Текст книги "Ленинград (Героическая оборона города в 1941-1944 гг.)"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

В штабе фронта и 67-й армии уже давно всем очевидно: фашисты нацелились на прибрежный сосняк, на переправы, под корень хотят подсечь наступающих, отрезать их от реки, лишить связи с тылами. Немецкая дальнобойная артиллерия крушит уже не только Невский «пятачок», но и главную полосу прорыва, наши тылы. Тяжелыми снарядами накрыты командные пункты Ленинградского фронта и 67-й армии. Ранены командарм М. П. Духанов и начальник оперативного отдела штаба фронта генерал А. В. Гвоздков.

– Товарищи генералы, вам нужно в госпиталь, – настаивают, сделав перевязку, врачи.

– Потом, по окончании операции, – отмахивается Духанов.

Отходя, 268-я дивизия обнажила правый фланг 136-й, где наступал Ленинградский полк, и туда уже просачивались группы вражеских автоматчиков, перестрелка то и дело возникала даже у переправ. Немецкие рации захлебывались от радости, недавнее отчаяние гитлеровских вояк сменилось безудержным ликованием:

– Отрезаем их от переправ, отрезаем!

– В Шлиссельбурге держитесь, к вам идут подкрепления!

– Подходят резервы. Много резервов. Она разгромят наступающих русских.

Михаил Павлович Духанов, сухощавый, очень подвижный, внешне вел себя как обычно, оставаясь предельно выдержанным и корректным. Только по тому, что он курил папиросу за папиросой, можно было угадать, в каком напряженном состоянии он сейчас находился. Участник первой мировой и гражданской войн, член партии с 1918 года, в 41-м Духанов был помощником командующего Ленинградским военным округом по военным учебным заведениям, и за ним прочно закрепилась репутация грамотного, высококультурного и вместе с тем боевого генерала. В начале войны вместе с ленинградскими курсантами он принял боевое крещение на лужском рубеже, а в тяжелые сентябрьские дни вступил в командование 10-й стрелковой дивизией, после того как гитлеровцы нанесли ей тяжелое поражение при попытке отбросить их от Урицка и Петергофа. Словом, повидать и пережить Михаилу Павловичу довелось в жизни немало, и все-таки еще никогда не возлагалось на него такой ответственности, как сейчас, никогда еще не приходилось ему попадать в эпицентр военной операции такого масштаба и такого значения.

Духанову конечно же сразу доложили о ликовании врага. Что это? Действительно, уверенность в своих силах? Конечно, 11–12 дивизий в самое короткое время сюда могут перебросить фашисты. Значит, надо спешить. Одно из условий успеха операции в том и состоит, чтобы провести ее возможно быстрее и, сомкнув фронт с волховчанами, развернуть его к югу, к Синявинским высотам, ко Мге – навстречу врагам, которых двинут сюда, чтобы заделать брешь в осадном кольце.

Черные от порохового дыма и торфяной пыли цепи ханковских батальонов Симоняка прибавляли шагу. Солдаты не без тревоги поглядывали назад и вправо, где продолжали греметь наши и вражеские орудия, дробно, заливисто стучали наши и вражеские пулеметы, автоматы. Шедшие почти сразу за передовыми цепями комбаты X. С. Ефименко и И. Н. Душко поторапливали задержавшихся:

– Вперед, ребята. За фланги отвечают старшие начальники. Наше дело идти вперед.

– Охранение бы на фланг.

– Охранение будет. Привыкайте наступать. Нам теперь до самого Берлина идти.

…Отступив на 1½-2 километра, примерно к линии, достигнутой к концу первого дня наступления, 268-я дивизия выстояла, не позволив танкам пробиться к переправам и ударить во фланг ханковцам. Когда все стихло, С. Н. Борщев со своими штабистами пошел на позиции Родионова. Метрах в 200 от них догорало 11 фашистских танков, 12-й чадил в нескольких метрах от одного из наших орудий. Рядом с ним лежал сраженный пулеметной очередью Родионов. В последние минуты он остался один, сам был за заряжающего и наводчика.

В ночь на 14-е по четырем переправам, наведенным саперами под руководством командующего инженерными войсками Ленинградского фронта генерал-майора инженерных войск Б. В. Бычевского, пошли средние и тяжелые танки. Переправлялись на плацдарм части второго эшелона. Говоров и Духанов не сомневались, что наутро гитлеровцы попытаются пройти снова там же, где накануне им преградила путь 268-я дивизия, и в случае их успеха ушедшие вперед ханковцы будут обречены на уничтожение. Может, все-таки придержать Симоняка, дать максимум подкреплений Борщеву, встретить новые контратаки мощным контрударом? Силы есть. Но как же тогда с расчетом на стремительность удара?! Стоит ввязаться в бой на второстепенном направлении, наступление замедлится; Линдеман, даже если его танки не пробьются к переправам, успеет подтянуть новые дивизии и снова расширить сужающийся перешеек. Духанов связался с Н. П. Симоняком. Тот был настроен решительно:

– Завтра снова пойдем вперед! Порох в пороховницах ханковцев не отсырел.

14 января основательно ослабленная 268-я дивизия осталась на месте, так же как и свежая 102-я стрелковая бригада А. В. Батлука. Натиск противника они сдерживали с большим трудом и с большими потерями. Днем через Неву спешно переправились, и в 14.00 атаковала фашистов, снова и снова пытавшихся пройти к переправам, 123-я стрелковая дивизия, она играла роль своего рода флангового щита.

– Главное – прикрыть Симоняка, – предупредили командира дивизии полковника А. П. Иванова.

268-ю дивизию подкрепили 152-й танковой бригадой и 142-й морской стрелковой бригадой. Симоняк, прислушиваясь к неутихавшей канонаде, позвонил Иванову:

– Как там у вас?

Иванов его успокоил:

– Трудно, но фашистов к тебе не пустим. Иди вперед!

Духанов, угадывая беспокойство Симоняка, подтвердил:

– Фланги твои прикрою. Артиллерии подкину. Давай вперед, Николай Павлович!

С волховской стороны до ханковцев уже долетали звуки боя. К ночи на 15 января два острия прорыва сблизились на четыре километра. Волховчане еще вечером были на восточных подступах к Рабочему поселку № 5. 15 января в полдень рота Владимира Михайлова из батальона Федора Собакина 269-го полка ворвалась на северную окраину поселка. Михайлов, ленинградец, человек богатырского сложения, отличился еще при форсировании Невы: в рукопашной уничтожил несколько фашистов. В мужестве Михайлова Симоняк не сомневался, но все же повременил сообщать об успехе: силы врага нарастали.

Осторожность Симоняка оправдалась: Михайлову пришлось отойти. Волховчане атаковывали Рабочий поселок № 5 трижды и трижды откатывались назад. Он был настоящей крепостью. Каменные здания фашисты превратили в доты, понастроили дзотов, блиндажей, возвели забор из двух рядов толстых бревен, засыпав пространство между ними землей, кирпичом и камнем. Прикрылись несколькими рядами колючей проволоки, плотными минными полями, эскарпами, противотанковыми рвами.

Еще три дня, отбиваясь от возрастающего по силе сопротивления гитлеровцев, 67-я и 2-я ударная армии шаг за шагом шли на сближение по всему фронту. 16 января с утра, оставив 342-й полк на левом фланге для перехвата гитлеровцев, все еще остававшихся в Шлиссельбурге, Симоняк двинул два других полка – 270-й ленинградский и 269-й – вперед, но на этот раз не прямо на Рабочий поселок № 5, а в обход. Бой уже разгорелся, когда на наблюдательном пункте появились К. Е. Ворошилов и Л. А. Говоров.

– Рассказывай, Симоняк, как воюешь, – Климент Ефремович подошел к карте. – Где у тебя по аки?

Симоняк доложил. Говоров нахмурился:

– Медленно. Что вам сейчас требуется, чтобы смять противника и соединиться со 2-й ударной армией?

– Ничего не требуется. Все есть.

– И артиллерии хватает? И снарядов?

– Мы из трофейных орудий составили несколько батарей. Снарядов у них вдоволь.

Они тут же уехали, но вскоре позвонил М. П. Духанов:

– Командующий распорядился направить тебе еще один стрелковый батальон.

Обойти 8-ю ГЭС не удалось. Шлиссельбург гитлеровцы удерживали еще 17-го, но 18-го с утра, оставив прикрытие, устремились в сохранившуюся узкую извилистую горловину. Встречной атакой двух полков от Синявина фашисты попытались вызволить шлиссельбургскую группировку, но были отброшены: перешеек практически переставал существовать.

Вечером 17 января, когда до волховчан оставалось около километра, Симоняк вызвал к себе Алексея Бровкина, командира взвода разведки, лихого парня. В прошлом топограф, он прекрасно ориентировался на местности. Дня за два до этого генерал в чем-то понапрасну упрекнул разведчика и теперь чувствовал себя не очень удобно. Бровкин держался подчеркнуто официально: обиды он прощал неохотно и трудно.

– Вот тебе задание: пройди фронт, свяжись с волховчанами. Скажи, где мы, – коротко приказал Симоняк. – Чтоб, не ровен час, не перестрелять друг друга.

Командир одной из рот 269-го полка ханковец Владимир Михайлов, уже побывавший, как говорилось, в Рабочем поселке № 5, посоветовал Бровкину:

– Видишь, высотка 11,8. У него там пулеметы. Возьмешь левее и через дорогу, что проложена по насыпи узкоколейки, рельсы там сняты.

Бровкин по сей день помнит почти всех, кто был тогда с ним. Савинский Леня – Леонид Юрьевич, ныне технолог на фарфоровом заводе в поселке «Пролетарий» Новгородской области; Дмитриенко Афанасий Николаевич – плотник в колхозе под Киевом; Рединов Саша – Александр Георгиевич – в Брянской области мастером на сахарном заводе; Гриша Гниловщенко, мордвины Петр Власкин и Соколов (они погибли, но не тогда, а позднее). Не забыл Бровкин и Петрунина Ивана Евдокимовича, тоже мордвина, только судьбы его не знает.

К насыпи они вышли к утру. По ней уже тащились фашисты, надеясь пробиться к Синявину. Было их много, и, не дождавшись, пока они пройдут, Бровкин решил прорываться силой. На насыпь полетели гранаты, с автоматами в руках разведчики выскочили из леса, но тут же один за другим прекратили огонь: гитлеровцы бросали оружие, покорно поднимали вверх руки. Отправив с сопровождающими пленных в тыл, Бровкин повел разведчиков дальше. Прошли они немного, когда увидели солдата. Коренастый, небольшого роста, в шинели, с вещмешком за плечами и с винтовкой. Ленинградцы, наступавшие в первой линии, по преимуществу были в полушубках, с автоматами, а вещмешки оставляли в обозе. Значит, волховчанин. Бровкин махнул ему рукой, тот продолжал медленно идти вперед, но не ответил, а принялся стаскивать с плеча винтовку.

– Ну, ты брось, брось, – встревожился Бровкин. – Не видишь, что свои? Из какой ты дивизии?

Волховчанин насторожился еще больше, так и стреляет глазами по сторонам, ищет, видно, где бы укрыться.

– Да свои мы, свои, дубина стоеросовая, ленинградцы, – чуть не плача повторяет Бровкин, но с места не двигается и автомат не трогает. Выстрелит ведь, не побоится, не потянет вверх руки, не из таких.

Бровкин не помнит, как они убедили солдата, заплутавшего по пути в свой штаб, что перед ним действительно ленинградцы. Поверив, волховчанин вдруг ткнулся лицом Бровкину в грудь и зарыдал в голос:

– Знал я, знал, что вы близко. Нам говорили.

Пока он успокаивался и тер мерзлой рукавицей глаза, Бровкин сокрушался:

– Выпить бы сейчас по такому случаю, вот взять не догадались, мы у немцев шесть ящиков коньяку захватили. Ну, да ничего, успеется. Ты, парень, беги к своим, скажи, где мы, что скоро атакуем Пятый поселок…

В 11.45, вторично ворвавшись в Рабочий поселок № 5, ханковцы из 269-го полка сошлись наконец с передовой цепью 424-го полка 18-й стрелковой дивизии Волховского фронта. Через 15 минут правее Рабочего поселка № 5 волховчан заключили в объятья бойцы 270-го Ленинградского полка 136-й дивизии ханковцев. Здесь и там звучало: «Пароль?» – «Победа!» – «Отзыв?»– «Смерть фашизму!» На этот раз все было не как у Бровкина. По правилам, договоренным заранее.

Поначалу считалось, что это и были первые точки соприкосновения двух фронтов. Скоро, однако, выяснилось, что еще раньше, в 9.30 утра, на восточной окраине Рабочего поселка № 1 встретились с волховчанами бойцы 123-й стрелковой бригады, которая с вечера 13 января наступала слева от ханковцев, бок о бок с ними. Фронты смыкались в те часы по всей 13-километровой полосе прорыва, а в 14.00 красный флаг взвился и над Шлиссельбургом: его поднял над полуразрушенной колокольней солдат М. Г. Губанов.

В ночь на 19 января ленинградское радио не прекращало передач до утра. Снова звучал родной голос Ольги Берггольц:

 
…Нам только надо в городе прибраться,—
он пострадал, он потемнел в бою.
Но мы залечим все его увечья,
следы ожогов злых, пороховых.
Мы в новых платьях выйдем к вам навстречу.
К «Стреле», пришедшей прямо из Москвы.
 

Как раз в это время советские войска завершили разгром гитлеровцев под Сталинградом, и теперь уже не оставалось сомнений, что здесь, на северо-западном направлении, инициатива также окончательно перешла в наши руки. Наступил переломный момент в грандиозной битве за Ленинград.

Через две недели, в ночь на 6 февраля, по проложенной в рекордно короткий срок железной дороге Шлиссельбург – Поляны прошли первые поезда. Фашисты еще просматривали с Синявинских высот коридор, пробитый в блокадном кольце, яростно, с остервенением обстреливали буквально каждый шедший по новой дороге поезд, но сухопутная связь осажденного города с Большой землей все равно уже была восстановлена.

Еще год в осаде

Эту коротенькую историю ленинградская учительница, а в годы блокады начальник детского приемника-распределителя Н. Трунина припомнила уже после войны. Шло занятие в дошкольной группе. Самое обыкновенное занятие. И вопрос был задан обыкновенный:

– Что падает с неба?

Она задавала этот вопрос, вероятно, сотни раз. И столько же раз ей отвечали: снег! Но воспитательнице хотелось, чтобы ребята посоревновались в наблюдательности, рассказали, каким он бывает. Сейчас неожиданно для себя она услышала:

– Бомбы.

В растерянности воспитательница попыталась повернуть разговор в привычное для нее русло:

– А что еще?

– Снаряды.

– Осколки.

– Кирпичи с крыши.

– Парашютисты.

О снеге никто так и не вспомнил. Ребята начинали сознательно воспринимать мир в годы войны, и небо существовало для них совсем в другом качестве, нежели для их довоенных сверстников. В 1943 году оно оставалось грозным и часто несущим смерть. Несмотря на то, что ленинградская противовоздушная оборона постепенно набирала прежнюю мощь. Гитлеровцы посылали теперь на Ленинград одиночные бомбардировщики или небольшие их группы. В марте и в апреле они прокрадывались в наше воздушное пространство чаще всего в сумерках или в ясные лунные ночи, когда наблюдение за ними затруднено, а в мае стали появляться днем, пересекая линию фронта на большой высоте, с приглушенными моторами и с разных направлений. Бомбардировки несли не только жертвы и разрушения, многочасовые воздушные тревоги нарушали деловую жизнь города. 22 мая, слушая отчет командования армии ПВО, бюро горкома партии потребовало от него решительнее переходить к контратакам. Рекомендации бюро горкома партии были приняты к исполнению, и наступательная тактика, в частности штурмовые удары по вражеским аэродромам, дала свои результаты. В июне по сравнению с прежним к городу прорвалось в девять раз меньше вражеских самолетов.

Во второй половине года от бомб пострадало всего 12 человек, причем убитых не было вовсе, только раненые.

Главной опасностью с этого времени стали артиллерийские обстрелы.

Свои крупнокалиберные батареи фашисты оттянули на позиции, до которых большинству наших артиллерийских систем было не достать. Чтобы как-то бороться с ними, на кораблях по фарватеру в Финском заливе, проходившему в трех километрах от берега, занятого врагом, на Ораниенбаумский плацдарм наше командование перебросило два артиллерийских полка и ряд других подразделений. Фашистские артиллеристы, разрушавшие город, теперь не оставались безнаказанными, но уничтожить их не удавалось: в 43-м году в Ленинграде разорвалось свыше 68 тысяч снарядов – намного больше, чем в 42-м.

Все еще не исключалась вероятность вражеского штурма города. Меры, направленные на укрепление его обороны, обсуждались 17 мая на городском собрании партийного актива. Ленинградцы снова взялись за кирки и лопаты: приводили в порядок созданные ранее оборонительные линии, строили и новые огневые точки. Рабочие батальоны, составлявшие внутренний гарнизон города, получали на вооружение танки, полевые пушки, минометы, противотанковые ружья, пулеметы и автоматы. К 19 учебным пунктам в городских районах прибавилось 25 новых учебных центров на крупных предприятиях, причем курс военной подготовки наравне с мужчинами проходили женщины.

Да, враг оставался у стен Ленинграда, но город продолжал набирать силы. Сразу после прорыва блокады в Москву вызвали главного инженера «Электросилы» Д. В. Ефремова: крупный специалист-электротехник, профессор, он был в числе тех 16 с лишним тысяч ленинградцев, которые вступили в партию в тяжелейшем 1942 году. Ефремова прямо спросили:

– Способно ли предприятие в сложившихся условиях нормально работать?

Он не колебался:

– Мы мечтаем о восстановлении довоенного производства и готовимся к этому. Электросиловцы с радостью возьмут на себя любое, самое сложное задание.

Постановление «О мерах по восстановлению производства турбогенераторов, гидрогенераторов и крупных электромашин на заводе „Электросила“» Государственный Комитет Обороны принял 6 марта. На второе полугодие заводу дали производственную программу. С Большой земли ему отправляли сотни металлорежущих станков, литье, поковки валов, листовое железо и многое другое. 500 строителей выделила заводу армия, 15 строительно-монтажных бригад организовали на самом заводе. Общезаводское партийное собрание, состоявшееся 23 марта, обязало всех членов и кандидатов партии принять личное участие в восстановительных работах, прежде всего в монтаже оборудования. Квалифицированных монтажников тем не менее недоставало – их собирали, по указанию горкома партии, со всех предприятий города, на «Электросилу» было командировано 110 слесарей. Потом выяснилось, что необходимого оборудования в срок с Большой земли не доставить. Как быть? Работники горкома партии посоветовали:

– Пройдите по предприятиям – может, найдете, что вам нужно. Мы даем на это добро.

Коммунисты обошли 50 предприятий и действительно отыскали больше 90 станков.

Наступала третья декада апреля, а график выдержать не удавалось. 23 апреля партийное бюро «Электросилы» собралось на экстренное заседание. В числе принятых им решений были такие: всех коммунистов, знакомых с монтажом, мобилизовать на сверхурочную работу; длительность рабочего дня не ограничивать. Полуразрушенный турбогенераторный корпус восстанавливался на глазах, его южный фасад скоро заблистал в лучах солнца непривычными для ленинградцев-блокадников огромными застекленными окнами.

– Везде стекло, ни одной фанерки, – радовались электросиловцы. – Лучше, чем до войны.

Уже чувствовалось приближение первомайского праздника, и ленинградцы готовились к нему. 24 апреля отдел торговли Ленгорисполкома известил о крупной выдаче продуктов сверх плана. В извещении, в частности, говорилось: «…грибы сухие, овощи сухие, сельдь, грецкие орехи, мука, манная крупа выдаются за счет продовольствия, поступившего от трудящихся Горьковской и Ярославской областей, Приморского и Красноярского краев, Узбекской ССР, Казахской ССР и других областей и краев…» Значительная часть подарков передавалась прямо на предприятия. Словом, все налаживалось, до пуска цеха оставалось четыре дня, когда вдруг 26 апреля один за другим на территории завода начали рваться снаряды. 48 разрывов, 25 убитых и раненых. Новые разрушения. В том числе и в только что восстановленном цехе. В воздухе еще висела пыль, а люди уже возвращались на рабочие места. Увидев воронки там, где стояли станки, а в остекленном фасаде рваные раны, оцепенело останавливались. В первый момент казалось, что все рухнуло, ничего уже не поправить. Потом кто-то взялся за лопату, кто-то за кирку, кто-то за лом:

– Что ж делать!? Начнем снова!

1 Мая, в день пролетарского праздника, как и было назначено, в цехе ровно и мощно запели станки. В 1943 году электросиловцы поставили гидрогенератор для Рыбинской ГЭС, которая давала тогда ток столице, 100-тысячный турбогенератор для Челябинской ТЭЦ, турбогенераторы для Алтайского тракторного и Челябинского металлургического заводов, машины для восстанавливающихся донецких электростанций и металлургических заводов и многое другое.

Кроме «Электросилы» задания ГКО или наркоматов в первом полугодии получили еще 26 предприятий. Сегодня факт этот звучит буднично. Между тем выполнение таких заданий требовало усилий, далеко выходящих за пределы обычного даже по меркам военного времени. На «Русском дизеле», например, сгорели все цехи. Коллектив стекольного цеха «Светланы» состоял из двух инженеров и единственного рабочего-выдувальщика. На Кировском заводе искали, но не нашли ни одного трудоспособного прокатчика, а первый квалифицированный литейщик появился только в конце года, и лишь потому, что после тяжелого ранения его демобилизовали. Довоенного оборудования в целом по городу оставалось не больше 30 процентов, пускать в ход приходилось даже станки, списанные на лом. Склады пустовали: почти все запасы сырья и материалов были или вывезены или израсходованы.

Как быть!? В Ленинграде работало уже свыше 80 процентов населения, в том числе много людей пенсионного возраста и 14—15-летних подростков. Татьяна Андреевна Петрова, в то время второй секретарь Смольнинского райкома партии, в своем рассказе, записанном еще в 1943 году, процитировала такую «накладную» 15-летнего бригадира кровельщиков. Он жаловался на одну из своих работниц: «Я сделал ей замечание, так как она плохо работала, потому что она принесла с собой куклу и играла на крыше с куклой. Когда я сделал ей замечание, то она после обеда принесла кроме куклы еще и куклину кровать. Прошу принять меры…» Да, все резервы рабочей силы были исчерпаны, единственный выход состоял в том, чтобы перераспределить работающих, и в Ленинграде снова пошли на это. По решению горкома партии, принятому в июле, законсервировали еще несколько заводов, ликвидировали или слили в более крупные десятки артелей, проектных организаций, высвободив около 20 тысяч рабочих. 10 тысяч работников дало сокращение управленческого аппарата. Понятно, что одной из важнейших партийных забот стало профессиональное обучение. Обретали прежнюю силу нормы партийной жизни. Состояние внутрипартийной работы рассматривалось, в частности, на прошедших летом пленумах райкомов и собраниях партактива, снова стали проводиться отчеты и выборы в первичных парторганизациях, в ноябре во всех районах прошли собрания районного партийного актива, где по существу обсуждались отчеты райкомов партии. Снова открылись курсы пропагандистов, возобновлялись занятия в сети политического просвещения. В ряды партии в течение 1943 года вступило свыше 20 тысяч человек. Если учесть, что населения в городе осталось немного, что во всей партийной организации к началу года не было и 44 тысяч человек, что коммунисты продолжали уходить на фронт, то это очень большая цифра.

Крепнущая боеспособность партийных организаций давала себя знать в непрерывно растущей инициативе, энергии трудовых коллективов. Комсомольцы Адмиралтейского завода выступили с призывом пересмотреть нормы, намеренно заниженные зимой 1941/42 года, когда рабочих косила голодная смерть; повсюду теперь вводили в действие технически обоснованные, расчетные нормы. Оживало рационализаторское движение. Новыми формами обогащалось социалистическое соревнование. На «Электросиле» завели книги подарков фронту, входили в обычай трудовые стахановские вахты в честь освобождения советских городов.

План производства промышленной продукции ленинградцы выполнили досрочно, по итогам Всесоюзного социалистического соревнования 11 производственных коллективов заняли первые места и были награждены переходящими Красными знаменами ГКО, 99 предприятий получили Красные знамена ВЦСПС или ЦК профсоюзов и наркоматов. Продукции выпустили на 2,5 миллиарда рублей. Ленинградские заводы вновь стали поставлять крупнокалиберную морскую артиллерию, строить малые корабли и катера, в том числе тральщики. Был налажен выпуск мин, снаряженных новыми видами пороха, развернуто массовое производство артиллерийских снарядов. Автоматов в Ленинграде изготовили свыше 160 тысяч, ручных и станковых пулеметов – в четыре раза больше, чем в предыдущем году.

Что еще примечательнее, в городе появились предприятия, частично или даже полностью перешедшие на мирную продукцию. На заводе имени Воскова вновь стали выпускать инструменты, на «Светлане» – электровакуумные приборы; на заводах имени Ильича, Макса Гельца, имени Второй пятилетки и других возрождали станкостроение. В городе действовало 13 вузов, правда, занятия в них проводились большей частью по вечерам, так как студенты в основной своей массе работали. Расширяли тематику исследований научно-исследовательские институты.

Ленинградские художники представили на свою весеннюю выставку свыше 300 произведений живописи, скульптуры, графики. Музыканты провели конкурс на лучшее симфоническое и вокальное произведение. Александр Прокофьев и Вера Инбер писали свои поэмы «Россия» и «Пулковский меридиан», которым суждено было приобрести широкую известность, так же как созданным в Ленинграде стихам Николая Тихонова, Ольги Берггольц, Михаила Дудина.

3 июня в торжественной обстановке началось вручение медалей «За оборону Ленинграда», отчеканенных в Ленинграде на Монетном дворе. До конца года эту почетнейшую награду получили около 300 тысяч ленинградцев.

Да, враг еще стоял перед Пулковскими высотами и перед Колпином, в Лигове, в Пушкине, в Петродворце, город еще оставался под огнем вражеских батарей, но никто уже не сомневался, что Ленинград выстоял. Выступая на торжественном заседании, посвященном 26-й годовщине Великого Октября, второй секретарь горкома партии А. А. Кузнецов сказал:

– Сейчас перед нами не стоит проблема обороны города. Эта проблема решена. Мы должны быть готовы к тому, чтобы полностью снять блокаду Ленинграда, нанести сокрушительный удар по немецко-фашистским захватчикам.

Этот вывод ни для кого не был неожиданным, ленинградцы готовились к снятию блокады.

Еще 15 сентября гвардейские дивизии 30-го стрелкового корпуса генерал-майора Н. П. Симоняка после мощной артподготовки, разрушившей всю систему вражеских траншей и ходов сообщения, после трех дней боев захватили наконец Синявино и утвердились на Синявинских высотах; железная дорога, связывавшая Ленинград со страной, была теперь вне поля зрения вражеских артиллеристов.

И прежде ленинградцы не просто мечтали о будущем, а планировали его. Горком партии и горисполком еще зимой 1941/42 года сочли необходимым позаботиться об обеспечении города проектами и сметами восстановительных работ. Теперь наступала пора рабочих чертежей. В октябре 1943 года по решению горкома партии и горисполкома в Ленинграде энергично взялись за разработку основных положений генерального плана восстановления Ленинграда и плана восстановительных работ первой очереди. Инициативу Ленинградской партийной организации сразу же поддержало Советское правительство. 9 ноября оно приняло решение «О восстановлении и развитии промышленности строительных материалов в г. Ленинграде». Под проекты ленинградцев закладывалась солидная материальная база. В ноябре – декабре проводятся собрания коммунистов, курс сразу берется на максимум возможного, речь идет не только о восстановлении разрушенного, но также о новом градостроительстве, в том числе о необходимости «повернуть Ленинград лицом к морю», преобразовать хаотически застроенную прибрежную зону в морской фасад города.

В мечтах и проектах забегали на годы и годы вперед, и, чем смелее и дерзновеннее получались проекты, тем больше хотелось строить уже сейчас, несмотря на продолжавшуюся войну. Оделись в строительные леса Ленинградский филиал музея В. И. Ленина, Публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, Академический театр оперы и балета имени С. М. Кирова, Адмиралтейство, Русский музей, другие здания. В некоторых районах принялись высаживать кустарники и деревья. Приступали к очистке каналов и рек. Ремонтировали жилье, дороги…

Вести, доходившие из Ленинграда до гитлеровцев, приводили их в неистовую злобу, они еще могли мстить за свое поражение и мстили. Гитлер приказал обстреливать город непрерывно, притом, как он особо настаивал, «не столько оборонительные сооружения, сколько жилые кварталы». Обстрелы продолжались многие часы подряд, был день, когда в городе разорвалось свыше двух тысяч снарядов. Нанести максимальный урон всему советскому – такие цели ставило теперь перед собой командование группы армий «Север». Оккупированные ими районы фашисты вознамерились превратить в зону пустыни и теперь торопились вывезти все оставшееся в живых население в свои тылы…

* * *

Странно видеть этот одинокий домик посреди пустынного, кочковатого луга. Почему бы не перебраться ему на пригорок? Или хотя бы к лесу? Наконец, прямо к воде? Только когда подойдешь поближе, становится понятным, что помешало строителю выбрать участок удобнее. По обе стороны небольшой быстрой речушки (это хорошо известная ленинградцам Оредеж) тянутся старинные булыжные дороги. И тесно, один рядом с другим, – фундаменты домов да развалины русских печей. Домик поставлен точно там, где был до войны, на исчезнувшей деревенской улице. Словно солдат, первым прибежавший на поверку и застывший на привычном ему месте. Только затянулась поверка. Никого не появилось больше в шеренге. Некому заново рубить дома, складывать печи, рыть колодцы…

– Большим Заречьем называли наше село. Большим, – напоминает хозяин домика Григорий Васильевич Федотов. Когда я был у него в 1971 году, он служил у метеорологов, наблюдал за уровнем воды в Оредеже. – Дворов у нас набиралось около 180. Во многих дворах по два-три дома. Улицы и на той стороне реки были, и за погостом. Все пожгли фашисты. С факелами ходили. Людей поизничтожили. Здесь погибли жены двух моих братьев – Евдокия и Пелагея…

Мы приезжали в Большое Заречье вместе со скульптором Марией Тимофеевной Литовченко. Она – один из авторов мемориала, который вскоре встал над Оредежем: площадка, цветник над братской могилой, две невысокие стелы и огромная фигура партизана, склонившего голову перед павшими. Высота памятника вместе с пьедесталом почти семь метров.

– Сколько я вариантов перепробовала, – взволнованно делилась Мария Тимофеевна. – На фигуре партизана остановилась уже потом. Сначала лепила рельефы, хотела воспроизвести трагические сцены гибели деревни…

Трудно представить это, но он был, последний для Большого Заречья день – 5 октября 1943 года. Пылающие избы под хмурым небом. Слякоть. Фигуры фашистов с канистрами, полными бензина, или с факелами в руках. Отчаянные женские мольбы. Детский плач. Сухой треск автоматных очередей.