Текст книги "Последний пожар (СИ)"

Автор книги: Владимир Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Катин отец работал на трелёвочнике, как и Николай. Трелевали хлысты прямо на разделочные площадки, а потом кряжевали на сортименты. Катя работала десятником. Курилов попросился в Алипку не, потому что заработок был там отменный, потому что хотел научить зятя ставить сети, управлять подвесным лодочным мотором и многому другому, что нужно уметь и знать, когда живёшь в таёжном посёлке. Выросший на солнечной алтайской земле, Сапожников и реки настоящей не видел, а как растут кедровые орехи, представление имел приблизительное, можно сказать, смутное. Вспоминались Николаю бескрайние степи, расчерченные лесополосами, волнующиеся под ветром пшеничные колосья. Пристрастившись к рыбалке и охоте, нечаянно стал забывать, что когда-то работал у отца помощником на комбайне, самостоятельно пахал зябь. Понемногу стиралась из памяти лицо девочки Веры. Она писала ему в армию смешные, но трогательные письма, которые долго берёг, а на втором году службы расстался с ними, как расстаются со старыми сапогами, когда приходит конец срока носки, а старшина приносит новую обувь.

Нравилась Николке раскатившаяся по тайге полая вода, белокипенные от цветущих черёмух обрывистые берега рек и речушек, по которым таскал его тесть, показывая, где волока на рыбные озёра, где растут кедры, где спеет малина и черника, брусника и клюква. А больше всего на свете ему нравилась Катенька; её походка, маленькие умелые руки и глаза – лучистые, блестящие, но не серые и даже не голубые, а какие – то такие, что и слов нет, чтобы рассказать о них. Иногда он думает о жене и завидует себе. «А если бы не приехал сюда, если бы друг не затащил его в эти таёжные дебри, как я жил, не встретив её, самую единственную на всём белом свете».

Однажды короткой белой ночью, лёжа под марлевым пологом, защищающим от настырных комаров, Сапожников сказал:

– Давай, Катюша, на очередь встанем. «Москвич» купим.

– Куда ездить? Дороги у нас только на верхний склад, ну и на пристань. На охоту и за шишками на лесовозах ездите с отцом. Это у вас дороги во все стороны и фрукты растут разные.

– Обыкновенные яблоки. Есть сливы и вишни.

– Коля, страшно люблю яблоки. Поедем к вам.

– Завтра?

– Я серьёзно говорю. Так хочется яблоко сорвать. Скорей бы тебе отпуск давали. Очень на Алтай хочется.

Белая северная ночь важно скользила над широкой просторной тайгой, над посёлками лесозаготовителей и сплавщиков. Её тонкие крылья, украшенные блёстками звёзд, незримо колыхались, обдавая землю прохладой и слезами росы. На успокоившейся и уставшей Кети гулко рвал тишину звуком двигателя трудяга плотовод – буксир. Он кружился почти на одном месте, разматывая извилистые повороты старой реки. Со стороны склада ГСМ вскинулся крик филина.

– Ты не спишь? – как-то с придыханием спросила Катя.

– Сплю. Весь уснул.

– Всё шутишь. А я тебе хочу сказать… – Катя сбросила ногами одеяло и несколько секунд молчала. Он не видел, что она смотрит на свой живот.

– Мне кажется, что я уже третий день… что я стала беременной.

– Это и вполне прилично, – произнёс наигранно Сапожников, незная радоваться ему или печалиться. Неожиданным было сообщение жены. Он вполне сознавал, что у двух человек могут возникнуть перемены в семейном положении, и они могут стать родителями, какого – нибудь малыша, который станет расти, учится ходить и разговаривать.

– Правда, Коля. Посмотри, заметно.

– Это же здорово. Будет у нас карапузик.

– Тебе кого хочется? Только не обманывай, – радостно проговорила Катя, приподнимаясь на локте. – Ты хочешь мальчика или не мальчика?

– Хоть кого. Не думал ещё.

– Почему тебе всеравно? – неожиданно обиделась Катя. – Ты меня перестал любить?

– Ни капельки, – Сапожников обнял худенькое тельце жены и тихо поцеловал в грустные губы. – Роди нам сына, потом дочку, потом ещё…

– Столько много, – задохнувшись, радостно сказала Катюша. – Я ещё не умею.

4.

– Ты чо один? Где, Катюша? – спросил Дмитрий, прицепляя собаку к столбу. – Я – приехал за ремнём. Порвался у отца на жатке. Далеко навострился?

– Такое дело, – начал Николай.

– Заходи. Будем завтракать. Иринка в школе с первоклассниками. Ей – к десяти. Посмотри, какие у меня лисы. Решил заняться. Выгодны чернобурки.

Братья поднялись по ступеням высокого крыльца. На веранде стояла газовая плита. Жена Дмитрия, что – то мешала в большой кастрюле. Николай поздоровался.

– Садись, рассказывай.

Николай рассказал о цели прихода. Посмотрел на брата, на Ирину.

– Где такой родник найти? – К горам смотайтесь.

– Ближний свет. Колесо заднее на ладан дышит. В бригаду надо. Отец ждёт.

– Не дышит! – вскинулась Ирина. – Езжайте.

Лицо Дмитрия скривилось. Он скучающе посмотрел на стол, где стояла тарелка с окрошкой, блюдо с обжаренным в духовке кроликом, глубокая миска с помидорным салатом. Нарезая самопечёный каравай хлеба, Дмитрий равнодушно сказал:

– Чего ты кричишь? Говорю, что колесо ненадёжное.

– Хоть бы одного заставить. Узнал бы и другим рассказал. Выводи машину, – приказала Ирина.

– Как будто не понимаю. Не могу я, понимаешь. Рожь косим с отцом. Время. Пока мы двое, нужно успевать. И норма пока маленькая, а расценки подходящие.

– Я сама поеду.

– Я не против. Езжай. Только не гони по асфальту. Вопрос решён. Садись, брат.

– Вы уж извините, Захотела Катюша воды. Просто, как больная.

– Садись. Попробуй наше изделие. Нечего извиняться.

…Автомобиль вынесся за околицу и попылил вдоль лесополосы.

– Можно по трассе, но асфальт весь в ямах. Тракторами поломали.

Николая рассматривал разросшиеся берёзы. Кажется, совсем недавно он с друзьями прятался в тенистых зарослях, когда играли в прятки, когда курили. В открытое окно втекала упругая прохладная струя воздуха, ещё по-утреннему свежая, но пахнущая сухой землёй и спеющей пшеницей, которая волновалась широкими полосами, просматриваемая между кряжистыми стволами берёз. В некоторых клетках пшеница поспела, клонились полные колосья, но попадали поля ещё зелёные, готовящиеся спеть, наливаться силой.

– Шикарно живёте. Новый дом, новая машинка.

– …все достижения, – невесело улыбнулась Ира. – Ты возмужал. Почему редко писал?

– Что писать. Приехали вот…

– Укатил в лес, и про мать забыл. Изождалась. Почтальонку за руку ловила, выспрашивала письма…

– Решили с ребятами на костюмы заработать, на мир посмотреть…

– И женился. Вера тебя ждала. Спрашивала о тебе. Она в школе пионервожатой работает и учится заочно в педагогическом. …И на танцы не ходила.

– Какая Верка? – притворно удивился Колька, поджимая губы.

– А то не знаешь?

– Малолетка, в девятый ходила. Несерьёзно у неё было… Ребёнок.

– Первая невеста. Красавица, умница.

Кончилась граница района. Ям и ухабов стало меньше. Появилась разметка. Редкие грузовики с брезентовыми пологами уже везли на элеватор озимую рожь. Встретился рейсовый автобус из городка.

– Вы, наверное, с Димкой путешествуете?

– Он своих кроликов и пчёлок отцу родному не доверяет. Каждый выходной на базаре торгуемся за двадцать копеек. Такие наши регулярные путешествия.

Сапожников привычно посматривал на приборы. «Прилично скорость набирает. Нам бы купить такую таратайку, да нужно долго упираться, – подумал Коля, – «Жигули» только за первые места дают».

– Хорошо у тебя получается. …Интересно, как вам удалось? Ну, купить?

– Дима скотину держал. У нас конкурс объявили – лучшему заготовителю автомобиль. Скотину выкормили, а потом Дима ещё прикупил в соседнем районе несколько голов. Старый отцов «Москвич» сменял на новый мотоцикл «Урал». Мотоцикл сменял на двух старых кобыл. Жили они у нас два месяца. Даже телега была. Люди видели, как он картошку возил с поля. Комбинатор наш Дима. Ничего не скажешь. Вот таким путём мы стали победителями. Своих свиней сдали. Семь штук было. Ходил он за ними, как за малыми…

– Мама что-то писала о том, что он подсобное хозяйство развёл. Специально ушёл из «Сельхозтехники» в «пожарку». Теперь понятно.

– Что ж тебе понятно? Семь лет живём, а детей нет. Димка говорит, что без них спокойней. Никто не портит мебель, не рисует на обоях. Говорит, что времени больше свободного. Дом этот построил. Второй! Почти всё сам. Мне даже штукатурить не разрешал. Что мне в нём – догонялки устраивать. Не с кем. Соседи, как в музей ходят. Отпуск берёт и монтирует с дружками мехтока. Комбикормовый завод построили, а всё оборудование он установил с другом. В соседний район ездил прошлым летом. Началась уборка, а он в Сорочьем Логу запускал оборудование пекарни. Приехал худющий, как мартовский кот. Поняла, ночами вкалывал, чтобы отца не подвести. Посмотри на его руки. В шрамах, в мозолях, кажется, что ревматизм у него, но молчит. Во сне стонет. Днём улыбается. Говорю, чтоб остановился, всех денег не заработаешь. Он отвечает, что ему все и не нужны, а чтобы хватало. У меня колец и кулонов, перстней и цепочек, – полная шкатулка. Обижается, если забуду на вечер украситься. – Ирина замолчала, и минут десять ехали, слушая песни Марины Журавлёвой.

Николай думал о брате. Он всегда был для него примером. Учил ремонтировать велосипед, помогал разобраться в двигателе мотопилы. В седьмом классе Колька попытался сделать аэросани. Брат работал механиком, начав с токарного станка трудовую школу после восьмилетки. Строил первый дом, заочно учился в институте, но находил время, чтобы показать, как нужно держать ножовку, как работать зубилом. И даже электросварку помог освоить брат.

– Он и прививки делает своим лисам. У кур свет включается автоматически и пшеница кормушки заполняет. Для кого мне жить? Вот ты сегодня прибежал, Катя воды хочет родниковой. Мне всю жизнь куковать в этих хоромах? У всех дети, а у нас кролики и рублики. Вчера опять говорили о детях. Знаешь, что выдал? Если появится ребёнок, говорит, то мне придётся с ним сидеть два года, я потеряю зарплату. Все посчитал. В магазине покупаем только спички, сахар и соль. Газохранилище начал делать, чтобы свой газ получать. Ветряк видел? Сконструировал. Электричество у нас своё.

Ирина включила поворот, обошла молоковоз и немного спокойнее продолжала:

– Как вы там? Квартира есть?

– Небольшая. Пока хватает. Осенью переедем из щитового дома в брусовой, двухквартирный. Обещали.

– Мама говорила, что ты там бригадир звена. О тебе в газетах пишут.

– Да. Больше насочиняют. Не враньё, но и правдой не назвать. На тракторе. Парни подобрались хорошие. Там всё другое. Если в клубе порвётся лента, то никто не свистит, а выйдут на улицу, покурят, пока механик восстановит свой аппарат. Мне сначала интересно было, а сейчас – привык.

– А у нас тут, как в джунглях. Топают, орут, визжат, а уж свистят, как ненормальные.

– Там у нас другие отношения. Многие до сих пор квартиры не запирают на замки. Подопрут палкой дверь. Ясно – хозяева где-то тут, но дома их нет. У нас и собаки не лают. …Потому. Охотничьи. Есть дворняжки. Гавкают.

– У Димы такие секретные запоры, что не каждый взломщик сможет войти в гараж или в курятник.

5.

Автомобиль выскользнул на мост через неширокий канал. Сапожников смотрел на далёкие синеватые горы. Они не хотели приближаться, хотя и казалось, до них рукой подать. Стоят на своих местах, словно поддразнивая неприступной строгостью. Некоторое время Сапожников думает о брате, который старается, чтобы жить не хуже людей, а вот жена считает себя несчастной. «Неужели только из-за того, что нет детей». Вдруг ему показалось, что поездка к горам пахнет фальшью. Привезут воду, попробует её Катя и опять скажет: «Так хотела, а теперь не хочу». Перетерпела бы… Вспомнил, какое выражение глаз было у Катюши, и устыдился своих мыслей. «Нужна ей родниковая вода, а если и не понравится, в этом не будет её вины. Неужели, Димка не думает о ребёнке? а может быть, боится ответственности? Не хочет делить Ирину с карапузиком, ведь тогда ей придётся всё время отдавать маленькому человеку, который беспомощен, которому нужны внимание и забота. Вырастет пацан у нас, на рыбалку поедем. Представилась Николаю широкая Кеть, жёлтые пески, высокие яры с обнажёнными корнями деревьев и белый теплоход, степенно появляющийся из-за поворота. На фоне таёжной зелени он покажется мальчугану сказочным чудом. От него расходятся усы – волны, громкая музыка вплетается в таёжные звуки. Великолепен в своём движении теплоход, строги его линии. А сын, его сын, машет ручонкой, стоящим на палубах пассажирам. «Чей это паренёк? Будут спрашивать друг у друга пассажиры. «Как это, чей? Моего друга Кольки Сапожникова, – ответит Бориска Грачёв, возвращавшийся из турпоездки с женой».

«Жигули» резко встали, и Николай чуть не ударил головой лобовое стекло. Ирина уже стояла перед левым передним колесом.

– Не везёт. – Сокрушалась, пиная баллон носком босоножки. – Горы – рядом.

Светило из вылинявшей глубины небесной чаши круглое – прекруглое солнце. Два коршуна, раскинув крылья, планировали над степью, над горами и взгорками. Хилый ветерок не приносил прохлады, хотя было начало августа. Сапожников сноровисто орудовал баллонным ключом, срывая гайки, изредка посматривал на Ирину. Она стояла рядом на коленях, следила за работой, подсказывая, какую нужно делать операцию, будто Николаю никогда не приходилось менять колёс.

Запаска показалось Николаю слегка приспущенной, и он добыл из багажника насос. Ирина принесла манометр. Измерил давление. … Николай подложил под задние колёса камни, принялся поднимать автомобиль домкратом…

– Останови, – попросил Ирину, когда проехали метров двести. – Нужно ещё подтянуть гайки. – Колька протёр тряпкой инструмент, разложил по местам, как было у брата. Ирина поливала ему на руки из капроновой канистры, подала полотенце.

– Откуда ты знаешь, что у него в аптечке сода и мыло? – удивилась она, рассматривая затылок и загорелую шею Сапожникова. – Вы так похожи, что и работаете одинаково, и вообще я могла бы перепутать вас. Даже прически… Странно. Три года не виделись, а ещё больше стали похожими.

– Братья, – улыбнулся, дёрнув плечом, Колька..

– Это хорошо, – задумчиво проговорила Ира. – Очень и очень хорошо.

6.

Набегают под машину дорога. Мелькают столбики перед мостом, стучат мелкие камни о днище. Вот и первый подъём, второй. Ели. Камни. Трава. Горы вновь отодвинулись, но сопки, поросшие пихтами и берёзами, подступили к дороге. Они уже съехали с трассы и направились к дальней деревушке, окружённой редкими берёзами. Вдалеке просматривались поля и ползающие комбайны, окутанные пыльной завесой.

– Знаю это место, – сказала Ирина, показывая рукой, куда нужно повернуть. – Привал тут делали недалеко, когда в поход ходили в восьмом классе. Николай осторожно вёл автомобиль по заросшей травой старой дороге. Высокие стебли с синими цветами задевали автомобиль. Женщина поправила короткую причёску, оценивающе посмотрела на спутника и приказала остановиться. Николая продолжал ехать, что-то высматривая впереди. Остановил автомобиль, вышел, сделал несколько шагов. Ирина шла за ним.

– Вон там есть полянка, а недалеко должен быть родник.

Обследовав подъезд, отбросил в сторону две коряги, Николай сел в машину. Развернувшись, взял термос и пошёл вслед за спутницей, пытаясь угадать, где может находиться ручей. Он его услышал, поспешил. Ирина шла навстречу, загадочно улыбаясь, словно сделала великое открытие.

– Вот он, – сказала, задевая Сапожникова плечом. Николай не обратил на это внимания; его взгляд оглаживал поляну, опушку пихтового леска, взбирающуюся по каменистому склону. Суковатая одинокая берёза посередине поляны выглядела неестественно среди пихтовой молоди. Ручей извивался среди трав и кустов акации тонкой верёвкой. Он бежал среди камней, вызванивая привычную песню. Склон пологий и живописный. К нему и заторопился Сапожников, отвинчивая широкую крышку термоса.

Вода холодна и вкусна. Могла сравниться с той – из Холодного ключа, за Светлым озером. Пихтовый лесок молод и чист. Ещё не возникло буреломов, не видно гниющих старых стволов. Ручей образовывал небольшие промоины, булькал, перебираясь с камня на камень. Колька искал промоину, в которой могли быть опавшие хвоинки. Он уже налил в термос ледяной воды. Выбирал хвоинки, застрявшие в камнях. Рука замёрзла. Думал о Кате, о её странных вкусовых ощущениях. Она последние месяцы мечтательно представляла, как будет рвать яблоки, есть дыни, говорила Кольке, что даже во сне видит себя среди яблоневых деревьев, у которых белые берёзовые стволы. И вот всё ей кажется почему-то пресным и отвратительным. Николай пытается ободрить её, предлагая домашний сыр, мёд. Ему непонятно, отчего может такое случиться с человеком. Ему жалко свою милую добрую Катеньку. Нина Даниловна понимает её и сочувствует. Спокойно относится к желанию снохи, называя его почему-то святым.

Сапожников торопливо сбежал с каменистого склона к автомобилю, но Ирины в нём не оказалось. Поставил термос, закрыл распахнутый багажник. Замёрзшая кисть горела. Он приготовился ехать, но Ирины не видно. Забеспокоился. Осмотрелся. Увидел в траве след. Торопливо пошёл. У небольшого камня ручей образовал озерцо. Старое кострища. На ветках берёзы покачивались выцветшие разноцветные ленты. Вот почему она показалась ему странной. На расстеленном брезенте лежала Ирина и загорала. Рядом с ней стояла сумка, одежда. Он боялся двинуться, полагая, что женщина устала и хочет отдохнуть. Её лицо закрывала синяя клетчатая косынка. Ему казалось, что видит картину, написанную большим мастером.

На серой брезентовой палатке лежит женщина, освещённая солнцем. Звучит ручей и хор птиц, прославляют осенний день бабьего лета. Он бы мог разбудить Ирину, сказав, что пора ехать, но почему-то не делал этого. Стоит среди стеблей травы, среди цветов, не может двинуться. Минут пять он стоял очарованный. Медленно начал обходить прямоугольник брезента, стараясь не смотреть на спящую. С мягким хрустом лопались сочные стебли, брызгал сок, вспрыгивали редкие кузнечики. Помимо его воли глаза гладили лежащее тело. Отворачивался, но не мог отвернуться. Голос Ирины оказался обвалом в горах, но говорила она тихо:

– Садись. Будем обедать. Что-то устала, – потянулась к сумке. – А ты как?

– Набрал, – с трудом произнёс Сапожников, усаживаясь на краю брезента. Ирина расстелила перед ним полотенце, принялась выкладывать на него пирожки, кролиное мясо, помидоры и литровую бутылку с чем – то рубиновым. Её движение плавны и уверенны. А узкие полоски материи при этом открывали незагорелые места. Колькины глаза они слепили, он с трудом отводил их, но они, как компасная стрелка возвращались, не слушаясь.

– Здесь мы костёр жгли. А вон туда ходили целоваться с Димой. Это было в первый раз. Хлеб забыла в спешке, но есть пирожки. Что с тобой? – притворно спросила Ирина, прикладывая мягкую ладонь к его лбу. – Температура. Уж не простыл ли ты, мой Димочка. Ешь. О чём задумался? Не пойму. Ну – ка, ну – ка. – Она потянулась к его лбу и коснулась губами – Повышенная температура. Надо полечиться.

– Вроде нормально. Я воды принесу, – осевшим голосом сказал Сапожников, резко вставая. Время остановилось, а в висках стучали молоточки. «Я – не Дима, я…» Она понимала, что ему понятны её намерения. От этого становилось неловко и грустно.

– Может, выпьем немного вина. Оно слабое. Попробуй. Совсем ничего не ешь. О чём мечтает Дима младший? – Ирина прислонилась к его плечу. Он понял, что сейчас она заплачет. Эти слёзы могут сыграть непоправимую роль в дальнейшей его жизни. Он взял бутылку. Вино было отличным, с привкусом дыни, малины и смородины.

– Поставь, не пей. Я не буду, – Ирина обняла его и поцеловала дрожащими губами. – Что же я делаю? Ты не знаешь, что со мной? У меня поднялась температура. Пойду одеваться. Спасибо тебе, – женщина рассмеялась. Она резко придвинула его к себе. Они долго сидели, прижавшись, друг к другу, слушая, как тревожно стучат сердца. Он увидел в её глазах горькую усталость. Ему показалось, что это Катя смотрит на него.

– Поел? – Мы никого не будем обманывать. В первую очередь себя. Правда? Ты живи и помни. Мы не станем прятать глаз, нам нечего стыдиться и лгать. Мы честно будем смотреть всем в глаза.

– Ты очень умная, Ирина. Спасибо за экзамен.

– Мы вместе его сдавали… Я уйду от него.

7.

На ухабах сильно подбрасывало, на поворотах Сапожникова кренило в сторону Ирины, то прижимало к дверце. Николай не смотрел на спидометр, безразлично слушал Марину Журавлёву, которая пела о своих печалях, но у него не было никаких печалей, но отчего так грустно покидать горный родник. Он представлял зелёную траву, брезент и жену брата. Эта картина должна расплыться в памяти и стать туманной и далёкой. Когда это ещё будет, а вот сейчас он всё ещё слышит, как стучит её обожженное сердце.

Белёсое облачко, напоминающее утюг, расплывалось над степью, превращаясь в кусок ваты. Настроение Николая стало странным. Он не мог сказать, грустно ему или весело. Разные мысли слоились в голове, и ни одна не была отчётливой и законченной, как тающее облако.

– А вон Митя с отцом косят, – неожиданно проговорила Ира. Вдалеке медленно шли, поднимая пыль, два красно-коричневых комбайна.

– Как ты узнала? – удивился Сапожников. Ему не хотелось никого видеть. Он приободрился, всматриваясь в идущие машины, в строчки валков.

– А нам дадите по глоточку, – улыбнулся пропылёнными губами Дмитрий, принимая сумку от жены. – Рожь в этом году, как бамбук. Больше двух метров. Меня скрывает.

– У вас вода своя, а эта не вам. Там компот в бутылке, мясо, пироги.

– Шучу, – он обнял Ирину пыльными мазутными руками, прижал к себе. – Ты права. За твоей водой я тоже скоро поеду…

– Правда? – удивилась Ирина, всматриваясь в серые глаза мужа. Пыталась понять – шутит или нет. Решился? Наглядный пример подействовал. Младший брат опередил, а он отстал.

– Что нам стоит дом построить, – прищуривая глаз, но повернувшись к Николаю, сказал: – Помнишь, как комбайн в лесополосу загнал? …Таёжник. И сейчас загонишь…

– Когда это было? В третьем классе.

Пока отец и брат ели, Колька подошёл к комбайну, руки уверено вскинули его к рулевому колесу. Только несколько секунд волновался, включая передачу. Отжал педаль сцепления, опустил ручку газа на бункере. Это проделал машинально. Удивился самому себе. Помчались ленты на жатке. Дмитрий что-то кричал. Сделал несколько шагов, но махнул рукой и радостно, кинулся к машине отца. Николай следил, как тяжело уходят в окно жатки колосья. Дёрнул рычаг понижения оборотов вниз. Тогда понял, что ему пытался говорить брат. «Нужно переключиться на пониженную передачу».

К краю поля подъехал отец с Ириной. Колька спустился по лесенке на землю, взглянул в сияющее лицо брата, остановившего свой комбайн на дороге.

– Не забыл. Молодец. На второй не тянет, можно порвать нож. Хотя и жатки скоростные, проволоку перерезают, но такая рожь, – Дмитрий развел руками. Сапожников старший восхищённо смотрел на младшего сына. Понимая, что никуда тот не денется. Раззадорил его Дмитрий.

– Завтра я приеду на бригаду.

– Чего делать? – лукаво спросил Дмитрий.

– Мне тоже комбайн берите у бригадира. Звено сделаем.

– Ну да. И Катюшку в штурвальные возьмёшь?

– Нет, Дима, я пойду с вами.

– Это ты напрасно, Иринка. Дома работы – выше крыши.

– Я же косила. Вспомни. – На этот раз Ирина начала взбираться по вертикальной лесенке. За ней бросился Дмитрий.

– А ты езжай домой. Полями. Через бригаду. Сказал Степан Петрович сыну.

– Папа. У меня удостоверение водительское есть. Мы на очередь встали, будем «Москвича» брать с Катей. Езжай домой, а мы – поработаем. Поговори с бригадиром насчёт комбайна. …Два месяца отпуск. Уберём всё, что с Димкой насеяли.

– Не женское дело, доча, на комбайне трястись.

– Пусть прокатится. – Сказал Димка. – Вместе на курсы когда-то ходили.

Сделав два круга, Ирина поняла, что свёкор прав. Была бы кабина у старого комбайна. В лицо летит пыль и пушинки семян осота. Одна такая колючка залетела в глаз. Подъехал автозаправщик, и она с воспалённым глазом отправилась домой.

До полуночи братья косили. Остановились раз. Ходовой ремень порвался у комбайна Дмитрия. Быстро заменили. У запасливого Сапожникова в бункере – склад ремней, цепей и подшипников. Закрутились мотовила, побежали ленты с тяжелыми колосьями, потянулись за комбайнами пушистые валки ржи. Но выпала роса и ремни стали буксовать. Дмитрий остановился у края поля, подождал Николая, поднял жатку. При свете фар, приехали на полевой стан. Их встретил бригадир Нелюбов Алексей Павлович, пригласил в баню.

– Мы – домой. – Сказал Дмитрий.

– Мойте руки, – раздался голос Ирины. Пыль отрясите. Чехлы недавно стирала. Сколько вас ждать?

– Лис накормила, Иринка?

– Выпустила твоих хищниц в бор. Пусть сами корм добывают.

Неожиданно у домика с умывальниками и душем возник Сапожников старший. Поставил у «Жигулей» металлический чемоданчик с ключами и головками, показал бригадиру большую гайку..

– От вариатора, – сказал Алексей Павлович. – Резьба сбита? Завтра выточим, ясное море. Когда успели свинтить. Комбайн ваш был готов…

– Павлыч, не гоношись. – Вздохнул Степан Петрович, вытирая лицо. – Есть в загашнике. Поищу дома. Значит, получилось. Я тебе обещал, что комбайн стоять не будет.

Братья мыли руки с каустической содой. Николай взял из разорванного бумажного мешка пригоршню белого порошка, растирая между пальцами, почувствовал привычное тепло, и начал смывать грязь.

– Теперь мы им покажем.

– Кому? – удивился Николай, снимая отцовскую спецовку.

– Вызвало нас на соревнование звено из колхоза имени Чапаева. Мужик там у них есть занозистый. Три сына у него – малолетки; в Сростах учится один, а двое закончили. А мы с отцом не знаем, что и делать. Ждали тебя. Тебя – нет. Ответ давать надо.

– Замолотил, – сказала снисходительно Ирина. – Заговорщики…

– Отец не говорит прямо. Боится тебя обидеть. На слёте передовиков в прошлом году этот Бабкин при всех хвастался, что утрёт нос Сапожниковым, обскачет всех. Звеньевая работа у нас. Соревнование. В газете натрепался. Я звонил ему. Он отнекивается, говорит, что наплели писаки из газеты. Опровержение писать не хочет.

– Вот почему отец спрашивал: «кто ты и кто ты?» Откуда я знал, – вытирал руки грязным полотенцем Колька.

– Возьмите чистое, – подошла Ирина. – Все полотенца угваздали. Они тебе, Коленька и комбайн расконсервировали. На нём отец работал в прошлом году, а в эту уборочную они с Димкой собрали из утиля ещё один комбайн. Резервный…

– На косовицу пойдёт. Двигатель новый, коробка из ремонта. Короче говоря, братуха, готовились. Дело только за тобой. Иринка помогать будет нам. Возьмём штурвальной, чтобы при случае могла запасным комбайном управлять, когда кто-то встанет.

– Обрадовались. Сейчас. Разбежалась. Прокатилась и поняла, что не моё это дело – пылью дышать. В сентябре надо детей учить истории. Не получится.

– Мужики вчера после обеда начали подначивать деда, дескать, у Кольки кишка тонка, он только и может комбайны по лесополосам гонять. Боитесь, мол, Бабкиных, поэтому и ответ им не даёте.

– Кто их боится? – понимая, что брат шутит, не утерпел Колька.

– Вот и я отцу говорил. Скажи, Иринка, не вру ни центнера. Приедет Николай на трелевочнике, так мы им пяточки подрежем, мы им дадим ответ.

За ужином Сапожников старший поставил на стол свой недопитый стакан с водкой, разделил содержимое между братьями и Ниной Даниловной.

– Я и так пьян от радости. В тот вечер обидел вас. Думал, что в посёлке вашем по асфальту ходят.

– Не виляй, дед, всё ты знал, что сын тракторист, что неплохой тракторист. Мне дочка показала газеты. Смотри. Гордись. С каким-то Бабкиным тут взялись перебраниваться… Он зимой и летом в тракторе.

Коля подливал Кате в фужер воду из термоса. Смотрел на жену, и радовался – родниковая вода ей нравилась. Похоже, и у брата наметились перемены.

Проснулся Сапожников от неясной тревоги. Катя вдруг захныкала.

– Ты, что? Болит где?

– Нет. Сон приснился неприятный. По маме соскучилась, поедем домой. Завтра…

– Ты, что, Катюша, мы же с Бабкиным будем соревноваться. Он нас вызвал. А может, тут останемся. Дом построим свой, яблонь насадим, вишню и сливу разведём. Видела, какие арбузы у мамы. Я ж тебе ещё солёными арбузами не угощал. Забыл.

– Они какие?

– Тебе понравятся.

– Коль, а как там в горах? Я только в кино горы видела. – Она хотела сказать, что напрасно пила противную и безвкусную воду, но раздумала. Уж больно у всех была большая забота о ней. Радостно сверкали глаза Николая, когда наливал ей воду в фужер, а поэтому и пила, поэтому и улыбалась.

– В горах, как в горах, – ответил Сапожников, и ему представился брезент, зелёная трава и жена брата – Иринка. – А мы съездим. Ты всё увидишь сама.

– Я – поеду домой. Ты оставайся, воюй с Бабкиными, со Старухиными. Хочу домой. Мне скучно – полушутливо говорила Катя.

– Отпуск у нас не кончился. Я своих четыре года не видел. Понимаешь? Давай, завтра обсудим это.

– Давай. Только ты не смотри на неё так.

– На кого?

– На Иру Димкину.

– Ну, ты даёшь, Катюшка, – усмехнулся Колька и крепко обнял жену. – Лучше тебя на свете ещё никого нет. – Помолчав секунду, добавил: – И никогда не будет.