Текст книги "Поллитра бытия (Читочек искупления)"

Автор книги: Владимир Дрыжак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Постепенно инспектор справился с нахлынувшими чувствами и обнаружил, что его кулак весь в крови, он сам – в известке, а стена казенного учереждения похожа на стену ресторана после шикарной попойки с дракой. Он достал носовой платок и обмотал им кисть, но тут заметил, что вместе с носовым платком сам собой достался ключ от сейфа и упал на пол с явным намерением остаться там незамеченным и принести неприятности.

Поползновения ключа возвратили инспектора из мира фантастики, где одовременно существуют свобода, равенство, братство, Главное Управление Лагерей, полная демократия, масса президентов, талоны на сахар, душманы, интернационалисты, парламентарии, освоение космоса, общечеловеческие ценности, семьдесят пять тысяч танков, Братская ГЭС, братские народы, сталинисты, зеки, развитой социализм, плюрализм мнений, светлое будущее, темное прошлое, пестециды, гербециды, Восьмое Марта, суверинететы, массы, народ, идеалы, очереди, прописка, советы трудовых коллективов, просто советы, советы всех уровней, советы ветеранов и еще многое другое, в мир реальностей, где существуют природа, люди, мысли, совесть и честь. И еще, кажется, Бог, про которого неизвестно, кто он такой.

Инспектор подобрал ключ и некоторое время пристально его рассматривал, пытаясь вспомнить, для чего он предназначался в том, фантастическом мире, а потом, словно бы озадаченный какой-то мыслью, быстро подошел к сейфу, вставил ключ в замочную скважину, осторожно повернул, и резко дернул дверцу на себя. Нет, бутылка стояла на месте как ни в чем не бывало. Но теперь инспектор был абсолютно убежден, что пробка где-то здесь, в сейфе. И он не ошибся. Пробка покоилась в нижнем отделении, рядом с кобурой, в которой находиилось табельное оружие инспектора.

И вот тогда, издав победное рычание, инспектор схватил эту пробку и с остервенением стал навинчивать на беззащитное горлышко бутылки. Та, впрочем, и не сопротивлялась.

– Новое время! – рычал он презрительно, затягивая пробку до упора. – Хрена вам новое время! Было вам новое время хватит. Если после каждого раза устраивать новое – кто же это выдержит?! Не-ет, время у нас будет то же самое, и мир тот же самый. А вот жизнь – она теперь будет совсем другая...

Кому были адресованы эти проникновенные слова – сказать трудно. Вероятно, самому себе. Ибо, кто наш самый злейший враг? Мы сами!

Инспектор ощутил, наконец, боль в разбитых суставах, несколько раз сжал и разжал пальцы, проверяя, нет ли перелома, и уже было собрался поставить бутылку на место, но в этот момент дверь кабинета открылась, и на пороге появился тот, кого он менее всего ожидал увидеть.

"Чекист" остановился в проеме двери, обшарил кабинет взглядом и, убедившись, что лишние свидетели отсутствуют, сделал шаг вперед, плотно прикрыв дверь за собой.

"Теперь возможны осложнения",– вспомнил инспектор. Именно, были возможны. А теперь, вероятно, они наступили, застав инспектора врасплох, как и положено осложнениям.

Да, инспектор был застигнут врасплох, но, однако, не растерялся и сразу отметил несколько обстоятельств. Первое: время позднее, и проникновение в здание райотдела постороннего лица не могло пройти мимо внимания дежурного. Следовательно, либо дежурный нейтролизован, либо ему предъявлен убедительный документ. В любом случае, рассчитывать на него нельзя. Втрое: когда "чекист" стоял в проеме двери, инспектр обратил внимание, что за его спиной не просматривается противоположная стена коридора. То есть, он как будто вынырнул из тумана. Третье: одна рука "чекиста" покоилась в боковом кармане замшевой куртки, а другая правая! – была заложена за отворот той же куртки. Это могло означать что угодно, и, в частности, то, что под мышкой у "чекиста" имеется кобура, а в кобуре – сладкий слоеный пирожок, каковой и будет предъявлен на закуску.

Сделав эти умозаключения, инспектор не суетясь прошел к своему месту, сел, расслабился и только после этого произнес:

– Я вас слушаю очень внимательно. Изложите цель визита. Хотя, лучше бы перенести встречу на завтра – время уже позднее.

– К сожалению, дело не терпит отлагательств, – деловито сказал "чекист", приблизившись к столу.

Он пододвинул стул, уселся и как-то даже задумчиво взглянул на инспектора. Правая его рука хотя и покинула двусмысленное место за отворотом куртки, но ненавязчиво сохраняло активную позицию неподалеку.

– Так я вас слушаю, – прервал молчание инспектор, ставя бутылку, которую до сих пор не выпускал из рук, на край стола.

– Перехожу сразу к сути. Вопрос: для чего вам понадобилось вводить меня в заблуждение? Вместо настоящего Горобца вы подсунули мне какого-то босяка. Где сейчас Горобец?

– Отвечаю: ничего я не подсовывал – вы его сами выбрали. Что же касается Горобца, то его местонахождение мне неизвестно. Можно высказать какие-то предположения, но, полагаю, они вас не заинтересуют.

– Полагаете? – "чекист" презрительно скривился. – Вы полагаете, что у вас имеются основания хоть что-нибудь полагать?

– А почему нет? – раскованно и даже весело поизнес инспектор. – Я ведь свободный человек, почему бы мне, для разнообразия, что-нибудь не положить. Тем более, что видимых препятствий нет. Я, например, полагаю, что в данный момент вы не представляете органы безопасности, но действуете по собственной инициативе.

– Я всегда действую по собственной инициативе. Более того, иногда органы безопасности действуют по моей инициативе.

– Например, в понедельник?

– В понедельник? А что у нас было в понедельник?.. Ах, это... Но, согласитесь, эффектно! Нарыв созрел и прорвался, образовался эпицентр, и теперь от него во все стороны побегут волны... Очень интересный социальный эксперимент!

– Так вы, как я понял, экспериммментатор?

– Я исследователь душ человеческих. Но до сих пор вынужден был действовать исподволь, а вот теперь наступило мое время.

– Но ведь в ваших экспериментах участвуют живые души. Они... приходят в волнение, переживают... Страдают, наконец. Вас это не смущает?

"Чекист" бросил на инспектора удивленный взгляд.

– Смущает? А почему меня это должно смущать? Когда вы бросаете зажженную сигарету в муравейник, разве вас это смущет?

– Я никогда не бросаю сигареты в муравейник. И потом, люди – не муравьи.

– Взгляд на это зависит от высоты положения. Что же касается вас лично, то вы,действительно не бросаете окурки. Зато вы способны бросить бутылку под трактор, не так ли?

"Грехов юности моей не поминай, Господи", – промелькнуло в голове инспектора. И опять он не смог припомнить источник, из которого почерпнул эту фразу. Но всего непонятней было то, откуда "чекисту" мог стать известным данный эпизод из бурной юности инспектора.

– Да, – произнес он смиренно, – был такой грех. Но с тех пор я стал несколько осмотрительнее и не разбрасываюсь бутылками.

– Весьма похвально. Вернемся, однако же, к нашим баранам. Время уже позднее, и пора кончать с этим делом... Скажу вам откровенно: вы попали в очень скверную историю.

– Да? – удивился инспектор. – Интересно, как мне это удалось? Я ведь, почитай, уже целую неделю не выхожу из своего кабинета.

– Вы позволили себе вмешаться во взаимоотношения.., скажем так, высших лиц. Более того, вы спутали все мои карты, – раздраженно бросил "чекист". – Уже одно это...

– А вы, как я понимаю, одно из этих лиц?

– Да, я именно одно из э т и х лиц.

– Понятно. Но смею вас заверить, я не ведал, что творил.

– Это меня не интересует.

– Тогда сформулируйте, наконец, что именно вас интересует, иначе я, оставаясь в неведении, и дальше буду совать нос, куда не следует, путая разные карты. Я готов предельно откровенно ответить на все ваши вопросы.

– В первую очередь меня интересует, где сейчас Горобец?

– Но ведь вы его забрали с собой. Или он потерялся?

– Нет. Но э т о т меня не интересует. Меня интересует, где т о т.

– Ах, тот. Того я отпустил.

– Вы? Отпустили? – "чекист" деланно рассмеялся. – Это даже не смешно. И куда именно?

– Никуда, – ответил инспектор невозмутимо. – Просто отпустил, и все.

– Это не может соответствовать действительности!

– Почему? А-а, понимаю. Раньше это было не принято. Если уж взяли, значит посадят. Но теперь времена меняются. Так что я его действительно отпустил.

– Повторяю: это ложь!

– Ну.., – инспектор развел руками. – Тогда я не знаю... На основании чего вами сделан подобный вывод?

– У вас на столе стоит бутылка. Если она здесь, значит и Горобец где-то поблизости. Где?

– Ах вот оно что! Ну так Горобец ушел, а бутылку оставил мне.

– Что? – "чекист" даже привстал от негодования. – Этого не может быть. То, что вы произнесли, чушь, абсурд! Он не мог этого сделать.

– Он это сделал.

– Да вы хоть понимаете, что несете?! Вам известно, кто такой Горобец?

– Конечно. Он мне все рассказал.

Казалось, "чекист" был потрясен до глубины души.

– И... вы знаете, что содержится в бутылке? Э т о он вам тоже сказал?

– Если имеется ввиду некая загадочная флуктуация, способная породить новую вселенную, тогда да. Но теперь ее там нет. Он заявил, что уничтожил ее.

– Уничтожил? – переспросил "чекист", словно бы не веря своим ушам. – Вы сказали: уничтожил? Я не ослышался?

– Нет, именно это слово он употребил.

– Тогда я вам скажу: это невозможно! Невозможно уничтожить то, что е щ е не существует. Можно уменьшить вероятность появления, сделать ее как угодно малой, но то, чего нет, уничтожить нельзя, будь ты хоть трижды... Горобец!

Инспектор пожал плечами:

– Возможно, вы и правы, но в том, что данная бутылка пуста, я убедился лично.

– Каким же это образом?

– Непосредственным. Заглянул внутрь, а там пусто.

– Вы?! – зрачки "чекиста" сузились, и весь он стал похож на огромную крысу. – Вы не могли этого сделать!

– Я это сделал.

– Но для этого вам необходимо было открыть бутылку. А сделать это самостоятельно вы не могли.

– Не хочу с вами спорить, но можете быть вполне уверены в том, что я держал данную бутылку в руках, и при этом она была открыта.

– Стало быть, ее открыл Горобец?

– Нет.

– Тогда все, что вы мне сообщили – ложь. Потому что сделать это мог только.., – "чекист" сделал паузу.

– Вы хотите сказать: Бог? Говорите, не стесняйтесь.

– Да, я хочу сказать именно это!

– Тогда я вам сообщаю, что Бог – я.

– Вы?

– Я.

– И давно? – поинтересовался "чекист" насмешливо.

– Не очень. – инспектор сохранял полную серьезность. Где-то с пятницы.

– Ну это уж слишком... Вы не являетесь Богом хотя бы потому, что я – его часть. Не станете же вы утверждать, что я – ваша часть?

– Нет, не стану. Вы не можете являться моей частью, потому что я не состою из частей, – произнес инспектор невозмутимо.

– Тогда все, что вы сказали – ложь! – почти выкрикнул "чекист".

– Ни в коем случае. Это может быть заблуждение, но, безусловно, искреннее. Равно как и ваше представление о своей божественной сущности. Заблуждения, знаете ли, вообще свойственны человеческой натуре. Случается, человек возомнит о себе черт знает что, а потом выясняется... Я, например, не так давно познакомился с одним деятелем – он ни с того, ни с сего решил, что является президентом. Ну, собрал приятелей, обмыли это дело, а потом решили прокатиться по улицам столицы. Машины все были заняты, или в ремонте, так они – не поверите! – вызвали танки. Шум, конечно, до небес, народ вывалил на улицы поглазеть... и так далее. Теперь сидят в тишине, газеты читают... Так всегда: сначала заблуждение, потом ослепление, дальше следует прозрение, а там, глядишь, и раскаянье на носу...

"Чекист" искоса глянул на инспектора, и от этого взгляда по спине у последнего поползли мурашки. Мелкие такие, но очень неприятные – из отряда членистоногих. Инспектору даже на мгновение показалось, что зрачки у этого человека не круглые, как у всех нормальных людей, а такие... саблевидные, как у кота. И очень остро отточенные.

– Продолжайте, продолжайте, – сказал "чекист" вальяжно. – Вы очень интересно рассказываете. Я даже заслушался. Тем более, что у нас с вами, кажется, есть общие знакомые. Стало быть, мы вполне можем договориться и решить наш вопрос полюбовно.

Инспектору надоели членистоногие, а кроме того, он пришел к выводу, что зрачки у этого типа вовсе не саблевидные, а несколько иной формы – козлиной. Его начала разбирать злость. Он повел плечами, прогнал насекомых, оказавшихся на поверку назойливыми мухами, и заявил безмятежно:

– А я, собственно, уже закончил.

– Но вы забыли упомянуть последнюю стадию описанного процесса.

– Какую именно?

– Я имею ввиду искупление.

– Да, разумеется. Но это уже совсем другая история. Сейчас мне хотелось бы внести ясность в наши отношения. Я человек мирный и стараюсь любые разногласия решить путем переговоров и взаимного удовлетворения. Горобца у меня нет, и здесь я вам ничем помочь не смогу. Есть ли у вас ко мне еще какие-либо претензии?

– Ну что вы, абсолютно никаких! – "Чекист" сделался сама вежливость с элементами галантности. – Если его нет, то, как говорится... Но остался один ньюансец. Так, пустячок.

– А именно?

– Бутылка.

– Бутылка?

– Да. Поскольку Горобец удалился, забыв ее у нас, а я, как уже было сказано, являюсь частью ее личности, то есть правоприемником и, в каком-то смысле даже наследником, я бы желал восстановить свои права собственности, и, как следствие, забрать бутылку с собой.

Выслушав этот пассаж, инспектор про себя даже крякнул от удовольствия, но снаружи принял озабоченный вид, и, в какой-то степени, закручинился, а еще точнее, пригорюнился.

– М-да, – произнес он печально. – Поверьте, я бы с огромным наслаждением передал этот сосуд вам, но, к несчастью, перед самым своим уходом Горобец успел сделать распоряжения и, притом, как раз в отношении данной бутылки.

– Распоряжения? Не может быть! – слащаво произнес "чекист", делая круглые глаза.

– Да, именно распоряжения, делающие, с юридической точки зрения, совершенно невозможной передачу данной бутылки кому бы то ни было. Вообразите, в самый последний момент он снимает с себя ответственность за этот мир, слагает полномочия Господа Бога Всевышнего и передает их мне. Я, разумеется, упираюсь, как могу, выражаю несогласие всеми доступными мне способами, но он остается непреклонен. Он заявляет, что не способен более управлять вселенной, что перестал понимать происходящее в этом мире, что устал и его личность теряет устойчивость. Я, со своей стороны, приложил максимум усилий к тому, чтобы сохранить статус-кво. Но ни ссылки на мою некомпетентность в вопросах мироустройства, ни отсутствие каких бы то ни было внутренних ресурсов личности его не удовлетворили. Он остался при своем мнении и заявил, что отныне я – Бог, после чего мы расстались. Не скрою, мне все время казалось, что я имею дело с...

– С сумасшедшим!

– Не надо так грубо. Просто у человека аномальная психика. Но смотрите, что теперь получается. Если он действительно Бог, то его слова непреложны, и мы обязаны понимать их буквально. А он вполне недвусмысленно выразил свою волю о том, что я должен стать хранителем данной бутылки. – Инспектор сделал выразительный жест в сторону хранилища гипотетической флуктуации. – Сам же Горобец, по его словам, отныне становится лицом частным, то есть обыкновенным гражданином. Но при этом ваш статус, как его части, вне всяких сомнений, утрачивается, ибо юридическая практика не знает прецедентов раздвоения личности, в процессе которого собственно личность передает право собственности собственной части автоматически. Думаю, что здесь, как минимум, требуется нотариально заверенное завещание, да и то, оно может вступить в силу только после установления факта смерти завещателя.

– А опекунство? – немедленно поинтересовался "чекист", давая понять, что во всей этой словесной шелухе сумел отыскать крупицы и зацепки.

– Исключено! – решительно заявил инспектор. – Одно и то же лицо не может быть и опекаемым и опекуном. А часть лица – тем более. Таким образом, как юрист я могу констатировать, что в данном случае вам не могут быть переданы не только права собственности, но даже права распоряжения.

– Однако же и ваши права более чем сомнительны. Нет ни одного свидетеля, могущего подтвердить, что именно вам Горобец передал эту бутылку. Может быть, вы просто отняли ее?

– У Бога? – инспектор пожал плечами. – Странное у вас представление о Боге. Он что, беспомощный ребенок?

– Нет, но...

– Бог, как известно, всемогущ, – назидательно произнес инспектор.

– Но ведь он, как вы сами заметили, был не в себе.

– Либо он Бог, либо нет – третьего не дано. Рассмотрим теперь второй случай: он просто человек с аномальной психикой, или, как вы сказали, вышедший на время из себя. Но в этом случае совершенно непонятно, какое вы имеете к нему отношение, а, стало быть, и ваши претензии на бутылку не имеют под собой никаких юридических оснований. Кроме того, в обоих случаях я могу выступить как лицо официально уполномоченное для ведения следствия по делу о смерти и последующем воскресении гражданина Горобца, независимо от того, Бог он, или только полубог, или вообще обыкновенный человек, а также при сочетании упомянутых признаков в любой комбинации. Бутылка является вещественным доказательством и будет либо предъявлена суду, либо возвращена владельцу, если таковой объявится и предъявит свои права. В первом случае это сделаю я, а во втором – там видно будет.

– Ну, хорошо, – "чекист" нервно потер лоб, – допустим, теперь вы – Бог, и именно вам передана Горобцом эта бутылка. Что вы собираетесь с ней делать? Может быть в ваших интересах передать ее мне?

– А вы изложите, в чем состоят мои интересы, как Бога, и тогда быть может, мы отыщем консенсус.

– Это длинная история. Поступим иначе: продайте мне эту бутылку.

– Да вы что, с ума сошли! Боги не торгуют бутылками. Это, знаете ли... Еще одно такое предложение, и мы с вами завершим переговоры!

– Ну хорошо, хорошо.., – "чекист" сделал примирительный жест, – продать вы не хотите, подарить – тоже. А между тем, я пришел сюда за бутылкой и без нее не уйду.

– Совершенно безысходное положение! – воскликнул инспектор, – Теперь я отчетливо вижу, что просто обязан сохранить данную бутылку у себя. С учетом же сказанного вами получается, что мы не можем расстаться, пока не найдем выход из положения.

– Похоже на то...

– Нетипичность ситуации заключается в том, что у нас одна бутылка на двоих,– сказал инспектор насмешливо -. Был бы третий, и проблема была бы немедленно разрешена. Но его нет – Горобец ушел... А кстати!.. Как же это раньше не пришло мне в голову. Вас ведь тоже нет!

– Что? – брови "чекиста" медленно поползли на лоб. – Вы в своем уме?! Или не верите своим глазам? Вот он я, сижу перед вами.

– Парадоксально, но факт – юридически вы не существуете. Судите сами: после того, как Горобец передал мне свои полномочия, он не может уже иметь более одной личности. Таким образом...

– Но я-то отделился от него до того. Понимаете: до того!

– Не вижу разницы. Пока он был Богом, в его воле было породить сколько угодно личностей. Но перестав быть таковым, он обязан был упразднить все личности, кроме одной – своей собственной. В моем представлении личность ассоциируется с душой, а у обычного человека душа может быть только одна. Вы не Горобец – все, вы не существуете!

Сказать по правде, инспектор городил весь этот огород с единственной целью – вывести "чекиста" из себя. Ибо тот, судя по всему, отнюдь не собирался покидать кабинет, а время перевалило уже за девять и угрожающе приближалось к десяти часам, после которых могли наступить осложнения уже в личной жизни инспектора.

"Чекист", однако, оставался в равновесии дольше, нежели рассчитывал инспектор, и последний решил, что реакция задерживается на неопределенное время. Поэтому он достал из кармана ключ от сейфа и собрался было поставить бутылку на прежнее место, но в этот момент "чекист" как-то странно дернулся, встал и поднял правую руку. Прямо в лоб инспектора уставился ствол пистолета системы "маузер", столь любимой революционерами марксисткого направления.

– Что это значит? – осведомился инспектор поднимаясь и правой рукой нащупывая горлышко бутылки.

Их разделял только стол. Инспектор готов был поклясться, что отверстие ствола было не круглым, а саблевидным, как зрачок у кота.

"Как же он собирается стрелять?" – мелькнуло у него в голове.

– Это значит, инспектор, что вы не правы. Я таки существую, и при малейшем движении вы получите докзательство в виде дырки в голове... Руки! К стене!

Инспектор, однако, не подчинился. Какой-то внутренний голос подсказал ему, что если он подчинится, то происходящее из разряда простых осложнений перейдет в категорию безнадежных ситуаций. Поэтому он наклонил голову и неожиданно для самого себя произнес:

– Ерунда! Ваш пистолет не выстрелит.

– Почему вы так думаете?

– Маузер – революционное оружие. Он заряжается идеями. А какая у вас идея? Вы даже не существуете толком.

Глаза "чекиста" медленно наливались кровью. Зрачков уже не было видно вообще, а сам он стоял неподвижно, излучая ненависть такой интенсивности, что инспектор ощутил ее, как дополнительную компоненту поля тяжести, направленную ему прямо в лицо. Его повлекло назад, к стене, но он устоял. Это длилось только мгновение, но инспектору показалось, что прошла целая вечность, в конце которой "чекист" сделал шаг вперед, взмахнул рукой и обрушил на голову инспектора удар рукояткой пистолета. Инспектор не мог уклониться от этого удара – он успел только отпрянуть в сторону. Удар пришелся вскользь, чуть повыше виска. Но зато в этот момент голова "чекиста" оказалась достаточно близко, и получая назначенный ему, инспектор успел нанести свой удар – бутылкой в темя. Он успел заметить, что бутылка разлетелась вдребезги, а "чекист", выронив маузер, начал как бы оплывать, теряя очертания. При этом его глаза сделались похожими на глаза кролика и выражали бесконечное удивление. Инспектор еще успел предположить, что "чекист" все же нажал на курок, и удивился тому обстоятельству, что революционное оружие на этот раз не сработало.

"Идеи отсырели..." – подумал инспектор,пытаясь вырваться из цепких объятий животного, опутавшего его голову множеством щупалец с присосками, но было уже поздно щупальцы проникли в мозг и от нестерпимой боли он потерял сознание...

–

Когда инспектор очнулся, в кабинете никого не было. Сам он лежал на полу, а рядом валялась замшевая куртка "чекиста", измазанная какой-то дрянью, похожей на столярный клей. Хозяин же куртки бесследно исчез, как будто испарился, и если бы не она, да еще разбитая голова, можно было бы заподозрить, что одним из результатов расследования дела является сумасшествие инспектора. Хотя, нет – было и еще кое-что. Инспектор подобрал один из осколков бутылки, сыгравшей столь значительную роль в происшествии, и удивился безмерно. Никогда прежде он не держал в руках осколки бутылки из полиэтилена.

В левой части головы, ответственной за логическое мышление, обнаруживались посторонние пульсы, мешавшие думать четко и последовательно, посему инспектору пришлось воспользоваться правым полушарием, отвечающим за образное мышление.

Тем не менее, кое что подумать ему удалось. А именно.

"Интересное дело мне попалось. Неординарное. Свидетелей нет, вещественных доказательств – кот наплакал, зато разговоров на целую неделю хватило. И каких разговоров! Пальчики оближешь... Странный, однако, тип, этот работник государственной безопасности. Исчез бесследно, куртку бросил... Надо проверить может какие документы остались... А может быть он и в самом деле и с ч е з ? Возник из тумана и исчез в небытие... Все это забавно перекликается с общим фоном событий в нашем великом государстве. Те мужики тоже возникли ниоткуда, полагая, что где-то в заначке осталась бутылка, а в ней – запасной вариант возрождения идеи. Или, скажем, запас терпения народных масс – тоже неплохо... Но бутылка лопнула и терпение все вышло... Нет, лопнуло как раз терпение, а бутылка – она... Тоже, в общем, пострадала... Бутылка надежды... Заветная поллитра бытия, читочек искупленья..."

Да,размышления были неутешительными, однако позволили инспектору немного прийти в себя и восстановить функции левого полушария, после чего он немедленно приступил к осмотру места происшествия и сбору вещественных доказательств. Весь пол возле стола был забрызган кровью, однако определить ее группу и принадлежность не представлялось возможным. Сакраментальный маузер исчез вместе с владельцем. Из всего антуража последний оставил только свою куртку. Инспектор ее подобрал, ощупал карманы, оказавшиеся пустыми, и принюхался. От куртки несло козлом и, кажется, скипидаром. Первый запах инспектор, имевший опыт полудеревенской жизни, идентифицировал однозначно, а второй – предположительно, но с большой долей вероятности. Пришлось засунуть куртку в полиэтиленовый мешок, стараясь при этом не измазаться в субстанции, содержащейся на ее поверхности в виде пятен разной степени обширности. После этого инспектор тщательно собрал осколки бутылки в бумажный кулек, вытер пятна крови своим носовым платком, уже и без того потерявшим товарный вид, но не выбросил его в урну, а приобщил к делу и спрятал всю сооовокупность вещественных доказательств в сейф.

"Так, что еще?.. А, голова!" – инспектор достал из ящика стола маленькое зеркальце и с его помощью тщательно обследовал голову. Ссадина была приличная, но кровь уже не текла. Инспектор с удовлетворением констатировал, что сможет и впредь использовать голову по прямому назначению, а в том, что такой случай не замедлит представиться, он даже не сомневался.

Выглянув в коридор, инспектор обнаружил дежурного на своем посту и в полном здравии. Тот, как и положено, пил чай. Общее впечатление было такое, что он сидит здесь с самого сотворения мира и никаких посетителей за прошедшее время не зафиксировал. За этого грузного мужчину в звании старшины, с которым инспектор поддерживал короткие отношения, и который ему покровительствовал в делах житейских, вроде рыбалки, можно было поручиться – мимо него не то, что "чекист", муха не пролетит!

– Петрович, а Петрович, у нас тут где-нибудь йод имеется?

– Так точно! – отозвался тот, прекращая чаепитие.

– Дай. И бинт, если есть.

– Бинта нет – растащили весь, а новый еще не получили. Зеленки завались и нашатырю...

– Зеленки не надо – йод давай.

– Что стряслось, Борисыч?

– Да так, головой сейф забодал...

– Заработался ты, видно. Аккуратнее надо с сейфами-то...

"Чекиста он не видел, иначе не сидел бы... А если, все же, видел, то как я объясню его исчезновение? И откуда он вообще взялся, да еще с пистолетом?"

Спрашивать, однако, инспектор не стал, решив, что если старшина поинтересуется, куда девался посетитель, он что-нибудь придумает, а если нет, значит никого не видел, и тогда все равно придется думать, так что отвертеться не удастся, а, значит, и торопиться не следует.

Инспектор сходил в туалет, умылся, потом привел в порядок голову и намазал йодом ссадины на суставах пальцев. Все, можно было идти домой.

Заперев дверь в кабинет, инспектор двинулся к выходу. Он специально остановился возле дежурного, чтобы тот имел возможность задать вопрос. Старшина, однако, продолжал пить чай и желания задавать вопросы не выказывал.

"Т-так.., – подумал инспектор. – Значит опять придется думать. Ну-ну..."

– Налей-ка мне, Петрович, полстаканчика. Что-то в горле пересохло.

– Что, закончил дела на сегодня? – поинтересовался старшина.

– Да, закончил, – в тон ему ответил инспектор.

– Теперь дела пойдут, – старшина показал глазами на потолок.

– Теперь уж непременно, – подтвердил инспектор.

– Я вот помню, когда Сталин умер, тоже...

– Извини, Петрович, ты мне про вождей после расскажешь. Сегодня денек выдался... Устал. Пойду.

– Давай иди, отдыхай, – согласился старшина.

Это могло означать только одно: никакого "чекиста" он в глаза не видел. Скорее всего, тот, действительно не существовал, и хорошо, что инспектор вовремя это заметил...

–

Домой инспектор явился, когда жена уже легла. Открыв дверь, она, как и предполагалось, начала бурчать, исподволь пытаясь уяснить, имеет ли смысл затевать скандал, или, наоборот, следует как-то утешить и приголубить. А, увидев ссадины на кулаке, забегала в поисках медикаментов. Инспектор, однако, на реплики не отвечал, но молча отправился в спальню, где у него в специальном месте хранилась початая бутылка коньяка. Достав эту бутылку,он машинально проверил, плотно ли закрыта емкость, и не произошло ли, паче чаяния, случайного откупоривания, сопровождавшегося ухудшением, или, того хуже, протечкой содержимого. Нет, бутылка была в полном порядке.

Вернувшись на кухню, инспектор достал две рюмки и откупорил бутылку.

– С какой это радости? – поинтересовалась жена, нашедшая в шкафу йод, но безуспееешно искавшая бинт.

– Так ведь... Все ж таки не каждый день у нас новая жизнь начинается. Президента, вон, привезли, сейчас, небось, обмывают. А мы что, лысые?

Жена ничего не сказала, только посмотрела выразительно и взяла свою рюмку. Выпили молча. Потом жена взглянула на инспектора еще пристальней и прищурила глаза:

– Что это у тебя на голове?

– Производственная травма, – лаконично ответил инспектор.

– Я не про травму. Ты, ухажер, не иначе как лысеть начал?

– Что?.. Молчи женщина! – инспектор провел рукой по волосам. – Ничего подобного!

– А что у тебя там?

– Где?!

Инспектор вышел в коридор – там на стене висело зеркало. В полумраке он увидел свою уставшую физиономию с кругами под глазами. А чуть выше... Да, над макушкой отражения висело едва заметное светящееся золотое кольцо. Но это длилось только мгновение. Спустя секунду-другую наваждение исчезло.

"Т-так.., – подумал он, пристально рассматривая свое отражение, – Приехали..."

– На работу завтра будить? – поинтересовалась из кухни жена.

– Буди. Завтра что? Четверг?

– Ну.

– Тогда буди. Завтра у нас разбор полетов, в пятницу наверняка поступят указания свыше, а в субботу...

– На субботу у тебя назначен полет на рынок за картошкой.

– И это – тоже. Но сначала полное вокресение души, решительное очищение лиц, всеобщая амнистия по грехам, а уже после – картошка... Что-то мне в последнее время наш мир перестал нравится. А тебе как?

– Мир как мир, – буркнула жена, – спать пора.

– И все же я им займусь, – упрямо и весело сказал инспектор. – Вон Вольтер говорит: "лучший из всех возможных". Не могу с этим согласиться. – Он подмигнул своему отражению в зеркале и шопотом произнес: – что, дядь Вова, допрыгался?.. Все, теперь деваться некуда. Выключай автопилот – беру управление на себя!..

Красноярск-26-Атомград-Железногорск 1992-1995.