Текст книги "Ленинград (Героическая оборона города в 1941-1944 гг.)"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Как зверей, вылавливали, – глухо звучит голос Федотова. – Гранаты кидали в землянки. Пятерых женщин нашли вон там, в бункере. Всех постреляли. Многих погнали в Глумицы. Заперли в избу и сожгли…

Всего, по неполным данным, 5 октября было сожжено заживо 53 человека, расстреляно —13. Рысевых пятеро, в том числе детей двое, один трех лет, другой трех месяцев, Лукиных шестеро, в том числе детей трое, восемь Максимовых, семеро Тимофеевых, в том числе детей пятеро – Миша, Федя, Галя, Лида, пятое имя не вспомнили; трое Шумиловых и ребенок, Егорова Евгения Георгиевна и двое ее детей, учительница из деревни Донцо, фамилия ее забылась… Это из списка сожженных. Дальше расстрелянные: Федотовы Пелагея Михайловна и Евдокия Васильевна, 13-летний Борис Куприянов, жена мельника Мария Степановна…

– Кто остался, поселились после войны в Глумицах, там много сохранилось пустых изб. Так и получилось, что я тут один… – говорит Григорий Васильевич.

Списки погибших как незажившая рана. Время может притушить боль, но она снова и снова будет возвращаться в сердца детей, внуков, правнуков. Мемориал – вещественное воплощение неутихшей боли. Одна из стел напоминает о сожженных и расстрелянных. Вторая – о партизанах, сложивших головы неподалеку от Большого Заречья. Среди них были: первый секретарь Волосовского райкома партии В. Т. Кашерин, тогдашний председатель Волосовского райисполкома Н. В. Суворов, еще один секретарь райкома – В. А. Клюшин, народный судья О. И. Конькова. Один из героев партизанского движения, командир 12-й партизанской бригады А. А. Ингинен знал их лично и хорошо помнит.

– В апреле 42-го по их следам много дней неотступно шли каратели, – рассказывает Александр Адольфович. – Партизаны было оторвались от карателей, но в деревне Черное их выдал староста. – К счастью, немецкий офицер был пьян, орал, солдаты галдели, партизаны услышали шум и успели скрыться. Целую ночь, оборванные, голодные, шли по болотам к Большому Заречью. Там их обогрели, собрали для них продукты, одежду. Они пошли дальше, но каратели снова стали настигать их. В одном из хуторов, километрах в шести от деревни, им пришлось занять круговую оборону. Отбивались до последнего. Живым фашисты взяли только израненного Ивана Николаевича Пантина, секретаря райотдела НКВД. Пытали его, издевались над ним, но он ничего не сказал…

От Волосовского партизанского отряда осталось человек десять – группа Ингинена, скомплектованная из лучших лыжников, она выполняла другое задание. В те дни фашисты кидались по каждому лыжному следу, выезжали на каждый выстрел, жгли дальние хутора и деревни. Хотели разом положить конец партизанскому движению. Уцелевшие партизанские группы уходили от преследователей, неся большие потери. Но не сдавались. Нападали сами, расклеивали листовки по деревням, вели разведку, снова и снова собирали силы, комплектовали новые отряды.

– Еще в 1942 году повсюду стали создаваться по решению Ленинградского обкома подпольные межрайонные партийные центры. В 1943 году только в северо-западных районах Ленинградской области партизаны освободили свыше 400 населенных пунктов. Фашисты уже чувствовали, что им не удержаться на чужой земле, и готовились к тому, чтобы оставить после себя пустыню, увести за собой все население. Приказ о массовой эвакуации они издали 21 сентября 1943 года. Было объявлено: уклоняющиеся от выезда будут рассматриваться как партизанские пособники.

– Народ повалил к партизанам. Мирное население переполнило партизанские лагеря. Часть населенных пунктов мы взяли под вооруженную охрану и не допускали туда фашистские эвакуационные команды. На Большое Заречье сил у нас не хватило, деревня была расположена слишком близко к крупным немецким гарнизонам. Но жители все-таки пытались спастись, никто не хотел в неволю. Тогда и разыгралась трагедия. Не только в Большом Заречье. Горели десятки деревень…

Оценив сложившуюся обстановку, 24 сентября 1943 года Ленинградский обком партии обратился к населению оккупированных районов с призывом:

– Поднимайтесь все на беспощадную истребительную войну против немецких оккупантов!

По данным на 1 января 1943 года, в партизанских отрядах насчитывалось около 3 тысяч человек, 1 ноября партизан было уже свыше 14 тысяч, в декабре – 35 тысяч. В течение года ленинградские партизаны истребили без малого 36 тысяч гитлеровцев, разгромили 94 вражеских гарнизона, взорвали 447 мостов, вывели из строя свыше 600 километров линий связи…

Это были уже не отдельные диверсии, налеты, рейды. Это было массовое всенародное восстание.

Победы светлый час!

По заснеженным, затемненным московским улицам быстро катит машина, сухой колючий снежок слепит ветровое стекло. Она подъезжает к Кремлю. В машине генерал И. И. Федюнинский.

Почему его так срочно отозвали с Белорусского фронта, Иван Иванович начал догадываться только в тот момент, когда его пригласили в кабинет И. В. Сталина: там были А. А. Жданов, заместитель начальника Генерального штаба генерал армии А. И. Антонов, командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров. Сталин поздоровался с Федюнинским за руку:

– Здравствуйте, товарищ Федюнинский!

– Здравствуйте, товарищ Сталин!

Сталин внимательно смотрит на него. Спрашивает:

– Охотно ли вы поедете в Ленинград? Не жаль будет расставаться с Белорусским фронтом?

Федюнинский не успевает ответить. В разговор вступает Жданов:

– Мы считаем генерала Федюнинского ленинградцем. Так ведь, Иван Иванович? И мысли не допускаем, чтобы он отказался вернуться на Ленинградский фронт.

– Ленинград мне очень дорог, – у Федюнинского вырывается это само собой. – С ним в моей жизни связано многое.

На лицо Федюнинского набегает тень; трудные это воспоминания. Командующий 42-й армией в сентябрьские дни 41-го, когда судьба Ленинграда решалась на Пулковских высотах, потом некоторое время командующий Ленинградским фронтом, в тяжелых ноябрьских боях под Волховом командующий 54-й армией; фашистов тогда остановили перед самым Волховом, не позволив им выйти к восточному берегу Шлиссельбургской губы, а потом и разгромили всю действовавшую там группировку «Бекман». Наконец, в дни прорыва блокады в январе 43-го – заместитель командующего Волховским фронтом…

Сталин поворачивается к Говорову:

– Какой армией поручено командовать товарищу Федюнинскому?

– 2-й ударной, она генералу Федюнинскому знакома по прорыву блокады.

– Сколько в составе армии стрелковых корпусов и танковых бригад? – поинтересовался затем Сталин.

Выслушав Говорова, помолчал. Потом проговорил:

– Армию следовало бы усилить еще одним стрелковым корпусом и танками…

И. И. Федюнинский сдерживает облегченный вздох, он и сам успел подумать, что силенок у него будет, пожалуй, маловато, фашисты столько там всего понастроили за два с лишним года и цепляться, конечно, будут за каждую высотку и каждый опорный пункт.

По приглашению Сталина все садятся за стол. Докладывает Говоров. С первых слов Федюнинскому становится ясно, что речь идёт о полном разгроме фашистов под Ленинградом. В январе 1944 года предстоит масштабная стратегического характера операция, к ее проведению привлекаются силы трех фронтов – Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского… Сокрушить предполагается все северное крыло фашистского восточного фронта.

Говоров предельно краток, нетороплив:

– Успех операции требует быстрых темпов, с тем чтобы не позволить противнику остановить наступательные действия на многочисленных, заблаговременно подготовленных противником рубежах, Вплоть до реки Нарвы и Псковского укрепленного района…

Ни конспекта, ни каких-либо записок у Говорова в руках нет, десятки цифр он называет по памяти. Только группировки Ленинградского и Волховского фронтов, противостоящие 18-й немецкой армии, насчитывают свыше 700 тысяч солдат и офицеров, свыше 12 тысяч орудий и минометов, свыше 1100 танков и самоходно-артиллерийских установок. Таким образом, они превосходят противника по численности личного состава больше, чем в два раза, по артиллерии – более чем в три раза, по танкам и самоходным артиллерийским установкам (САУ) – в шесть раз.

Сталин время от времени задавал вопросы, уточняй, где и какие сосредотачиваются силы я средства, куда и какими путями, в какие сроки подвозятся, перебрасываются войска, боевая техника, оружие, боеприпасы. Еще раз с видимой озабоченностью напомнил:

– Необходимо переправить на Ораниенбаумский плацдарм побольше танков. На этом участке фронта у противника много сильно укрепленных опорных пунктов. Пехоте без танков будет трудно двигаться вперед.

Напутствуя командующих фронтами и армиями, не без удовлетворения заключил:

– Уверен, что разработанная нами операция будет осуществлена в соответствии с нашим замыслом и враг под Ленинградом будет разгромлен…

Начало наступлению положили армии 2-го Прибалтийского фронта, которым командовал М. М. Попов; их действия носили вспомогательный характер, главная задача состояла в том, чтобы сковать 16-ю немецкую армию и не дать ей возможности перебросить свои части к Ленинграду.

С утра 14 января сражение развернулось на направлениях главного удара. 59-я армия Волховского фронта пошла на прорыв немецкой обороны севернее Новгорода, 2-я ударная армия Ленинградского фронта, поддержанная корабельной артиллерией и морскими береговыми батареями, устремилась вперед, с тем чтобы перерезать пути отхода петергофско-стрельнинской группировки противника. Волховчанам удалось овладеть только первой траншеей. Ленинградцы протаранили всю первую позицию главной полосы обороны врага, а местами и вторую.

В ночь на 15-е на небе высыпали крупные звезды. На западе, в районе Ораниенбаумского плацдарма, полыхали багровые всплески, оттуда слышался грозный и глухой гул. К утру, однако, снова наползли низкие облака, моросило, туман, правда, поднялся только в низинах, позиции противника просматривались достаточно хорошо. Л. А. Говоров и А. А. Кузнецов поднялись на наблюдательный пункт, оборудованный на недостроенном Доме Советов – здании на Московском проспекте, перед которым установлен ныне аникушинский памятник В. И. Ленину. Томительно тянулись последние минуты, тишина, никакого движения, даже не верилось, что все там зальет сейчас яростное, всепожирающее пламя.

9 часов 20 минут. Дрожь пробежала по земле, как будто ее всколыхнуло. Не считая реактивной артиллерии, 2300 орудий перепахивают сейчас главную полосу прорыва, посылая туда снаряд за снарядом, с резким свистом пролетают они над нашими позициями, огонь и дым поднимаются над траншеями. Грозные взблески над Невой, над Финским заливом: в разрушении бетонированных укреплений врага участвуют линейный корабль «Октябрьская революция», крейсеры «Киров» и «Максим Горький», лидер «Ленинград», эскадренные миноносцы – те самые корабли, чья артиллерия преграждала фашистам дорогу к Ленинграду в сентябре 41-го. Крошится, раскалывается, стонет бетон фашистского «северного вала», с грохотом взлетают на воздух минные поля, сравниваются с землей траншеи, растапливаются опаленные жаром лед и снег, на поверхности промерзшей за зиму земли проступает вода.

Солдаты на переднем крае безбоязненно поднялись на брустверы: пришел он наконец – час возмездия!

10.15. Со стороны Ленинграда нарастает мощный гул: летят чернокрылые штурмовики… Канонада достигает таких высот насыщенности, что даже видавшие виды военачальники, даже М. С. Михалкин, который командует артиллерией 42-й армии, с некоторым недоверием к собственному восприятию прислушиваются к ошеломляющим раскатам грома и грохота, способным, кажется, сотрясти само небо.

В первой цепи поднимаются в атаку более 10 тысяч бойцов и офицеров.

Наблюдательный пункт генерала Симоняка – на главной Пулковской высоте, вблизи развалин обсерватории, в траншее, перекрытой бревенчатым накатом. Тут же землянка, где можно отдохнуть, под рукой рация, перископ, стереотруба, карта – все самое необходимое. За последние месяцы у генерала явно прибавилось седины, а на лице глубже залегли суровые складки: в сентябре прошлого года фашисты сбили самолет, на котором летели в Ленинград его жена и сын, пятилетний Витька. Симоняк, однако, не растерял прежней своей энергии, напористости, сейчас он весь внимание. Пристальнее всего он вглядывается в происходящее на пути к Большому Виттолову. Эта высота, превращенная фашистами в мощный опорный пункт, располагается между Пушкином и Красным Селом, она словно хитроумный замок, не сбив который вражеской обороны здесь не взломать.

Наступал прямо на Большое Виттолово батальон гвардии майора Дмитрия Зверева, жизнерадостного сибиряка, с серьезными, вдумчивыми глазами. Перед самой войной он окончил пехотное училище, попал на Ханко и был там с первого до последнего дня обороны. За мужество: при прорыве блокады его наградили орденом Красного Знамени. По молодости лет порою излишне горячий и резкий, он на глазах обретал способность быть выдержанным, настойчивым во всем, что касалось дела. Сейчас, перед атакой, Зверев поднял своих солдат на ноги минут за пять до конца артиллерийского наступления:

– Только не медлить. В траншеях первой цепи не задерживаться.

Они достигли ее практически беспрепятственно. Глубокий противотанковый ров за нею тоже преодолели без особого труда: фашисты не успели его затопить, как планировали. И вторую траншею пересекли быстро. В третьей кое-кто из фашистов успел взяться за оружие, но было уже поздно: огневые точки тут же забрасывались гранатами, глушились автоматными очередями.

За третьей траншеей первую цепь сменила вторая, и скоро сюда добежал сам Зверев. Устроившись в небольшом овражке, он рассматривал теперь в бинокль Большую Виттоловскую высоту: впереди открытое пространство, его надо обязательно преодолеть до тех пор, пока гитлеровцы в панике.

Неожиданно для себя Зверев вдруг приметил дот у самого подножия высоты. Совершенно неразрушенный. Тронув за плечо залегшего рядом с ним командира артиллерийского дивизиона, спросил:

– Видишь дот?

– Вижу. Целехонек…

Как только снаряды принялись рвать неподатливые серые стены дота, Зверев приказал::

– К доту – штурмовую группу. Передайте им: как только артогонь прекратится – сразу вперед.

Еще оседали поднятые взрывами в воздух битый лед и мерзлые комья земли, а солдаты штурмовой группы, поднявшись во весь рост, уже обтекали дот, блокировали его со всех сторон.

Три бесконечных километра, самый мощный обвод «северного вала», три огненных километра, где гибельной могла стать каждая сотня метров, батальон Зверева прошел за 60 минут. Фашисты уже огрызались, но бойцы где перебежками, где ползком вклинивались в незанятое пространство между вражескими огневыми позициями, нападали с флангов, с тыла, спускали гранаты в печные трубы землянок и блиндажей. Соседей у вырвавшегося вперед батальона Зверева уже не было, но вражеский гарнизон в Большом Виттолове тоже оказался отъединенным от основных сил. Фашисты сопротивлялись до последнего. В батальоне Зверева ранило или убило большинство командиров взводов, погибли парторг батальона Павел Юдаков, командир 3-й роты Иван Скобичев, тяжело ранило замполита Ивана Рухмакова… Фашистские огневые точки, однако, умолкали одна за другой. К 14.00 оставшиеся в живых гитлеровцы сдались в плен. Высота стала нашей. Вскоре командир полка Яков Иванович Кожевников передал комбату:

– Командир корпуса награждает тебя именными золотыми часами. Молодец! Не подвел.

У Симоняка, во всех трех его дивизиях, забот и проблем достаточно, но в общем-то здесь уже устанавливалось победное, наступательное настроение: пусть местами, с большим трудом и немалыми потерями, но гвардейцы все-таки шли и шли вперед. Общая картина, однако, была не столь радостной. Наступавший левее Симоняка 110-й стрелковый корпус довольно быстро захватил первые и вторые траншеи, но дальше стал увязать, его полки залегли перед Александровной, похоже, что там каждый дом превращен в дот. На правом фланге в полосе от Литовского канала до Петергофского шоссе перед 109-м корпусом немецкую оборону и вовсе не удалось разрушить. Под Урицком фашисты не подпустили атакующих даже к первой траншее, на других участках наши бойцы лишь местами ворвались в первую траншею и сразу же были контратакованы.

Фашистам снова удалось затормозить фланги устремившейся вперед армии, и только в самом центре прорыва уже не дивизия, а корпус Симоняка пробил пятикилометровую брешь в первой позиции обороны противника, продвинувшись местами на расстояние от полутора до четырех с половиной километров.

18 января части гвардейского корпуса Симоняка ворвались в Красное Село. Фашисты взорвали плотину у Красногородской бумажной фабрики, которая поддерживала высокий уровень воды в Дудергофском озере, и вода затопила всю низину вокруг станции Красное Село. Это создало дополнительные трудности. Опасным было и то, что в руках у врага оставалась Воронья гора; высота ее достигает 172 с лишним метра, на приневских равнинах этого достаточно, чтобы обозревать окружающую местность на десятки километров вокруг.

Полковнику А. Ф. Щеглову, командиру 63-й стрелковой дивизии, принявшему ее от Симоняка, еще днем 17-го донесли, будто какой-то из батальонов захватил Дудергоф – поселок у самого подножия Вороньей горы. Донесение было не очень четкое, и Щеглов вызвал к себе Алексея Бровкина (как и год назад, он служил в дивизионной разведке):

– Возьми автоматчиков, пойди к Дудергофу. Посмотри, что там…

На месте сразу же выяснилось, что Дудергоф все еще у фашистов.

– Видишь противотанковый ров, там они, во рву. Не пройдешь…

Гвардейцы, однако, уже подступали здесь и там к подножию высоты, и командир 188-го полка А. И. Шерстнев расположил свой командный пункт в непосредственной близости от нее – в захваченном у фашистов блиндаже на территории Красносельского военного лагеря, где еще в давние, дореволюционные времена традиционно проводились маневры.

– Вот что, Алексей, – сказал он Бровкину. – Дам я тебе бронебойщиков, кое-какое подкрепление, а ты обеспечь мне этой ночью захват Горской, она на склоне Вороньей горы.

Путь к Горской разведчикам преграждал противотанковый ров, и когда они приблизились к нему, на гребне четко прорисовывались два пулемета. Каким-то образом, Бровкин точно не помнит, в руки его солдатам попала пушка, и Василий Скопин точными выстрелами уничтожил обе огневые точки. Таиться дальше не имело смысла, они поднялись с криком «Ура!». В землянку, выкопанную фашистами под домом, Бровкин ворвался вместе с Иваном Конышем и Иваном Черевиком. Девятерых гитлеровцев они скосили сразу, десятый схватился за автомат, ранил Коныша, он мог бы их всех перестрелять, но Черевик все-таки опередил его.

Днем 18 января Воронью гору окончательно отрезали от Красного Села, и 190-й полк А. Г. Афанасьева, хоть и значительно ослабленный, все-таки попытался с ходу взойти на самый верх. На полпути к вершине гвардейцы попали под жестокий обстрел и отступили. К Вороньей горе выдвинулась и рота автоматчиков одного из храбрейших офицеров полка Владимира Массальского.

Уже в сумерках в Красносельском лагере на командном пункте Афанасьева появился командир дивизии А. Ф. Щеглов и еще несколько человек. В легком солдатском ватничке без погон, с палкой-посошком в руках, многим заменявшей тогда миноискатели, им пришлось пробираться сюда сначала по неглубокой траншее у самого подножия Вороньей горы, а потом броском перемахнуть через открытое, обстреливаемое пространство.

– Топчетесь вы что-то, совсем у тебя застопорилось, – едва поздоровавшись, упрекнул командира полка Щеглов. – Давайте-ка соберемся, обсудим, как дальше действовать.

Скоро в бункер пришли все командиры полков. Когда план штурма окончательно определился, Щеглов решительно заключил:

– Утром я должен быть на высоте. Там будет мой НП…

Бой не утихал всю ночь, кольцо вокруг Вороньей горы смыкалось все туже. Шаг за шагом расшатывали и расчленяли вражеские порядки батальоны майора В. А. Панфилова, капитанов А. А. Трошина, Е. А. Лучинского. Небо уже серело, крепчал мороз, когда гвардейцы, подкрепленные танками и саперными подразделениями, с разных направлений принялись карабкаться по обожженным взрывами склонам, укрываясь за деревьями, валунами, в ложбинках. Сразу чуть ли не со всех направлений!

Воронья гора, а потом и Красное Село окончательно были освобождены утром 19 января, и фашисты побежали из Урицка, Стрельны, Володарского, из Петергофа в надежде вырваться из мешка, горловина которого вот-вот могла затянуться. По приказу Говорова навстречу 2-й ударной армии устремилась подвижная армейская группа в составе двух танковых бригад и двух самоходно-артиллерийских полков с частями усиления. Танки и самоходки, безостановочно катившие по шоссе, сопровождали штурмовики, то и дело опережая колонну, выискивая и подавляя противотанковые батареи. К деревне Телези головные машины подошли уже в темноте; командиру шедшей впереди танковой роты, в то время лейтенанту, а в будущем полковнику, Герою Советского Союза Александру Сидоровичу Мнацаканову было известно, что это крупный опорный пункт.

– Включить фары, – передал по рации Мнацаканов.

С зажженными огнями по ночным дорогам обычно передвигались фашисты. В Телези никто не поднял тревоги. Мнацаканов даже подумал, что противник ушел оттуда, когда вдруг увидел в свете фары-прожектора одну машину, вторую, танк, орудия – деревня была буквально забита вражеской техникой. Приказав открыть огонь, Мнацаканов решительно скомандовал:

– Вперед, в бой не ввязываться!

Через считанные минуты впереди снова были темные пустынные поля, перелески. Убедившись, что все танки целы, Мнацаканов передал шедшим за ним:

– Телези проскочил. Берегитесь! Там много противотанковых орудий.

В этот день по радио передавали приказ Верховного Главнокомандующего генералу армии Говорову:

«Сегодня, 19 января, в 21 час столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам Ленинградского фронта, прорвавшим оборону немцев и овладевшим городом Красное Село и Ропша, – двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий».

В Ленинграде наступала еще одна счастливо-бессонная ночь. Над Красной площадью, над Кремлем рассыпались многоцветными искрами победно-праздничные ракеты, а Мнацаканова в это время по-прежнему трясло и мотало в танке. У Русско-Высоцкого он попытался повторить тот же маневр, но ничего не получилось: его танки напоролись на орудийные выстрелы. Пришлось рассредоточиваться, завязывать огневой бой, искать обходы. Часа через полтора дорога расчистилась, и Мнацаканов снова вывел на шоссе свою роту. Неожиданно по броне забарабанили. Приказав остановить машину, Мнацаканов откинул люк:

– Что случилось?

Лица у десантников были тревожными.

– Танки какие-то впереди, товарищ лейтенант.

– А ну, давайте вперед, по кювету.

Громыхавшие навстречу танки остановились.

Погасив огни, две грозные колонны настороженно застыли друг перед другом. Когда немного стихло, из кустов послышались солдатские голоса:

– Кто такие?

– Ленинград!

Ответ в пароле был тем же, что и при прорыве блокады:

– Победа!

С той и другой стороны вспыхнули фары, танкисты, десантники выбегали на дорогу. Мужчины, суровые, перемазанные, с закопченными лицами, обнимались, и глаза у них делались мокрыми. Наступавшие навстречу друг другу передовые отряды 2-й ударной и 42-й армий перекрыли пути отступления петергофско-стрельнинской группировки врага. Фашистская оборона рушилась.

27 января разноцветные сполохи салюта заиграли на заснеженной молчаливой Неве, на гранитных ее парапетах. На набережные, улицы и площади вышел весь Ленинград. Люди плакали от радости. Вражеская блокада была снята.

Фронт пришел в движение, уже не отдельные группы, а целые дивизии, корпуса вырывались на оперативный простор и уходили все дальше и дальше от Ленинграда.

К концу февраля войска Ленинградского, Волховского, 2-го Прибалтийского фронтов и Краснознаменного Балтийского флота взломали оборону врага на фронте до 600 километров и прошли с боями на юг, на юго-запад и запад от 220 до 280 километров, разгромив в общей сложности 26 дивизий врага, в том числе три были полностью уничтожены. Пресловутый «северный вал» окончательно рухнул, потерял устойчивость весь северный фланг гитлеровского вермахта на советско-германском фронте, создались благоприятные условия для наступательных операций советских войск в советской Прибалтике, на Карельском перешейке, в Карелии.

Уже 11 апреля 1944 года в историческом Актовом зале Смольного, где люстры наконец-то горели в полный накал, собрался первый в годы Великой Отечественной войны пленум Ленинградского городского комитета партии. Открывал его Алексей Александрович Кузнецов. Кажется, он остался таким же, каким был в памятный всем последний предвоенный день, только глубже залегли и резче обозначились складки на его лице да в глазах словно бы застыла тяжелая, трудная память о пережитом. У многих навернулись на глаза слезы, когда прозвучало такое обычное и вместе с тем дорогое:

– Пленум городского комитета партии объявляю открытым… Бюро горкома партии выносит на пленум следующие вопросы:

1) О первоочередных мероприятиях по восстановлению промышленности и городского хозяйства города Ленинграда в 1944 году (постановление Государственного Комитета Обороны от 29 марта с. г.). Докладчик товарищ Жданов…

На трибуну поднялся Андрей Александрович Жданов.

Ленинградцы, опираясь на поддержку партии, правительства, всей страны, приступали к делу, которое со стороны представлялось необъятным, даже неисполнимым, но которое все же будет исполнено, и это тоже станет подвигом, замечательным подвигом созидания, который назовут легендарным и героическим.

Так вот оно было. Вернемся ненадолго к истории. В июле 1941 года, появившись в штабе группы армий «Север», Гитлер, будучи неколебимо убежден, что Ленинград вскоре будет взят, предрекал, что с его падением «дух славянского народа» окажется «серьезно подорванным» и может даже наступить «полная катастрофа». Гитлеровцам не удалось захватить Ленинград ни с ходу, ни штурмом, ни осадой и измором. Долгих 29 месяцев они вели ожесточенную, кровопролитную битву с городом, который по своему вкладу в общую борьбу сравнялся с фронтом. Ленинградцы пережили ужасы голода и холода, бомбежки и обстрелы, понесли ни с чем не сравнимые потери, но не сдались. Город-фронт не просто выстоял. В этой беспримерной схватке были разгромлены блокировавшие его войска. Серьезно подорванным в итоге оказался дух самих гитлеровцев, населения Германии, ее сателлитов. Фашистский блок дал новые трещины: финское правительство, в частности, вступило в непосредственные переговоры с Советским Союзом, выясняя, на каких условиях Финляндия могла бы выйти из войны.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин в январе 1945 года при вручении городу-герою ордена Ленина говорил:

«Победа, которую завоевал город, исключительно велика. Это мировая победа. Ленинградская победа – это военная победа, имеющая значение не только для Ленинграда, но и для всего хода борьбы советского народа против немецких захватчиков.

…Без колебаний могу сказать, что другого такого патриотизма, как тот, какой проявило население великого города Ленина в борьбе с самым отъявленным врагом прогрессивного человечества, с врагом, который возымел дерзкую мысль – подчинить человечество взбесившейся банде закоренелых реакционеров, – мир еще не видел.

Пройдут века, но дело, которое сделали ленинградцы – мужчины и женщины, старики и дети этого города, – это великое дело, дело Ленина, никогда не изгладится из памяти самых отдаленных поколений».

Сбылись эти, поистине вещие слова Михаила Ивановича.

Я не ошибусь, если скажу, что каждый, кому в наши дни доводится бывать в Ленинграде, непременно посещает Пискаревское мемориальное кладбище. Только здесь, только на одном этом кладбище, захоронено около 470 тысяч ленинградцев. Даже по сегодняшним меркам это население крупного, полного энергии, с развитой промышленностью города. Мужчины, женщины, дети… Они тоже хотели жить, но они не могли представить себе жизни в неволе, под пятой врага, они считали себя не вправе отступить с рубежей, завоеванных Октябрем. И они умирали во имя и ради будущего, которое стало сегодня нашим счастьем.

«Чем дальше уходят в историю те овеянные славой дни, тем все яснее видно, что ни одна капля крови, пролитая на ленинградской земле, не пропала даром, – писал в предисловии к одному из сборников воспоминаний защитников Ленинграда член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Г. В. Романов. – Защитники города, сменившие солдатские гимнастерки на рабочие спецовки, их дети и внуки в невиданно короткое время сумели не только залечить раны, нанесенные Ленинграду войной, но и сделать его еще краше, умножить его индустриальную мощь».

Больше всего разрушений фашисты оставили в южных ленинградских пригородах. Петродворец, Пушкин, Павловск лежали в руинах, разметанные взрывами, выжженные пожарами, загаженные фашистской солдатней. Потери казались безвозвратными, невосполнимыми. На восстановление и реставрацию понадобились не годы, а десятилетия, работы продолжаются и сегодня, но уже к пригородным музеям, дворцам, паркам Ленинграда вернулось прежнее их великолепие. Снова по всему миру идет слава о Петродворце, одном из совершеннейших художественных созданий человечества. Словно музыка, застывшая в камне, подобны величавым аккордам торжественной симфонии фасады Екатерининского дворца в Пушкине; и так же, как при Пушкине, полон таинственности и очарования «прекрасный Царскосельский сад». В деталях, в мелочах, во всех своих частностях восстановлены внешний вид и убранство Павловского дворца…

О пригородах можно рассказывать еще и еще. А о самом Ленинграде?

Мало сказать, что к городу вернулась былая его красота. Таким прекрасным, как сейчас, он никогда не был, и это относится в том числе к его историческому центру. Всемирно известные архитектурные ансамбли предстают перед нами в их первозданном очаровании, во всей чистоте и строгости первоначального замысла создававших их гениальных архитекторов. За послевоенные годы городской жилищный фонд вырос больше чем в 2 раза: рядом с довоенным встал еще один такой же по вместимости город.

Не один день пройдет, пока объедешь, рассмотришь новый, выросший после войны Ленинград, и это несомненно будет удивительно интересная поездка.

Сравнительно недавно можно было обойти едва не весь Ленинград, но так и не увидеть моря: город отгораживался от него портовыми сооружениями, верфями, заводами и просто болотами, где жировали дикие утки. Еще Петр I пытался строить на прибрежной кромке Финского залива, работные люди сотнями вгоняли в зыбучий грунт сваи – вбивались они легко, слишком легко, безвозвратно утопая в бездонной трясине: тверди никак не получалось. Теперь там, на тех же примерно местах, построены первые десятки метров морской набережной, встала у финских вод гостиница «Прибалтийская», раскинули свои корпуса жилые кварталы. Город выходит, наконец, к заливу. Выходит широким фронтом.