Текст книги "Суфлёр"

Автор книги: Владимир Ераносян

Лорд уменьшил звук.

– Да, – задумчиво произнес он, – Никто не знает, что его ожидает. Еще вчера я разговаривал с ним на вручении «Тэфи». Веришь, церемония все-таки состоялась, хоть и в урезанном формате. Познер уже не тот. Его лягают, а он только кашляет, вместо того, чтоб лаять. Все они так делают. Привыкли поучать из комфортного чилл-аута. Не видели они жизни под хозяином. С гречкой вместо сибаса на пару и с конфеткой «Мишка на севере» вместо тирамису. Так вот, был на этой тусовке пафосной и Минай, и Фридман твой. А сегодня уж нет Миная, и Фридман не вечный, я тебе скажу. Как говорится, король умер, да здравствует король!

– Постойте, я же только что смотрел его передачу?! – воскликнул я в недоумении.

– Все правильно. Минай никогда не работал в прямом эфире.

– Но как же я смогу?

– Для тебя прямой эфир – родная стихия!

– Нет, как я смогу вести чужой проект?

– Отныне все права на этот проект у меня и моих партнеров. Контракт до лета будущего года. Ты что, не уверен в своих силах? Тогда нам не о чем разговаривать.

– Не в этом дело, – испугался я, – Просто я всегда делал все сам, а «Взлеты и падения» – уже раскрученный проект.

– Ну и хорошо. Что в этом плохого?

– Не получится так, что я буду пожинать плоды чужой славы?

– Привнеси свое. Люди сперва будут к тебе прицениваться. Будут сравнивать с Минаем. Но со временем выбросят это из своих голов. Ты сильнее. Нравственнее. И выглядишь ты лучше. Они любят успешных. Им нужен бесперебойный конвейер. Они это получат. К тебе так же легко привыкнуть, как тебя забыть. Зритель жесток и страдает амнезией. Не ищи в нем союзника, дистанцируйся от него. Зачем? Чтобы он не ревновал тебя к другим. Ведь он подумает, что ты можешь быть своим не только для него, но и для всех. А он ненавидит всех, и он должен видеть, что похож на своего кумира, который так же яростно ненавидит весь мир. На эту роль был бы идеален Доренко, но он уже сыграл свою партию на телевидении, и теперь обливает всех дерьмом из радио. У тебя получится, только не ищи любви публики. Она, как женщина, любит, чтоб ее брали силой! Не ищи поддержки нации. Нация – это толпа. Ищи только славы! И она мобилизует тебя на штурм небес, на революцию! Ты не потеряешь ее, если станешь героем…

– Проникновенная речь, – признал я, – а что мне надо подписать, я вижу лишь пустой лист…

– Да, его. Его надо подписать, – кивнул Лорд и открыл кейс, где лежали пачки салатового цвета. – Новехонькие. Триста десять тысяч в купюрах достоинством в сто евро. У тебя нет выбора. Ты подпишешь. А я будучи твоим новым агентом буду абсолютно спокоен, что ты не допустишь самодеятельности. Я покупаю тебя с потрохами, давая взамен деньги, проект и славу. Да, я не претендую на гонорары с халтур и рекламы, если это не реклама спиртных напитков, курева и порнографии. Чай рекламировать можешь, хоть я его и опился в зоне, как видишь, сейчас предпочитаю кофе. Пей кофе, он уже остыл. Выпей и подпиши. Это моя страховка.

– Здесь же в последствие может оказаться что угодно, – замешкался я, загипнотизированный пачками с евро.

– Любой текст можно осмыслить, проанализировать, опротестовать. Текст незыблем. В этом сила любого договора. Я предпочитаю одностороннее знание, хочу уподобиться Творцу, Он знает все, а мы – ничего. – Лорд был циничен и неумолим.

– Вы ставите меня в затруднительное положение. На бумаге не будет ничего, кроме моей подписи. В этом чувствуется Ваше презрение к партнеру по договору. У меня нет выбора? Так Вы считаете?

– Пока, до подписания контракта, есть. Быть может, не стоит спешить, встретимся на следующей неделе, хорошенько обдумаешь условие сделки. Единственное условие – подпись на чистом бланке.

Зазвонил мой телефон. Я ответил. Это была Лиза Палкина, и она требовала либо встречи со мной на моей территории, либо просто денег. Она была послана мной, однако в гораздо более подходящее для нее место, чем то, куда собирался я, взяв в руки «паркер».

– Мне нечего терять, – уговаривая сам себя, я расписался в нижнем углу страницы.

Лорд хитро прищурился. Взял листок, внимательно посмотрел на него и спрятал в поднесенную дворецким папку. Затем он ушел, не попрощавшись, оставив меня наедине с кейсом. Джоник убежал вслед за ним. Я осушил чашечку кофе и закрыл кейс. В голове маячила только одна мысль: «Я получил работу и избавился от кредиторов».

– Козел… – выругался я вслух, добавив, – Ушел по-английски... Молчание – самый пренебрежительный из ответов. Подпись на чистом листке – самое изощренное унижение. Как я мог на это пойти? – С этими словами и глядя по сторонам, я направился к выходу, мертвой хваткой сжимая ручку вожделенного чемоданчика. Откуда мне было знать, что мои слова Лорд отчетливо слышал, обозревая мою запоздалую реакцию на мониторах в своем рабочем кабинете. Он смотрел на меня не один, а вместе с очаровательной ведущей «Детектора лжи».

– Я купил его за его же деньги, – похвастался он девушке.

На улице, где никто не огрел меня кирпичом по голове, я поймал такси, чтобы побыстрее унести отсюда ноги. Таксист не мог понять, в чей адрес я изливал проклятия. Откуда ему было знать о подставившем меня Мише Зеленгольце:

– Попал! Ну спасибо тебе, урод! Вернешься, я тебя заставлю съесть этот фиговый листок!

… Лорд умел быть респектабельным джентльменом, когда разговаривал с дамами. Его обхождение с Инессой отличалось изысканной манерностью, правда, слегка лубочной и показной, а оттого приторной. Его речь становилась отполированной, жаргонные ухабины заменялись заковыристыми архаизмами и мудреными цитатами.

– Душечка моя, что скажешь об этом павлине, напоминающем скорее тетерева на току. Ему причинное место прищемили – а он и не заметил.

– Меня давно перестали волновать лидеры рейтингов забытых звезд. Я по другой проблеме к Вам напросилась.

– Забытые звезды все же лучше, чем надоевшие. Солнце слепит глаза, а далекими светилами все любуются. Ну да ладно, чем обязан столь неожиданному, хотя не скрою, приятному визиту? Уверен, не желание повидать старого друга и почитателя твоего таланта привело в мою скромную обитель самую красивую теледиву. Неприятности? Я готов решить любые проблемы, даже если они связаны с назойливыми кавалерами из олигархов-скупердяев, кавказцев-собственников или старичков-вуайеристов. Хотя со старичками-вуайеристами мне ли тягаться. Сам такой.

– Старички – моя слабость… – улыбнулась Инесса, – Старички-вуайеристы. Я здесь как раз по этой причине. За мной определенно кто-то следит. Но меня беспокоит, что этот кто-то не старичок. Этот кошмар начался сразу после смерти моей сестры. Я уверена, что эти люди по крайней мере дважды уже побывали в нашей квартире. Они копошились даже в ящиках с нижним бельем, а комнату Кристины буквально перевернули вверх дном, оставив после обыска видимый порядок. А вчера я увидела этого человека прямо у нас на студии. Я его сфотографировала на сотовый. Это он за мной следил.

Инесса показала фото.

– Так, – многозначительно изрек Лорд, – Ну и дела.

– Прошу Вас, оградите меня от преследователей. Я не могу спокойно работать, – жалобно вымолвила Инесса.

– Предоставь все мне, – заверил Лорд, – Я думаю, что повода для беспокойства у тебя теперь не будет. Приставить к тебе телохранителя?

– Это лишнее.

– Ну хорошо, душечка, в ближайшие двадцать четыре часа я дам тебе знать, кто и что от тебя хотел и… как он наказан.

– Это, собственно, все, ради чего я пришла.

– Я так и знал, что ты откажешь мне в удовольствии сопроводить меня в воскресенье на «Супер Модель Мира» в «Крокус Сити Молл» и на after-party, это меня Тимати научил, не удивляйся, на Крыше Европейского. Не хочешь? Ну, хотя бы поужинай со мной в «Калина-баре» или GQ. Как насчет завтра?

– Вы же знаете, я натусовалась. Мне все это надоело. Стараюсь не появляться там, где пруд пруди девушек моложе и красивее меня, к тому же гораздо доступнее. За браслет в ВИП-зону они готовы почти на все, за грамм «первого» на все, а за иллюзию перспективы носить ВИП-браслет на протяжение месяца и входить в клуб с ВИП-входа они начинают драться с такими, как я… Поэтому, теперь только работа.

– Не прибедняйся, Инесса. Я не знаю, сколько тебе лет, но по мне – так восемнадцать… А я знаешь, добираю свое, упущенное годами колонии. Как Майкл Джексон. Он в детстве столько работал, что в старости впал в детство, а его только за то, что он баловал детишек, обвинили в педофилии. А ведь он просто не хотел быть похожим на папу, который эксплуатировал детский труд. Можно сказать – заглаживал папину вину…

– Насчет Джексона не в курсе, а вот Максимов – старый тусовщик. И не прочь будет прошвырнуться по злачным местам со своим новым благодетелем. У него целая свита фанаток, я даже слышала об одной саунд-дизайнерше Палкиной. О ней легенды слагают. Почти наверняка она сдается в аренду или передается в безвозмездное пользование бенефициарным собственникам. По лизингу… Ведь Вы теперь реальный собственник Максимова, так что пользуйтесь его звездной свитой по собственному усмотрению.

– Вот те на, мать честная, ты удивительно информирована насчет этого парня! Неожиданно.

– Мы с ним в одной обойме, и этот магазин пристегнут к Вашему автомату.

– Я всегда знал, что ты умна, поэтому и заключил с тобой контракт.

– Я тоже рада. И тому, что в моем контракте есть хоть какой-то текст, включая разделы об ответственности сторон и разграничении полномочий, и тому, что Вам есть чем занять воскресный вечер. Как-нибудь составлю кампанию. Пока не готова. Все мысли о проекте, и о том, что мешает работать.

– Понял. Так всегда бывает с теми, кто забывает о своем возрасте. Не воспринимай, как упрек. Я сделаю, что обещал. Уже уходишь? Ты на машине?

– Да. Я за рулем.

– Даже этой маленькой радости оказать ничтожную услугу я лишен. Оскорблен, унижен, раздавлен. – Лорд обнажил в улыбке стройный ряд белых виниров и поцеловал даме ручку.

– Ничтожным услугам я предпочитаю весомую помощь. Просто я люблю самостоятельно рулить. Я давно за рулем.

В своей белой «Мазде»-купе Инесса вновь почувствовала себя расслабленной. Автомобиль пронесся мимо Охотного ряда к набережной. Мотор ревел, но хозяйка не слышала двигателя. Динамики глушили его запрещенным треком Фронтмена, любимого рэпера ее погибшей сестренки. Диски – все, что от нее осталось:

 
Я за рулем, сзади едут мои фаны.
Опять подьем! Капусты полные карманы!
Мой бизнес процветает, команда класс!
Или тебе не по душе мой профиль и анфас?
Ко мне у мусоров вопрос один –
Кто в город поставляет кокаин?
Не на разборку я пришел, здесь некого пугать,
Сюда приезжают Москву завоевать…
Даже нигеры едут, топчут «блонди герлз» кедами,
А потом попадают в камеру со скинхедами.
Самые красивые телки в Москву слетаются,
Кто спивается, а кто ко мне обращается.
Все будет чики-пики, джуги-джуги,
От Нью-йорка до Калуги папа должен быть один!
Лялю в люлю, ментам дулю, снова мы хорьков надули!
Колумбийский кокаин…
Рождество не за горами, не увижусь с братанами,
Не придет и Санта Клаус, в камере я и Микки Маус…
Ты меня напрягала, что я, мать твою, не крутой,
Что я тебе, мать, не пара – тебе нужен центровой.
Ну что ж, ноу проблем, только ради тебя
Я стал крутым, перешагнув через себя!
А теперь, когда мне крышка, где ты, моя мышка?
Вместо тебя гребаный Микки Маус, скоро я постарею
И стану импотентом, пута мадре, Санта Клаус…
 

Инесса закурила. Она знала, что смерть ее сестры неслучайна. И что сама она в беде. Эта чертова карьера! Она толкнула ее на сделку с дьяволом! А все потому, что нет на свете настоящих мужиков, за которыми, как за каменной стеной. Приходится все решать самой. Вокруг слюнтяи, подобные Максимову. Безмозглые настолько, что ставят подпись на пустом клочке бумаги.

«Ты думаешь расправить крылья? За твою беспечность тебе подрежут их навсегда! – сигарета потухла во рту и Инесса выплюнула ее в окно, – Глупец! Так тебе и надо. Эти люди не те, за кого себя выдают. Они затеяли что-то очень страшное и ни перед чем не остановятся. Все потому, что у них нет выбора, и они кайфуют, когда лишают выбора других. Таких, как ты. Таких, как я»…

Второй трек на диске вызвал на ее глазах слезы:

 
Береги честь смолоду –
Не умрешь ты с голоду.
Если гад приглашает тебя в ад,
Не иди туда – там смрад.
Однажды черт пригласит на курорт,
Нальет ликер и затеет разговор
Вор, сутенер, в голове сор,
Фантазер, он всегда был хороший актер.
Скажет -
Дива, дива, ты красива,
Ничего, что так строптива…
За твою красоту подарю тебе высоту:
Насладишься всласть, страсть,
Подумаешь, пусть одолеет грусть
Власть красоты – это ты сжигаешь мосты,
Отношения просты…
В глазах муть, жуть – порочный путь,
Хочется уснуть, свежего воздуха вдохнуть…
Поздно, звучит грозно,
Но такова жизнь, это абсолютно серьезно.
Высота оказалась пустотой,
Красота обернулась суетой…
Много их, а ты одна – ты холодная луна.
А однажды черт принесет торт,
Уже без сладких речей, четыре десятка свечей.
Закончились соловьиные трели –
Свечи вместе с душою сгорели.
Дива, дива, до чего же ты красива,
Дива, дива… Рождена, чтоб быть счастливой.
 

Она остановила машину на Воробьевых горах. В эту ночь здесь было немноголюдно, а луна светила так, словно работала прожектором на съемках клипа. Здесь любила бывать Кристина, она частенько смотрела на Москву с высоты птичьего полета, словно не догадываясь, что находится на самом дне мегаполиса. С ее младшей сестренкой, которая так сюда просилась из их умиротворенной, но скучной Астрахани, произошло нечто ужасное. Жизнелюбивой, озорной, мечтательной Кристинки больше нет. Почему? Инессе была уверена, что знает. И так же четко знала, что не уверена, как остановить эту череду ужасных событий, которые спланированы очень влиятельными людьми...

Глава 10. Сладкий мальчик

В терминале «А» аэропорта «Барселона» Эрнста Фридмана и его сладкого спутника встретил управляющий виллами телебосса. Дядюшка Эрнст приобрел за счет «откатов» от рекламы и производителей сериалов целых две летние резиденции в Испании– в Марбелье и Санта-Сусанне.

Четырехчасовой перелет утомил Фридмана, хоть он и летел на отдых первым классом. От одной мысли, что до Санта-Сусанны еще ехать около часа, его стошнило.

– Милейший, – обратился он к своему «управдому», – Мы, пожалуй, подышим пару часиков в центре. Отвези нас к бульвару Ла Рамбла. В самолете кусок в горло не лез, перекушу в каком-нибудь каталонском бистро. Мне нравится местная «Кава»[16]16
  кава – знаменитое каталонское игристое вино, вытеснившее французское шампанское.


[Закрыть]и манера его пить из «поррона»[17]17
  поррон – винный сосуд для хранения и употребления вина. Считается очень гигиеничным вследствие попадания напитка в рот дегустатора без соприкосновения с емкостью.


[Закрыть].

Мраморный пол аэровокзала сменился вымощенной дорожкой центральной аллеи столицы Каталонии.

– Как красиво! – восхищался молодой человек, очутившийся в сказке за чужой счет.

– Видишь эти статуи? Они живые. Вот так, без движения, целый день стоят. Чем только люди на жизнь не зарабатывают, – покачал головой Фридман, подставляя ногу чистильщику обуви.

Надраив туфли до блеска, бородатый каталонец благодарно улыбнулся, получив монету в евро:

– Грациас!

Утолив голод в забегаловке неподалеку от памятника Колумбу, Эрнст Фридман пришел в хорошее расположение духа. Только за границей, далеко от суетной Москвы, он мог по-настоящему и без лишних глаз расслабиться, почувствовать себя хозяином жизни. У него теперь было все. Включая бунгало с бассейном и депозиты в Женеве, Базеле и Люксембурге. Не было только спокойствия. Сохранить его, работая в России, было невозможно еще со времен опричины. При этом дядюшка Эрнст резонно полагал, что времена всегда одинаковые. В этом он был согласен с Познером.

В отличие от своего убитого на заре рекламного передела предшественника, Фридман достиг своего положения бескровно. То есть только потом, но никак не кровью. На нем не было этого греха. А за безобидные шалости не наказывают смертью. Совсем наоборот. Он даже думал, что компромат на него – это и есть его надежная индульгенция. Ибо потревожить могут только тех, кто безупречен. Те, у кого рыльце в пушку, всегда сговорчивы, а следовательно, не опасны…

Но и они ошибаются, когда договариваются не с одним, а с несколькими покровителями. В периоды безвластия, брожения, кризиса трудно определяться. Трудно, но надо. И следует сделать правильный выбор. Он всегда один.

Эрнст не верил в фатальность. Его уверенность в своих сверхспособностях была безграничной. Заносчивость и высокомерие являлись нормой его поведения. Даже политики лебезили перед ним, когда на носу были выборы. Целый штат политологов и обозревателей кормился на телестудиях Фридмана. Он научился одним словом управлять руслом той реки, что зовется «независимыми комментариями».

Но он был человек, а значит боялся. Страх кратковременно улетучивался лишь за пределами России. Москва кишела форс-мажорами. Передел собственности, казалось, не закончится никогда. Оказывая услуги одной финансовой группе или политической группировке, Фридман автоматически становился оппонентом другого клана. Пока они мерились могуществом, пока призывали в союзники Кремль, он мог «попасть под раздачу», сделай он неправильный выбор. Однако, ему везло. И все свое везение дядюшка Эрнст сводил к своей прозорливости.

И все же мысли о работе не отпускали его даже здесь, в солнечной Каталонии. Не покидала и тревога. В последнее время на самых влиятельных телеканалах творилось что-то неладное. Не только общий спад в теле-производстве из-за уменьшения потоков «рекламных денег» беспокоил телебосса. Бывали моменты, когда Фридмана одолевало предчувствие, что он теряет контроль.

Продюсеры и главы производящих компаний успокаивали его. Уверяли, что он преувеличивает опасность. Но Фридман слишком трепетно относился к собственной интуиции, зато отличался параноидальной недоверчивостью к своему окружению. Причина его тревоги крылась в следующем: Фридман считал, что в Москве появилась могущественная тайная организация, которая поставила перед собой цель завладеть основными телеканалами, в том числе Национальным. Этот клан, по мнению Фридмана, скрупулезно претворял свой план в жизнь, не останавливаясь ни перед чем…

Сперва он думал, что цель этих людей – растворить аналоговое телевидение в цифровом, в появлении множества веб-ресурсов, способных конкурировать с телевидением. Потом, он понял, что это произойдет не так быстро, то есть еще есть время , чтобы вписаться в новые рамки. Следовательно, эти люди собирались предпринять нечто другое, что предстояло выяснить и чего действительно стоило бояться.

Череда таинственных смертей владельцев телекомпаний, прокатившаяся по России, не имела никакого отношения к несчастным случаям и внезапным обширным инфарктам. Фридман был так же уверен, что убийство звезды Миная Сергеева, его протеже – дело рук все тех же людей, а не найденного оперативно-следственной группой «стрелочника» – сумасшедшего фаната писателя, интервью с которым заставили показать по всем каналам. Придурок с пеной у рта доказывал, что стрелял в Миная по приказу «Духлесса». А когда его спросили, кто конкретно является заказчиком покушения, то основной подозреваемый, против которого были все улики, на полном серьезе ответил, что «Духлесс» – это сам Сергеев, и что именно он приказал казнить самого себя. Таким образом он, возможно, ошибочно предполагая, что рай для него наглухо закрыт, собирался проникнуть в медиарай. Потом подозреваемый по секрету добавил, что медиарая не существует в отличие от медиаада…

Фридман поругался со следователями. Прокурорские хамы в синих мундирах настаивали на официальной версии и заключениях судмедэкспертов. Уже на следующий день после похорон звезды они взяли подозреваемого. При этом Кремль оставался в стороне, занятый своими проблемами по удержанию национальной валюты. Дистанцировались. Видимо, не посчитали происшествие из ряда вон выходящим. А ведь этим прокурорам нельзя давать спуску. Иначе они возомнят себя неприкасаемыми.

Нет, этого нельзя так оставлять. Он узнает, кто за всем этим стоит. Если понадобиться, то пойдет в Кремль, достучится до Дуумвирата!

– Ну все, пора ехать на виллу, – сказал Эрнст своему спутнику. Белый «крайслер» тронулся в путь по живописным дорогам Каталонии к уединенному бунгало на берегу Коста-дель-Соль…

Глава 11. Честолюбие и справедливость

Этимология слова «честолюбие» очевидна. Ничего общего с чистой любовью. Речь идет о любви к чести. Честь присуща благородным. Значит, это качество прекрасно. Однако в своем гипертрофированном формате честолюбие превращается в тщеславие (воистину, слава тщетна) и любовь к почестям. А почести льстецы часто воздают людям без чести…

– Я не знал, что плачу не профессионалу, – распалялся в гневе Лорд, – как она могла засечь твоего дегенерата?! Значит, и ты – полное ничтожество. Ты должен найти эту карту памяти П2! Я говорил тебе, она похожа на металлическую пластинку толщиной в три миллиметра! И диск! Диск тоже, но главное – исходник! Тогда и поговорим!

Лорд бросил сотовый на пол. Был повод серьезно задуматься. Если Соболь, черт возьми, он теперь не разрешает называть себя, кроме как Магистром «Ордена Либра», узнает об исчезновении большой флэшки с записью обряда посвящения… Лорд не мог допустить этого «если». Сослагательное наклонения для Соболя не существовало. «Если» – термин для сомневающихся. А Соболь все знал. Ходы этого человека нельзя было просчитать. Он был сумасшедшим или гением. Разбираться в действиях своего хозяина, в действиях, приносящих ошеломляющие результаты, не было нужды. Только глупцы меняют тактику, приводящую к успеху. Все, что обещал Соболь, вернее Магистр, всегда исполнялось. Значит, хозяина тоже менять не стоит.

Прокол с большой флэшкой Лорд записал на свой счет. Исправлять все нужно было по тихому и быстро. Он проявил в высшей степени неосторожность, когда сблизился с Кристиной Заречной, сестрой Инессы. Разумная достаточность и необходимая субординация и никаких личных отношений – тогда ничего не случится. Как только стираются эти рамки – жди эксцессов. Так и вышло с Кристиной.

Она казалась золотцем. Талантливая, умная, красивая. Больше всего в ней соблазняла надменность, пренебрежение общественным мнением, безграничное честолюбие. И эта демоническая полуулыбка с едва уловимым прищуром. В ней читалась тайна, заговор, который, как ему хотелось думать, их объединял. Но мало ли кому и о чем хочется думать…

Законченная аморальность Кристины, готовой на все ради своих целей, большинство из которых были материальными, сделала из Лорда ее раба. Ей всегда было мало. Он сделал ее звездой. Ну и что?! Да, именно этой фразой она отблагодарила его за предоставление места под телевизионным Солнцем. Будто и не знала правила № 1 – ты не можешь войти в бизнес сама по себе, с улицы, тебя обязательно должен был кто-то привести. В ее случае этот кто-то был он.

Она платила сексом. Она занималась любовью с демонстративным равнодушием, с отстраненностью на лице, с той самой полуулыбкой, которая больше всего заводила Лорда. Она испытывала оргазм. Лорд знал это наверняка, но знал он так же, что высшее наслаждение она получала, глядя на свое отображение в потолочных зеркалах…

Лорд вызвал дворецкого.

– Принеси мне кокосового молочка, – приказал он своему верному слуге, а сам уселся в кресло, вспоминая недавнее прошлое.

Сознание нарисовало последнюю встречу с Магистром.

– Ты слишком далеко зашел со своей протеже. Ты заболел ею. – Соболь всегда говорил еле слышно, – Она бесполезна для нашего проекта. При этом вертится под ногами, что-то вынюхивает. Слишком изворотлива и не в меру любопытна. Избавься от нее. Она тебе и нам обуза.

– А ее никак нельзя вовлечь? Нельзя сделать частичкой нашей программы? – осмелился спросить Лорд.

– Скорее ты превратишься в частичку ее похотей и в жертву ее честолюбия. Она разбудила твои комплексы. Ты потерял былое самообладание, ты больше не можешь отвечать за порученное дело. Я вынужден отстранить тебя от вербовки рекрутов. Будешь заниматься только телевидением. Но это не главное. Докажи мне, что ты не потерян для нашего общего дела. Брось ее.

Магистр был прав. Заслуженное наказание. Лорд вошел в противоречие с идеологией организации. Он проявил недопустимую слабость. Но тело не слушалось увещеваний разума.

Дворецкий подвез на передвижном двухъярусном подносе кокосовое молоко. Лорд соснул из трубочки. Сладкие воспоминания о незабвенных мгновениях, проведенных наедине с Кристиной, озарили память яркой вспышкой.

Правда, она много себе позволяла. Много лишнего. Она действительно была чересчур любопытной. И та злополучная пластинка -карта памяти П2 – с записью обряда посвящения новых волонтеров… Он не мог и предположить, не мог допустить даже мысли, что в его офисе может что-то пропасть. Карта памяти с камеры HD лежала на видном месте рядом с копией, записанной через картридер на цифровой диск. Кристина явилась, когда его не было, и ушла, когда он еще не пришел. Несомненно, она умыкнула карту. Больше некому.

Пока Лорд выискивал мотивы, толкнувшие его любовницу к такому поступку, готовый справиться с любым из них, будь то простое любопытство или продуманный шантаж, ему позвонили из Канцелярии Магистра. Произошло нечто ужасное. Его предупредили, чтобы он держался подальше от Кристины Заречной. Она ВИЧ-инфицированная.

Его первой реакцией был шок. Он помчался в анонимный кабинет проверяться. Тесты на СПИД успокоили его – здоров. Девушки же нигде не было. Как впрочем и карты памяти, и цифрового диска – копии.

Лорд пребывал в неведении, не понимая, поплатилась ли Кристина за свое легкомыслие, или кто-то все же «помог» им расстаться. На канале и впрямь двумя неделями раньше прошла диспансеризация. Врачи подтвердили диагноз Заречной.

Из Канцелярии позвонили вторично. Намекнули, что спасли его. Да уж, люди Соболя спасут. От пожара на воде! Где она, его девочка…

Через два дня ее нашли. Мертвой. Мотив самоубийства был налицо. Следователь не стал капаться и даже копошиться. Кристина прыгнула навстречу смерти с громадной высоты нефункционирующего ресторана «Седьмое небо», того что умер раньше останкинской башни.

Боль об утрате Кристины как ни странно, растворилась словно шипучая таблетка в кипятке. Необходимость скорейшей реабилитации в глазах главы Ордена заглушили ее целиком. Из-за украденной видеозаписи его и без того шаткое положение могло стать незавидным. Соболь не из тех, кто вспомнит прошлые заслуги. Пойдут насмарку все усилия, подчиненные одной-единственной цели – задобрить хозяина. Что станет с боевыми группами Лорды, его проверенной братвой, его доблестной «гвардией»? Пацаны прохлаждались без дела. Одно только слово Магистра – и его бойцы перейдут в центральное подчинение. Или того хуже. Он поручит опеку над ними этому эмиссару мистеру Уайту, хитрому на разные выдумки. Именно рыжий Пол надоумил Соболя именовать себя Магистром Ордена Либра, главой филиала могущественного клана, замахнувшегося на мировое господство. В другое время Лорд никогда б не подписался на этот бред, а теперь он подписывал под это других. Он ведь всегда просчитывал наперед. Всегда угадывал более сильного. Эти парни были серьезными. Недаром они соблазнили Соболя-Магистра на кровавый ритуал, подчеркивающий всю серьезность их намерений. Они запустили маховик.

Лорд как никто другой знал о масштабах организации и ее финансовом ресурсе. А еще он общался с мистером Уайтом с глазу на глаз. Для этого человека жизнь стоила меньше монеты с символом британского фунта. Он совал свой нос во все дыры, и заставил его, старого зэка украсит свой «иконостас с куполами» этой английской закорючкой . Кажется, цэрэушник имеет на Соболя безграничное влияние. Хотя, возможно, это только кажется. Ведь раньше Лорд почти не сомневался, что Соболь прислушивается к его советам…

Знакомство с авторитетным Соболем было заочным. Тогда он «чалился по второй ходке». В колонию пришла малява от братвы с Коми. К ним «на хату» этапировали опасного «беспредельщика», поставившего на уши «красную зону», поднявшего бузу из-за «чушкаря черномазого». Весть была такая: блатные наехали на чернокожего сутенера, который вместо мордовской колонии для иностранцев, очутился на обычной зоне…

Африканца мутузили нещадно, предъявляя незаконную торговлю «нашими сестренками», пока скучающий на нарах Соболь не спросил бедолагу, которого ждала незавидная участь:

– Как же ты дошел до этого?

– Не я такой, жизнь такая, – ответил негр на выученном еще в Бутырской тюрьме русском языке, не обремененном ненормативной лексикой. В Бутырке, в пятнадцатиместной камере с русскими и кавказцами, он содержался до суда. Блатные успели «развести его на грев» в виде чая, сладостей и телефонных сим-карт.

– Возьмите вот. Это шерстяные носки. Их прислала мне моя теща. Денег у меня больше нет. Все, что я заработал, я уже потратил. Большую часть на адвоката, остальное отдал братве в Бутырке. Там мне сказали, что меня заказали на воле, и что я должен прислать двушку. Лучше убейте меня… У меня ничего не осталось…– плакал африканец, – Но тогда вы оставите маленькую Кэлли без отца.

Соболь тогда взял у «нигера» фотографию новорожденной дочери, губастенькой мулаточки, родившейся от русской жены и сказал:

– Кто тронет этого черного, будет иметь дело со мной.

Соболю показалось, что этот «нигер» был такой же белой вороной, как он сам. Точно. Так и было. Блатные попробовали отстоять свое право «доить чушка», за которого «вписался некоронованный баклан», но тут вдруг выяснилось, что в поселении неподалеку от колонии располагается целая армия, готовая к десанту, к атаке, к расстрелам и всему тому, что зовется «беспределом» и чего боятся правильные арестанты, но больше – номенклатура ФСИН.

Соболь подавил бунт силами собственного отряда быстрого реагирования, каким-то чудесным образом оказавшимся в блоке. Он «толкнул» речь в окружении телохранителей-автоматчиков. Ее потом передали Лорду своими словами, теми, что говорят зэки:

– Вы хотите лягнуть упавшего? – риторически вопрошал Соболь, – Слабого. Беззащитного. За что? За то, что он не согласился на мусорскую крышу? В Москве сотни барделей, и их истинные владельцы, вы все это знаете – волки позорные, мусора. А принимают нигера и сажают его в красную зону. Сюда, где минус сорок. Где ему, камерунцу, жопа и без вашего опускалова… А если б он прислал вовремя мусорам, то не оказался бы здесь, был бы уважаемым человеком с серьгой в ушах и с бабочкой на шее. Стал бы потом футболистом или рэпером. Они его нам скормили, словно шакалам, словно зверью какому потешиться… И вы ведетесь на мусорской глумеж! Не, братва, по справедливости и по понятиям должно быть одинаково. «Нигер» этот – не стукач, не крыса, он в том барделе менеджером был, выживал как мог в Москве, а реального хозяина точки не сдал. А тот ему даже не позвонил во время следствия. Вот кого доить следует и больше выдоить можно. Ладно, короче, черного не трогать…