Текст книги "Ленинград (Героическая оборона города в 1941-1944 гг.)"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Водопьянов, высокий, сухой, поджарый («Тогда во мне весу было 67 килограммов, а росту 185 сантиметров, – вспоминал он при нашей встрече. – Как арабская лошадь»), расположился в крайнем доме, распахнул окно. Впереди была Ям-Ижора, деревня на шоссе Москва – Ленинград, бинокль придвинул к нему знакомые дома, приходилось там бывать, и Водопьянов увидел движущихся мотоциклистов, темные силуэты вражеских машин. Вшестером тут же отправились на разведку к Ям-Ижоре. Дошли до окраины, до кладбища, когда от реки по ним открыли огонь. Убило Матвеева, одного из трех братьев, вступивших в ополчение. Тогда многие вступали в ополчение семьями: отец и сын Александровы, братья Рыбаковы, отец и сын Крутошинские… Разведчики осторожно отползли, и сразу по возвращении Водопьянов велел броневикам открыть огонь по Ям-Ижоре.

Гитлеровцы отвечали в ту ночь неохотно. Реванш они попытались взять утром, но обрушились не на боевые позиции, а на завод. Они уже поняли, что перед ними не регулярная воинская часть, а рабочие, им хотелось сломить их волю, упорство.

На Ижоре еще привычно гудели мартены и утренняя смена готовилась сменить ночную, когда по металлическим листам, устилавшим пол в мартеновском цехе, загрохотали осколки. Опустился на пол, раненный в живот, начальник цеха коммунист А. И. Шмаков; его даже не успели довезти до поликлиники. Снаряды рвались по всей огромной территории, стреляла полевая артиллерия, многие решили, что фашисты рядом. Рабочие, вооружаясь чем придется, выбегали из цехов, некоторые тут же падали, обливаясь кровью. Вот тогда неожиданно для всех заговорило заводское радио, у микрофона был коммунист, хорошо всем известный Василий Николаевич Носков:

– Товарищи! Красная Армия и наш ижорский рабочий батальон не пустят врага в город. Все – в укрытия! Помогите раненым…

Итоги этого дня подвел сохранившийся до наших дней журнал МПВО:

«7 час. 51 мин. – 18 час. 32 мин. Убитых 4 человека, тяжелораненых 13 человек, легкораненых 25 человек. Повреждения в цехах № 9, 11, 12, 15, 16, 23, 24, 28, 38, на ЦЭС разрушен пульт, пробито два однофазных трансформатора. На железнодорожном транспорте повреждена линия главной железной дороги. В водном транспорте разбито два катера („Ижорец“, № 1 и № 2), пробиты баржи № 8 и № 10».

Снаряды пролетали и над позициями батальона, бойцы увидели позади себя, в Колпине, зарево, к Водопьянову шли люди:

– Мы не имеем права отсиживаться. Мы должны атаковать.

Водопьянов (единственный во всем батальоне одетый в военную форму) мрачнел:

– Кто позволил вам оставить позиции? Не забывайте, что вы в армии.

Смягчившись, разъяснял:

– За нами нет воинских частей. Атаковывать безрассудно.

Но попытка атаки все же была предпринята в ночь на 4 сентября, после того как батальон укрепился и установил связь с соседями – воинскими частями, одна из которых справа оседлала шоссе Москва – Ленинград, другая, слева, удерживала железную дорогу Москва – Ленинград. Водопьянов решился на разведку боем. С собой взял несколько десятков человек, легкий танк, две бронемашины. Выступили в 4 часа ночи, разбившись на две группы. Их встретила черная августовская темнота, выбеленная предутренним слоистым туманом. Пройти удалось только метров 400: навстречу хлестанули автоматные очереди. Одна из групп так и застряла там. Водопьянов поднял шедших за ним в атаку:

– Вперед!

Для ижорцев все только начиналось, им предстояло отразить десятки яростных атак, навечно себя прославить, но в первые дни главная гроза прошла мимо. Фашисты еще надеялись ворваться в город напрямую по Московскому шоссе; остановила их 168-я бондаревская дивизия и не просто остановила, а погнала назад, вышвырнув из Поги, Куньголово, Красного Бора, из Поповки. Гитлеровцев это не образумило. Вплоть до 9 сентября они таранили главную полосу Слуцко-Колпинского укрепрайона, но безрезультатно. Только что скомплектованная 55-я армия сразу заявила о себе как о стойком, жизнеспособном соединении.

Мгу, станцию, у которой сходились две последние железные дороги, связывавшие Ленинград со страной, прикрыть в тот день, 29 августа, не успели, и фашисты уже вошли туда, но сразу же были отогнаны частями, наспех собранными командующим фронтом. Отогнаны ненадолго. 30 августа, как уже говорилось, они все-таки захватили Мгу, а 8 сентября их танки уже грохотали по улицам Шлиссельбурга.

На суше кольцо вокруг Ленинграда замкнулось.

На Карельском перешейке наши части к 1 сентября были отведены на линию государственной границы 1939 года, находившуюся, как известно, в непосредственной близости к Ленинграду, в частности сразу за Сестрорецком по реке Сестре. Союзников по разбойничьему фашистскому блоку разделяли теперь считанные десятки километров. В ночь на 9 сентября гитлеровцы попытались переправиться на правый берег, но его уже было кому защищать: вниз по Неве к Ленинграду поплыли сотни фашистских трупов.

Война в своем грозном и смертном обличье пришла теперь и на ленинградские улицы. Воздушные тревоги в городе объявлялись часто, к ним успели привыкнуть, но из 900 фашистских самолетов, прорывавшихся к городу в июне, июле и августе, достигли цели лишь единицы. В один из дней первой декады августа в воздух поднялось свыше 300 немецких боевых машин, бомбардировщики шли в несколько эшелонов, но ни днем, ни при повторном налете ночью пересечь заградительные пояса нашей противовоздушной обороны не смогли.

Первые бомбардировки города приходятся на 6 и 8 сентября. Заполыхало пламя пожаров, горели бадаевские продовольственные склады, серьезно повредило главную водопроводную станцию. Багрово-черные тучи нависли над южной частью города, все другие его районы затянуло дымным туманом, зенитная пальба временами почти заглушала прерывистое жужжание вражеских самолетов. Это был ад, где, казалось бы, трудно уцелеть, но службы местной противовоздушной обороны – МПВО, в составе которых насчитывалось около 200 тысяч человек, действовали четко. В домохозяйствах еще 22 июля горком и обком партии ввели институт полит-организаторов: «комиссары домов», как их нередко называли, немало сделали, чтобы подготовить население к противовоздушной обороне, добиться четкого исполнения правил поведения при воздушной тревоге. Вот и сейчас (8 сентября) все, кто оставался дома или на улицах, привычно укрылись в бомбоубежищах. Ранило в итоге всего 13 человек. Получили серьезные ожоги, в основном при спасении имущества и людей, 60, умерло от ожогов 5.

Еще раньше, 4 сентября, в городе вдруг начали рваться артиллерийские снаряды. На станции Витебск-Сортировочная, на заводе «Салолин», нефтебазе «Красный нефтяник». Это было в 11 утра. В 16 часов 30 минут фашисты повели методический обстрел завода «Большевик». Стреляли, как выяснилось, из района Тосно. Артиллерийские разрывы на улицах тоже стали страшной, невероятной обыденностью, к которой люди все-таки привыкали, как к чему-то неизбежному и неустранимому: надо беречься, надо знать, по какой стороне улицы идти, успеть– лечь, укрыться, вот собственно и все, что ты можешь сделать, а там уж будь как будет – война…

Враг нагнетал напряжение, страх, стараясь посеять панику, сломить, потрясти слабых, поколебать душу и волю сильных. Фашистские газеты и радио на весь мир трубили о «прогрессирующем» окружении Ленинграда, Судьба Ленинграда считалась решенной, Гитлер не сомневался, что город падет в самом скором времени.

6 сентября по предложению ЦК партии Ленинградский городской комитет партии провел перекличку осажденного города со страной. Передачу из Ленинграда транслировали самые мощные радиостанции Советского Союза: звучали голоса ленинградских воинов, рабочих… В тот же день с утра на ленинградских улицах и площадях были расклеены плакаты и листовки с посланием народного казахского поэта Джамбула Джабаева:

 
…К Ленинграду со всех концов
Направляются поезда,
Провожают своих бойцов
Наши села и города.
…Пусть подмогой будут, друзья,
Песни вам на рассвете мои,
Ленинградцы, дети мои,
Ленинградцы, гордость моя!
 

Ленинградская партийная организация, приводя в состояние высокой мобилизационной готовности свои боевые порядки, вооружала всех, могущих сражаться. К концу августа в 79 рабочих батальонах, скомплектованных в городе, насчитывалось свыше 40 тысяч бойцов. 1 сентября началось формирование еще двух дивизий народного ополчения. Подразделения, уходившие на фронт, тут же заменялись рабочими отрядами, в которых все больше становилось женщин. Одна за другой проводились партийные мобилизации: 9 сентября решено было направить в распоряжение командования фронта 300 опытных партийных и советских работников. 12 сентября в армию призвали три тысячи коммунистов, комсомольцев и беспартийных активистов; они выезжали в действующие части в качестве полит-бойцов, днем позже потребовалось 500 членов и кандидатов партии для пополнения гарнизонов укрепрайонов.

Откуда теперь ждать вражеского натиска? Все выяснилось утром 9 сентября, когда восемь фашистских дивизий 18-й полевой армии и 4-й танковой группы из района северо-западнее Гатчины двинулись на Красное Село и на Ленинград. Как отмечало немецкое командование, «на фронте от Гатчины до Ропши начался штурм». Три дивизии наносили вспомогательный удар вдоль Невы и Московского шоссе. Одновременно 39-й механизированный корпус стремился расширить кольцо окружения на южном берегу Ладоги, а финские войска прорвались к Свири и не прекращали атак на васкеловском направлении.

Перед Пулковскими высотами

10 сентября в Ленинград прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования Г. К. Жуков. Поручая ему командование Ленинградским фронтом, И. В. Сталин предупредил:

– Ленинград в крайне тяжелом положении.

Над Ладогой самолет Жукова, сопровождаемый звеном истребителей, преследовали два «мессершмитта», но все обошлось. В ночь на 11-е Г. К. Жуков вместе с А. А. Ждановым, К. Е. Ворошиловым, адмиралом И. С. Исаковым и другими военачальниками обсуждали самые неотложные вопросы. Жуков, не колеблясь, определил, что фашисты теперь начнут наступать прежде всего на Урицк и на Пулково, и сюда свозились зенитные орудия, становившиеся из противовоздушных противотанковыми. Между Урицком и Пулковом сосредотачивался огонь корабельной артиллерии Балтфлота. В Урицк перебрасывались подразделения с Карельского перешейка: ослабить оборонительные линии, пролегавшие в 30 километрах от города, – на это тоже надо было решиться. Резко сократилась полоса обороны 42-й армии, соседняя 55-я, позади которой были Павловск, Пушкин, Колпино, тем самым значительно ослаблялась, а фашисты наседали и на нее. Жуков сумел предугадать, что направление это, хоть и там может всякое случиться, вспомогательное. На пулковские рубежи отвели и остатки 2-й гвардейской дивизии народного ополчения, 267-й пулеметный батальон: они все еще удерживали Красногвардейский укрепрайон, но фашисты обошли их с трех сторон и вот-вот готовы были замкнуть кольцо. Из горящей, растерзанной снарядами и бомбами, но все еще зеленой Гатчины ее защитники уходили с горьким сожалением и, конечно, поругивали начальство: представлялось нелепым покидать позиции после того, как отбито столько атак. В действительности, это было своевременное и мудрое решение, из окопа далеко не все видно.

Примерно на 400 километров растянулись оборонительные линии, на которых наши войска противостояли группе армий «Север», но Жуков понял, что все сейчас сошлось на этом отрезке фронта. От Лигова и Урицка до Пулкова, по шоссе машина проскакивает его за каких-нибудь полчаса. Но именно здесь решался сейчас исход битвы за Ленинград. Уже 12, 13 сентября подтвердились предположения Жукова. Гитлеровцы попытались, правда, сбить с позиций 55-ю армию чуть левее Колпина, но главные силы оставались против Пулкова, Лигова, Урицка. Бросив в бой все резервы, гитлеровцы 11 сентября овладели Дудергофом (ныне станция Можайская) и Вороньей горой, откуда было видно далеко вокруг. Стоявшие там два орудия с «Авроры» до последней минуты крушили фашистские танки; увидев себя в окружении врагов, оставшиеся в живых краснофлотцы одного из расчетов укрылись в пороховом погребе и, когда гитлеровцы приблизились к ним, взорвали порох. У другого орудия завязалась рукопашная схватка, пятерых артиллеристов, получивших тяжелые раны, гитлеровцы схватили, в дикой злобе тут же облили их бензином и сожгли.

12 сентября фашистские соединения вступили в Красное Село, а с утра 13 сентября устремились к Урицку, пригородному поселку, включавшему в себя теперешнюю станцию Лигово, и к Пулковским высотам. Наступили решающие дни первого этапа грандиозной битвы за Ленинград. Каждый из этих дней заслуживает того, чтобы о нем рассказать особо…

14 сентября

День занимался ясный, безветренный, настоящее «бабье лето». В штабах на синее небо и по-осеннему ласковое солнце поглядывали с опаской:

– Сейчас прилетит. Опять бомбежки…

Чтобы ликвидировать прорыв на урицком направлении, Г. К. Жуков использовал последний резерв – 10-ю стрелковую дивизию, подкрепив ее стрелковым полком, батальоном танков и некоторыми другими подразделениями. Артподготовка продолжалась 30 минут, но была достаточно мощной: в боевых порядках пехоты уже разместились наблюдательные пункты моряков, ветер доносил с залива мощный гул морских орудий, невиданной силы разрывы четко обозначали места скопления вражеских войск. Бой практически был встречным. Одолели наши. Койрово и Сосновка были отбиты.

У соседей 10-й дивизии справа положение сложилось иначе. Выдвигаясь на назначенные ей позиции, 5-я дивизия народного ополчения с самого начала должна была занять заранее подготовленный опорный пункт в Горелове, но гитлеровцы поспели туда раньше, и Горелово уже дважды переходило из рук в руки. В минувшую ночь командование дивизии отвело один полк к Пулкову, опасаясь прорыва. Фашисты воспользовались этим, и к вечеру их танки снова взяли поселок. Г. К. Жуков, чья воля все больше давала себя знать, приказал:

– Вернуть немедленно.

В контратаку поднялся 2-й полк дивизии, в передовых цепях пошел комиссар полка, недавний секретарь Василеостровского райкома партии С. И. Ганичев. Его тяжело контузило. Ополченцы несли потери, но не останавливались и снова вернули Константиновну. На Горелово сил уже не хватило, хотя они снова и снова пытались пройти вперед.

На правом фланге полосы главного удара, у поселка Володарский, наши части, прежде всего 3-я гвардейская дивизия народного ополчения, весь день сдерживали подразделения фашистов, прокладывавших себе дорогу к Финскому заливу, чтобы окончательно отрезать Ораниенбаумский плацдарм от Ленинграда Туда же, к Володарскому, отошла 1-я морская бригада. Моряков бомбили, на них шли танки, их атаковывали автоматчики. В кожухах «максимов» закипала вода. В окопы пришли шоферы, связисты, разведчики.

Среди частей, располагавшихся возле Пулковской обсерватории, был 1-й батальон 1-го полка 5-й ДНО, сформированной в основном из добровольцев Выборгского района и Васильевского острова. Командовал батальоном И. Ф. Рябинкин, кадровый офицер, служивший в армии с 1918 года. Ополченцы еще не совсем отрешились от довоенных представлений, первую ночь, благо относительно тепло, они просидели на улице деревни Пулково, считая неудобным тревожить местных жителей. Прошло с тех пор два дня, и все переменилось. Пулково уже бомбили и обстреливали, деревня опустела. Рябинкину пришлось выделить бойцов, чтобы собрать разбросанные вокруг обсерватории книги, бумаги; 20 бойцов целую ночь упаковывали все, что представлялось им ценным, в матрацы. Наутро тюками нагрузили две машины и отправили в Ленинград.

Накануне 13 сентября ружейно-пулеметная пальба слышалась только справа, видимо из Горелова и Лигова. Перед фронтом все оставалось спокойно, но к высотам отходили с разных сторон группы бойцов и командиров. В том числе артиллеристы. Собралось несколько дивизионов. Рябинкин никуда дальше их не пустил. Оставил у себя своей властью, создав не предусмотренную никакими штатами артиллерийскую группу поддержки батальона.

На рассвете 14 сентября в штаб батальона, где еще недавно был командный пункт 42-й армии, пришел начальник артиллерии армии полковник М. С. Михалкин. По пути он конечно же должен был заметить сверхштатные артиллерийские позиции, и Рябинкин опасался, что его обвинят в самоуправстве. Беспокойство было напрасным. Судя по всему, Михалкин посчитал инициативу комбата разумной.

Фашисты между тем подобрались совсем близко. Вскоре, видимо из деревни Венерязи, посыпались мины, рвавшиеся у самого переднего края. Ополченцы не отвечали: не хотели раскрывать до времени своей системы огня. Командир роты капитан Вендера, высмотрев, что минометы укрыты за стогами сена, обратился к бойцам:

– Кто возьмется уничтожить минометы противника?

Через несколько минут старший сержант Тол-калин и красноармеец Любашин ползли, прячась между кочек в высокой траве. Фашисты обнаружили их, но ополченцы изловчились под огнем подобраться к ним еще ближе. К стогу сена полетели бутылки с зажигательной смесью, гранаты, стог загорелся, трех фашистов убило, остальные бросились кто куда. Любашин погиб. Оставшись один, Толкалин поджег еще четыре стога, и вот уже пять огромных костров запылали перед деревней. У Толкалина, которого трижды ранило, хватило сил доползти до своих; в окопе он сразу потерял сознание.

В коротких стычках перед передним краем прошел весь день.

Ветер уже доносил до Ленинграда грозный гул набиравшего силу боя. Днем 14 сентября в Таврическом дворце состоялся общегородской комсомольский радиомитинг, который транслировался по всей стране. В конце митинга выступил Всеволод Вишневский, талантливейший певец революционного подвига, участник легендарных походов Первой Конной, один из создателей фильма «Мы из Кронштадта»:

– История не дает нам сейчас никаких путей, кроме одного – все вытерпеть и доказать свою стойкость, выдержку и умение… иди и бейся, молодежь, иди и бейся, как никогда еще никто не бился!

Сотни юношей отправились на фронт прямо с митинга.

Г. К. Жуков так и не уезжал из Смольного. Штаб фронта окончательно перебрался туда, все вопросы решались совместно с А. А. Ждановым, А. А. Кузнецовым. Военный совет добивался, чтобы оборона была прочной, активной, глубоко эшелонированной. Обнаруживались новые и новые резервы, которые в иной, не столь критической ситуации никогда бы не взяли в расчет. В частности, теперь вполне реальным представлялось к 18 сентября, то есть всего через четыре дня, сформировать еще несколько крупных подразделений и создать уже четыре линии обороны.

Поздно вечером 14 сентября между Жуковым и начальником Генерального штаба Б. М. Шапошниковым состоялся телеграфный разговор.

– Обстановка в южном секторе значительно сложнее, чем казалось Генеральному штабу, – со свойственной ему прямотой докладывал Г. К. Жуков. – К исходу сегодняшнего дня противник, развивая прорыв тремя-четырьмя пехотными дивизиями и введя в бой до двух танковых дивизий, вышел на фронт Новые Сузи, что южнее Пулкова на два километра… северная окраина Константиновки, Горелово… Таким образом, на этом участке фронта положение очень сложное. Это положение усугубилось тем, что у командования в районе Ленинграда не было резервов. К исходу сегодняшнего дня мною организована на путях движения противника система артиллерийского огня, включительно до привлечения морской, зенитной и прочей артиллерии. Собираю минометы и думаю: к утру смогу на основных направлениях подготовить плотный заградительный огонь для взаимодействия с пехотой, которую к исходу дня расположили на вышеуказанном рубеже, привлекаю всю авиацию фронта и КБФ, и, кроме того, собираем до сотни танков.

15 сентября

Этот день многие считают самым трудным. С утра четыре вражеские дивизии, мощно поддержанные танками и авиацией, развернулись в цепи почти по всей полосе 42-й армии. Артиллерийский обстрел города начался с самого утра и продолжался 18 с половиной часов. Наша артиллерия тоже не умолкала, весь день грозно ревели орудия Балтфлота.

Все труднее становилось бороться с немецкой авиацией. Под Ленинградом у противника практически было втрое больше самолетов, и качественно они были пока что лучше наших. Пулково бомбили непрерывно, обсерватория на глазах превращалась в развалины. Все злее фашисты наседали на батальон Рябинкина с его артиллерийскими дивизионами. Перед правым флангом 1-го полка 5-й дивизии народного ополчения они укрепились в небольшой деревеньке Верхнее Койрово, совсем рядом с нашим передним краем.

2-й батальон однажды уже выбил их оттуда, завладел вездеходом, складом патронов и мин, потом отступил, не выдержав яростного огня. Сегодня ополченцы снова атаковали эту деревеньку, но наскочили на жесткий огневой заслон: потеряли командира роты, политрука, всех командиров взводов.

В середине дня наивысшего накала бой достиг на правом фланге, где держали оборону отошедшие сюда 10-я, 11-я дивизии, другие подразделения, и в том числе балтийцы из 1-й морской бригады, от которой практически осталось меньше батальона. Фашисты уже были в Володарском, его защитники с трудом удерживались на окраине поселка. К вечеру противник ввел в бой еще 60 танков, оттеснив 10-ю и 11-ю дивизии к Стрельне, в сторону Петергофа, и отрезав их от Урицка, от Пулкова, от 42-й армии. Танки с черными крестами выползли на шоссе Петергоф – Ленинград, залив был совсем рядом.

Отход 10-й дивизии открыл гитлеровцам дорогу на Урицк, Лигово. Наших войск там уже не было, и фашистские танки беспрепятственно вкатились на охваченные бушующим пожаром улицы и улочки городка и станции. Не задерживаясь, они проскочили Урицк и очутились на заболоченной, кое-где поросшей невысоким кустарником низине. Теперь перед ними оказался последний заслон – 21-я дивизия НКВД. Основу ее составляли курсанты пограншколы и пограничники. Ленинградская городская партийная организация направила в нее 1500 коммунистов-политбойцов. Среди них профессор Ленинградского университета Кирилл Федорович Огородников. На одном из митингов он сказал:

– Я изучал вопросы строения звездного неба… Война, навязанная нашей Родине фашистскими полчищами, заставила меня отложить эту работу… Только один разговор может у нас быть с фашистскими варварами – безжалостное их истребление. Мы это сделаем, и это будет актом величайшего гуманизма…

14-й Краснознаменный полк орудий имел больше обычного. Ни в чем остальном тоже не нуждался. У него было почти 100 автомашин, больше 200 лошадей. Кировский завод доставил пограничникам бронеколпаки и бронированные стальные листы, чтобы прикрывать землянки и огневые точки. Ремонт оружия и боевой техники обеспечивали Ждановский, Адмиралтейский и другие заводы.

Полк вывели сюда еще в ночь на 4 сентября, ежедневно от четырех до шести тысяч ленинградцев помогали ему рыть траншеи, все уже было в основном оборудовано, пристреляно, и пограничники хладнокровно ожидали момента, когда фашисты втянутся в зону действенного огня. Добрались до нее, однако, только отдельные боевые машины и небольшие группы пехоты, уже раздробленные и деморализованные. Всех остальных смел и разметал огневой артиллерийский вал. Тон грозному хору задавала морская артиллерия, и прежде всего крейсер «Петропавловск». Мощные снаряды на десятки метров вздымали столбы земли и огня в гитлеровских цепях.

Расчет Г. К. Жукова на то, что противника удастся перемолоть артиллерийским, минометным огнем, авиацией, оправдывался. Тем решительнее командующий требовал больше насыщать боевые порядки огневыми средствами. В 42-й армии специально собрали заседание Военного совета, чтобы послушать начальника артиллерии М. С. Михалкина. Когда Михалкин закончил докладывать, командарм неожиданно предложил:

– Давайте-ка переведем тяжелую артиллерию на южную окраину города. Не ровен час… Надо обезопасить ее от всяких неожиданностей.

Михалкин решительно запротестовал:

– Мы ослабим себя. Не об артиллерии сейчас надо думать…

Спор принимал острый характер, когда вдруг дверь в комнату, где заседал Военный совет, распахнулась и вошел незнакомый генерал, темноволосый и смуглый, со Звездой Героя Советского Союза на груди:

– Что здесь происходит?

Ответить ему толком не успели. Подойдя к столу, он объявил:

– Я назначен командующим 42-й армии. Новый начальник штаба прибыл со мной.

Заседание Военного совета прервалось, и буквально через несколько минут И. И. Федюнинский уже спрашивал:

– Кто у вас начальник артиллерии?

Михалкин поднялся с места.

– Доложи, в каком она состоянии.

Михалкин повторил свой доклад.

Федюнинский слушал не перебивая, только делал какие-то пометки на карте. Поговорив затем накоротке с членами Военного совета армии, приказал Михалкину:

– Твой НП на высотах? Вот и хорошо. Собирайся. Поедешь со мной.

О том, чтобы отводить тяжелые батареи в тыл, речи больше не было. Наоборот, общее число орудий, стоявших на прямой наводке, только в районе Лигова и Пулкова скоро было доведено до 529.

Каждый пройденный километр гитлеровцы устилали сотнями трупов и разбитой техникой. Тем с большей яростью они хотели отомстить ненавистному для них городу – такому близкому и такому недоступному. В сумерках фашистское командование нацелило на Ленинград одну за другой воздушные эскадры, насчитывавшие около 200 самолетов. Над городом и перед передним краем вспыхнули пожары.

Горком партии провел в этот день еще одну партийную мобилизацию, направив на фронт 52 руководящих работника из своего аппарата, а также из райкомов партии, исполкома Ленгорсовета. На многих заводах теперь работали круглые сутки: еще 11 сентября Военный совет фронта постановил в кратчайшие сроки выпустить свыше миллиона мин и снарядов, распределив заказ на 56 предприятиях.

16 сентября

Об этом эпизоде после войны расскажет в своей книге «Город-фронт» Борис Владимирович Бычевский. В четвертом часу ночи его срочно вызвали к Г. К. Жукову. Он явился в Смольный, как был, мокрый, залепленный грязью: знал, что новый командующий не терпит малейшего промедления. Жуков, стоявший над картой вместе с А. А. Ждановым, сурово глянул на вошедшего:

– Где болтаешься, что тебя всю ночь надо разыскивать?

– Выполнял ваш приказ, проверял рубеж по Окружной дороге.

– Ну и что? Готов?

Бычевский назвал точные цифры: что где сделано.

– Командующий 42-й армией знает этот рубеж?

– Днем я передал схему рубежа начальнику штаба армии…

– Я спрашиваю не о том, каким писарям отдана схема! Интересует другое: знает или не знает командарм этот рубеж?

– Генерал Федюнинский здесь в приемной, товарищ командующий…

– Без тебя знаю, что он здесь… Ты понимаешь, если дивизия Антонова не займет за ночь оборону по Окружной дороге, то немцы в город ворвутся?

Жданов постарался продолжить разговор в другом тоне:

– Товарищ Бычевский, как же вы не догадались найти самого Федюнинского! Ведь он только что принял армию. И дивизия Антонова, которая должна занять новый рубеж, буквально на днях сформирована. Разбомбят дивизию, если она пойдет туда в светлое время. Поняли наконец, в чем дело?

Бычевский, разобравшись наконец в ситуации, принял единственно верное решение:

– Разрешите… выехать сейчас вместе с командиром и вывести дивизию на подготовленный рубеж.

– Понял наконец, чего надо, – усмехнулся Жуков.

Дивизию подняли по тревоге, и в предрассветных сумерках ее полки уже занимали окопы, пролегавшие в нескольких километрах от переднего края по линии село Рыбацкое у Невы – Купчино – мясокомбинат. Представлявшаяся трудноосуществимой идея глубоко эшелонированной обороны получала весомое материальное воплощение.

На переднем крае минувшая ночь прошла неспокойно. Всю ночь от Урицка, поселка Володарского и Горелова доносился рокот моторов, фашисты подтягивали резервы. И всю ночь вспышки орудийных выстрелов высвечивали на заливе, в порту силуэты боевых кораблей. Не умолкая гремели орудия главного и противоминного калибров линкора «Марат». Стреляли крейсеры, эсминцы.

Утром 10-я стрелковая дивизия предприняла попытку восстановить локтевую связь с 42-й армией, ликвидировав вклинившихся между Урицком и Петергофом фашистов, но те сами возобновили боевые действия, опять оттеснили 10-ю дивизию к Стрельне, утвердились на берегу Финского залива за поселками Володарский и Сосновая Поляна, заняли Стрельнинский и Петергофский парки.

На Пулковских высотах над позициями батальона Рябинкина кружат два десятка самолетов, затем почти три часа не прекращается артобстрел. Потом на всхолмленной равнине появляются серо-зеленые цепи. Одна за одной. Но сразу же они словно утопают в дымно-багровом огневом вале: семь батальонных артдивизионов, артиллерия дивизии, моряки – трудно даже сказать, кто еще, ведут огонь. Политрук Филиппов выскакивает на бруствер окопа:

– Вперед! За Ленинград!

Фашисты бегут, но тут появляются три их танка, обстановка резко меняется. Однако ненадолго. От танков никто не пятится, их забрасывают бутылками с горючей смесью, две машины горят, третья поворачивает назад. Ополченцы готовы идти дальше, но командиры сдерживают их:

– Назад, назад! У нас нет сил для наступления.

На позиции возвращаются с трофеями, обвешавшись немецкими автоматами, несут пулеметы, минометы, катят противотанковое орудие. Позади остается сотни две фашистских трупов…

На правом фланге 2-й батальон снова штурмовал Верхнее Койрово. И снова безрезультатно.

В какие моменты в чьих руках были в этот день Урицк, Лигово, примыкающее к ним Старо-Паново, сказать трудно. Фашистские цепи снова и снова словно из-под земли вырастали на почерневшей от взрывов низине за Урицком, фашистские танки снова и снова наползали на окопы пограничников, оставляя позади себя костры горящих машин и серо-зеленые полоски трупов; нашей артиллерии все прибывало. Пограничники в свою очередь стремились пройти вперед, умело используя каждую складку местности.

Под Урицком все еще самая больная и горячая точка Ленинградского фронта, и штаб фронта в первую очередь шлет сюда подкрепления: танкистов А. Г. Родина, отличившегося еще под Лугой, два батальона 6-й бригады морской пехоты, саперов, батальоны железнодорожных войск. В бой их вводит командир 21-й стрелковой дивизии НКВД полковник М. Д. Папченко. Высокий, в стальной каске и красноармейской стеганке, с автоматом на шее, старый кадровый пограничник, он словно бы излучает спокойствие и уверенность.

Под свой штаб пограничники заняли находившуюся неподалеку от Урицка больницу имени Фореля. Чердак больницы, откуда прекрасно просматриваются подступы к переднему краю, облюбовали для себя артиллеристы. На появившегося здесь вскоре улыбчивого, простецкого вида командира с двумя кубиками на петлицах, поначалу никто особого внимания не обратил. Сам он держался скромно, а представлялся всем по-штатски, хотя чувствовалось, что он кадровый военный: