Текст книги "Три горсти земли"
Автор книги: Владимир Марченко
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
КРЕСЛО
Пришел мужичок по имени Додя в хату. Руки помыл. Порядок наводил в свинарнике. Привычка такая с детства, как встанет, глаза не продрал, а бежит в сарайку. К обеденному столу сел в задумчивом ожидании. Его жена по имени Кэтрин поставила на стол миску с борщом, кинула поверх шлепок сметаны из ложки, встала спиной к печи, засунув большие руки за фартук. Мужичок по имени Додя не заторопился хватать ложку, не потянулся к хлебнице, а губы смухортил, как куриная гузка. Кэтрин протяжно вздохнула, быстро шагнула к шкафику навесному. Перед Додей возник стаканок граненый. Нынче таких не выпускают даже в Италии. В кухне запахло сивушными маслами и янтарной кислотой. Мужичок сгрёб посудинку, присосался к ней губами и отцедил вовнутрь половину жидкости, яростно цапнул ложку и попёр борщец, попёр, даже сметану– белый айсберг– не растоптал в миске, в красном содержимом, в котором угадывались ломотки болгарского перца, капусты, бруски картофеля, кусочки лука, обжаренного в шкварках свиного сала и подсмашненным толченым чесноком. Когда в глубине миски осталось несколько кусочков чего-то, неважно чего в красноватой жиже, Додя соснул из стаканка остатки, зачистил миску и двинулся на блюдо с холодцом, сваренного из гусиных потрохов, свинячьих ног и головы. Содержимое было добротно порезано, а не перекручено, как обычно делают нынешние селянки. Жиру сверху не было. Кэтрин всегда перемешивает холодец перед тем как ему окончательно схватиться, а попутно удаляет листья лаврового дерева. Любой бы медработник и даже лекарь Малахов сказал, что это блюдо нельзя кушать по причине сплошного холестерола, который провоцирует сердечные и даже раковые заболевания. Кэтрин ему бы возразила, дескать, никто еще не смог вывести в лаборатории ни раковых клеток, ни холестериновых бляшек, которые будто бы укорачивают жизнь .Она точно знала, что все болезни возникают от трихомонад, которые в свою очередь провоцируются излучениями земли исходящие из геопатогенных зон. Каждый врач был бы посрамлен и уложен на лопатки доводами и примерами из литературы. Кэтрин верила, что в загранице прежде чем лечить больного обследуют его рабочее место и жилище, чтобы зря не тратить время и лекарства. Человека невозможно долечить до нормального исхода, а не до смерти, пока будет под воздействием излучения, исходящего из недр матушки-Земли. Она полагала, что излучения нужны для того, чтобы народ надолго не задерживался на этом свете, не переводил зря котлеты и баранки.
Холодец Додя ел с горчицей, а иногда и с хреном, который заготавливал по осени. Кэтрин точно знала, что в Сибири корни хрена, листья обладают чудодейственной силой почище хваленого женьшеня. Она также верила и в корень солодки. Лечила себя и детей этими корешками. Даже в банки с огурцами и помидорками толкала листья хрена, ветки укропа, листья вишни. Жаль, что вам не довелось попробовать её самосолов. В компот она клала сушеную тыкву, листья смородины, малины и земляники. Дети у неё росли умными и довольно здоровыми, так как потребляли растения, в котором есть нужное содержание йода, чтобы еще и память не теряли в процессе жизни и нужной учебы в школе и училище.
Сама она была сильна и в меру высока, но не худа и не толста, а походила на героинь из индийских кино, которые обожала с детства. Додя тоже не был худым, но и толстяком никак не назвать. Чай и кофе Кэтрин запретила всем домочадцам не то, что пить, но даже смотреть рекламу по телеку. Додя выпил кружку компоту и пошел в зал, чтобы заглянуть в дневники детишек и узнать что там делается в мире. Кэтрин эти катаклизмы волновали мало. Она принялась готовить сливки, чтобы, поколотив их, получить натуральное сливочное масло.
Ничто не предвещало в то воскресное утро никаких проблем. Они возникли на пустом месте. Додя кинул зад в кресло. Не попал. С третьей попытки тоже промахнулся. Падая на пол в пятый раз, рассмеялся. Кэтрин, привлеченная упражнениями мужа, удивилась и предложила ему упасть на диван.
Смотрит Додя телевизор, а сам думает, отчего не мог попасть в кресло. Прицел сбился, решил он, вставая. Весь день прошел в напряжении и попытках сесть в кресло.
Утром сразу попытался влезть в кресло. Получилось. Как только пообедал и выпил «сивушки» кресло не пускало его до себя. Пошел к соседу. Соседское кресло его приняло запросто. Додя, хотя и остался без работы по причине развала Сельхозтехники, где работал регулировщиком топливного оборудования, но соображалка у него осталась. Он сопоставил все факты и понял, что с мебелью происходят явления не простые. Кэтрин сказала, что надо бросать гнать самогон, а лучше не пить. Додя решил поговорить с креслом. Бросать выпивание нельзя, ведь сивушные масла нейтрализуют вредные клетки. «Живи со мной, как прежде, а то продам». Кресло фыркнуло. «Не продашь. Я тебе не колобок. Всегда буду с тобой Я– это ты, но в будущей жизни. Как же ты избавишься от самого себя?»
– С кем ты разговариваешь?– удивилась Кэтрин.
– С креслом. …Ничего не допился. Оно теперь будет с нами жить.
– Пусть живет,– согласилась женщина.– Налоги не берут с говорящих кресел, пить и есть не просит, никого вреда нет, обувь не рвёт, дневники проверять не надо. Я вас буду соседкам показывать.
– Согласно,– проговорило кресло,– Можешь и деньги брать.
Купишь новый плед и перетяжку сделаешь, а то кот весь бок когтями продрал.
– С котом я разберусь,– пообещал Додя,– сколько брать за… показ?– кресло сказало, что посетители сами подскажут.
– А ты не пей разную дрянь.
Пошла жизнь у Гурцовых другим руслом. Соседи у кресла советы просят. Все прогнозы сбываются. Как скажет, так и в жизни произойдёт. Люди продукты питания несут, кто деньги оставляет. Живут. Старший мальчишка в институт поступил. Скоро первый курс окончит, будет мебель конструировать.
Завтра и я схожу, узнаю, когда у меня книжка выйдет, вот только закончу эту историю.
КУЛЬТУРНЫЕ ЛЮДИ
Ксюша набрала номер телефона Веры, хотела сказать, что в магазине на базаре выбросили в продажу пендикуляры всех размеров и расцветок. Номер набрала: «Алё, сестра, тебе какой размер брать? Пендикуляры отечественные, моль не берёт…» Вмешался голос: «Дэвушка, мы с мамой говорим».
– Я с сестрой говорю про пендикуляры,– тут в разговор вломился визгливый голос дяди и тёти непонятной.
– В натуре, бросьте трубки на пол. У нас скоро играть будем хороший свадьба, а пендикуляров у нас прорва.
– Коля, скажи им пусть отвяжутся. Времени мало осталось до венчания.
– Пендикулярки нам не помешают,– сказала мама из Эривани.– А по какой цене, мы завтра подлетим?
– Не брось трубки, скажите какой цвет, какой шнурок, у нас в Австралии очень редко продают это вкусное блюдо. Нам, девушки прикупите пар десять. Мы давно ищем.
Ксюша записала адрес, потом еще, потом еще.
– Хорошо, что связь такая, а то бы где нам было узнать о таком прекрасном предмете,– сказала дама из Новосибирска.
– Обошлось,– сказала Вера,– сегодня без скандала.
– Культурные люди повстречались,– сказала тётя из Австралии.– У нас такое редко. Никакого общения, никаких неожиданностей.
– Скучно вам, наверное, а у нас подобное часто.
ГЛАВНОЕ ДЕЛО
Нелли раздвинула плотную штору, игриво толкнула в ребра Адама. На улице разгоралось утро. Адам обнял юную жену, посмотрел на часы– было начало медового месяца. Луч света пробился в дырочку ставни. Адам поднял голову, увидел перевернутое изображение улочки. Неллина мама подходила с кошелкой к калитке.
– Мама с базара пришла,– сказал Адам, предвкушая блины.
– Откуда ты знаешь?– удивилась девушка Нелли, решившая стать женой и матерью аптекарского провизора Рельтера.
– Смотри. На стене изображение вашей улицы. Мама шла с кошелкой…
Нелли легла на животик и захлопала в ладошки, увидев свою улицу и кусты роз, но только в необычном ракурсе. Проехала телега сборщика молока, пробежали мальчишки с мешками на головах.
– Адам, ты же изобрёл фотографию, а может, синематограф.
– Да. А где я возьму фотобумагу? Столько всего надо. Ну её к Ньепсу и Даггеру. Пусть братки Люмьеры занимаются чепухой. Я им расскажу об этом фокусе. Нам некогда, женушка, пустяками заниматься. Согласись?
– Верно, мой милый Адам. – Согласилась Нелли.– Ты хоть газировку изобрети. Это так просто. Берешь лимонный сок, добавляешь бикарбонат натрия– вот и всё. Пей шипучку…
– …Пошла она подальше. Пусть сосед ерундой промышляет, а нам некогда, милая. Еще успею… – сдался он.
ГОРЕ – НЕ БЕДА
На площади в сквере перед статуей с поднятой рукой собралась небольшая толпа пожилых гражданок. Это пенсионеры устроили несанкционированный митинг в городке.
Одна пожилая тётка в самосвязанной кофте горячо говорила, что у неё, проработавшей всю сознательную жизнь, на заводе удивительно-лилипутская пенсия, а обещали добавить всем одинаково, но тем у кого большая пенсия и добавили много, а тем у кого крошечная пенсия, тем и добавили крохи.
Другая старуха просто криком кричала, дескать, когда начисляли пенсию, сказали, что у меня зарплата была очень маленькая…
– На свою крошечную зарплату я могла в столицу смотаться на самолете, домой вернуться и там, в ЦУМе покупку сделать, а на нынешнюю зарплату попробуй, слетай в столицу…
– Зато депутаты в думе через четыре года получат чудную пенсию, которая и нам не снилась…
– Нет справедливости!
– А при другой власти колхозник получал восемь рублей – это что пенсия?
Шум поднялся невообразимый.
Тут статуя хлопнула в ладошки бронзовые и сказала:
– Что вы ноете, товарищи бабы? Хлеб у вас в магазинах не переводится, на помойках утиль можно еще собирать и сдавать куда надо. Коллективизацию захотели? Болтушки. Ночью спите спокойно? Никто вас не будит? Феликса на вас нет, говорливые вы мои…
Женщины испуганно закрыли рты руками. Медленно пошли из сквера. Им махал вслед дядя бронзовой ладонью. Они еще помнили кто такой Феликс, знали что значит пайка хлеба и коллективизация.
Они хорошо учились в школе.
Как-то утром горожане увидели пустой постамент. Кто-то приколол бумажку с надписью: «Ушел в розлив».
МОДА
Что такое мода? Вопрос простой. Это пример одного для других. Пример может быть в поведении, в образе жизни, но мода в основном касается у нас одежды. Как-то Анька напялила дочкину юбку и пошла на ферму коров доить. С той поры принялись девки юбки задирать повыше или обрезать. В тот день Анютка всё постирала, нечего ей было надеть. На работу спешила, вот и промахнулась. Когда поняла, не захотела возвращаться. Примета у нас в деревне такая– вернешься, приличной удачи не будет.
В то лето Дуська отчебучила, пришла на танцы в майке младшей сестры. Сначала она короткую майку вниз тянула, потом юбку вверх. Ничего не получилось. То одно видать, то другое. Увидели девчатки, как Дуська пупком светит в полумраке и решили умненькие, что это модно так стало ходить на дискотеку. В другую субботу всё деревенское поголовье девок пришли на «скачки» голопупыми.
Кто-то принялся майки обрезать, а кто старое своё донашивать, что сделалось маловатым в процессе роста тела. Даже бабушка Валентинка давеча пришла в сельпо в короткой кофтенке. Повидавшая на своём продавщицком веку Зинуля по прозвищу «Девушка», чуть в обморок не шмякнулась, но удержалась, обняв ящики с бананами.
– Баушка, видимо ли этакое, чтобы степенные гражданки грыжей своей демонстрацию устраивали? Да еще в общественном месте? Тут и дети, и участковый когда за семечками заскакивает.
– Это не ваше коммерческое дело, госпожа продавец, чем я стану демонстрацию проводить. Свобода дадена всем и демократия не роскошь, а средство существования. От родименького правительства пенцию имею соразмерно моей маечки. Как говорили древние хирурги, кесарям– кесарёво…
– Вижу, вижу,– затараторила Зинуля, разглядывая следы ажурной штопки на желтом животе бабушки Валентинки.
– Как-никак, а троих защитников пустила на стройки пятилелетки.
– Вот и пусть они тебе помогают, кто как может…
– Это я им помогаю. Огурчиками и прочей огородной растительностью торгую. Вчера хрену накопала ведро, а позавчера корней шиповника нарыла. Полезно от печени больной. Скоро грибы полезут. Главный наш врач тоже промышляет лекарственными растениями. Зарплату дали ему такую, что у отдельных медсестер повыше будет. Где ж ему вторую ставку главврача найти? Негде.
– В городе, конечно, он бы мог частную практику практиковать. У нас в деревне ток зубами и пломбами можно промышлять,– согласилась продавец,– Баушка, в бору, небось, комары донимают?– Народ как-то оживился, задвигался…
– Куфайку надеваю премиальную. Мне её за свёклу презентовали в аккурат перед денежной реформой…
– Во время нэпа?– спросил мужчина в драной соломенной шляпе и с пластмассовым разовым стаканчиком в руке.
– Девочки, а что вы тут голыми пупками народ агитируете?-спросил бывший председатель растащенного колхоза у вбежавших девушек,– Не читали, что вышло распоряжение главы, участковый станет штрафовать голопупых; с одного пупка– сто рублей, а у кого два– так двести.
Девочки испуганно рванули юбчонки вверх, потянули майки вниз.
– Недавно почтарка шла по улице, а Димка загляделся на Ольгино достоинство и врулил в столб. Машину – на свалку, а почтальонку – в суд, – говорил председатель, – Вот вам мода на бедность. При таком изобилии богатств, носим старые кофты, – бывший председатель поправил драную шляпу и допил пиво.
НАРОДНЫЙ СОВЕТ
Отвратно житьё сделалось в стране Огурцовой. То саранча посевы потопчет, то градом огурцы побьёт. Без огурцов жизнь не в жизнь. Огурцы солили, коптили, жильё строили, спирт гнали. В соседнее государство вывозили коробами. Там насобачились из этих овощей бензин гнать и таким путем топливный кризис превозмогали. Когда огурцов неурожай, полный крах и всякие дефолты. Зарплату платить нечем, потому что налоги не собираются, торговля в упадке.
Один огурцовец по фамилии Оболдуев предлагал сенату тыквы выращивать. Из них дома лучше и просторней, вино крепче выкуривается. Прилагал расчеты тыквопровода в соседние государства тянуть. Никто его не слушал. Ампиратор тамошний всё время по заграницам маялся, научных работников ищет, чтобы те огурцову погоду установили. Министрам некогда рассматривать рацпредложения, Они войну с саранчой ведут, танки и пушки саранчебойные конструируют. Идут года. Житуха не исправляется. Огурцы не колосятся. И как-то нечаянно решили, что нужно ампиратора менять. Написали объявления, на столбах развесили. Ждут, може, кто, и позвонит откуда-нибудь. Тишина. Снова написали, дескать, требуется ампиратор без зловредных привычек, с высочайшим ампираторским образованием, согласным на переезд, трехразово питание, спецодежда и жильё представляется, а если кто семейны, так место в садике и работа супруге найдется, подъёмные выплачиваются на каждого члена семьи.
В соседнем государстве ампираторов было, как семечек в клубе.
Один нашелся паренек. Статью не обижен, учился в школе хорошо.
И красивый – главное. Некрасивых ампираторов не должно быть. Народ огурцовый воспрял. Замечтал, что огурцы заколосятся, саранча обожрётся и подохнет напрочь вся.
Новый ампиратор государство своё по описи примат. Прослезился. В закромах государственных мыши шуршат. Все золотые запасы на саранчу вбухали, ведь после каждой битвы салюты салютовали. Вот и профеейрверкали казну до копеечки.
Ампиратор голову не стал ломать, а пошел в народ. С одной палкой, с котомкой по городам и деревням чешет. Чтоб страну в долги не вводить, охрану и жену дома оставил. Одному ему ничего не надо, а была б свита, повара, квартирмейстеры, автомобиль с водителями, какие расходы. Одного шампанского бочку надо им. А про закуску и говорить нечего. По полям, по лесам идёт, песню любимую поёт: «Жили у Бабуси две веселых гуси». Советы народные собирает, мудрость народну на мангитофон записывает. У народа этой мудрости завались. Народ встречает своего любимого ампиратора с весельем и чувством собственного удовлетворения. В дудки дудит, в свистульки свистит. Радовается. И учат его сердешного уму и разуму. Как не научить хорошего человека особенностям национального благосостояния. Бесплатно учат. Для себя же.
Через неделю вернулась ампиратор в свой офис, сел за аппарат, программу хорошей жизни налаживать. Все данные, что собрал, вложил на дискету. Ничего не получается. Нет правильного результата. Или компьютер палёный, или данные не те собрал у народа. Пошла вторая неделя. Аккурат после бани компутер и выдал результат. Чтобы в стране всё шло отлично, в казне было много денег и вино не скисалось из огурцов, надо всем живущим в стране работать с утра и до ужина, а выходного хватит одного в конце месяца.
Разрешил ампиратор всем желающим землю пахать не от забора до заката, а так, как им хочется. Сеять разрешил не только огурцы, но и дыни, арбузы и прочую мелочь. У своих министров отобрал государственные велисипедки и раздал в школы для занятий. Народ сеет чо хочет, выращивает, что ему надо. Налоги повалили в казну видимо-невидимо.
Оболдуеву неймется, в газеты строчит заметки, что дома из тыквы полезны для здоровья и не гниют долго. Не знает он, что тыква на полях одичала, стала мелкой. Пока нового ампиратора искали, в поле никто не выходил, не пропалывал. Огурцы совсем измельчали. Раньше одна семья могла огурец весь месяц варить-парить, а теперь в ведро три десятка входит. Саранчу пасти начали. А которая стала молоко давать и сметану, стали коровами прозывать. Вот, что значит народные советы. А вы говорите, что ветер влияет на долготу дня.
КРИТИКАНЕЦ
Один маленький начальник, видя промахи больших руководителей, просто зеленел от негодования. «Вот если бы я решал эти задачи, то уж никогда не стал бы так над свои родным народом делать подобные эксперименты».– говорил он с трибуны, критикуя безбоязненно всех и вся. Любил выступать и критику наводить. Кто-то восторгался, кто-то нервничал, а начальники говорили друг другу, что, несомненно, у него там наверху рука лохмата имеется, значит, надо его подвысить. Подвысили. Стал он средним начальником. Назовем его Ларионом. На каждом собрании он анализы работы делает, пушит нерадивых в хвост и в гриву. Критикует, не взирая на лица. Грамотный. Цифрами так и сыплет, как из рога изобилия. Ну, память! Ну, анализ!
Советуются друг с другом начальники, говорят, что не сносить им голов за головотяпство. Вскрыл наши все промахи и просчеты. За это по шапке дадут. Шапки у них, у начальников норковые– это как спецодежда у доярки. Одного понизили маленького бюрократа, а на его место Лариона поставили. Потеснились, так сказать на своей лавочке, местечко тепленькое насиженное предоставили. Ларион важен, неприступен, как крепость Измаил. Раньше с папкой ходил, а теперь с чемоданчиковым компьютером на авто разъезжает по объектам. Везде находит недочеты и вскрывает язвы нерадивости. Докладывает, дескать, надо искоренять, о народе заботу проявлять, не царско время. Надо строить социализм с человеческим лицом Переехал Ларион из райцентра в город. Подарков не берет, спиртное презирает, ничего не просит и не хочет ни с кем сближаться.
Притихли городские начальники. Спрашивают у сельских– насчет новичка, есть ли у него поддержка на высоком уровне. Отвечают туманно и путано. Смекнули «пыжиковые»,что новичка голыми руками не взять, решили его как бы повысить, а по простому выслать в глубинку, но на самый ответственный пост.
Закручинился наш герой, запечалился. Одно дело критиковать, а другое– самому извилинками шевелить, соображать, где цемент выпросить, откуда шифер получить, как с народом заигрывать, чтобы вроде как любили, но и побаивались. И взялись проверками донимать. А кормов мало запасено к зиме. Надои низкие, а школы не готовы к учебному процессу. Сверху никто не помогает стройматериалы выбивать. Самому приходится вертеться. Вон чо, поняли начальники и дали Лариону прозвище– Лектор. Сам всех просвещал, учил, критиковал, а оказался и не рыба и не мясо. Прежних сотрудников разогнал, новых набрал. Новые сидят в креслах, умные лица делают, телефоны крутят. Говорят, что входят в курс делов. Входить можно сколько угодно лет, а урожайность и надои надо сегодня.
Отправили Лектора библиотекой сельской руководить. Как только ему удавалось на трибунку вскочить, так и принимался критиковать всех подряд. Анализировал, сопоставлял, но его уже не принимали всерьёз. В народе получил второе прозвище, более меткое– Критиканец.
ЗЛАЯ ЛЮБОВЬ
Били все. Без жалости, ногами, головой– били каждый день. Толкались, набрасываясь по несколько человек. Лишь один стоял в стороне и усмехался. Надо что-то делать, подумал он, забьют. Решился на отчаянный шаг. Подскочил, как можно выше, и полетел.
– Ты куда?!– закричал тот, который его никогда не дубасил.– Не положено…
– Ну, вас всех,– крикнул он сверху и добавил словечко, которое постоянно говорил один из сидевших на скамейке. «Слова доброго никогда не скажут. Одно знают: аут, аут! Я же не виноват» С первых дней всё и началось. Он, было, решил, что в него начали душу вдувать. Надули. До звона… А потом ногой. Об стену все телом. А казались такими ласковыми. Ничего в вас человеческого и нет…
– Далеко собрался? – раздался насмешливый голос снизу.
– Знал бы – сказал.
– Чего даром летишь? Меня возьми на себя.
– Только не пачкайся и не дерись.
– Доставалось тебе, дружок. Каждый день. В чем виноват?
– Кого бы я обидел? Чем?
– Вернешься, опять начнут бутсить. Никуда не денешься.
– Коварные. Двое особенно. Поймают, к груди прижмут ласково, что-то скажут и … со всей дури, как долбанут. Даже шкура трещит. Не вернусь. Пусть себя сами…
– У тебя крыльев нет… Как у меня. Смотри.
– Что надо, чтобы крылья отросли?
– Что надо, круглая голова, сам незнаю. Летаю и всё. Наклююсь и пою. У тебя есть песни?
– Нет ни песен, ни крыльев, ни клюва.
– После таких побоев завоешь, не то, что запеть.
Они летели и разговаривали. Тихий ветерок подталкивал мяч все выше и выше. Воробей посмотрел вниз и поджал перья.
– Тебе надо перекраситься. Я видел их– они большие и разноцветные. Их никто не бьёт. Носят бережно за верёвочки. Тогда твоя жизнь изменится в лучшую сторону. Стань хотя бы зеленым. Можешь стать розовым. …Поможет, уверен. Многие, слышал, так и делают.
– Ничего не получится. Перекрашиваться мне уже поздно. Я же сегодня лечу.
– Ты летишь, потому что тебя пинают. Ты круглый и пустой.
– Твоя мудрость не знает предела.
– Я проживу без них,– сказал мяч,– пусть обходятся без меня. Воробей, страви воздух. Найди такую дырочку и просунь клюв. Только держись крепко. …Хватит, хватит.
На футбольное поле мяч упал и не подпрыгнул. Его отшвырнули к забору. Он лежал и наслаждался свободой. Его не били. Им никто не интересовался, а когда-то за ним носились, сломя голову, задыхаясь, хрипя, лишь догнать, лишь бы коснуться. Стоят и переживают. Грустят. Они не могут без меня жить,– подумал мяч,– но зачем били? Им тоже бывало не очень сладко. Кое-кого уносили с поля на носилках. Почему? Из-за стремления ударить меня, нанести удар, коснуться, получают синяки и шишки. Значит любят. Решил мяч, надуваясь от гордости.