Текст книги "Вкус коньяка (СИ)"
Автор книги: Владимир Царицын
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
*33.*
Я бродил по Мертвому городу, не встречая ни одной души. Заходил в бараки (их всего было пять), но и там никого не было – только какой-то разнокалиберный хлам, кучи тряпья и тяжелый запах. В центре поселка стоял домик, сложенный из шпал. Крыша на домике была шиферная, а все окна застеклены (в бараках окна в основном были заколочены фанерой или ржавыми листами кровельного железа, только в некоторых рамах стояли грязные стекла). Наверное, в этом домике жил сам Чемодан. Я подошел к домику царя бомжей и подергал ручку двери – дверь была закрыта на замок.
Все печки в бараках топились. И ни души. По-видимому, бомж-калека был в Мертвом городе один и скорей всего его оставили здесь, как истопника. Обследовав все бараки, я остался в одном из них, присел на толстый чурбак у печки и стал ждать, изредка подбрасывая в печку дрова, которые поленицей стояли тут же у печки.
Я вспомнил о своем сне. Вроде бы, похоже. Мертвый город похож на тот странный деревянный город из моего сна. Спас я тогда Мишку? Нет, не успел. Я не успел досмотреть свой сон до конца.
Неожиданно я услышал шум подъезжающего автомобиля, вышел из барака. В Мертвый город въезжали старые-престарые "Жигули", бывшие когда-то желтого цвета. Сейчас ржавчины на кузове было больше, чем закрашенных мест. Автомобиль остановился и к нему подкатил седобородый калека. Он что-то стал рассказывать заглушившему мотор и вылезшему из машины человеку и показывать пальцем на меня. Водитель
"Жигулей" был невысок ростом, лыс и, несмотря на холод – без шапки.
Он внимательно выслушал калеку, глянул на меня из-под густых нависших бровей и не спеша, пошел в мою сторону. Шел, слегка раскачиваясь, длинные руки неподвижны, он не размахивал ими, а сжимал и разжимал пальцы. Мне показалось, что я слышу хруст пальцев.
Признаюсь, мне стало немного не по себе, но я встряхнулся и принял вид совершенно спокойного и уверенного в себе человека.
– От мента что ли этого? – грубо спросил подошедший без намека на
"здравствуйте" и даже без кивка лысой головой. – Чего еще надо? Мы с ним обо всем договорились. Чего еще?
– Вы – Чемодан? – я хотел сказать "ты", но у меня не получилось.
– Ну? – Я понял, что "ну" означает согласие.
– Где Мишка?
– Какой Мишка?
– Тот самый.
– Ну, ты даешь, мент!
Я хотел возразить, мол, я не мент, но вовремя понял, что сообщать
Чемодану, кем являюсь в действительности, не стоит. Вместо этого я грозно нахмурил брови и спросил:
– В чем дело?
– Мы с тем, другим ментом обо всем договорились. Он парня забрал?
Забрал. Увез? Увез. И мы друг к другу претензий не имеем. Все. Чего еще надо?
– Значит, Мишки здесь нет?
– Нет. – Чемодан поднял на меня удивленные глаза. Они у него были бледно-голубые и немного желтые, как выцветшие на солнце и вытертые временем джинсы. В них была природная ложь. Похоже, что такими они были у Чемодана с рождения. Но вполне вероятно, что в данный момент он не врал. Не в его интересах. На всякий случай я пригрозил. На этот раз у меня получилось сказать "ты".
– Ты смотри! Вздумаешь мне лапшу на уши повесить…, сам знаешь, какого рода информация станет достоянием гласности.
Чемодан затравленно огляделся и увидел калеку, незаметно подкатившегося к нам и внимательно слушающего наш разговор. Как та рыжая собака.
– А ну, катись отсюда, Велосипед! – прикрикнул на калеку Чемодан.
– Чего свои локаторы развесил?
– А я че? – стал оправдываться Велосипед, давая задний ход площадке, – я ниче! Я говорил ему – нет здесь никакого Мишки, а он не поверил, тебя ждать стал.
– Катись отсюдова!
Велосипед поспешно ретировался, а Чемодан повернулся ко мне и тихо просипел:
– Да знаю я, знаю! Чего воду в ступе толочь? Обо всем же договорились!
– Здесь точно Мишки нет? Ты не врешь?
– Да точно, точно.
– А может, мне дождаться, когда ребятишки домой вернутся? Проверить?
– Жди, – Чемодан беспечно пожал плечами, – проверяй.
Я понял, что он не врет.
– Если Мишка случайно объявится…, – начал я.
– А че, убег что ли?
– …если вдруг Миша Петров случайно объявится в Мертвом городе, дай мне знать.
– Хорошо. А как?
– Как? – я задумался. – Просто не отпускай его никуда от себя. А я еще к тебе наведаюсь.
– Всегда рад гостям, – неискренне сказал Чемодан.
Я шел через кладбище и думал:
"Куда же делся Мишка? Если я ошибся в своих предположениях, и
Мишка не вернулся к Чемодану, то куда он мог пойти? Шляется по городу? Мерзнет. Спрятался где-нибудь в подвале или на узле теплотрассы? А может, решил куда-то уехать? В Москву, например.
Искать счастье. У пацанов иногда возникают такие бредовые идеи".
Я терялся в догадках.
Так ничего и не придумав, я решил вернуться домой и засесть за телефон – сначала обзвонить все больницы, морги и попытаться дозвониться Платону. Но когда я пришел домой, Мишка был там. Вернее, он был у Анны. Увидел, наверное, меня в окно и вышел встречать на лестничную площадку.
– Тетя Аня приехала, – сказал он.
– Это хорошо, – вздохнул я.
О том, где он пропадал, я решил не спрашивать и ничего ему не говорить о своих переживаниях по поводу его исчезновения. Я решил вообще не касаться этой темы. Потом, когда успокоюсь, я обязательно с ним поговорю. Потом. И попрошу прощения. Я так решил, но и Мишка по-моему тоже хотел перенести разговор на потом и, мне показалось, ему было немножко стыдно и за свои вчерашние слова и за свой побег, и он тоже хотел попросить прощения у меня. А может, мне это и правда только показалось?
Мишка сказал:
– Давай не будем ничего рассказывать тете Ане?
– Давай не будем. Это останется между нами.
Перед тем, как открыть дверь, Мишка все же признался:
– Я был неправ, дядь Сереж…
– Я тоже, – в свою очередь признался я.
*34.*
– Похоронила я Лешу, – горестно произнесла Анюта.
– Он сильно мучился?
– Да. На наркотиках сидел. Боли невыносимые были.
– Кто-то еще помогал?
– Нет. Только мы с братом. Не было у Леши никаких родственников кроме нас с Гошей. Только жена у Леши была. Сына своего они в восемьдесят шестом похоронили. Погиб в Афганистане. Военным он был.
Офицером. А больше у них детей не было. Маруся, вдова Лешина совсем расписалась. У нее у самой здоровья-то никакого, а как Леша умер…
Вот я и задержалась. Гоша на себя похороны взял, поминки, а я за
Марусей ходила… Ну, да ладно. Пусть братику моему земля пухом будет.
Мы выпили, помянули Аниного брата.
– Вы то-тут как без меня справлялись? – спросила Анюта. – Мишка сказал, что у вас все нормально. О своих успехах в вечерней школе рассказал.
Я взглянул на Мишку, посмотрел в черные его глаза-виноградины, в которых читалось напоминание: "Дядь Сереж, мы договаривались", и ответил:
– Да. У нас все нормально.
Мы еще посидели немного, помолчали. Анна посмотрела на часы.
– А тебе к скольки в школу? – спросила у Мишки.
Мишка тоже посмотрел на часы. На настенные. Я заметил, что свои ручные он снял.
– Ух, ты! – Мишка хлопнул себя по лбу. – Чуть не опоздал! Побегу.
– А ты почему не на работе? – строго спросила Анна у меня, когда
Мишка убежал.
– А у меня сегодня нерабочий день. – Я встал из-за стола. -
Пойду, пожалуй, тоже. А ты отдыхай с дороги. Намаялась.
– Да я в самолете вздремнула… Ты останься, Сережа. Посиди немножко. Муторно мне одной.
– Хорошо. Только Мишку в школу провожу.
Мишка был уже в дверях.
– Ты точно в школу? Не в бега?
– В школу. Я больше убегать не буду. Ты прости меня дядя Сережа.
Я вроде как не в себе был вчера. Побродил по городу, подумал… Я больше так не буду… поступать.
– А часы-то твои где?
– Есть захотел. Продал, чебурек купил.
– Ладно, давай, дуй в школу… Чебурек!
– Я побежал! – и Мишка поскакал вниз по ступеням.
– Эй, чебурек! – окликнул я его. – Из школы придешь, что есть будешь? Что тебе приготовить?
– А все равно!…Суп с фрикадельками.
Я вернулся к Анне. Она сидела за столом задумчивая, грустная.
– Посиди со мной, – попросила она. Я сел, плеснул в рюмки.
– Помянем?
Анюта кивнула головой, но, взяв рюмку в руки, только пригубила и поставила ее на стол. Я тоже только пригубил.
– Я когда Лешу схоронила, – начала она, – посмотрела на Марусю.
Жалко ее, совсем одна осталась. Соседи… Соседи – люди не родные. У них свои заботы, свои проблемы. Мы с Гошей пожили у нее, да и уехали. А она одна осталась. Плохо бабе одной. Не должна баба одна жить. Был бы сын… Вот у меня тоже… Брат есть, родная кровь.
Вернулись домой, он к себе уехал. Понятно – его семья ждет. Мы с ним брат с сестрой, а как те же соседи. Встречаемся иногда. Часто, но все равно – иногда. Гоша уехал, а я домой пришла – пусто, холодно. К тебе в дверь позвонила, Мишка открыл. Я его как увидела… – Анна подняла на меня глаза. – Я помню, как ты Зоиньку любил. И сейчас любишь…
Я положил свои руки на Анютины. Они были теплые, даже горячие.
– Не говори ничего, – сказал я ей ласково. – Теперь у меня другая семья. Это ты и Мишка.
– Правда? – с надеждой в голосе спросила Анюта.
– Правда. Ты и Мишка. А Зоиньку, конечно, я всегда буду помнить.
– Конечно…
Вечером, когда мы с Аней и Мишкой на моей кухне уже заканчивали ужинать – доедали любимый Мишкин суп с фрикадельками – пришел
Платон. Как всегда в его руках был кейс.
– Привет, Платон, – по-свойски поздоровался Мишка, – суп с фрикадельками будешь?
Платон посмотрел на часы и сказал:
– Поздновато для супа. А чайку выпью с удовольствием.
– Может, кофе? – предложила Анюта.
– Можно и кофе.
Мишка посидел с нами недолго. Я видел, что ему ужасно хочется баиньки – его черные, обычно широко распахнутые глаза-виноградины стали похожи на две недозревшие маслины. Устал и не выспался этой ночью. Его усталость была видна всем, но Мишка не уходил – клевал носом, но сидел. Платон строго сказал:
– Детское время кончилось. Иди-ка дружок спать, а то за столом уснешь. А мне с твоими… с дядей Сережей и с тетей Аней поговорить нужно.
Я отправил Мишку в его комнату. Через минуту зашел – Мишка спал без задних ног, из-под одеяла, там, где была его голова, выдувалось легкое ровное дыхание. Одежда была аккуратно сложена на стуле. Я постоял немного, прислушиваясь к Мишкиному сну и вернулся на кухню.
Платон раскрыл свой кейс и выложил на стол что-то тугое, замотанное в прозрачный полиэтиленовый пакет. Это были доллары, я разглядел через полиэтилен зеленовато-серые пачки.
– Это Мишкина квартира.
– Нашел-таки этих мошенников?
– Нашел. Бывшего директора и владельца фирмы. Он не мошенник, просто – порядочная сволочь.
– И отнял у него деньги?
– Грамотно наехал, – поправил меня Платон. – Но предварительно собрал кое-какие материалы. И на фирму, от которой он избавился и на него самого. Пришлось поездить. Нашел главного бухгалтера, секретаршу, еще кое с кем поговорил.
– Платон, но это же шантаж, – не особенно активно возмутился я. -
Или как – рэкет?..
– Если действуешь в благих целях, то подобную акцию неправильно называть шантажом и уж тем более рэкетом. Мишка получил финансовую компенсацию за незаконно отнятую у него квартиру. Надо было бы еще за Мишкиного отца у этого гада потребовать, но…
– А что, там и, правда, был криминал? Мишкиного папу убили?
– Да нет. Он сам умер. Его не ножом зарезали, не ядом отравили, не из пистолета застрелили. Он умер от сердечного приступа, а вот приступ ему директор организовал.
– Как это?
– Дело в том, что Андрей Ильич Петров был действительно фирме должен. Он ведь Мишку в школу искусств устроил. Школа платная, дорогая. Андрей Ильич ссуду взял, чтобы Мишкины занятия оплачивать.
А директор взял и потребовал от него срочно долг погасить. Там долг-то небольшой был. Но директор на Мишкиного отца наорал, пригрозил уволить и квартиру отобрать. У Андрея Ильича сердце больное было. Мишка о болезни отца ничего не знал, тот скрывал от него. Болело сердце, а он молчал, делал вид, что здоров как бык. А после разговора с директором…, он, директор, кстати, знал о том, что у его работника с сердцем проблемы, после разговора с директором у Петрова приступ случился. Скорую вызывать не стали. Петров из офиса ушел, а по дороге домой упал и умер. Так что, косвенно в смерти Мишкиного отца директор виновен. Но только косвенно. Посадить за решетку его не удастся…Берите Сергей эти деньги, они Мишкины по совести. Уверен, вы ими правильно распорядитесь.
Я взял пакет в руки. Он был довольно весомым.
– Здесь сто девятнадцать тысяч долларов, – сказал Платон, увидев, что я взвешиваю в руках пакет. – Объем большой потому что купюры разные. И крупные и маленького достоинства. Взял те, какие у него были. Тысячу я потратил на акцию. В таком деле расходы неизбежны.
– А твоя доля?
Платон махнул рукой:
– Да бросьте вы, Сергей. Негоже у сирот гонорары брать.
– Мишка теперь не сирота, – вступила в разговор Анюта, – у него теперь мы с Сережей есть. – И она придвинулась ближе ко мне.
Платон посмотрел на нас с улыбкой, подмигнул и, сказав на прощанье: "Гоше Егоровичу привет передавайте", ушел.
*35.*
На кладбище мы теперь всегда ходили втроем. Заходили к моим родителям, потом шли к Зое, Мишке, Светлане и Лизоньке. На обратном пути заходили на могилку к Николаю, Аниному мужу. Где лежит Мишкин отец мы еще не знали, но со дня на день должны были получить информацию. Николай Петрович Первачев пообещал разобраться в этом вопросе, поднять необходимые архивы и выяснить место захоронения
Андрея Ильича Петрова.
Сегодня с утра мы решили пойти с Мишкой на кладбище вдвоем, Анна помогала Елене, Гошиной жене готовиться к юбилею – Елене Геннадьевне позавчера исполнилось шестьдесят лет, но званый ужин было решено провести в субботу, то есть сегодня вечером. Мы с Мишкой тоже были приглашены. Но торжество вечером, а до вечера еще далеко. Мишка сам предложил мне сходить на кладбище, попроведовать своего тезку.
Снега этой зимой было не много. Но ведь еще только начало ноября, основные снегопады впереди. Мы с Мишкой быстро управились со снегом.
Я ушел к Зоиньке, а он остался с моим сыном. Я мысленно разговаривал с женой. Я уже давно попросил у нее прощение за то, что теперь с
Анной. Конечно, Зоинька как всегда молчала. Но она улыбалась. Тоже – как всегда. Я пытался заметить какой-нибудь оттенок в ее улыбке. Мне показалась, что она на меня не в обиде. Мне показалось, что она даже рада за меня. И еще мне показалось, что Мишка ей понравился. Мишка
Петров.
Я скосил глаза на Мишку и вдруг понял, что он что-то говорит. Я прислушался. Да, Мишка тихо говорил. Он разговаривал с моим сыном.
Он очень тихо говорил, но я отчетливо слышал каждое его слово.
– Ну что же делать? – говорил Мишка. – Так получилось. Я не виноват, что тоже люблю твоего батю. Он хороший. Добрый и… он настоящий мужик. Ты не будешь против, если я его тоже батей звать буду? Не будешь? Я так и думал…
Неужели и Мишка слышит голос моего сына?
– …И за тетю Аню на него не обижайся, – продолжал Мишка. -
Понимаешь… им вместе надо быть. Им же меня воспитывать надо. Хоть я уже и взрослый почти, но… мне это тоже надо… ну, я насчет воспитания и вообще…, но им это надо больше.
Он еще что-то говорил, но я не смог дальше слушать. Что-то шершаво сдавило мне горло, а глаза защипало. Я сглотнул и понял, что по моим щекам текут слезы. Вот дурак! Почему я плачу? Ведь все хорошо. У нас с Анной все хорошо. Мы оба поняли, что нужны друг другу. И с Мишкой взаимоотношения наладились. Я стал лучше понимать его, а он – меня. И в плане финансов нормально, денег нам хватает.
Из тех ста девятнадцати тысяч долларов, которые принес Платон, я взял только на телевизор. Остальные положил на депозит в банк.
Надеюсь, что не сгорят. Мишка вырастет, вернее, совсем взрослым станет – найдет им применение. Мишка, кстати сказать, хорошо учится, успехи у него великолепные. И… он любит нас. Нас всех. И живых и мертвых. Я это понял сейчас. Сначала услышал, а потом понял… Все хорошо. Так почему же я плачу? От счастья? Неужели ко мне оно пришло
– счастье? Я живу и я счастлив?!
– Батя, пошли домой, – услышал я Мишкин голос и воровато отвернулся, вытирая глаза рукавом. Где-то у меня был платок. Где? В каком кармане?..
