Текст книги "Книга реки. В одиночку под парусом"

Автор книги: Владимир Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Утро было туманным и седым – почти по Тургеневу. Едва пробудившись, я выглянул в окно и увидел, что мир погружен, как в сон, в молоко конденсированной влаги, клубами накатывающей на остров. Пока мы спали, окружающее нас пространство оказалось захвачено рекой – это Волга, наскучив течь в своих берегах, оторвалась от самой себя, поднялась в воздух, воспользовавшись ночным перепадом температур. Это Волга плыла в воздухе, стелилась лисьими хвостами по песчаным берегам, обтекала углы домов, мостков и палубных надстроек дебаркадера, скрадывая их сухопутную вещественность, низводя их до уровня рептилий и лодок. Все было захвачено Волгой, и все стало волгой (влагой): покрытая росой палуба, сырые мостки, борта лодки с мелкой сыпью измороси на брезенте. Рта нельзя раскрыть, не то наглотаешься воды. Мир обрывался в двух десятках шагов от тебя. Вьющаяся в гору дорога, вымощенная старинным тесаным известняком, терялась в тумане. Да и был ли он на самом деле, этот град Свияжск, может, только пригрезился мне?..

В это утро растекающихся предметов и неверных мыслей мое желание отчалить выглядело не слишком убедительным. Но как ни прекрасен Свияжск, захвативший меня своим наговором, окутавший своими снами и туманами, сквозь которые проступал не то восемнадцатый, не то шестнадцатый век, меня ждали другие города и другие берега. Надо ли объяснять, что в окружающей природе воцарился штиль. Безветрие абсолютное и окончательное.

Расставание с доселе незнакомым местом несет в себе иллюзию, будто уносишь с собою часть его тайны. Даже если в суть этого города ты не успел проникнуть, всегда остается надежда, что, унесенная тобою вместе с воздухом в легких, с черноземом под ногтями, тайна эта будет разгадана позже – на досуге, на критическом расстоянии, – у каждого впечатления, как у хорошего вина, свой срок. Ибо этот город (место) у тебя уже не отнимет никто, ты уже пометил его прикосновением своего эгоизма. Города рождаются, живут и умирают не только в действительной жизни. Мыслеобраз города (места), словно занесенное ветром семечко, поселяется в твоей душе и начинает питаться твоей жизнью и одновременно питать тебя собой. Процесс этот всегда взаимозависимый. Пораженный в сердце поэзией (гением) места, норовишь снова и снова вернуться в него. Не является ли пресловутая ландшафтозависимость человека, ищущего гору повыше и камень побелей, чтобы воздвигнуть храм своему Богу, всего лишь дальним эхом животного инстинкта по расширению и освоению ареала обитания? Как бы то ни было, человек – это еще и место, которое он выбрал для своей стоянки, покрыл следами своей жизнедеятельности, населил своими потомками, мифами…

Сажусь в лодку и отталкиваюсь веслом от свияжского берега. Волга курится туманом, песчаный берег, от которого я отвалил, на глазах быстро скрадывается белесой наволочью. Дюралевое весло, облитое тонкой пленкой атмосферной влаги, холодило руки. Дебаркадер растворился в тумане, берег Свияжска тоже; я плыву на ощупь, по памяти, и от этого приключения мне вдруг делается весело и жутко, и к тому, что я вижу (а вижу немного), и к тому, что скрыто от меня павшим туманом, я отношусь с каким-то фаталистическим подъемом. Огибаю восточный мыс острова, достаю компас, чтоб идти дальше по азимуту.

Оторвавшись наконец от острова, я углубляюсь в молочные реки, оставляя за спиной кисельные берега. Я размеренно работаю веслом; за те два дня, что я провел на берегу, я соскучился по этому состоянию сосредоточенной отрешенности от всего, что не вода, не лодка и весло. Подключив интуицию и свое чувство пути, я правлю в тумане на створ меж двумя растянувшимися вдоль фарватера на один-два километра островами. На мысу одного из них я три дня назад ночевал. Мне кажется, что я плыву правильно. Когда же впереди меня из тумана проступают очертания береговой кручи и какой-то удивительно знакомой мне колокольни, до меня доходит, что я снова оказался притянут свияжским берегом, не желающим меня отпускать из своих сетей. Описав в кромешном тумане большую дугу, я, самоуверенный каякер с компасом, на который забываю поглядывать, вновь оказываюсь во власти странной силы этого острова-городка.

Я не рассержен и даже не раздражен. Я воспринимаю это как последний привет. Есть вещи, которые выше бытового разума, не стоит пытаться их формулировать. Когда-то, давным-давно, на вершине этой огромной горы, называемой Круглой, покрытой вековым сосновым бором, древние племена черемисов устроили капище злого божка Киреметя. Здесь чудеса, здесь леший с водяным колобродят, русалка (бывшая служанка, убитая купцом) на ветвях сидит… По лунным улицам бродит молчаливый и добрый Коля, мечтающий о лодке, в береговых кручах мерцают древние клады, и набегает на берег с пенным шипом вечная волжская волна…