Текст книги "Лубянка и Кремль. Как мы снимали Хрущева"

Автор книги: Владимир Семичастный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Ведь когда студенты вышли на улицы, оказалось, что нет никого, кто мог бы поговорить с ними, выслушать их требования, наконец, успокоить их. Тито вспомнил, как ему однажды случилось обратиться с балкона к разбушевавшимся толпам:

– Тогда было достаточно спички, и все, что возводилось долгие годы, было бы разом уничтожено. Только от умения и ответственности вождя зависит, насколько он в состоянии успокоить массы.

В отношении того, что Советский Союз, стремясь нормализовать обстановку в Венгрии, дважды посылал туда своих солдат, Тито сказал:

– В первый раз это было излишне. Тогда, полагаю, венгерское руководство могло бы справиться с ситуацией само.

– Наши ведь быстро покинули улицы, и жизнь в Будапеште стала возвращаться в нормальную колею, – возразил я, – однако вскоре произошел новый всплеск волнений, и вновь пролилась кровь.

– Второе вмешательство Советской армии было правильным, – признал президент. – Уже невозможно стало пассивно наблюдать за тем, что происходит. Если бы туда не послал свои войска Советский Союз, мы сами сделали бы это.

Когда позже мы знакомили Хрущева с содержанием нашей беседы с президентом Югославии, тот облегченно вздохнул:

– Слава богу, что Тито видит ситуацию хотя бы так.

Дня через два Хрущев вновь звонит мне и рассказывает, что Тито накануне в харчевне в Пуле произнес перед собравшимися вполне антисоветскую речь.

– Слушай, он трезвый был, когда с тобой разговаривал? – спросил Хрущев. – Какова же его действительная позиция в этом вопросе? В Пуле Тито по существу обвинил Советский Союз, нашу партию и меня во всех грехах. Непонятно, что это с ним произошло! – И добавил: – Тито есть Тито. Очень трудно с ним вести разговор.

Заявление Имре Надя, что Венгрия выходит из Варшавского договора, стало для него роковым. После нескольких других непродуманных высказываний последовал его побег в югославское посольство в Будапеште, где Надь попросил взять его под защиту.

Наверное, стараясь избежать нового конфликта с Москвой, Тито принял решение выдать Надя для наказания. Тем более что ориентация Надя на Запад и у югославского президента особых восторгов не вызывала…

Я и по сей день не разделяю утверждений, что венгерский народ боролся за «свободу». На мой взгляд, в 1956 году в Будапеште имел место полный крах политики государственных структур, что постепенно и вело к гражданской войне.

Это, однако, вовсе не означает, что нами было сделано там все, как следовало. Тогдашняя советская внешняя политика по отношению к социалистическим странам во многом не соответствовала реальной оценке обстановки. Подчас в ней чувствовалось даже некоторое пренебрежение к младшим партнерам. Словно забывалось, что социализм в отдельных странах начали строить совсем недавно. А потому нельзя было ожидать, что за столь короткий срок будут перевоспитаны миллионы людей, которые родились и жили в совершенно иных условиях и при других общественных отношениях. В этих странах совсем недавно все имело своих конкретных собственников, и вдруг явились коммунисты и национализировали частную собственность.

У нас остатки буржуазных классов частично уехали из страны, часть была отправлена в Сибирь, часть перешла на сторону народа.

А что можно было предпринять в малых странах? Как изменить всех сразу? Но мы тем не менее пытались переделать все «одним махом», подгоняя под «советский опыт», доходя порой до абсурда.

Например, раньше высшей отметкой венгерского школьника была единица, а худшей – пятерка. Неужели и тут следовало все выворачивать наизнанку и делать «по советскому образцу»?! И чего мы этим достигли? Только настроили против себя огромное количество людей. И подобных мелочей было великое множество. Одно дело перестроить согласно союзнической модели армию или органы безопасности, а другое– привлечь на свою сторону людей, увлечь их новой ориентацией.

Вскоре после событий в Венгрии, 19 ноября 1956 года на приеме по случаю визита высшего польского партийного представителя Владислава Гомулки Никита Хрущев произнес слова, адресованные западным странам, которые позже неоднократно цитировались. Он сказал: «Нравится вам это или нет, но история на нашей стороне. Мы вас похороним».

Хрущев считал, что через пару десятков лет мы будем жить при коммунизме. Уже тогда он начал предаваться мечтам и фантазиям. Подтекст его слов был чисто идеологический. Цель – не похоронить на самом деле, а лишь догнать и перегнать Америку. Увы, в то время Хрущев в своих импровизированных речах уносился временами в заоблачные выси, отрываясь от твердой земли. Символы значили для него очень много.

Но Запад после событий в Венгрии интерпретировал высказывание Хрущева по-своему– как новую военную угрозу.

«Холодная война» продолжалась.

Неспокойно было и руководство страны.

На XX съезде все члены старой гвардии – Ворошилов, Каганович, Маленков, Молотов, Микоян– были избраны в Центральный Комитет, и пленум ЦК, проходивший сразу после съезда, всех их избрал членами Президиума ЦК партии. Тогда же кандидатами в члены Президиума стали Л.И. Брежнев, Г.К. Жуков, Е.А. Фурцева – в то время явные сторонники Н.С. Хрущева.

Разоблачение культа личности Сталина на XX съезде ударило не только по вождю, но и по его близкому окружению. И хотя не все лица, подписывавшие смертные приговоры, были названы в докладе Хрущева, разоблачения вызвали резко негативную реакцию старой гвардии.

Прежде всего им не нужна была гласность документов, в том числе со смертными приговорами, подписанными не только Сталиным и Берией, но и ими самими. Дальнейший процесс «десталинизации» неизбежно еще более усложнил бы их положение.

Не согласны они были и с теми решениями в области сельского хозяйства и промышленности, которые проводил в жизнь Хрущев. Теперь, с высоты времени, нельзя сказать, что их критика была необоснованной.

В свою очередь, Хрущева все больше беспокоила растущая популярность Г.М. Маленкова, авторитет которого явно выводил его на место первого человека в стране.

Первой решительный шаг к обострению обстановки и попытке свергнуть Хрущева сделала «оппозиция», попробовавшая в июне 1957 года лишить его власти на заседании Президиума ЦК, где она были в большинстве.

Проиграв там первоначально схватку, несмотря на сопротивление оппозиции, Хрущев сумел настоять на созыве пленума ЦК, который не поддержал сталинских сподвижников. Их методы работы уже мало кто хотел вернуть.

В результате «антипартийную группировку»– Маленкова, Молотова, Кагановича – вывели из состава членов Президиума ЦК, «примкнувшего к ним» Шепилова – из состава кандидатов в члены Президиума и всех– из самого Центрального Комитета с убийственной, казалось, формулировкой: за несовместимую с ленинскими принципами партии фракционную деятельность.

Решающую роль в победе Хрущева сыграла, конечно, поддержка его армией и КГБ – Жуковым и Серовым.

Президиум был расширен: вместо прежних одиннадцати теперь в нем было пятнадцать членов. Но если министр обороны Жуков стал на июньском пленуме членом Президиума ЦК, то председатель КГБ в него включен не был даже на уровне кандидата.

Впервые в истории нашего Советского государства было сделано то, что при Сталине и представить себе было невозможно: высшие руководители, обвиненные в антипартийной деятельности, не были арестованы и казнены. Их отстранили от власти, направив на работу в разные края. Молотова – послом СССР в Монгольскую Народную Республику, затем – главой представительства при МАГАТЭ в Австрию, Маленкова – директором Усть-Каменогорской ГЭС и Экибастузской ТЭЦ, Кагановича – управляющим трестом «Союз-асбест» на Урале. В 1961–1962 годах их всех исключили из партии.

Несколько месяцев спустя Хрущев предпринял еще один шаг к укреплению своей власти – с поста министра обороны был смещен маршал Жуков! Многих это потрясло. Жуков был живой легендой. Он руководил всеми решающими операциями во время Великой Отечественной войны, и народ был глубоко ему благодарен. Где бы он ни появлялся, его встречали самыми высокими почестями, на которые не мог рассчитывать ни один партийный функционер. Видимо; огромная популярность Жукова испугала Хрущева, как в свое время и Сталина. И он решил от него избавиться.

Жуков был глубоко убежденным коммунистом, свято верившим в светлые идеалы. Конечно, и у него были свои недостатки, иногда проявляемое упрямство, а то и высокомерие, но как солдат и командир он знал, что такое приказ, и привык, чтобы его приказы исполнялись. Его положительные качества, его заслуги были многократно выше тех недостатков, которые в нем можно было отыскать.

В отстранении Жукова помогло Хрущеву молчаливое согласие генералитета. Маршалы и генералы испытывали определенные чувства соперничества и зависти, а громаднейший авторитет Жукова в армии, среди младшего и среднего командного состава, в расчет не брался.

Советская Армия всегда строилась по принципу единоначалия, строгой дисциплины. Да так это и должно быть. Без этого армия не может достигнуть высокой организованности. Однако был в армии участок, который хотя формально и подчинялся Министерству обороны, на самом деле находился под руководством Центрального Комитета партии – это Главное политическое управление Советской Армии и Военно-морского флота.

Трудно сказать, действительно ли Георгий Константинович Жуков критиковал партийное руководство армии или же некоторым амбициозным работникам Политуправления не нравилось, что маршал отдавал им приказы. Однако в этой среде вокруг Жукова возникла атмосфера подозрительности и всякого рода обвинений в неуважительном отношении его к политорганам.

Уже позже, будучи председателем КГБ и имея в своем подчинении контрразведку, я никогда никаких убедительных подтверждений таким разговорам не находил. Однако тогда, в 1957 году, эти наветы сыграли свою роль.

Воспользовавшись ими, Хрущев во время визита Жукова в Югославию в октябре 1957 года отстранил его от руководства обороной страны, и пленум ЦК вывел его из состава Президиума.

Несомненно, политическая деятельность маршала Жукова могла продолжаться и после июньского пленума. Более того, его авторитет мог бы поднять его до полноправного члена политического руководства страны и даже выдвинуть вперед, возможно, на пост председателя Верховного Совета СССР. Но эта перспектива мало устраивала Хрущева. Вряд ли он захотел бы делиться вниманием мировой общественности с прославленным полководцем. Такие вопросы, несомненно, не раз приходили в голову Хрущеву, прежде чем в октябре 1957 года он принял окончательное решение.

Было много кандидатов, которых можно было утверждать на освободившийся пост министра обороны. Однако министром не стал ни Конев, ни Рокоссовский, ни Еременко, ни Баграмян. Военные заслуги человека, сменившего Жукова – Родиона Яковлевича Малиновского, – были на порядок ниже. Но он еще при Жукове стал заместителем министра обороны и пользовался благосклонностью Хрущева. В сравнении с другими он был не столь амбициозен, но достаточно умен. Отличался он и тем, что умел создавать вокруг себя хорошие человеческие отношения. И при этом его авторитет не мог угрожать авторитету самого Хрущева.

После смещения «антипартийной группы» и удаления Жукова был принят очень важный принцип: так называемые силовые руководители, представляющие военное ведомство и КГБ, и министр иностранных дел не должны входить в состав Президиума (Политбюро) ЦК. В их руках и так была сосредоточена большая власть, и дальнейшее усиление их политического веса могло вести к злоупотреблению этой властью. Последними, кто более чем наглядно продемонстрировал справедливость подобного рассуждения Хрущева, были Лаврентий Берия и в какой-то мере маршал Жуков.

Хрущев за четыре с небольшим года после смерти Сталина расчистил себе путь к полновластию и в 1958 году совместил посты главы партии и правительства, став еще и председателем Совета Министров СССР. Если в первые годы своего триумфа он еще вынужден был считаться с мнением членов Президиума и Секретариата ЦК, то в дальнейшем его «занесло»…

В аппарате ЦК КПСС

Известие о том, что мне собираются доверить отдел ЦК партии по кадрам союзных республик, было для меня неожиданным. Я весь был поглощен работой в комсомоле. Проектов было много, контакт с работниками ЦК ВЛКСМ хороший, так что вроде бы ничто не предвещало никаких перемен.

В то время Центральный Комитет партии охватывал и регулировал деятельность не только самого ЦК, партийных и советских руководящих органов, но и все стороны экономической, научной и культурной жизни страны.

Перечислю только основные отделы, которые в то время существовали в ЦК: организационно-партийной работы, пропаганды, науки и учебных заведений, культуры, тяжелой промышленности, оборонной промышленности, машиностроения, химической промышленности, легкой и пищевой, строительства, торговли и бытового обслуживания, транспорта и связи, сельскохозяйственный.

Существовали отделы финансовых и административных органов, загранучреждений, а также по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран, международный отдел по связям с компартиями капиталистических стран, отдел информации, общий отдел и управделами.

ЦК был скорее похож на Совмин, чем на центр партийно-идеологического руководства обществом.

Каждый отдел делился на секторы, и подчас это было такое мелкое деление, что противоречило политической роли партии как идеологического руководителя общества. Подразделения ЦК подменяли собой министерства. Например, отдел химической промышленности ЦК КПСС делился на секторы основной химической промышленности, промышленности органического синтеза, синтетических материалов, промышленности синтетического каучука, шин и резинотехнических изделий, нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности, хлорорганических и кремнийорганических производств, микробиологической и химико-фармацевтической промышленности и др.

Отдел партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам занимал особое место в общей структуре ЦК партии. Он осуществлял проверку работы руководящих партийных органов: Центральных Комитетов партий союзных республик, обкомов и крайкомов; следил за проведением в жизнь решений съездов партии местными органами и систематически докладывал ЦК партии о партийной жизни той или иной республики. Об итогах таких проверок докладывалось Секретариату ЦК КПСС.

В функции отдела входили не только анализ работы, выявление недостатков, но и обязательное составление перечня мер, способных выправить положение, устранить недостатки, перекосы, если они возникали. Мы вносили предложения и по распространению положительного опыта работы той или иной крупной партийной организации. Фактически готовили проекты постановлений ЦК по тому или иному вопросу.

Отдел обладал важнейшим правом следить за подбором, расстановкой и воспитанием руководящих кадров партийных и советских работников. Этому способствовало то, что кроме республиканских секторов в отдел входили секторы профсоюзных и комсомольских организаций, подготовки и переподготовки кадров, организационно-уставных вопросов и Информации, единого партийного билета, учета руководящих кадров.

Отдел пережил несколько реорганизаций. В1948 году он назывался отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б), сменив существовавшее до этого Управление по проверке партийных органов ЦК. Незадолго до моего назначения, в 1954 году, он был разделен на отдел партийных органов по союзным республикам и на такой же отдел – по РСФСР.

В 1956 ходу Секретариат ЦК вновь изменил структуру отдела. Какие-то секторы были слиты, укрупнены, в частности, ранее существовавшие раздельно секторы Украины и Молдавии, Казахстана и Средней Азии, Белоруссии и Прибалтийских республик. Выделился сектор Закавказских республик.

Инструкторский состав был представлен всеми союзными республиками, многими национальностями. Проработав в ЦК, набравшись опыта, инструкторы потом уезжали первыми секретарями или просто секретарями ЦК партий ССР, предсовми-нами республик, секретарями столичных горкомов и на другие ответственные посты, потому что школу проходили в центре хорошую. Эту практику начал Шелепин, а я ее продолжил.

Инициатива назначения меня завотделом ЦК по кадрам союзных республик, я уверен, исходила от Шелепина и была поддержана Хрущевым. После формальностей назначения я приступил к работе.

Я проработал в ЦК партии всего девять месяцев. Срок, конечно, маленький, не успел еще толком даже осмотреться. Сложность для меня заключалась в том, что в партийных органах я до этого не работал, за плечами был только опыт комсомольской работы, а тут такой груз взвалили мне на плечи. И хотя я пришел с должности первого секретаря ЦК ВЛКСМ, разница в стиле и методах работы, конечно, была.

Правда, как я теперь вспоминаю, робости не было. Желание же работать – огромное. Когда я пришел на работу в ЦК, план отдела был уже сверстан. Среди прочих вопросов стояли две проверки – по Латвии и Азербайджану.

Предложение провести эти проверки внесли работники секторов Прибалтики и Закавказья. Они ссылались на то, что, по имеющимся у них сведениям, там сложилась нездоровая обстановка. В обеих республиках процветают националистические настроения. В Азербайджане к этому добавляется еще и проблема взяточничества. Об этом много сигналов, жалоб в письмах, которые потоком идут в Центральный Комитет партии.

В Латвию и в Азербайджан мы послали две солидные бригады. Решено было, что возглавят их мои заместители – Пига-лев и Шикин. Пигалев, как наиболее молодой из трех моих заместителей, возглавил бригаду в Латвию, а Шикин – в Азербайджан. При этом в бригаду Пигалева включили, насколько я помню, представителей из Литвы и Эстонии.

Когда сейчас говорят, что в СССР не был решен национальный вопрос, я хочу сказать: он никогда и нигде не будет решен, потому что он перманентный. Эти вопросы не решаются одним указом или одним поколением. Каждое новое поколение ставит новые проблемы. Но я могу смело сказать, что Коммунистическая партия добилась колоссальных успехов в решении национальных вопросов и проблем, которые были оставлены в наследие царской Россией. Эта практика нам позволяла довольно разумно действовать в этой области.

В то время ЦК партии Латвии возглавлял Я.Э. Калнбер-зин. Он с 1957 года имел статус кандидата в члены Президиума ЦК.

Секретарем ЦК по пропаганде был А.Я. Пельше, а вторым секретарем – Н.А. Белуха, бывший ранее первым секретарем горкома комсомола Ленинграда, потом, по-моему, секретарем обкома партии Ленинградской области. Но не они «делали там погоду».

На Калнберзина большое влияние оказывали два бойких парня, латыши Круминь, первый секретарь Рижского горкома партии, и Берклов, заместитель председателя Совета Министров Латвии, кстати, бывший первый секретарь ЦК комсомола республики. Оба были прожженными националистами. Они дело закрутили в Латвии так, что «Вечерняя газета» Риги в разделе объявлений, уведомлений и прочего опубликовала сообщение, смысл которого состоял вот в чем: русских больше не будут прописывать в Риге. Сделано это было с ведома и Круминя, и Берклова.

И эти два деятеля создали в республике, особенно в Риге, резко антирусский настрой: изгоняли всех русских секретарш из приемных, перевели все делопроизводство на латышский язык.

При проверке вскрылись антисоветские настроения и среди других руководящих кадров. Кстати, они же потом, уже при «демократах», при Горбачеве, добились отмены принятых тогда решений как «ошибочных и незаслуженно обвиняющих их в националистических проявлениях». Это, дескать, было сделано несправедливо и явилось показателем великодержавного шовинизма. Так вот, я был автором этих очень справедливых решений. И вся их теперешняя политика показывает, что все тогда было сделано правильно.

Выводы и решения комиссия тщательно подготовила, причем там не ставился вопрос об освобождении Калнберзи-на, потому что это не входило в нашу компетенцию. Перед тем как их доложить на Президиуме ЦК, выводы комиссии были обсуждены на Секретариате.

После Секретариата ко мне пришел Калнберзин:

– Владимир Ефимович, скажите Хрущеву, что я не могу дальше быть первым.

– Ну как я скажу? Вы сами зайдите.

– Я? Мне стыдно! Я не пойду. Я не наберусь смелости идти к нему. Представляете, я кандидат в члены Президиума ЦК– и так его подвел!

Конечно, подвел, подумал я. Но что ему мог сказать в утешение? А тот продолжал:

– Христом-богом прошу вас. Никого больше просить не хочу, а вас прошу.

Когда я пришел с Пигалевым докладывать Хрущеву после Секретариата, я ему сказал, что, вероятно, Калнберзина придется освобождать, тем более что тот сам просит об этом.

Хрущев взорвался:

– Как? Ты уже лезешь в Президиум распоряжаться? Да ты знаешь, что это кандидат в члены Президиума?! Ему нужно еще поработать, поправить положение.

– Он сам просится уйти с этого поста. Да мне еще говорит: «Эти два молодых, Берклов и Круминь, и те, кто за ними стоят, меня заклюют. Они набрали такую инерцию, что я уже не удержусь». Он сам просится, Никита Сергеевич.

– Это ты его вынудил, ты!

– Ничего я его не вынуждал.

– А почему он сам не пришел ко мне?

– Он мне сказал, что ему стыдно к вам идти, стыдно, что он вас подвел.

Хрущев немножко остыл – видно, бальзамом ему на душу были эти слова.

– И что ты предлагаешь?

– Давайте сделаем его председателем Президиума Верховного Совета Латвии.

– Подожди, подожди. А может, это и хорошо?

– А чего плохого?

– А ты с ним говорил?

– Нет. Как я мог ему что-то предложить без совета с вами? Калнберзин – кандидат в члены Президиума. Как я могу?

– А ты поговори с ним, – уже спокойно сказал Хрущев. – А первым кого?

– Пельше там есть. Арвид Янович – старый коммунист, человек разумный, очень воспитанный, в идеологическом плане выдержанный. По всем этим делам он имеет свое личное мнение, и довольно правильное. Я с ним долго беседовал.

– Я не возражаю. Это, наверное, наиболее удачная кандидатура. А вот с Калнберзиным поговори.

На следующий день Калнберзин подошел ко мне:

– Ну, как Никита Сергеевич отнесся?

– Как? Меня выругал и вас выругал. Вот такое предложение возникло, чтобы вас сделать председателем Президиума Верховного Совета Республики.

Он был потрясен:

– Как? Мне доверяют остаться?!

– Да, это предложение Никиты Сергеевича. Говорит, что «так лучше будет и поможет лицо Президиума ЦК КПСС сохранить».

– Да, пожалуй, это правильно.

– Ну, а первым кого вы думаете поставить? У нас-то мнение есть, а как вы думаете?

– Пельше, конечна Больше никого нет.

– Вот так и я Никите Сергеевичу говорил. Он согласен.

На этом мы и порешили. И уже сильного разгона на Президиуме, как это произошло потом в Азербайджане, не было.

Позднее Берклова мы отправили «на перевоспитание» во Владимирскую область завотделом культуры облисполкома. Круминя тоже отправили куда-то, поручили заниматься кинофикацией…

В Азербайджан поехал мой первый заместитель Иосиф Васильевич Шикин, бывший начальник Политуправления, генерал-полковник Советской Армии. Еще Шелепин взял его к себе замом и оставил мне в наследство.

Для работы в Азербайджане была создана крупная бригада, человек двенадцать из разных отделов ЦК партии. Мы практиковали также включение в такие комиссии представителей комсомола, профсоюзов, а также областей и республик. Бригаду тщательно готовили довольно длительное время – месяца два или три.

Когда они вернулись, доложили мне и оформили запиской. Я пригласил из Азербайджана несколько человек, в том числе Алиева и Каримова, председателя Комитета народного контроля, члена Бюро ЦК партии, бывшего секретаря ЦК комсомола. Вызвал также Яковлева, второго секретаря Бюро ЦК партии Азербайджана, чтобы, побеседовав с ним, самому вникнуть в проблемы и кое-что уточнить по фактам, изложенным в записке комиссии.

Каримова я считал в будущем хорошей кандидатурой на пост первого секретаря ЦК партии Азербайджана. Но умный, подготовленный, перспективный человек настолько перепугался, растерялся, что не. смог мне помочь. Позднее я узнал, что держали его там в черном теле.

После встреч с Яковлевым для меня стало ясно, что он был случайной кандидатурой – с низким профессиональным образованием: окончил всего лишь сельскохозяйственный техникум. Воспользовавшись этим, его, второго секретаря, «освободили» от важнейших областей работы – кадровой, партийной, руководства административными органами, то есть тех вопросов, которые обычно вели вторые секретари партии, и поручили ему вести сельское хозяйство.

– Вы какое отношение имеете к сельскому хозяйству, кроме техникума? – спрашивал я. – Ведь там Мустафаев, кандидат сельскохозяйственных наук, академик местной Академии наук. (Он считался там генетиком-селекционером, даже вывел сорт пшеницы, назвав ее «Джафари» в честь Мирджа-фара Багирова. Мустафаев был любимцем Хрущева, поэтому Хрущев поначалу рьяно его защищал.)

– Видите ли, Владимир Ефимович, я больной человек, ездить в командировки по кадровым вопросам мне тяжело, и вот мы решили на Бюро, что я буду все время сидеть на месте, получать сводки по сельскому хозяйству и заниматься этими вопросами.

– Первый секретарь у вас кандидат наук и академик. Первый заместитель председателя Совмина – доктор сельскохозяйственных наук, а в Бюро ЦК за сельское хозяйство отвечаете вы. Как это может быть? На вас взвалили самую тяжелую отрасль в Азербайджане, республика ни разу не выполнила план по поставкам хлопка, да и по другим показателям почти ничего не выполняла. И всегда вы, представитель, приехавший из Москвы, из ЦК КПСС, будете отвечать за все провалы сельского хозяйства! А вы кадры отдали, оргпартра-боту отдали, административные органы отдали. Вы посмотрите, какая расцветает там «панама» с кадрами, сколько проходимцев, людей с очень нечистым прошлым выдвинуто на руководящие должности, как расцвели взяточничество и всякие нечестные, нечистые дела. И тот же национализм, что и в Латвии. И это в Баку– интернациональном городе!..

В Азербайджане вместо Яковлева кадрами и оргработой занялся один из секретарей ЦК, очень бойкий парень, такого же типа, как Берклов в Латвии. Вот он и подмял все под себя – и партийные органы, и кадры, и начал насаждать национализм с благословения Мустафаева.

Мы тщательно подготовились к Секретариату ЦК, который заслушал и нашу записку по проверке, и проект постановления. Было вызвано руководство Азербайджана, дали возможность каждому выступить, после чего приняли решение перенести этот вопрос на рассмотрение Президиума ЦК.

После этого я позвонил Никите Сергеевичу Хрущеву, сказал, что мы закончили плановую проверку. И с И.В. Шикиным пошли к нему со всеми делами, запиской и решением Секретариата ЦК.

Причем я сразу попросил, чтобы докладывал не я, а Ши-кин, которого Никита Сергеевич хорошо знал еще по армии.

И Шикин начал. Хрущев сидел, ерзал. Потом набросился на меня:

– Вы уже даже к Мустафаеву подобрались! Да это один из лучших первых секретарей.

– Никита Сергеевич, вы дослушайте до конца, а потом будете говорить, лучший он или не лучший. Вы послушайте, что этот «лучший» натворил.

Шикин продолжал докладывать, причем делал это убедительно, с фактами в руках. Смотрю, Хрущев стал поспокойнее, а потом начал:

– Ну, что же он, подлец, да как же он мог! Почему же это допустили?

И пошло, и пошло… А когда доложили все, решительно сказал:

– Будем слушать на Президиуме. Эту записку разослать всем.

Но еще до Президиума в Малом зале Кремлевского дворца было какое-то совещание, и Никита Сергеевич, выступая, начал, как это он часто делал, вставлять импровизированный текст, на сей раз – об Азербайджане:

– Вот мне доложили… Мы закончили проверку…

Мустафаев вскочил:

– Это неправда, Никита Сергеевич, это обман, это специально подготовили.

– Никита Сергеевич, – Шикин тоже встал, – я еще раз подтверждаю, что все – достоверно, все правда.

Никита Сергеевич подытожил:

– Мы разберемся на Президиуме.

И разобрались…

На Президиум пригласили все Бюро ЦК партии Азербайджана. Никита Сергеевич доложил, что Секретариат предварительно рассмотрел вопрос и выносит его на Президиум. Предложил сразу заслушать Ши кина, тем более все материалы есть на руках у членов Президиума. А пожелает выступить Мустафаев, пожалуйста, пусть выступает.

И пошло обсуждение. Помню, от Азербайджана выступали Мамедов, секретарь ЦК по промышленности, нефтяник, доктор наук, предсовмина Ахундов (раньше был министром здравоохранения).

Выступления членов Президиума ЦК были довольно резкие, и обсуждение настоящее, партийное. Выводы сделали суровые: Мустафаева освободили от должности первого секретаря ЦК партии Азербайджана, а вместе с ним – еще целый ряд руководителей. На это место рекомендовали Ахундова, председателем Совета Министров стал Искандеров. Яковлева отозвали. И образовалась вакансия второго секретаря в Азербайджане…

В моем отделе в секторе по учету находились все сведения о кадрах партии. Мы решили провести анализ кадрового состава руководящих партийных работников и обнаружили, что секретарей обкомов моложе 50–55 лет не осталось, поэтому нам пришлось переработать отчетные ведомости: убрать графы, где нужно было отмечать количество секретарей в возрасте до 40 лет, от 40 до 45 лет, от 45 до 50 лет. В основном руководящие кадры были 60 лет и старше. Такой же анализ был сделан по специальности, образованию, направленности. По результатам нашей работы мы подготовили записку для Президиума ЦК.

На Президиуме ЦК ее рассмотрели, одобрили и приняли решение направить во все республики и обкомы партии, и в дальнейшем руководствоваться в вопросах работы с кадрами анализом и предложениями, изложенными в записке.

Иногда по некоторым вопросам нам приходилось работать совместно с другими отделами. Так, в Центральный Комитет, в наш отдел и в редакцию журнала «Партийная жизнь», с которой мы поддерживали тесную связь, приходило много писем.

В них секретари партийных организаций разных уровней просили прислать те или иные постановления партии по оргработе, по работе с кадрами, по руководству профсоюзами и комсомолом, дать консультации по текущим вопросам. Проанализировав эти письма, мы выделили наиболее типичные проблемы и совместно с руководителем отдела по РСФСР Чу-раевым направили в ЦК предложение об издании «Справочника секретаря партийной организации», приложив к нему подробный многостраничный план-проспект этого сборника, определив разделы и даже перечень постановлений, которые, как мы считали, нужно было включить в сборник. Позже он был выпущен…

В январе 1959 года вышло постановление ЦК КПСС «Об оказании помощи коммунистам в общеобразовательной учебе».