Текст книги "Белые лодьи"

Автор книги: Владимир Афиногенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

И она рассказала, но уже с большими подробностями, нежели это сделал Доброслав, о празднике Световида и учиненном хазарами побоище, рассказала и о том, как ее выхватил из священной лодьи молодой хазарин, как Иктинос выкупил ее у него и привез в Константинополь. До семнадцати лет она воспитывалась в загородном доме у его родителей.

– А пять лет назад… Впрочем, далее святой отец уже знает о подробностях моей жизни, – закончила она слегка взволнованным голосом и спросила: – А о какой опасности вы говорили?

– Теперь я точно могу сказать, что вы с Доброславом из одного селения… И не исключена возможность, что он разыскивает именно вас.

– Кто он? Доброслав… Что-то плохо припоминаю это имя. Так звали, кажется, одного мальчика, который приходил несколько раз со своим отцом к нам на капище; обладая правами верховного жреца, мой отец Родослав позволял им украшать Световида, за что бог даровал богатство домашнего очага и хороший урожай. Но почему какой-то Доброслав должен меня разыскивать?

– Вот это он скажет вам лично при встрече. Я прошу вас и умоляю встретиться с ним. Вижу, что живете в достатке, у вас хорошие дети…

– Да, я вполне довольна. Уважаю мужа и его родителей, которые относились ко мне не как к рабыне, а как к дочери… И все сделаю для того, чтобы отвести от мужа нависшую над ним беду.

– Вот и хорошо, – сказал вслух Леонтий, а сам подумал: «Неужели до нее не дошли слухи о Евдоксии?.. Если так, то это очень странно… А может быть, она просто делает вид, что ничего не знает. И делает это ради детей, рассуждая в подобных обстоятельствах, как все жены, старающиеся сохранить семью и не обращать ни на что внимания: мол, от мужа не убудет, перебесится и в конце концов бросит свою гетеру… А у детей был отец и останется… А если это так, то даже когда я скажу, что в смерти ее сородичей повинен муж, то она не должна воспринять это известие слишком трагически…»

– А теперь об опасности… – медленно заговорил Леонтий. – В дороге к Волге к нам пристали два язычника с громадным псом, скорее похожим на волка… Чтобы попасть в Константинополь, они проделали с нами долгий путь в Хазарию и обратно. И вот прибыли сюда… Один из них из вашего селения, зовут его, как я уже говорил, Доброславом, из мальчика он превратился в сильного красивого мужчину, ведь прошло с того злополучного праздника Световида более десяти лет… Доброслав узнал, что на безоружных поселян навел хазар не кто иной, как ваш муж, который, госпоже это известно, был управляющим в тех краях. И боюсь, что язычник со своим другом и волком найдут способ отомстить ему за предательство, а сами попадут в утробу раскаленного медного быка… А мне не хочется ни того, ни другого, так как этим русским мы обязаны с Константином жизнью… А вы, только вы можете помочь и предотвратить беду! И при встрече скажете, что любите своего мужа, что у вас от него есть дети и ради детей вы просите за их отца. Мертвых уже не вернуть, хотя по законам человеческой морали, да и Божьим, ваш муж должен был бы понести суровую кару…

Во время своей речи Леонтий пристально смотрел на женщину и видел, как она нервно кусала губы и глаза ее, столь прекрасные, что хотелось в них смотреть и смотреть, то сужались, то расширялись.

Вдруг она перестала кусать губы, гордо подняла голову и произнесла с вызовом:

– А если я возьму да и скажу обо всем мужу, и ваших язычников тут же схватят и накажут за злонамеренность по законам нашей империи!

– Только не забывайте, госпожа, что я друг прославленного Константина-философа, которому покровительствует сам патриарх Фотий… К тому же, по тем же законам империи, ваш муж подлежит осуждению за предательство своих подданных, а следовательно, подданных самого василевса, плативших налоги в его казну.

– Хорошо, я согласна встретиться, – прошептала Климентина. – Я согласна, – повторила она, и слезы обильно потекли по ее щекам.

– Так оно, пожалуй, лучше… – сказал Леонтий. – Только надо выбрать место, где бы вам встретиться. В вашем доме, наверное, не следует, во избежание всякой огласки… Да и небезопасно для Доброслава, Давайте завтра сразу же после полудня в патриаршей библиотеке… Вы доверяете своей служанке?

– Да, той, которая играла с детьми.

– Вот с ней и приходите… До свидания.

Назавтра Леонтий послал в предместье святого Мамы негуса Джамшида, чтобы отыскать Доброслава и привести его к нему. Юноше там сказали, что язычники ушли куда-то рано утром и неизвестно, когда будут…

Джамшид подождал, подождал и ни с чем вернулся… Через некоторое время он снова отправился в предместье, но язычников опять на месте не оказалось.

* * *

Вчера вечером, когда Доброслав и Дубыня шли из таверны, у них состоялся такой разговор.

– Интересно, Дубыня, а почему таверна на краю города, о которой говорили мастеровые, названа таверной «Сорока мучеников»? – спросил Доброслав.

– Да, было бы неплохо узнать почему… – улавливая ход мыслей своего друга, сказал Дубыня.

– Мне кажется, нам нужно о тобой завтра утром сходить туда…

– И я так думаю… И посмотреть, в каком месте она находится, если под ее дверями рыскают волки и шакалы…

Чуть свет, когда над Галатой заалела заря, друзья отправились в сторону Меландизийских ворот. Миновали узкий проход в городской стене Константина, потихоньку приходящей в упадок, прошли мимо цистерны Мокия, наполненной питьевой водой, и вышли к стене Феодосия Малого. За нею сразу начинался густой смешанный лес, перемежаемый глубокими оврагами. И вот на краю одного из них они увидели таверну с большой металлической вывеской, на которой были изображены окровавленный топор палача и отсеченные от туловища человеческие головы. Внизу надпись по-гречески гласила: «Таверна сорока мучеников».

Оставив пса возле дверей, Дубыня и Доброслав вошли в нее. Хотя было раннее время, но посетителей здесь уже хватало. Сюда в основном стекались бродяги, которым удалось любым способом разжиться за ночь, и разный неблагополучный люд. Увидев язычников, к ним подковылял хозяин таверны, у которого вместо одной ноги торчала деревяшка. Заказав у его работника вино и сильно проперченную говяжью колбасу, наши друзья пригласили к столу инвалида, поинтересовавшись, почему так названа таверна.

– Я старый солдат манипулы, – сказал хозяин, присаживаясь. – За время службы я скопил немного денег и сумел купить эту таверну. До меня ее владелицей была одна боязливая женщина… А я давно ничего не боюсь. С тех пор как эскулап отпилил мне ногу… Семьи у меня нет, родных тоже, смерти не страшусь, а умру, вот эти бродяги и похоронят. Ногу я потерял под Аморием, когда копье сарацина повредило кость и она стала гнить… Это произошло двадцать два года назад, в 838-м… Жаркая тогда случилась схватка. И неудивительно! Мы же обороняли родину аморийской династии, родоначальником которой был Михаил II, дед нынешнего василевса. Но силы оказались неравны, халиф Мотассеем привел под стены города более ста тридцати тысяч бойцов, и когда его взял, то сровнял с землей… Вместе с пленными он увел еще сорок именитых воинов. Я их знал хорошо. Даже по именам: Федор, Константин, Актий, Каллист, Феофил, Васса и иже с ними. Всех не перечислишь… Семь лет Мотассем склонял их принять магометанство. Но они не предали веры Христовой, и тогда халиф приказал отрубить им головы. Наша церковь причислила их к лику святых, под 6 марта – Святых сорока мучеников… Теперь вы знаете, почему я так назвал свою таверну.

Отчего я охотно беседую с вами?.. У нас в манипуле служили славяне, и все они сражались в бою храбро, никогда не прятались за чужие спины, делились последним куском хлеба и никогда не бросали своих товарищей в минуты крайней опасности… Ну да ладно, ешьте, пейте, а я пойду на кухню, что-то оттуда потянуло горелым… Чуете?

Доброслав и Дубыня принюхались: действительно чадило.

Они доели колбасу, допили вино, взяли у работника кусок мяса для Бука, поблагодарили хозяина и распрощались. Накормили пса, и Дубыня предложил осмотреть овраги. Края их были песчаными, лишь на дне кое-где росли кусты ферулы и торчали лобастые камни. То тут, то там лежали вразброс человеческие кости и длинные, высушенные на солнце черепа лошадей. Под одним из кустов Доброслав увидел хорошо сохранившуюся, запекшуюся в крови, отгрызенную от туловища голову мужчины с густой черной шевелюрой и подумал: «Может быть, это голова одного из четырех легаториев, убитых и брошенных сюда на растерзание шакалам».

Подул ветерок и принес со дна оврага тлетворный запах гнили. Зажав носы, наши друзья повернули назад и вскоре снова оказались у Меландизийских ворот.

– Дубыня, вот в тех самых оврагах и положено лежать Медной Скотине! Ты согласен?

– Я не только согласен, Доброслав, но и все сделаю для того, чтобы его там успокоить навеки…

– Он должен ответить не только за смерть поселян, но и за убийство киевских купцов… Говорят, что умертвили их по приказу василевса, а их непроданные товары и вырученные деньги пошли в государственную казну. Я бы страшно отомстил и Михаилу III, но до него не доберешься… Так пусть за него понесет наказание его подчиненный… Только мне не понятно, Дубыня, неужели их Бог одобряет такие деяния?.. Хотя Леонтий твердит постоянно, что нет… Так почему же Господь не поразит громом небесным преступника?! В противном случае мы сами тогда свершим правосудие.

– Свершим! – как эхо, прозвучала клятва Дубыни.

Видимо, план отмщения у язычников созрел давно, потому что они, уже не сговариваясь, от цистерны Мокия круто свернули влево, прошли мимо нескольких общественных терм и через некоторое время оказались на улице Юстиниана и остановились около дома, куда поселил свою гетеру регионарх.

Дом строился из кирпича и украшался тонкой красной плинфой, на наружной двери мастер из серебряных пластин изобразил с райскими плодами раскидистое дерево, возле которого стояли Адам и Ева, а у их ног извивался змей-искуситель…

У порога прохаживался вооруженный легаторий, внимательно следивший за происходящим на улице.

– Дело дрянь, – сказал Доброслав своему другу. – Не думал я, что Иктинос у дома, где живет блудница, поставит охранника. Следуя здравому смыслу, он делать это не должен, чтобы не вызвать излишние пересуды.

– На то он и Пустой Медный Бык… – засмеявшись, добавил Дубыня.

Но было не до смеха: по плану, придуманному Доброславом, им нужно попасть в дом. Но сейчас это невозможно. На виду у прохожих охранника не свяжешь, к тому же он станет звать на помощь, оставалось одно – ждать. Тем более Дубыня высказал дельную мысль.

– Доброслав, – сказал он, – не может же легаторий целый день не есть. Обедать его позовут, и, надо думать, позовут в дом. И вот тогда мы постучимся и скажем, что прибыли по поручению Иктиноса, а когда откроют, войдем… И впустим Бука…

Регионарх понимал, что, выставляя легатория здесь, он действует по собственной инициативе и за это может понести наказание, поэтому, разумеется, не мог здесь менять охрану по всем правилам караульной службы… Он просто поставил человека, которому доверял, и сказал Евдоксии, чтобы его кормили. Так что расчет Дубыни оказался верным.

И когда наступило время обеда, легатория действительно позвали в дом. Какой-то миг – и Доброслав и Дубыня оказались у порога, громко постучали в дверь.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Посланники от регионарха Иктиноса, – отчетливо произнес Клуд.

Дверь отворилась, язычники вместе с собакой проникли внутрь помещения, сразу же разоружили легатория, оттеснили в глубь комнаты служанку и велели ей позвать госпожу.

Евдоксия принимала ванну. Она только что вылезла из нее и ступила ногами на подогретый мраморный пол, любуясь своим отражением в огромном зеркале. Как вдруг к ней вбежала перепуганная служанка и дрожащим от волнения голосом произнесла:

– Госпожа, там какие-то люди вас спрашивают.

– Какие люди?! И почему ты без спросу впустила их?

– Но они сказали, что их послал регионарх Иктинос.

– Так что же ты, дура, так испугалась?!

– С ними собака, похожая на волка… И эти люди тут же разоружили охранника и, кажется, уже связали его.

При этих словах в глазах Евдоксии промелькнул страх. Но ничего не поделаешь, надо выходить, если приказывают…

С помощью служанки она быстро оделась и проследовала в комнату, где действительно, связанный, лежал легаторий с кляпом во рту и, ошеломленный, смешно таращил глаза.

– Прошу, милая, не бояться… Если ты будешь слушаться нас, тебе и служанке, и вот ему тоже, ничего не грозит… – тихо, но внушительно сказал Доброслав.

Легко сказать – не бояться: страх не только промелькнул в расширенных глазах Евдоксии, но он в них поселился окончательно. У гетеры чуть-чуть подрагивал подбородок, но от этого лицо ее не дурнело, а оставалось прекрасным по-прежнему.

– Что я должна делать? – спросила она замороженным голосом.

– Ты сейчас велишь принести стило и пергамент, и мы напишем письмо твоему возлюбленному… А пока успокойся, чтобы не дрожала рука… Как ласково называешь ты Медную Скотину? Дорогой, милый или еще как… Начинай с этого обращения, а далее так… «Ко мне пришли люди Варды, разоружили легатория, которого ты поставил у нашего дома, и стали мне угрожать. Не предпринимай пока никаких шагов, они будут дежурить у меня до вечера. Если ты что-то предпримешь, они сказали, что убьют меня… А вечером ты должен явиться в таверну «Сорока мучеников». Явишься один, без охраны, так распорядился Варда. Зачем?.. Там тебе все объяснят… Ради нашей любви и сохранения моей жизни сделай все так, как тебе приказывают… Это послание тебе доставит служанка, она тоже сильно напугана, и ты ее, пожалуйста, ни о чем не спрашивай.

Твоя навеки

Евдоксия».

– Все, прочти вслух, – сказал Клуд далее. – Вот и хорошо. А ты, – обратился он к служанке, – одевайся живо. И не вздумай ничего болтать, за свой язык не только ты расплатишься жизнью, но и твоя госпожа тоже… Ты поняла? И запомни: это приказ дяди императора, а он шутить не любит!

Служанка кивнула в знак согласия – она хорошо знала характер бывшего любовника Евдоксии – и пошла одеваться.

– Дубыня, а тебе действительно придется подежурить до вечера, Я оставляю Бука, сам же отправляюсь туда, где мы с тобой живем. Думаю, нам прямо из таверны придется сразу уехать… Можно было не рисковать и не оставаться тебе в этом доме, но куда денешь вот этого мычащего бугая?! С собой не возьмешь… Убить?

– Только не делайте этого! Я вас Христом Богом прошу! – чуть ли не взвизгнула Евдоксия.

– Нашла от имени кого просить… У нас, милая, свои боги… Дождемся служанку, убедимся в благоразумии Пустого Медного Быка, и я тронусь в предместье святого Мамы… Собирать наши с тобой, друг, пожитки… Там, сам знаешь, лежит великое наше богатство – жезл верховного жреца Родослава, и во исполнение удачи он должен быть с нами… И не менее драгоценная для меня вещь – статуэтка богини…

Вернулась служанка. За время, проведенное в пути до форума Быка, где находилась резиденция Иктиноса, и обратно, девушка заметно успокоилась и сказала, что регионарх сделает все так, как велит Варда…

– Отлично! – воскликнул Доброслав и вскоре был уже на улице.

А в предместье его снова ждал негус Джамшид, который и передал слова Леонтия о том, чтобы он был к обеду в патриаршей библиотеке.

Из предместья святого Мамы, нагруженный вещами и Дубыни, с жезлом верховного жреца, засунутым под кожаную куртку, Доброслав снова по улице Меса достиг форума Константина, площади, наиболее украшенной колоннами, портиками и триумфальными арками. В центре возвышалась колонна Константина Великого. Рядом с площадью – большой рынок булочников, к которому примыкала улица, называемая улицей Слез. На ней продавали рабов. Вообще Доброслав заметил, что Константинополь удивительный город: грязь и мрамор, нищета и роскошь, обилие богато одетых, смеющихся людей и плачущих, обиженных и униженных. «Интересно, а как в Киеве?.. – подумал Доброслав. – Есть ли там богатые и бедные? Наверное, есть».

Но вот и другая площадь – Августеона. Тут находились резиденция патриарха и библиотека, представляющая собой прямоугольное одноэтажное купольное здание на четырех колоннах, с двумя выходами. У одного из них Доброслав увидел негуса Джама, который помахал ему рукой. Клуд направился к нему, и вскоре они поднимались по мраморной лестнице внутрь помещения. Только краем глаза Доброслав увидел тянущиеся во всю стену полки, которые были заставлены медными сундуками. Он успел только подумать: «В них-то, наверное, и лежат книги, по которым учатся своей премудрости греки…», а негус уже потянул его за рукав в узкую боковую дверь.

Знал бы язычник, что раньше книги из пергамента лежали на полках просто так, открытые всякому, но после того, как Лев III Исаврийский сжег библиотеку, оставшиеся фолианты упрятали в сундуки. Хотя сейчас им ничего не угрожало, они так и остались в них. «Пусть там и будут, – рассудил Фотий, – подольше сохранятся».

В небольшой, скромно обставленной комнате, которая служила рабочим кабинетом Константину, Доброслав увидел женщину. Она стояла лицом к окну, и Клуд прикинул, что, когда он шел сюда, женщина обязательно видела его… И у нее создалось, наверное, уже о нем какое-то впечатление. «Но кто она?.. Почему Леонтий позвал меня сюда? Уж не хочет ли он мне предложить ее для утехи? – в душе посмеялся над монахом. – Ладно, сейчас все и выяснится…»

И тут женщина обернулась, и Клуд чуть не вскрикнул: на ее шее он увидел родинку, так похожую на маленькую подковку… Женщина, а это была Мерцана, мигом уловила неожиданное удивление Доброслава, и глаза ее вдруг вспыхнули внутренним светом, и она увидела мальчика в белой расшитой рубашке. Рядом с ним мужчину, который приходился ему отцом, потому что был разительно с ним сходен, и необыкновенно красивую женщину. Мерцане вспомнился восхищенный взгляд этого мальчика, устремленный в ее сторону…

– Доброслав, – тихо сказала она сейчас, но слово это, произнесенное почти шепотом, поразило Клуда. Он, мужчина, сильный человек, уже смотревший в глаза смерти, оцепенел весь и лишь сумел в ответ произнести:

– А я искал вас в Херсонесе, в Итиле, и здесь… Мерцана. Вам сердечное пожелание Родослава жить, согреваясь лучами Ярилы… – Доброслав торопливо вынул жезл жреца и протянул его женщине: – Узнаешь?

Она ничего не сказала. Взяла жезл в руки и поцеловала… Долго-долго молчала, и молчал Клуд, давая ей время побыть в лесной крымской чаще возле бога Световида наедине со своим отцом.

– Жив? – спросила она.

– Когда я уезжал, был жив, но прошло уже много дней, даже не дней, а месяцев… Он жалел, что никогда не увидит тебя.

– Бедный отец! Он так верил в добро, справедливость и своих богов…

– А разве наши боги теперь не твои?

– Я – Климентина, и боги мои сейчас – дети и муж…

– Понимаю… Я уже встречал женщину, подобную тебе. Она древлянка, но сейчас верит в Иисуса Христа. Очень несчастлива.

Климентина опять погрузилась в молчание. Потом вскинула красивую голову и с вызовом заявила:

– А я счастлива! Знаю, зачем ты здесь. И прошу тебя… Ради детей моих, ради моего домашнего очага не делай того, что ты задумал!

– Добрая женщина! – воскликнул Клуд. – Неужели ты забыла, как секли нас хазары, как глумились над детьми и Световидом?! И разве человек, предавший нас, не должен отвечать за это?

– Должен! – раздался мужской голос, и в комнату вошел Леонтий, который стоял под дверью и все слышал. – Но ты, Доброслав, пойми тоже эту замужнюю женщину, мать, не по своей воле ставшую женой злодея, но пытающуюся сохранить свой дом и своих детей… Пойми и прости… И ее прости, и Иктиноса прости. Я тебя, как и она, прошу об этом.

– Хочешь, упаду пред тобой на колени? – взмолилась Климентина, но Клуд успел подхватить ее:

– Ну что ты… Что ты… Образумься! Хорошо, я сделаю так, как вы хотите… – И, видя в глазах женщины неверие, добавил: – Клянусь священным жезлом верховного жреца! Знать, Световид не хочет мести.

Доброслав устремил взгляд поверх головы женщины в окно, вдаль, и сказал тихо, будто самому себе:

– А может быть, он желает чего-то большего, чем месть одному человеку… Может быть…

На эти последние слова обрадованные Леонтий и Климентина не обратили внимания: они в это время что-то сказали друг другу.

– Отче, – обратилась Климентина к монаху, – мне пора. Я и так задержалась, могут хватиться, поднимут переполох.

«Вот и счастье твое…» – с горечью подумал Доброслав. Женщина повернулась к нему:

– Доброслав, если увидишь отца живого, поклонись от меня, от детей моих, внуков его… Поклонись! – Она всхлипнула, размазав по щекам слезы. А Клуд напоследок взглянул на ее родинку…

Леонтий крикнул Джамшиду, чтобы он привел служанку Климентины.

– Ну, с Богом! – перекрестил святой отец женщин. – Спасибо, что пришли и сняли с души моей камень.

Когда Леонтий и Доброслав остались одни, последний спросил:

– Леонтий, выходит, ты не Климентину и ее детей пожалел, а меня?

– Ну почему тебя?! – стал оправдываться монах. – Поступил по-божески, по-христиански, и только.

– Не надо лгать, Леонтий. Я все вижу и чувствую, хотя, на ваш взгляд, мы, язычники, варвары, и не более.

– А вот так говорить, Клуд, нехорошо. Не надо, а то мы поссоримся. Я просто не хочу, чтоб вас изжарили в чреве медного быка. Как бы вы ни хоронились после свершения казни Скотины, которого я тоже ненавижу, вас все равно бы обнаружили, потому что из Константинополя через ворота незамеченными выбраться нельзя… И потащили бы на площадь, стали выяснять, кто такие и зачем здесь. И стоило хотя бы одному гражданину города заподозрить вас пусть даже в малом, казни тогда не избежать. А мы с Константином этого не хотим. Мы обязаны вам жизнью, вашей жизнью и оплачиваем долг… Не обессудь. И дай слово, что не сделаете с Дубыней сегодня того, что может вам навредить. Иначе трудно будет нам с Константином вывести вас из города.

– Хорошо, Леонтий, даю слово. Но что-то я очень покладистый, будто кто толкает меня под локоть. Видимо, все-таки Световид не хочет сегодня мести. Сегодня не хочет…

Договорившись с Леонтием встретиться завтра и оставив у него свои и вещи Дубыни, Доброслав попрощался и сразу кинулся к дому Евдоксии. Там с порога крикнул:

– Госпожа, я только что был у всемогущего Варды! Он сказал мне, чтобы Иктинос в таверну вечером не приходил. Посылай снова к нему служанку, и пусть она скажет ему об этом. Только уговор прежний – ни слова лишнего… Ну а ты, Дубыня, чего рот разинул?! Развязывай этого борова, забираем Бука и уходим отсюда.

И Константину тоже было трудно расставаться с язычниками. За время долгого пути от Херсонеса в Хазарию и обратно он свыкся с ними, особенно полюбился ему Бук, Философ щекотал его за ухом, пес, склонив голову, блаженно млел, а Доброслав и Дубыня переминались с ноги на ногу. Наконец Константин сказал:

– Скажите вашим архонтам Аскольду и Диру, что в Византии живут разные люди: есть такие, как Пустой Медный Бык, вершащие кровавые дела, есть обладающие высшей властью, употребляющие ее во зло не только дальним, но и ближним… Но есть и другие, хотящие добра, справедливости и дружбы с вашим народом… Леонтий, все ли необходимое Доброслав и Дубыня получили в дорогу?

– Все, отче!

– Все, – как эхо, повторили язычники и низко поклонились философу. – Благодарим вас! Доберемся до Киева и передадим архонтам все, что вы сказали, слово в слово.

– Прощайте и знайте, что я буду помнить о вас, русах. А теперь мы тоже удаляемся из Константинополя и, наверное, не скоро сюда вернемся…[116]116
  Как утверждает «Паннонское житие Кирилла и Мефодия», на Афонской горе, в монастыре Полихрон, была составлена в 862 году славянская азбука.


[Закрыть] С капитаном диеры, которая отходит из гавани Юлиана, мы договорились, он возьмет вас на борт. Ну, прощайте! Джамшид, проводи людей.

Когда солнце поднялось над башней Христа, расположенной на другой стороне Золотого Рога, диера под названием «Константин Пагонат» подняла паруса и, пройдя мимо дворца Юстиниана, Акрополя, обогнула выступ, выдающийся в Босфор Фракийский, и вышла к водам Понта Эвксинского. Доброслав оглянулся. Слепя глаза, золотые лучи расходились от купола святой Софии, но в этот момент почему-то Клуду вспомнились мрачная таверна «Сорока мучеников» и овраги, где в кустах ферулы валялись человеческие трупы с отрубленными и отгрызенными головами…

На палубу вышли два моряка и остановились неподалеку от Клуда. Они, не таясь и не стесняясь его, стали рассказывать друг другу о последних проделках василевса Михаила III и его любовных похождениях, уверенные в том, что язычник не понимает греческого языка и не донесет на них капитану.

– Да, – говорил далее один из них, – его оргии усилились после того, как разбили флот в Сицилии, там ведь мой брат воевал. Он говорил, что творилось что-то ужасное… Брат вернулся оттуда без руки и без глаза, а у него пятеро маленьких детей. И всему виною оказался бездарный командующий Кондомит, не зря его судили и приговорили к смертной казни. Жаль, что мы не увидим, как его будут поджаривать на форуме Быка, я с удовольствием бы подбросил в огонь несколько поленьев… Теперь за военное дело взялся сам логофет дрома Варда, который готовит большое войско, чтобы в начале июня пойти на агарян. Мне об этом сказывал брат моей жены, он, как ты знаешь, служит в императорской гвардии.

«Вот он-то и снабжает тебя дворцовыми новостями, – подумал Клуд. – А за эту новость спасибо! Очень хорошая новость…»

Он спустился в каюту. Запрокинув голову, храпел Дубыня и во сне причмокивал губами. Бук тоже сморился, он иногда вздрагивал, и по его блестящей шерсти прокатывалась волна.

Доброслав разбудил Дубыню, тот сел и удивленно уставился на друга.

– Слушай, Дубыня… Путь у нас долгий. И всяко может случиться… Вдруг что со мной… Тогда ты должен передать в Киеве, что византийцы в начале месяца изока должны пойти на агарян… Запомни, в месяце после яреца. Знай это и держи в уме. А теперь можешь снова ложиться и спать.