и веселее и удачнее лепить одни глиняные сковороды, нежели писать без натуры. Но доселе чувствую, что удерживает меня в сем состоянии нетленная рука Вечного. Лобызаю оную и ей последую».

Веселье, удача и счастье прямо пропорциональны сродности. «Коль сладоктруд, если он природен, с коликим веселием гонит зайца борзая собака! Кой восторг,как только дан сигнал к ловле. Сколько услаждается пчела в собирании меда! За мед ее умерщвляют, но она трудится не перестанет, пока жива. Сладок ей как мед и слаже сота труд. К нему она родилась. О Боже мой! коль сладкий самый горький труд с Тобой». «Без сродности все ничто... Если кто владеющий грунтом (землею) живет счастливо, не потому счастлив, что владеет им: счастье к грунту не привязано; самое изрядное дело, без сродности деемое, теряет свою часть и цену так, как хорошая пища делается гадкою, приемлемою изуринала (от слова иппа)... Слаще меда сия русская притча. Где был? У друга. Что пил? Воду, слаже неприятельского меду. Вспомните поселянина, поднесшего пригорстью из источника воду проезжавшему персидскому монарху! Вспомните, чему мы недавно смеялись, мужичка Конона репицу, принесенную в дар Людовику 12му, королю французскому! Сколько сии монархи веселились грубою сею, но усердною простотой! Зачем же окаеваешь себе, о маловерная душа, когда твой отец небесный родил тебе земледелом, или горшечником, или бандуристом? Зачем не последуешь званию его, уклоняясь в высшее, но тебе не сродное?.. Разумным и добрым сердцам гораздо милее и почтенее природный и честный сапожник, нежели бесприродный штатский советник». «Не пялься к тому, чего не дано от природы. Без Бога, знаешь, нельзя и до порога: если не рожден, не суйся в книгочетство. Ах, многие через то в вечную пали муку! Не многих мати породила к школе. Хочешь ли блажен быть? Будь доволен долей твоей природы». Тот кто рожден к деревенской жизни, да не мечтает о городе, о царских чертогах! Если ты изменишь своему призванию, своей природе, «знай, – говорит Сковорода, – грусть загрызает душу твою среди позлащенных палат и заплачешь, вспомнив поля зеленые».Сковорода не отрицает ни науки, ни государства, ни культуры. В этом смысле он бесконечно далек от Толстого. Он отрицает не культуру, а ее извращения. И корень всех извращений для него в несродности – в том, что люди механически, без зова своей природы устремляются на различные поприща жизни. И не только они сами находят свое несчастье, но приносят вред всему обществу. Страдают от этого не только отдельные частные лица, но и целое государство. Все неблагополучие культуры, которое Сковорода ощутил с большой силой, вытекает из ее несродности. Но несродность эта не принципиальная, а фактическая. Есть люди, рожденные к живописи или архитектуре. Есть люди, рожденные к медицине. Сковорода признает даже больше: есть людн,рожденные к книгочетству, т.е. кжизни среди книг. И эти люди нигде не найдут своего счастья, кроме своих специальных призваний. Мало того: человечеству они могут быть полезны только своими дарами, только верным развитием своих специальных талантов. И если бы они вздумали изменить Духу Святому, призывающему их к делу, им предназначенному, «тоска бы загрызла их» среди самых необыкновенных, но несродных им условий, они «заплакали бы» о зеленых полях своего настоящего призвания. «Скажи мне, откуда суеверия, лицемерия, ереси? Откуда у христиан ругательство священные Библии! Где рачение сладчайшие дружбы? Где согласие дражайшего мира? Где живость сердечного веселья? Кто безобразит и растлевает всякую должность? Несродность. Кто умерщвляет науки и художества? Несродность. Кто обесчестил чин священничий и монашеский? Несродность. Она каждому званию яд и убийца. Учителю, иду по Тебе. Иди лучше паши землю или носи оружие, отправляй купеческое дело или художество твое. Делай то, к чему рожден». Ты, кто изменяют своему призванию и не слушают тайного голоса своей природы, совершают величайший грех против Духа Святого и впадают в симонию, потому что они торгуют Духом Святым и дары Бога, дары Природы, употребляют корыстно в свою пользу» . «Не сие л и значит данным для живота хлебом задавиться? Шед удавися. Если любишь прибыль, 1000 на то пред тобою благословенных ремесл. Учителю, иду по Тебе. Иди... и будешь естества лишенный чучел, облак бездождный, прелестная денница, сатана, с небесной должности к подлым похотям падший».

Государство законно и необходимо. И то сословие, которым держится внешняя сила государства, может тоже пополняться по призванию, по природе. «Воином кто рожден – дерзай, вооружайся... Защищай земледельчество и купечество от внутренних грабителей и внешних неприятелей. Тут твое счастье иувеселение. Береги звание, как око. Что слаже природному воину, как воинское дело?.Закал ать обиду, защищать страждущую и безоружную невинность, заступать общества основание – правду – сей есть пресладкий его завтрак, обед и ужин. Не бойся! Ранг носить может всякий, но дело делает действительно один тот, кто природный. Дело и без ранга делом, но ранг без дела ничто, а дело без Бога!3

В полном согласии с этим основным принципом Сковорода и не думает отрицать ни христианского богословия, ни проповедников христианской истины. Он критикует лишь способ, каким у нас вербуются богословы, ихбеспризванность. «Да умножит же Господь Царствия своего благовестники! Да возобновит время, написанное у Исайи: иже до конца не примолкнут поминающие Господа». Искренность и сила этого желания очевидны. Но именно поэтому Сковорода так резко и говорит против цеховых, казенных, бесталанных богословов. «Сии проповедники, как из червячков пчелы, рождаются из студентов. Студент ли ты рожден,смотри ж, так ли оно? Ты можешь статься червячок, но подложный: из сих рождаются трутни. Они вначале с великим шумом ведут свой хор, но, наконец, бывают постыдны и изгнаны из дому Божия»'. Главная тема христианского богословия – Царствие Божие. Но Царствие Божие в сродности. Без сродности, без обретения своей природы, невозможно никакое Царствие Божие. Богословам, как проповедникам Царствия Божия, нужно с особенной силой подчиняться принципу сродности, т.е. быть богословами по призванию, по таланту, по вдохновению. Богослов должен всех превосходить в природное™ своего дела, потому что иначе он будет совершенно бесплоден, своей непризванностью, т.е. несродностью, уничтожая всю силу своих словесных призывов к сродности. «Долго сам учись, если хочешь учить других. Во всех науках и художествах плодом есть правильная практика. А ты, проповедуя слово истины Божия, утверждай оное непорочного жития чудесами.Неяьзя построить словом, если тое ж самое разорять делом. Сие значит, давать правила для корабельного строения, а делать телегу. Без святости жития корабельным мастером, может быть, можно сделаться, но проповедником никак нельзя, разве мартышкою его». Сковорода «природность» своего учения видит в том, что «сей суд наш несомненно подтверждаем таковым же житием нашим пред людьми . Когда же его обвиняли, что «некоторым молодцам внушал, что сия или другая какая человеческой жизни стать вредна и неблагополучна», он с раздражением отвечал: «Многократно я говаривал, что тебе или тому быть священником или монахом не по природе; но чтобы сказать, что священства или монашества стать вредна, никогда сего не было. Кто по натуре своей хлопотлив и ретив, такому можно сказать, чтобы быть градоначальником берегся, где беспрестанные оказии к гневу и здорам. Но могу ли помыслить, чтобы своевольству людскому командиры надобны не были? Помилуйте меня! Не толь я подлаго родился понятия, чтоб ниспуститься в такие сумасброды. Многие называют меня разумным человеком, но такие рассуждения не могут прийти разве в бешеную голову». Здесь же отметим характерный выпад Сковороды против того внешнего «равенства», которое с таким пафосом было провозглашено XVIII веком. «Что глупее, как равное равенство, которое глупцы в мир ввести всуе покушаются?»2 И это потому, что внешнее равенство предполагает всеобщую беспризванность, универсальную несродность, против которой ратует Сковорода прежде всего. «Куда глупое все то, что противно блаженной природе». Но это отнюдь не значит, что Сковорода скольконибудь освящает неравенство внешнее, историческое, грубое. Его мысль глубже. Он «равенству равному», т.е. равенству внешнему, предполагает «равенство неравное», т.е. внутреннее, религиозное, умопостигаемое. «Бог богатому подобен фонтану, наполняющему различные сосуды по их вместимости. Над фонтаном надпись: неравное всем равенство. Льются из разных трубок разные токи в разные сосуды, вокруг фонтана стоящие. Меньший сосуд меньше имеет, но в том равен большему, что равно есть полный» . Самый последний калека может быть так же счастлив, как самый первый любимец фортуны, потому что принцип счастья для обоих один, сродность, специфическая, чисголичная призванносгь, верность и последование своей природе.

Хотя эти принципы развиваются Сковородой индуктивно, т.е. выведением из наглядных и всем доступных примеров, но нетрудно показать, что они находятся в полном согласии с его мистикометафизическим учением о внутреннем человеке и могут быть из него выведены дедуктивно. Для этого нужно только подняться ступенью выше и раскрыть окончательный смысл принципа сродности. Что такое в конечном смысле сродность? Что такое та природа человека, которой верными быть призывает Сковорода? Конечно, это не внешняя, эмпирическая, плотская природа. Это природа внутренняя, умопостигаемая, духовная. Т.е. это есть сокровенный, в тайностях сердца живущий, нетленный, метафизический человек. Сродность в последнем счете имеет мистический смысл. «Природа и сродность значит врожденное Божие благоволение и тайный Его закон, всю тварь управляющий». Сродность к званию, как и склонность к дружбе, «ни куплею, ни просьбою, ни насилием не достается, но сей есть дар Духа Святого». «О сем у язычников была пословица: 1гш1а Мтегуа... Если кто без природы сунулся во врачебную науку или в музыку, говорили: туКо АроШпе, 1гап5 ггш515 – без благословения Аполлона, без милости Муз». В таком чисто внутреннем, мистическом определении наивысшее проявление сродности – в Евангелии. О Христе Сковорода говорит: «Кто ж природнее был как сей?» . «Сродность обитает в Царствии Божием». Итак, сродность, как и царствие Божие, человек находит внутри себя, в сердце своем, в своей тайной умопостигаемой природе. А если так, то все устанавливаемое Сковородой индуктивно можно было легко пройти в обратном порядке, т.е. дедуктивно, и показать, что раз счастье заключается во внутреннем человеке, все внешнее теряет свою абсолютную цену и становится лишь относительно ценным, в зависимости от тех или иных конкретных условий. Гностицизм в понимании зла, который мы отметили в теологии Сковороды, имеет некоторый отголосоки в его моральном учении. По мысли Сковороды, все должности имеют природный, т.е. благой характер и все зло заключается лишь в неправильном выборе, лишь в непризванности того или иного дела. Но тогда природна, т.е. блага в себе, и должность палача, например. Сковорода не говорит этого. Но зато он говорит, что борзая собака, согласно природе своей, гонит зайца, причем природа, сродность отождествляются у него с охотой, с природною склонностью. Но мало ли у нас самых злых природных склонностей? Если допустить, что в склонностях наших есть две природы: одна добрая, другая злая; одна пепельная, другая господственная, – тогда не может быть гностического сведения зла на добро, но тогда все учение о сродности Сковород а должен был бы углубить и показать, что не всякая сродность носит характер благой, или по крайней мере не всякую охоту, не всякую склонность можно называть сродностыо. И тогда для различения сродностей нужно было бы указать дополнительные и более объективные критерии. Трудность, которую мы отмечаем, занимала самого Сковороду. Блага ли всякая сродность, т.е. нет ли сродностей злых, это значит спросить, что такое зло – реальная сила или просто недоразумение? Если оно реальная сила, на добро отнюдь не сводимая, тогда быть добрым трудно, ибо Царство Божие силою берется и прикладываемые усилия восхищают его. Если же зло по природе своей призрачно и малосильно, тогда быть благим очень легко: стоит только захотеть. Сковороду не только занимал, ной мучил постоянно вопрос: легко или трудно быть благим. «Спор беса с Варсавою» специально посвящен этому вопросу; немалое место он занимает и в «Брани Архистратига Михаила с Сатаною». Мы видим, что была действительная трудность в учении Сковороды о сродности, и его напряженные диалектические борения есть не что иное, как борьба в нем двух стихий – христианской и гностической – которые борются и в его богословии и метафизике. Какая стихия была в нем сильнее? Я думаю, что христианская, и хотяон окончательно останавливается на том, что быть благимлегко, но это имеет уже не гностический, а христианский смысл, ибо по слову евангельскому иго истины Христовой легко, но не потому, что зло бессильно и борьба с ним нетяжела, а потому, что всю тяжесть мирового греха взял на Себя Христос. С Ним путь добра легок, и недаром истина эта открывается Сковороде в апокалиптическом видении и в напряженной борьбе.