Текст книги "Белая Невеста"
Автор книги: Владимир Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
10. Капризы судьбы
– А куда, между прочим, ехать? – приостыв, поинтересовался я. – Уж не в Чудотворный ли тупик?
– Что? – вскипел князь. – Куда может ехать оскорбленный мужчина? Видишь, белогорский пряник, во-он те голубые ворота?
– На стадион?
– Забыл? В моих жилах течет казацкая кровь! – Князь задрожал от ярости. – На ипподром!
Признаюсь: никогда не бывал на ипподроме. Куда там ваш футбол! Тут можно забыть не только Раису Павловну, но даже собственное имя. Да вы представляете, что такое скачки? Летит наперегонки сразу десяток добрых рысаков. Десять гривастых красавцев! Десять вихрей! Вот такие, видно, несли здесь когда-то пулеметную тачанку нашего козачьеборского дяди Миши. Эх, неприкаянная твоя душа!..
Я, грешным делом, думал, что на рысаках будут скакать казаки в лихих кубанках. Ничего подобного! У белоневестинских казаков, оказывается, в моде такая кругленькая шапочка с козырьком. Вроде Пекиной. Рубахи, правда, па них шелковые, разноцветные, сапожки лакированные.
Гляжу: подходит к нам стройный юноша с рыжеватыми баками, в такой же шапочке с козырьком. Правда, без рысака. А вместо цветной рубахи – черный костюм, белоснежная сорочка.
– Г… г… гуд дей, милорд Белоневестинский! – И щелкнул пальцами: – С… с… сообразим по билетику? Вожжи ременные, скорости современные!
– И ты, старик, стихами заговорил? – удивился хмурый Кон Белон. – Хлеб отбиваешь?
– К… к… куда мне до вас! – заикаясь, подмигнул юноша. – Вы г… г… гений!
– Многие так думают. – Князь горько усмехнулся. – Да молчат. Итак, я ставлю на каурую «пятерку», ты, Ив, на гнедую «тройку», а ты, Пека, на пегую «двойку». Положитесь на мою интуицию. Пахнет презренным металлом!
– Милорд, по б… б… большому гривеннику! – пояснил юноша.
За князя и Петушка, конечно, пришлось платить мне.
– Не будем мелочными! – утешил меня гений. – У нас счастливое число: в сумме две пятерки!
Тут только я заметил над шумными трибунами голубой плакат с огненными словами:
Забудь о молнии и громе
На быстроногом ипподроме!
«Ого! – думаю. – Добрый князь Кон Белон, да вы уже выиграли!»
И как в воду глядел. Его каурая «пятерка» под рев трибун обошла мою «тройку», Пекину «двойку» и чью-то «десятку».
– Так нечестно! – горячился Петушок. – Ты коняшку подговорил?
– Как идет! – Свободный художник потер руки. – Как идет! Что ваши хлипкие звезды балета! Давай, давай, Тайфун! Жми!..
– Вы г… г… гений! – уверял стройный юноша с рыжеватыми баками.
Князь, торжествуя, обернулся:
– Мужчины! Вы только гляньте на эту косматую девицу с пестрым зонтиком! Боюсь, что она проглотит моего Тайфуна! Туда же! Мечтает выиграть! Так… так… – И он запустил пальцы в редеющую шевелюру. – Ж-жик!.. Готово!..
Несется бешено тачанка
Средь обезумевшей толпы.
А рядом пошлая мещанка
Лелеет алчные мечты!..
– Ну и Кон Белон! – ахнул я. – Почище кибермашины!
– Милорд! – Юноша покосился на своего кумира. – Это же К… К… Катрин из к… к… кафе К… К… «Космос». Ужасно любит скакунов. Сочиняет милые вещицы под гитару. Нам бы литстудию. К… К… Константин Сергеич, возглавьте!..
Единственный певец Белой Невесты ласково похлопал юношу по плечу.
– Таланты не делаются в инкубаторе!
Он уже не отрывал глаз от своего искрометного рысака.
– Как идет! Тайфун, Тайфун! Смотрите: на меня косится!..
– Ого! – говорю. – Вас даже кони на ипподроме знают!..
– Б… б… бумажный полтинник ваш! – пророчил юноша.
– Мой! – вдруг захныкал Пека.
И, видно, лошадиный бог внял его чистым слезам. Нежданно-негаданно неказистая пегая «двойка» не только обставила мою гнедую «тройку», но и показала хвост княжеской каурой «пятерке».
Кон Белон охнул и схватился за сердце.
– Тайфун! Что ты со мной делаешь? Уступил какому-то Урагану!..
– Обскакал! Обскакал! – ликовал Пека, впившись в пегого скакуна своими зелеными глазищами.
А мне мерещились болотные глаза его мамы. «Ах, Иван Иваныч, у нас юг!»
Трибуны стонали от восторга.
– Ты г… г… гений! – клялся Петушку юноша с рыжеватыми баками.
У нас на глазах он схватил Пеку за ручонку и пытался утащить вместе со счастливым билетом к заветной кассе. Опомнившийся князь ласково взял юношу за белоснежную грудь.
– Старик! Иди и в жокеи, в лицедеи, в святые апостолы, но не смущай младенца! Несчастный тотошник! Сгинь!
– Г… г… гуд бай!
Рыжеватые баки испарились.
– «Двойка», Пека, это перевернутая «пятерка»! – уверял счастливчика Константин Сергеич. – Полсбора наши! Петушок! Ты напоминаешь мне маленького Костика. Устроить тебя в школу для особо одаренных? А?
– Не!.. – мальчуган испуганно замотал головой.
Наш гений увлек его к окошечку кассы, совсем позабыв про меня.
– Граждане, пропустите! Товарищ кассирша, выдайте моему малышу… Сколько там положено за Урагана?
Очкастая дама за глубоким окошечком покачала головой:
– Не положено.
– То есть как? – свистяще прошептал Константин Сергеич. – Вы что – не узнаете?
– Узнаю, товарищ Белоневестинский.
– Так примите и дайте!
Дама беспомощно развела руками:
– Я что! Установка.
Тут к окошечку протиснулся я.
– Князь! Не будем мелочными! Пожалейте даму. Разве ей легко разглядеть из этой амбразуры? Может, ваш Ураган не пришел!
– Пришел… – дама вздохнула.
– Моя «двойка» всех обскакала! – клялся Пека.
– Обскакала, – согласилась очкастая дама. – Только в дороге облегчилась. Вон видите наш работник убирает совочком ее яблоки. Следовательно, живой вес вашей «двойки» стал меньше всех ее соперниц. Судьи не зачли.
– Ну погодите! – Кон Белон, позеленев, задыхался. – Я вам припомню эти яблоки! Я вам оформлю! Ж-жик!..
Пока художник рвал и метал, Пека куда-то исчез.
– Все снюхались! – не унимался Кон Белон. – Жокеи, тотошники, судьи!..
– Пожалейте эту лошадиную стрелочницу! – взмолился я. – Вы же, черт побери, мужчина!
– Верно! – опомнился добрый князь. – А где же Петушок? Пека! Пека!..
Петушок тут как тут. Под мышкой радужно переливается книжная новинка.
Князь поймал торчащее Пекино ухо.
– Стащил?
– Честное дошкольное! – обиделся Пека. – Дал книжной тете денежку, а она: «Деточка! Тащи билетик!» Вот я и…
– Слышите? – вдруг умилился Кон Белон. – Он всё-таки выиграл! Так поедем к моему знакомому виноделу. Обмоем Пекину – как ее там? – «Акулу-Барабулу»…
– У! Коварная рыбина! – говорю. – Но куда ей до Пекиной мамы!
11. У винодела и безалкогольщика
Прокаленному южным солнцем, морщинистому виноделу Макару Антоновичу под семьдесят, а румяному безалкогольщику Захару Семеновичу под пятьдесят. Друзья сидели в беседке, увитой плетьми винограда десяти сортов. Тут вам и «Лидия», и «Дамские пальчики» и бог знает что! Пили из крохотных мензурок, запивали стаканами с «Белой Невестой».
– А ты знаешь, Захар Семеныч, шо такое русская женщина? – Макар Антоныч неторопливо поднял палец.
– Постой! Екатерина Вторая тоже русская… – сыпанул скороговоркой Захар Семеныч.
– Царица-то она русская, а принцесса немецкая, – невозмутимо заверил друга старый винодел. – Ну, какая она Катерина? И не выговоришь натощак: София-Августа-Федерика Ангальт-Цербтская! Ясно? Сам читал. «Я, говорит, культурная, я, говорит, ученая, я, говорит, просвещенная!» А знаешь, как правила Россией эта чужедальняя дамочка? Пугачу голову отрубила, славну Запорожську Сич разорила, вража маты! – И вдруг затянул старый раздумчиво, протяжно:
Ой, лэтила бомба од Чорного моря,
Та сэрэд Сичи впала.
Хочь пропалы запорожци,
Та не пропала их слава! Х
И пришли деды моих дедов сюда, к синему морю. И стали Россию от турка стерегти. А сунулся сюда Гитлер с танками и ерапланами – тут его и жиганули! И с гор, и с моря. А Наполеон – тот до нас не дошел…
– Нет, ты лучше скажи, – перебил приятеля румяный Захар Семеныч, – что такое по-французски шваль?..
– Ох, молодежь! – Макар Антоныч развел руками. – Ну… шваль.
Ничего ты не понимаешь! Шваль – это дохлая Конина. Когда Кутузов бил французов…
– Шваль – это шваль, – упорствовал медлительный винодел.
Они так спорили, что не заметили и нас, и наш новый «Запорожец», отдыхавший под столетним тополем, к лысеющим веткам которого прилипла ядовито-зеленая омела.
– Друзья мои! – не выдержал князь Кон Белон. – Я вас помирю. Шваль – это по-французски лошадь. И совсем не дохлая. А что касается женщин…
– И все-то вы, Константин Сергеич, знаете! – усмехнулся шустрый безалкогольщик. – Посмотришь на вашу интеллигентную сорочку – сразу видно: талант!
– Не талант, – говорю, – а гений. Его даже кони признают. А Европа не знает!
– Еще узнает! – Свободный художник завладел полупустым графинчиком. – Я видел изнанку войны. Служил в похоронной команде. И вот под Веной в альпийском замке встретили удивительного старика. На его холстах пылали африканские краски. – Он понизил голос: – Сын миссионера и личный друг папы римского!..
Я понимающе переглянулся с виноделом и безалкогольщиком.
– Не верите? – князь Кон Белон молча достал из бумажника пожелтевший фотоснимок.
На снимке рядом с седым бородачом в кожаных шортах стоял долговязый солдатик с дымящимся котелком.
– Узнаете? Я его подкармливал, а он меня просвещал. Его памяти я посвящу свою «Мадонну»!
– Это какую? – спрашиваю. – Белоневестинскую или белогорскую?
– Обе! – утешил меня гений. – Главное – искать!
– Ты сам – редкая находка! – Лукавый безалкогольщик потрепал князя по узкому плечу.
– Находка! – Медлительный винодел сорвал возле самого уха князя румяную гроздь и приподнял над открытым ртом. – Зараз же придумай небывалое название для моего вина. И наклеечку…
Свободный художник со скорбным видом слил содержимое обеих мензурок в стакан и залпом выпил.
– Друзья мои! Драгоценные Макары Захарычи! Осточертели мне эти наклейки… Но для вас… Тш-ш! – Он запустил тонкие пальцы в свою гриву, прочесав ее до самого сверкающего пятачка на макушке. – Так… так… Из белой пены – ж-жик! Зеленая головка… А над нею – радужные блики, блики…
– А название?
Свободная рука князя сама потянулась за самой крупной гроздью:
– «Поцелуй солнца»! – прошептал он. – А?
– Ох, молодежь! – Винодел потер ладони. – Это то, шо нам надо.
– Никаких поцелуев! – Неожиданно для себя я гулко вздохнул. – Они водят вас за нос… А вы: поцелуй! Солнце!
– Нарисуйте Кудряша! – подумав, предложил Пека. – С жирной денежкой в зубах!
Свободный художник поморщился.
– Ты бы, Захар, лучше рассказал, как сам вышел в международные зятья! – добродушно поддел приятеля Макар Антоныч.
– Что рассказывать! – отмахнулся смущенный Захар Семеныч. – Война. В Венгрии мы стояли. Моря нет, а тополя, как у нас. Есть такой виноградный городок Кечкемет. По-нашему – Козочкин город. Ну, дело молодое. Влюбился. Илонкой ее звали. Потом меня тяжело ранило. Очнулся в России. Ну… вот и все.
– Ох, молодежь! Не крути! – лукаво погрозил ему длинный винодел. А шо было через восемнадцать лет?
– Ну, пришло письмо… – Щеки безалкогольщика стали ярче красных маков. – А в письме фотокарточка, а на фотокарточке девушка. Вроде Илонки и вроде нет. Нос, понимаете, картошкой…
– Твой! – не сдержался Макар Антоныч.
– Мой… – подтвердил Захар Семеныч и сыпанул автоматной очередью: – А звать ее Катицей. По-нашему – Катюшей. Мать пишет: «Замуж нашу Катицу выдаю, на свадьбу приглашаю». Что делать? Хотел я заколоть хрячка да махнуть в Кечкемет. А моя Ася не пускает. Скоро сорок девять, а ревнует, как в девятнадцать. В войну маленечко в девках засиделась…
– Как? Не пускает даже на свадьбу? – возмутился князь.
– Говорит: «Колоть коли, а ехать не моги!» Вот так, братцы. – Безалкогольщик обхватил руками редеющие волосы. – Что, думаю, дочке на свадьбу послать? Виноград у них свой, вино свое, сало свое. И послал я моей Катице белое свадебное платье с казацкими узорами…
– Никаких узоров! – вдруг решительно заявил Кон Белон. – Я вас напишу! Пошлем мой… то есть ваш портрет! Европа должна меня знать!..
А винодел, покачивая седой головой, запел про казацкую любовь:
Ой, да сидит твоя сиза голубонька
Да край синего моря,
Край синего моря.
Ох да, и умывается сиза голубонька
Да морскою водою,
Морской водою.
Ах да, и утирается сиза голубонька
Да русою, ой, косою…
– Не надо! – умоляю старика. – К чему эти косы? Их теперь разве что общественные инспекторы носят. Отрезать их надо, отрезать!..
12. Белоневестинский ищет
Мы спустились по замшелым ступенькам в подземную прохладу. В полутьме каменного погреба громоздились пузатенькие бочонки. Они напоминали откормленных боровов разного калибра. Только вместо пятачка краник. И не хрюкали.
– Сказка! Миф! – ахнул Белоневестинский. – Не хватает, собственно, Радия Звонцова. Вот кто меня сделал человеком! Вместе искали, вместе хлопнули дверью училища… – Князь забылся, облокотившись на крайний бочонок. – Искать! Шедевры создаются в беспамятстве! Ж-жик! Радий клялся: «Ты гениальнее меня!» Почему же одним не везет, а другим?.. Он-то… Захочет – вознесет, захочет – ж-жик! А я… Приезжает – философствуем в «Золотом якоре». «Радий! – говорю. – Круши серость! Ты же радиоактивный критик! Помоги, вытащи!..» А он: «Костик! Жди. Ты… ты… нет слов! Ты самородок!»
Пека многозначительно ковырнул в носу:
– И мама говорит: «Он самородок, да не золотой!»
– Что твоя мама понимает? Откуда ей знать, что в экстазе я пишу не кистью, а чем? Ну чем? О нравы! О, Белая Невеста!.. Даже диковатая Лилия… Я задыхаюсь…
Свободный художник изогнулся, стал на колени и невинно припал к красноватому шлангу, как к материнскому соску.
– Дывысь: зовсим дитына! – покачал головой Макар Антоныч.
– Только свою культурную сорочку не закапайте! – заботливо предостерег Захар Семеныч.
– Тише, папаши! – говорю. – Шедевры создаются в беспамятстве. Он ищет… творит…
Гений что-то страстно мычал и сосал, сосал хмельной шланг, опутавший бездонный бочонок.
– Ма… ма… Ма-ка-ры Го-но-ра-рычи! Го-но-ра-ры Заха-ры-чи! Хочу в Европу! Украду Ли-лию! Сделаю из нее Ма… Ма… «Ма-дон-ну». Клянусь… Ж-жик! Возь-му-у…
Тут я оттащил вдохновенно мычащего художника от винного соска. На завлекательной сорочке расползлись свежие сочные пятна.
– Аминь!..
Вдруг в чуть притворенных дверях что-то оглушительно тявкнуло. Оглядываюсь: знакомая косматая морда.
– Кудряш! Кудряш! Она подослала? – спрашиваю. – Нет у меня жирных денег. Нет! А? И ты хочешь творить?..
А Кудряш, глядя мне в глаза, так жалостливо руку мою лижет, что и сказать нельзя.
13. Кудряш и Милованов
Никуда я из нашей с Пекой комнатушки не ушел. Совсем уж собрался, да Петушок не пустил. Как уцепился и в плач. Раиса Павловна побледнела, потом покраснела, а потом, гляжу, так извинительно улыбнулась:
– Иван Иваныч, не травмируйте детскую душу. Лучше заколите моего кабанчика.
Заколол, а у самого душа кипит.
– Иван Иваныч, умоляю: уважьте, покоптите…
– А как же! Уважаю, – говорю, – Пеку.
Сидим мы с Петушком в саду, коптим под трухлявой грушей этот злосчастный окорок. Дым глаза ест. Вдруг видим: синяя фуражка через штакетник в сад скаканула. И сразу лай, крик.
Подбегаем: а наш Кудряш и товарищ Милованов по траве в обнимку катаются. И такие горячие у них объятия.
– Кудряш! На место! – кричу.
Еле оттащили мы с Пекой его за лохматый хвост.
А новый участковый отряхивается и цедит сквозь зубы:
– Ваш кобель?
Я, сжав до хруста пальцы, спокойно объясняю:
– Кобель-то Раисы Павловны, а вот вы, товарищ Милованов, как сюда попали? Почему, извиняюсь, на штакетнике клок вашего обмундирования болтается?
А Кудряш из-за моей спины: «Гав!.. Гав!..»
Будто подтверждает, как свидетель и отчасти потерпевший.
Нахмурил свои дремучие брови товарищ Милованов, а глазки-буравчики так и сверлят.
– Пса, – говорит, – немедленно на цепь, а кого я в вашем саду преследовал – начальству будет известно.
Повернулся так независимо и зашагал к калитке, придерживая ладонью не то кобуру, не то дырку в форменных брюках.
– Дядь Милованов!
Гляжу: Петушок за ним. А в руке клочок синий, тот, со штакетника.
– Вот! Забыли!
– Я ничего не забываю! – И сунул он тот клочок в карман своих пострадавших брюк. – Так матери и передай.
Только он калиткой хлопнул, а из окна – сонное розовеющее лицо Раисы Павловны:
– Что за шум? Снова Кудряш?
– К нему, – поясняю, – гость со свисточком пожаловал. Прямо через штакетник…
А белоневестинская мадонна будто не слышит. Сладко потянулась:
– Так что вы там коптите?
– Небо, – говорю.
А Пека из сада как закричит:
– Дядь Ван Ваныч! Он окорок стащил!
Мать потемнела:
– Кто? Кудряш?
И я озлился:
– Нет, – говорю, – Милаш!
Подбегаем, а окорок не коптится, а шипит на огне: Петушок побрызгал бензинчиком чадящие головешки.
Ветчина получилась поджаристая.
14. Во сне и наяву
А мне не до ветчины. Только прилягу – снится: синяя фуражка через штакетник скачет. Какой там штакетник! В окно лезет. А навстречу – красная шапочка. Просыпаюсь в испарине.
– Пека! – говорю. – Крышка! Хотел сердце подлечить – на голову начинаю хромать. Снится красная шапочка с синей фуражкой…
Пека подумал, ковырнул в носу:
– К аварии!
Вздыхаю:
– Везет, Петушок, не нам, а князю Кону Белону!..
Сдержал князь клятву. Выкрал, как горец в старину, диковатую Лилию прямо из «Золотого якоря», увез на перевал, в совхоз «Красный виноградарь». В трехнедельную творческую командировку. Малюет свои гениальные щиты, сочиняет винные и не винные афоризмы. Пишет с Лилии «Мадонну».
– Ох, любовь! – говорю. – Бедняга Лилия хоть отдохнет от доброты твоей мамы. А тут мучайся, ночей не спи, страдай! А из-за кого?..
– И моего Буратино забрал! Честное дошкольное!..
Нет, Петушок меня не понял. И стал я, как тот призрак из кинофильма «Гамлет», бродить полутемным приморским парком.
Сяду на одну из скамеек, которые администрация парка – не зря денежки получает! – по наброскам Белоневестинского окрасила в радужный цвет. Но даже эта небывалая радуга меня не веселит.
Мимо, перешептываясь, парочки проходят, а которые понахальнее – сядут в обнимку на соседней скамейке и целуются вовсю. На Толстой косе маяк своим одним глазом ехидно подмигивает, будто издевается над Иваном Шурыгиным. Зачем, дурак, приехал? Зачем?
Откинулся я на спинку радужной скамейки. А рядом дерево, что кору с себя сбрасывает, как купальный костюм, словом, «бесстыдница» листьями шелестит:
– Шалопай… Губошлеп…
И разом вроде не стало бесстыжего дерева, а передо мной ослепительная хозяйка в коротеньком платье на бретельках. На голове светлый стожок аккуратно уложен. Ушки розовые, а под ними будто золотые капли на ниточках поблескивают. Потом вдруг на вершине того стожка красная шапочка появилась.
– Иван Иваныч! Что за дикие сцены? Вы не понимаете современных шуток! – И со вздохом поправила под красной шапочкой кончики своих мокрых химических волос. – Человеку негде жить! Человеку надо помочь! Почему вы так очерствели? У меня прекрасная веранда. Рисуйте! – И сует мне краски гения. – Столько света!
– Какой свет? – кричу. – Там же плющ все опутал!
– Не желаете? – И властно тычет рукой, что царица Екатерина. – В будку! К Кудряшу!
Вместо того чтобы, не ругаясь, послать ее на планету Венеру, я покорно становлюсь на четвереньки и чешу к будке. И чую: вроде сзади у меня хвост повиливает.
Только хочу юркнуть в эту проклятую будку, а из нее вместо морды Кудряша смотрят на меня из-под дремучих бровей знакомые глазки-буравчики. А в зубах – жирная денежка. Что за чертовщина! Я – назад. А меня за ногу – цап-царап!
– Не хватайте за пятку! – кричу. – Я вам не Раиса Павловна. Куда смотрит милиция?!
И просыпаюсь в холодном поту на радужной скамейке. Хорошо, что в приморском парке ни души. Даже постового не видать. А то ведь я во сне кричал во всю глотку. Могли и вправду подумать, что я не в своем виде.
Брр! Зябко. Не то от сырого ветерка, не то от дурацкого сна. Встал, зашагал к особнячку Раисы Павловны, а сам собачью дрожь унять не могу. Впотьмах бывший женский монастырь белеет. Ох, уж этот Чудотворный тупик!
Подхожу к дому: все окна темные. Обе калитки на запоре. Перемахнул по-солдатски через штакетник. Дернул за ручку одной веранды – на засове. И другая. Ой, люди-человеки!..
А Кудряш из будки даже голоса не подает. Может, и вправду там уже кто другой квартирует? Крадусь тихонечко к Пекиному окну. Гляжу: форточка раскрыта. Слава богу! Встал на цыпочки:
– Петушок! – шепчу. – Голубчик! Открой окошко…
Не слышит.
Что делать? У водосточной трубы кадка с зацветшей водой. Опрокинул я эту кадку на клумбу Раисы Павловны, полил ее увядающие цветочки, Вскакиваю на дно кадки:
– Пека! Отвори!..
Спит.
Наконец я ухитрился: вместе с рукой и голову в форточку просунул. Вот-вот до нижнего шпингалета дотянусь…
И в эту решающую минуту вдруг меня кто-то как огреет пониже спины. Хочу оглянуться – не могу: голова в форточке застряла. Я так, я сяк. Эх, неприкаянная твоя душа!..
Сыплются на меня удары, будто озимые яблоки-каменюки. Хочу отбиться ногами – черта с два! Может, монашки с того света забавляются?
Наконец вытащил голову, чуть не свернув себе шею. Оглядываюсь, остервенелый до крайности. И кого же, думаете, вижу? Замахнулась на меня из-за штакетника белая невеста со сверкающими глазами. В руке – оторванная планка. Хорошо еще, что с яростью выдрала: гвоздь в заборе остался.
– Ворюга!..
Ну да, ее голос. Раньше молча лупцевала, а теперь, видать, маленько струхнула, голосом себя подбадривает.
А я не знаю – плакать или смеяться.
– Нина! – кричу. – За что?
– Вы? – еще больше возмутилась. – Вот не думала, что такими делишками занимаетесь! – И ехидно предлагает: – Не желаете прогуляться, гражданин форточник? Для выяснения. Прыгайте!..
А планка что твой клинок. Тут поневоле я вспомнил взвод Катюш, колошмативший на фронте рыжего Филимона из Козачьего Бора. Еще шинель бедняге на голову накинули…
А мне-то за что? Прыгнул, глянул ей в глаза. Никогда не думал, что такой красивой можно стать от ярости…
– Нина, вы не так… не так меня поняли!..
– Прогуляемся! Не вздумайте бежать. Всю Белую Невесту подниму!..
Слышу в кустах заливистую трель. На соловья не похоже. Выросла на углу как из-под земли синяя фуражка. Тьфу, сон в руку! Глядят на меня из-под дремучих бровей знакомые глазки-буравчики.
– Так это вы нарушили ночной курортный режим? Пройдемте.
Тут, видно, что-то дрогнуло в груди моей конвоирши.
А вдруг я не вор?
– Товарищ Милованов! – А голос совсем иной, веселый. – Из кустов плоховато видно. Не торопитесь. Я шла со смены, он хотел проводить…
– Ну вот! – В глазах-буравчиках вспыхнули злорадные огоньки. – Еще и пристает! Пройдемте, гражданин Шурыгин!
– Не торопитесь! – Нина улыбнулась. – Мы с ним знакомы…
Милованов недоверчиво покачал головой:
– А кто кричал «ворюга»?..
– Я… – смущенно пояснила белая невеста. – И ворюга, видно, тут, в Чудотворном тупике…
Я осмелел:
– Точно! Под соседней крышей. Тут и кобели, товарищ Милованов, жирными деньгами питаются.
Участковый нахмурился:
– Что, что?
Нина хитровато покосилась на меня:
– Вот он и хотел проводить!.. – И сама взяла меня под руку.
Пальчиками свободной руки она дотронулась до своего берета, как бы отдавая Милованову честь:
– Ищите ворюгу! Ищите!..
Тот ошарашенно захлопал глазками.
– Желаем успеха! – говорю.
