Текст книги "Последний пожар (СИ)"

Автор книги: Владимир Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

ПОСЛЕДНИЙ ПОЖАР

Над посёлком Клюквинный вторую неделю с короткими перерывами старательно идёт дождь. Тяжелые капли, как пули сбивают с берёз, стоящих у здания поселкового аэропорта, листья. Ветер подхватывает их на холодные руки и в шаловливой ярости мечет на грязные дощатые щербатые тротуарчики, пускает по лужам, наклеивает, как горчичники, на грустные спины пассажиров, вышедших разведать погоду. Надежды на то, что выглянет солнце, прекратится дождь, нет. Издёрганные люди начинают расходиться, чтобы завтра встретиться тут и ждать, ждать. Старый пассажирский теплоход «ПТ-301», совершавший рейсы в верховье реки Кеть, налетел на топляк и повредил себе что-то важное; кто говорит, винт нужно менять, кто уверяет, что «накрылся» руль. Отбуксировано судно в ремонтный док. Неизвестно, когда доберётся до таёжного посёлка речной трамвайчик, чтобы забрать всех, кому нужно попасть на большую землю, чтобы продолжать учёбу в вузах и техникумах, встретиться с роднёй, отправившись в отпуск.

За взлётной полосой привычно чернеет в туманной дымке тайга. Походит на крепостную стену с зубцами пикообразных верхушек пихт. Семён Телегин – скучающий паренёк – неотрывно смотрит серыми глазами без бровей и ресниц, сгоревших во время последнего вылета в тайгу, как полосатый чёрно-белый сачок на столбе у метеостанции, умело поворачиваясь, ловит холодные дождинки. Расправляясь во всю свою полосатую длину, заглатывает порцию ветра, а, выплюнув, обвисает, сморщившись. Стёкла узкого окна покрыты летней пылью, в углах подоконника – паутины с останками паучьих жертв. Семён, скрипнув скамейкой, ищет глазами веник у печи, но там, на палатке дремлет широкоплечий Толя Смеркалов. Телегин встаёт, заглядывает под кровать, трогает связку черенков для лопат, толкает пустой запасной бензиновый бачок для заправки бензопилы, которую перестали брать с собой, так как крупных пожаров к середине дождливого лета не было, а если и возникали, то крохотные, словно пионерский костёр. Встречный пал, как приём пожаротушения, не применяли. Семён снимает с вешалки кусок матерчатой сетки, всё ещё пахнущий антикомариной мазью, протирает единственное окно пожарной сторожки, в которой раньше стоял дизельный двигатель с генератором, подающим электроэнергию для аэропортовского передатчика.

+ + +

Посёлок лесозаготовителей взялись строить на берегу речки Чачанги, недалеко от поселения, которое образовалось в тот год, когда начались массовые раскулачивания алтайских крестьян. Называлось оно – Клюквинный. А леспромхозу дали название по речке Ингузет. Раскорчевали на окраине будущего посёлка взлётную полосу. Спешно собирали временные щитовые дома. В одном таком доме, построенном у взлётной полосы, за старым кладбищем у берёзовой рощи, сделали зал ожидания, квартиру начальнику аэропорта. Он исполнял обязанности и диспетчера, и дизелиста. Его молодая жена научилась продавать билеты, торговать в буфете, в котором на некрашеных полках выставлены хлеб, спирт, тушенка и папиросы.

Прошло три года. Леспромхоз, что называется, наращивал объёмы заготовки древесины. Строительство домов не прекращалось белыми ночами. Из леспромхозов, где тайгу вырубили, переезжали семьями, бригадами, мастерскими участками. На баржах везли скотину и птицу. Ковчеги, украшенные бельём на верёвках, шли вверх по течению, буксируемые небольшими катерками-водомётами. По утрам мычали коровы, перекликались петухи. От борта к борту сновали мальчишки с удочками. На ящике с песком горел костёр, пламя облизывало закопченное ведро. Какая-нибудь молодка, потягиваясь, выходила из кубрика с подойником, с полотенцем. Томясь бездельем, парни и мужчины обшаривали её с ног до головы, над рекой далеко разносился смех, возгласы.

Вот открылась двухэтажная школа, заработали клуб, баня, столовая, библиотека, электростанция. Нужда в слабом генераторе отпала. Помещение передали лесничеству. Лесники оборудовали в нём базу пожарных сторожей.

В тот сезон столкнулись трое парней в комнатке лесничества. Крепко сдружились на своей суровой работе. Их приняли пожарными сторожами лесничества. Толя Смеркалов оказался в Клюквинном не случайно. Брат жены узнал, что в Томской области, в Верхнекетском районе открывается леспромхоз и сплавучасток, который будет вязать из брёвен пучки, формировать плоты. Несколько семей спешно отправились из Кировской области в дальний путь. Сплавщики селились отдельно от лесозаготовителей. Выросла улица Сплавная. Открылся магазин.

Толя должен был в ту осень отдать долг, так как знал, что служба в рядах Советской армии – священный и даже почётный долг каждого гражданина Союза ССР, но грузовик с призывниками останавливался в каждой деревушке, у магазинов. Вятские – парни хватские – не добрались до военкомата в городе Яранске. Грузовик опрокинулся на ровном месте.

Анатолий и другие ребята не встали в ряды армии, а вместо автоматов получили костыли, на больничных койках играли в домино. Срослись кости. Правая рука не работала. Толя, окончил курсы учётчиков. В новом леспромхозе учётчиков оказалось много, а вот желающих тушить тайгу, не нашлось. Зарплата низкая, работа не пыльная, но дымная, а поэтому Анатолию пообещали к осени дать жильё, если отработает сезон в десанте. Согласился. У него подрастал ребёнок.

Тимка Чикалёв, окончив восьмой класс в Белокаменске, решил с другом совершить открытие таёжного посёлка, куда направили лесничим мужа его тёти – маминой сестры. Профессия работника леса Тимку завлекла после того, как он прочитал книгу Ивана Арамилева «В лесах Урала». Его очаровало то, как обустраиваться на новом месте поселенцы, как относятся друг к другу. Двери таёжники не запирали на замки. Воровство считали последним делом. После десятого класса конопатый романтик Тимка засобирался в Клюквинный. Мама его горячо отговаривала, дескать, нужно окончить одиннадцатый класс, чтобы могли принять на работу, ведь ему не было восемнадцати. Но убедить настырного парня оказалось делом не простым. Он поджимал толстые губы, стараясь выглядеть суровым Зверобоем, говорил, что школу можно добить в посёлке. Вечерняя школа работает…

Он написал письмо дяде и тёте, красочно сообщил, что хочет стать лесником, что посёлок – это прекрасное место на земле, где он видит себя. Тётя позвонила, пригласила в гости. …И работа ему нашлась. Тимка был выше среднего роста, спортивен. Занимался в секции борьбы. Дядя Анатолий Алексеевич поручился за будущего лесовода, который решил поступить в вечернюю школу, а уж после учёбы отправиться в учебное заведение, чтобы стать инженером лесного хозяйства. Так началась трудовая биография молодого человека. Когда узнал, что придётся бороться с огнём, летая на вертолётах, был на седьмом небе.

А вот худенький Семён Телегин родился здесь. Учился в школе, живя в интернате, в райцентре. В крохотном посёлке, основанном сосланными крестьянами, работала только начальная школа. Его родители пахали и засевали поля. Там, на далёком Алтае, мечтали обрести обещанную землю. Обещали – заводы и фабрики – рабочим, а всю землю – крестьянам.

Сначала получили землю. Делили по справедливости. На каждую душу. И так работали, что кости трещали, даже когда крестьян начали сгонять в колхозы. Так единоличники стали кулаками – вредным элементом. Отняли у них всё, что нажили, сослали исправляться, чтобы у них и мысли не было о собственной земле. Бывшие кулаки-земледельцы были вынуждены войти в колхоз, который некоторое время был подсобным хозяйством леспромхоза. Лес был для Семёна с детства кормильцем. С родителями занимался заготовкой кедрового ореха, собирал грибы и ягоды. Конечно, как и все мальчишки, занимался рыбалкой, охотой. Несмотря на юный возраст, отец подарил старенькое ружьё, слабосильный лодочный мотор «Стрела», сети. Знал тайгу и её обитателей. Жил по заповедям охотников. Одолев семилетку, забросил учёбу. А когда в посёлке построили большую школу, когда появилась возможность учиться, Семён понял, что вырос, нужно работать. На трактор не взяли, а кормить коров и свиней не захотел. В колхозе платили ещё меньше, чем в десанте. Было бы ему восемнадцать, могли принять сучкорубом или чокеровщиком, дорожным рабочим или разнорабочим на пилораму. Он подрабатывал летом на кирпичном заводике, укладывал на транспортёрную ленту кирпич-сырец, месил глину. Лесники говорили о том, что нужно ремонтировать конюшню, пасти лошадей. Но лесничий поставил Телегина на ответственный пост – старшим пожарной группы. Ответственности особой нет, знаний леса у него достаточно, чтобы возглавить не сложную работу. А то, что опасно? Так опасно везде. И на верхнем складе, где валят лес и вывозят к реке Чачанга на раскряжевку; на разделочной площадке можно пораниться бензопилой или топором, попасть под бревно и получить травму. А в тайге – не работа, а курорт, бросай песок на огонь, заливай водой. Сущие пустяки. Справятся пацаны. Должны. А куда им деться?

Пожарные сторожа должны находиться у поселкового аэродрома всегда в полной готовности, до захода солнца. На практике получилось иначе. Ребята выполняли ответственные поручения лесничего Комарова, ремонтировали старую конюшню, огораживали будущий питомник саженцев сосны, проводили содействия, косили сено для лошадей, кололи дрова для сушилки сосновых шишек, чтобы из них было легче добыть семена. А в сентябре ездили с лесниками на верхний участок, и отводили под рубку новые квартала, «гоняя» визиры. Между всеми этими делами пожарные сторожа «создавали» телегу, откручивая от старой, – закончившей свой жизненный путь, – металлические самокованные детали. От случая к случаю парни тушили лесные пожары.

Обычно лётчик – наблюдатель говорил: «срочно локализовать возгорание». Локализовывали. На то они и пожарные сторожа. Поселковые парни и девушки подшучивали, дескать, пожарный спит, а зарплата идёт. Зарплата не шла, а ползла. Обещал лесничий заплатить за то, за это. Платил копейки, но зато проверял, не течёт ли крыша, не упадёт ли ограда. «Ребята, наряд закрою, только успейте. Расценки есть, получите деньги сразу». Одна телега потянула бы на солидную сумму, ведь ребята её сделали заново. Тележных мастеров в леспромхозах не было. Зато руки у Семёна росли, откуда надо. Недаром, его предки носили такую русскую фамилию. Спать некогда.

– Отлетали, – радостно сказал конопатый Тимка Чикалёв, отталкивая от себя подшивку старых засмеянных до дыр журналов «Крокодил».

– Конец, – произнёс Семён, расправляя кусок сетчатой ткани, которая выручала пожарных, защищая от ненасытных комаров и паутов. А мошку и ещё меленький гнус по имени – мокрец, ничто не задерживало. Он (ближе к осени) забирался в сапоги, проникал под сетку, лез в уши. Для этих тварей преграды нет. Даже мазь – демитилфтолат, которую наливали из металлической бочки в бутылки, а потом разливали по флаконам из-под одеколона, не очень-то боялся. Даже с добавкой дёгтя. Сёмка показал и рассказал, что индивидуальное средство защиты должно находиться в кармане, но не в вещмешке, где продукты, а на крепком шнурке, в пузырьке плоском, с хорошей пробкой. Мазать лицо и руки лишь в крайних случаях, но никак не во время работы. Потому что пот вместе с мазью потечёт в глаза, а значит, кричи и ищи воду, чтобы смыть эту гадость, которая, попав на «стекло» часов, покроет его сеткой трещинок. В магазинах продавали разные репиленты, но лесники не покупали средства из экономии. А вероятнее – берегли здоровье и экологию. Зарплата низкая. Возможно, где-то решили, что в лесу продукты питания растут на ветках, скачут по полянам или резвятся в речках и озёрах. Стоит лишь руки протянуть. И в котелке варится рябчик, заяц, а то и сорожки и караси.

Толя как-то предложил на пожаре мазь «Тайга», но хорошо отпугивала она комаров час, а потом нужно опять мазать лицо, руки. Поэтому у каждого, почти каждого лесника кусок марли или сетки, пропитанной демитилом, её заправляли под фуражку, чтобы она доходила до плечь, не давая гнусу сесть на шею.

Завтра парни не соберутся в комнате лесничества, не будут слушать байки лесников. Закончился сезон, а значит, и они больше не нужны. Придётся расставаться; подыщут парни работу на других участках леспромхоза. Не полетят в гудящем вертолёте, не будут прыгать из него на болото, бегать по лесным полянкам, перешагивая гниющие колодины, обходя завалы, заливая горящие деревья, водой, таская её резиновыми мешками с заплечными ремнями. В том случае, если поблизости окажется озеро или ручей. Очаги пожаров окружали взрыхлёнными полосами, чтобы огонь не мог продвигаться дальше, «подгрызая» корни кедрам и соснам. От верхового драпали, но хорошо, что попалось на пути болото. Зарылись в мокрый мох, как поросята. Огонь обошел болото вокруг, но перед озером пал остановился. Деревья продолжали гореть. Нужно сбивать пламя.

Однажды пришлось семь суток жить на подножном корму. Огонь коварно подкрался к сосне, на которой повесили одежду и вещмешки с продуктами. От искры затлели телогрейки. Собрали и промывали крупу. Расплавленный сахар бросали в чай с хвойными иголками. Консервные банки не все испортились.

Вертолёт не прилетел и ко второму контрольному сроку. Поблизости не оказалось ни озёр, ни речек, в которых обитала бы рыба. Экономно варили жидкий супец, который заправляли рыбными консервами. Рябчики и кедровки безбоязненно перелетали с ветки на ветку. Как только пареньки изготовили луки и попытались освоить нехитрые орудия средневековых охотников, дичь испарилась. Много времени Семён просидел в скрадке, а результаты охоты оказались не утешительными. Грибов не было, а бруснику собирали зелёной и варили кислющий горьковатый морс. После этого пожара Семён стал брать с собой ружьё. На следующих «пикниках» десантники ели дичь – варёных и жареных кедровок, рябчиков, а случалось, Телегин приносил какого-нибудь старенького глухаря. Продукты расходовали экономно. Тимка перестал варить отварные рожки с тушенкой и колбасным фаршем. Старались добывать рыбу, если везло с озёрами.

Всякий раз, вылетая на задание, просили лётчика-наблюдателя, показать карту. Тот морщился, что-то говорил о секретности. Толик настырно умолял взглянуть одним глазком, чтобы узнать, где поблизости могут оказаться водоёмы. Схему летнаб выдавал пожарным, но это был небольшой листок бумаги, на котором карандашом в определённом масштабе нанесены озера, речки, ручьи и болота, условными знаками отмечался очаг. Его нужно непременно локализовать в кратчайшее время, чтобы огонь не пошёл гулять по тайге, а значит, пожарные должны спасти лес. Для чего? Для того. В подгорелых стволах заведутся вредители. Распространяясь, с испорченных стволов переместятся на другие деревья. Если есть возможность, то подпаленный сосняк и кедрач, нужно отвести под рубку. Возможности эти бывали редко.

Леспромхоз – это кочевое поселение, которое вырубает лес, а, уничтожив его, переезжает на другое место, где вновь строит дороги, высаживает на гарях саженцы сосны, делает содействия. Вы не знаете, как проводить содействия? Пожарные знают. Они дней десять жили в заброшенном посёлочке Ягодный, что неподалёку от Макзыра. Их с лесниками возили на старые гари, двадцатилетней давности, где граблями раздвигали слой гниющих веток, разрыхляли песок, чтобы семена сосны, могли упасть на эту представленную небольшую территория и прорасти. Ребята содействовали матушке-природе.

Чебаков и пескарей ловили даже в крохотных ручейках, перегораживая, сплетёнными из ивовых прутьев, мордушками. Вскоре у парней будет подробная карта. Тимка случайно обнаружит в конюховке старый деревянный сундук-сейф, а в нём, среди погрызенных мышами документов, два листа подробной карты района. С разрешения лесничего сделает пять кадров фотокамерой «Мир», которую ему подарят друзья, когда объявит им о том, что выбрал специальность работника леса. Сергей Крохин и Володя Куликов отговаривали, как и мама. Стас Руднев завистливо скажет: «Я бы тоже стал лесником, но отец спит и видит меня инженером с уклоном на партийную и общественную работы». Набор подаренных блёсен, Тимка постепенно оставит в корягах таёжных речек и озёр. Поймёт, что спиннинг пожарному нужен, как зайцу оглобли.

– «Сгорело лето, дым растаял, умчавшись, к синим небесам».

– А дальше? – спросил Тимка, поджимая толстые губы.

– Не помню. Это сочинил Толик. Не смотри, что он не кудрявый, он талантливый, – проговорил Телегин, вытирая стол.

– Говорите, что я вполне гениальный, – отозвался Анатолий. – С гонорара куплю вам по шоколадке и по бутылке пива.

– Пока ты его получишь, я сбегаю в буфет за пирожками.

– …Уже не прилетит. Второй час. Погода нелётная. Откроем НЗ, а послезавтра первое сентября. Пойдём в школу. Две бутылочки «Лидии» нам не повредят? Короче, беру из нашего золотого запаса последние пять рублей, – проговорил радостно Чикалёв, подавая деньги Смеркалову. – Потому что очередь. В прошлый раз я – ходил в буфет.

В наступившей тишине слышно, как дождь шуршит по стеклам окна. Семён роется в мешках десантников.

– Я – топлю печку, Семён открывает тушёнку. Толя, идёт в буфет. У нас есть сигареты? У нас есть сигареты, – Парни выходят на улицу, Рыжий Тимка с топором отправился искать сухие дрова.

– Неприкосновенный запас наконец-то станет прикосновенным, – сказал Толя, надев поверх куртки длинный плащ Чикалёва.

Еще не разгорелись дрова, еще не открыты по всей форме консервные банки, как вбежал Смеркалов и выдохнул:

– Летит! Ёкэлэмэнэ.

– С чего ты взял? Приснилось, – удивился Семён, снимая кепку с крохотным козырьком.

– Послушайте, айда на улицу.

– Пока сядет, по пирожку съедим, чаю попьём, – проговорил Телегин, надевая кепку – А ведь круг делает с левой стороны. Летнаб обещал собрание провести, итоги собирался подводить. Премией грозил. Значит, горим.

– Вино купил? – спросил, недовольно кривя губы, Чикалёв. Десантники увидели, как с запада, со стороны речки закладывает вираж пожарный вертолёт.

– Собираемся. Печку тушим в первую очередь. Воды нет, – проговорил Телегин, складывая банки в кузов.

Тимка хватает вёдра, в которых обычно готовят пищу в тайге, бежит к большой луже на середине взлётной полосы. Забыл о том, что колодчик они выкопали ещё весной за складом. Среди выкорчеванных пней нашли родник, углубили его, установили из кусков горбылей сруб, когда огораживали питомник.

– А что может гореть в такую сыромень? – удивлялся Телегин. – Палатку не берём. Возьмём брезент. Его легче таскать и оставить не жалко. Палатка – вещь казённая.

– Будем начальство встречать пирогами. – Сказал Толя. – И солью. Вы-то ешьте. Карты не забудьте. Крохотный вертолётик, гулко рубил воздух лопастями. Завис над краем взлётной полосы. Опустился. Из зала ожидания высыпали пассажиры. Вскоре двигатель затих, и концы лопастей беспомощно повисли, остановившись.

Лётчик – наблюдатель – дородный, но моложавый дядя по фамилии Решетняк, протёр загорелую лысину платочком, снял наушники и быстро обрисовал картину пожара, сказав, что вывезут их в пятницу или в субботу, ловко выкатился из кабины, вручив Семёну карту-схему очага. Летнаб остался, чтобы в кабину могли втиснуться пожарные с мешками, ведрами, лопатами, ранцевыми лесными опрыскивателями – «РЛО».

За окнами серело и мутнело нерезкое изображение рек и речушек, озёр и болот. Светлыми ржавыми пятнами выделялись берёзы и осины. Толик сидел с лётчиком и пытался подремать. Похоже, поспать не дал наследник. Тимка достал карту, сравнил со схемой, которую нарисовал Решетняк. Семён снял фасонистую кепочку, пригладил чуб. Определил, что горит недалеко от Макзыра, за пустой деревней, где проводили содействия. Недалеко кедровая дача. Можно пособирать шишек и поохотиться. Два небольших озера могут быть с утками и рыбой.

+ + +

Через час пожарные десантники брели по мокрому болоту. Ржавая вода хлюпала под сапогами. Блестящими серебряными нитями изредка посверкивали на пожухлой траве паутинки. Остро пахло багульником. Крупные ягоды клюквы начали спеть. Между разрывами, быстробегущих взлохмаченных облаков, выпало скользкое солнце. Резкий болотный запах ила и гниющей травы выходил из болота вместе с шипением и пузырями. Было довольно свежо.

– Пожарчишко так себе, – показывая широкие редкие зубы, говорил ворчливо Толик Тимке – Опять ногу подвернул. Делать нечего летнабу. Увидел костёр – решил, что пожар.

– Нога – не оглобля. Заживёт, – сказал Тимка, рассматривая следы у края болота. – Дождя тут не было.

– Толик, расскажи анекдот, – предложил Семён, идущий впереди.

– Можно подумать, вам нравится по тайге шариться… У пацана моего день рождения. Год исполняется. Галина наготовила всего. Родня придёт, а я тут играю в спасателя тайги и её окрестностей. И вас пригласить хотел…

– Подарки за нами. – Оглянулся Телегин.

– Тима, ты лучше сфотал всей семьёй, – предложил Толя.

– Запросто. Чего молчишь? Вчера надо было это сделать.

Болото кончилось. Пошли кочки. Миленькие бородавки, обросшие осокой. Пожарники вошли в молодой осинник. Красноватые листья, словно крылья множества бабочек, трепетали от ветра. Дышалось легко. Влажный густой воздух, настоянный на грибной прели и осиновых гниющих листьях, заставлял бодрее шагать к месту пожара.

Парни остановились у высокого куста шиповника. Срывая мягкие ягоды, Толик как-то странно посмотрел на Тимку. Дождавшись, когда Семён ушёл вперёд, сказал:

– Тим, хочу тебе стихотворение рассказать, Послушай.

– Читай. У меня подарков нет, но вина стакан налью. Из меня критик неважнецкий. Как бы тебе ласково сказать.

– Ладно. Где плохо – скажи, а где хорошо – не надо, – Смеркалов снял шапку, пригладил редкие желтоватые волосы, и, слегка волнуясь, начал:

«Сентябрь

На покосах чёрные стога,

галки на стогах, как комья грязи,

заметалась рыжая пурга,

песню мокрую бормочет дождь бессвязно.

На яру раздетые берёзы

ветки тонкие стыдливо опустили,

листики последние, как слёзы

по стволам шершавым прокатились…»

– Всё? – спросил Тимка, ожидая услышать продолжение.

– Надо что-то добавить. Нет концовки.

– Мне нравится, – неожиданно сказал Телегин.– Настроение наше передал.

– Не опубликуют. – Сказал Тимка.

– Почему? – спросил Семён, приостанавливаясь.

– Есть причины. Серьёзные. Как говорят бюрократы, не видно творческой индивидуальности поэта Смеркалова. Все его поэтические «бусы» уже повторялись много раз. «Стыдливо опустили, рыжая пурга, листики – слёзы». …Берёзовый стриптиз завораживает. После Есенина нечего ловить. Тупик. Лучше не скажешь. Пошли в местную газету. Пришлют на мороженое. …Писал в детстве. В девятом классе…

– Это по – деловому, – сказал грустно Анатолий, – А ты, Сёма, нахваливаешь. Настоящий друг не побоится сказать правду, хотя и горькую. Видать, ничего из моих потуг не получится.

– Надо работать. Только у гениев получалось сразу. Не унывай, – сказал Чикалёв. – Поэтом великим можешь ты не стать, а пожарным хорошим быть обязан. Дня два. Три.

Парни вышли на пологий берег продолговатого озера, которое заметили из вертолёта. Дымил мох, шипели гнилые сучья. Пожар, начавшись, вероятно, на берегу, уходил влево по взгорку, заросшему старыми редкими соснами. Пожарные увидели полуразваленный шалаш, кучу кедровых шишек.

– Смотрите – чешуя, – сказал Толя, указывая рукой в воду.

– А вон сети, стоят, – сказал неуверенно Чикалёв.

Лишь Семен, молча, разглядывал пожарище, озеро, примятую у шалаша траву. Он снял кузов, прислонил к берёзе ружьё.

– Охотники были, – сказал Тимка. – Они вернутся.

– Этим бы охотникам штрафик пришпондырить. Ведь века прошли, а огнём так и не научились распоряжаться, как следует, – ворчал Толя, вынимая из кармана пачку печенья. – Я что-то проголодался. Кто будет? Бестолковые люди. Неужели, нельзя воды плеснуть на кострище, когда уезжаешь домой. Лень – матушка вперёд людей на земле появилась, – жуя, говорил Смеркалов.

– У меня идея! – воскликнул Тимка, перебивая товарища. – Мы с Толиком тушим, а ты поохоться. НЗ – съели в вертолёте. Сетёнки проверишь. Идёт? Вино – вот оно. Подбей уточку, Сёма. Смотри. Полетели.

– Мы тебе отгул даём. Если сети стоят, значит, и облас где нибудь. Мы здесь поживём, и поджигателей поймаем. Они не могли далеко уйти. Вертолёт услышали и спрятались. – Чикалёв раздвинул ветки шалаша.

– Может, сначала начнём тушить? – предложил Семён. – Охота не уйдёт. Что там? Вещмешок. Не трогайте. Чужое. А вот котелок. Ты прав. Он не мог далеко убежать. Идём на пожарище. Осмотреть нужно границы и залить в опасных местах.

Чикалёв набрал воды в эрло, завязал горловину и двинулся к дымящемуся высокому муравейнику. Телегин и Смеркалов последовали за ним. Качая насосами воду из резиновых мешков, пожарные заливали дымящиеся колодины, тлеющий мох. Через час ребята встретились.

– Пожарчик – так себе, – повторил Смеркалов. – Он сам завтра погаснет.

– Темнеет и становится холодно, – проговорил Телегин. – Смотрите, что-то волокли.

– Где же поджигатели? – осматривался Анатолий. – Вы идите по следу, а я займусь костром.

Семён и Тимка, сняв опрыскиватели, заторопились по следу. Метров через двадцать поняли, что идут по тропинке. Чикалёв достал переснятую карту, попытался сориентироваться. Компас – подарок Сергея – помогал лишь в подобных случаях. Семён помнил все повороты Кети. Безошибочно указывал, где и на каком расстоянии находятся ближние рыбные озера.

– Недалеко река, – сказал он, подходя к Тимке. Семён зачем-то наклонился. Через пять метров Чикалёв увидел лежащего в неудобной позе человека, перевалившегося через бревно. Обгоревшая одежда висела клочьями, на распухших руках – волдыри.

– Дышит, – сказал Телегин.

– Дышу. Водички бы.

Пожарные аккуратно подняли пострадавшего, и медленно повели по тропе. Кеть была мрачна. Невысокие волны равнодушно швыряли на песок грязные клочья пены, мелкие обломки веток и тут же слизывали их, унося за собой. От тёмной воды сильнее запахло мокрым гнилым деревом и мазутом. Низкие серые облака вытягиваясь, разрывались, уплывали за высокие сосны, растущие на противоположном берегу. Парни нашли лодку. «Казанку», спустили на воду.

– Там мешки с орехом, – сказал незнакомец. – Возьмите себе.

– Это потом, – проговорил Телегин. – Тимка, собирайте вещи с Толиком. Аптечку быстрей. Мазь от ожогов. Его надо в больницу. Наш технорук. Я его знаю.

– Куда ближе? По карте посмотрим. Кажется, до дома дальше, – сказал Чикалёв. – Поедем в райцентр. Но тогда против течения. Была бы рация.

– Была. Мы баловались. Отобрали. Толя с самолётом связался. С пролетающим. Пассажирским. Как-то ночью.

Анатолий, чистивший рыбу, узнав о пострадавшем, быстро начал собирать вещи, погасил костёр, отлил из ведра закипевшую воду. Тимка выволок тяжёлый рюкзак погорельца, свернул палатку.

– В обласок давай всё сложим. Я сети проверил. Уха была бы хорошая. Много карасей попало. Не все выпутал. А сети снял. …Аптечка у меня.

– Всё собрали. Ничего не забыли, – проговорил Чикалёв, осматривая стоянку. Взявшись за тросик, парни потащили гружёный облас на берег Кети. Выбежавший навстречу Семён, заглянул в долблёную лодку.

– Лопаты? Где оставили?

– Сём, а если чаю попить, – проговорил Смеркалов. – Я заварил. …Находу пожуём, вина попьём. День рождения у моего Юрки.

На дно лодки постелили палатку, уложили пострадавшего. Затолкали в багажник мешки с продуктами. Тимка состригал ножницами прорвавшиеся волдыри и мазал ожоги на ногах. Обгоревшие резиновые сапоги, а точнее, то, что от них осталось, сняли с трудом, разрезая ножами.

+ + +

Николай Кошкин рассказал, что, получив отпуск, решил порыбачить, заготовить кедрового ореха, чтобы сделать подарки, а потом семьёй отправиться на Алтай. Родители ещё не видели внучку. Кошкины окончили Красноярский лесотехнологический институт, получили распределение. Николай работал мастером верхнего склада, а через два месяца поставили начальником Магзырского лесопункта. Карась шёл плохо, а кедровая грива оказалась далеко. Сосед дал лодку и сети, рассказал, как найти озеро. Пошли дожди. Палатку промочило. Поставил на скорую руку. Простыл. Поднялась температура.

Лодку сволокли к реке. Телегин укрепил подвесной мотор «Вихрь», проверил бензин в запасных бачках. Облас хотели бросить, так как на буксире, он сильно бы «тормозил».

– Облас чужой. Когда за ним ещё приедет, а получится нехорошо; ведь хозяин надеется, что вещь вернёт в сохранности. Всё можно списать на случай, отдать деньги. Выйдет, не сдержал слово. – Телегин предложил укрепить долблёнку на носу «Казанки». Пока Тимка привязывал лодчонку, Смеркалов сбил с лопат черенки, и, привязав к ним углы брезента, соорудил навес.

Сильное течение несло лодку. Двигатель не желал запускаться. Чикалёв пытался править веслом, направляя «дюральку» поперёк волн. Телегин дёргал пусковой тросик, проверял подачу топлива, открывал и закрывал кран. Неожиданно двигатель зарокотал, и лодку рвануло вперёд.

…Холодные мелкие брызги попадали на лица. Повороты разматывались один за другим. Сёмка правил на белеющие перевальные столбы, увидев очередной столб, менял курс. Лодка двигалась зигзагами. Этим рулевой, вероятно, хотел сократить расстояние. Навстречу не попадались ни катера, ни лодки рыбаков. Даже чаек не видно.

Кошкин мог забить колья, установить на них перевёрнутый обласок, но не догадался. В институте не преподавали, как спасаться в тайге от непогоды. Научили разрабатывать деляны, строить лежнёвые дороги. Ему дали знания, как вырубать лес, а как жить в нём без удобного вагончика не рассказали.

Ночью пошел ливень. Утром Николаю удалось развести большой костёр, просушить одежду. Собрав куски бересты, которыми укрывал кедровые шишки, сложил на себя и заснул. Спать пришлось недолго. Подсохшая береста скрутилась, туго обвила ноги, а выпавший уголёк поджёг её. Кошкин заметался, пытаясь освободиться от пут. Истекая чёрными слезинами, береста запылала. Николай срывал её. Загорелись брюки и болоньевая куртка. Бросился в воду озерка. Попытался выйти на берег, но боль возникла нестерпимая, потерял сознание. Очнулся от вертолётного гула. Попытался махать руками. Его не видели. Лежал в воде. Перед глазами стояли плоские ленты кустов чернотала. Снова попытался встать, но боль загнала в холодную воду. Звук удаляющегося вертолёта, истончался, как рыбья чешуйка.

Николай вспомнил детство. Отец пахал на тракторе землю, комбайном убирал урожай. Мама работала дояркой на ферме. Он хотел стать механизатором, как отец, как старший брат, как все Кошкины – известные в районе земледельцы. Не стал.

Толя разлил по кружкам тёплый чай, сделал бутерброд с тушенкой, подал Телегину. Открыл бутылку с вином.