Текст книги "Семнадцатая карта (СИ)"

Автор книги: Владимир Буров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Можно, я первый? – жалобно попросил загнанный в ловушку парень.

– Канешна, – и Эстэ протянул ему наган.

Петруха выстрелил и снес себе полбашки.

– Каво ты думал обмануть? – спросил тов. Леннан. – Сейчас узе мы в лотерею не играем. Он прекрасно видел, что патрон встал прямо напротив ствола. – И да, – сказал тов. Эстэ, уходя и обращаясь к трупу, – никогда не говори того, чего не знаешь.

Потом по телефону ему доложили, что в Москве писатели устроили маленькую заварушку. Не хотят, мол, жить в Москве, хотят править в Берлине вместе с товарищем Леннаном.

– Нашли – слово на букву б – залатую рипку! – выругался он и добавил: – Любят.

В пять часов принесли заказ. Немку с голубыми глазами и белыми волосами. Ну, натуральная Марлен Дитрих. Натянул ее, а она возьми да и лопни.

– Вот оно хваленое Мерседесовское качество, – сказал Леннан и выбросил рваную Марлен в окно. – Кукла – слово на е – были сопровождавшие ее падение слова. – Если они так будут делать авиационные двигатели для моих Тополей и Илов – слово на е с приставкой: вы – нас Черчилль. Только дым из ушей пойдет. Говорят, он много курит. Пятнадцать больших толстых сигар в день и выпивает пять бутылок французского коньяка. И как только не лопнет? Толстожопый. Надо сказать директору Мерседеса, чтобы для красивых немок использовали двойную авиационную резину с прокладкой из крокодиловой кожи. А то попадется не какая-нибудь Марлен Дитрих или Ингрид Бергман, а целая Екатерина Вторая. Да разве – слово на букву е с приставкой: про – ее просто так?! А Черчилля мы обойдем. Он книги пишет, и я напишу. Так напишу, что – слово на б – дым из ушей пойдет. Независимо от количества выкуренных сигар.

Вечером он был узе на взводе. Поставил перед собой шесть бутылок Греческого коньяка. Выпил двести граммов, сказал, что в Греции все есть, и стал ждать. И хорошо, что Раки опоздал. Точно бы он его завалил. А так все обошлось. Когда Раки приехал, в доме уже больше не было патронов.

Таким образом, праздник был омрачен предсказанием Кэт. Но скоро Славик забылся и начал двойными порциями глушить коньяк. Он надеялся на обещание Кэт помочь ему. Сегодня его даже не раздражало, что эта сучка считает себя воплощением Екатерины Второй. Великой Блудницы.

Кэт взяла фонарик и одна двинулась к полю боя. Она шла медленно. Кругом шмыгали какие-то звери. Толи крысы, толи мыши, то ли какие-то кроты и еноты. Кэт осторожно перешагивала через трупы и неуклонно продвигалась к пятидесятому доту.

– Сестра, – услышала она слабый голос. – Помогите.

Кэт пошла быстрее, задела за окровавленную каску и упала. Потом еще раз споткнулась, грохнулась на оторванную очередью крупнокалиберного пулемета голову. Хотела бежать, но луч фонарика не находил дороги. Кругом были убитые люди с оторванными ногами, головами, руками, пробитыми касками, развороченными легкими. Даже два сердца лежали на груди одного солдата. Одно, наверное, было его, а другое выпрыгнуло из соседнего трупа. Когда солдат был еще жив, удар страшной силы выбил его сердце из груди. Оно покрутилось в воздухе и упало на грудь другого солдата, сердце которого тоже вырвало очередью из крупнокалиберного пулемета. Но это сердце медленнее вылезало из тела. Поэтому осталось лежать на груди, как медаль героя. Один дважды герой, правда, оба с дырой.

Жаль только, этот крупнокалиберный пулемет не захлебнулся кровью. Помощник Н.С. Хрущева полковник Хижняк смог попасть в него гранатой.

Кэт, шагая уже прямо по трупам, наконец, приблизилась к раненому. Кто это? Кэт посветила фонариком.

– Вова это ты?! Ты остался жив?! Тебя же расстреляют! Эх, Матросов, Матросов! Сорок девять Матросовых погибло, а ты сумел остаться в живых.

– Но я все-таки закрыл эту амбразуру своей грудью, – хрипло сказал Вова. – Помоги мне снять бронежилет, пожалуйста. Кажется, у меня переломаны ребра.

Кэт едва смогла отсоединить окровавленные липучки бронежилета. Откуда кровь? Здесь везде была кровь. Она застыла на склоне, как вулканическая лава. И эта лава была еще теплой. Кровью этих штурмовиков могли бы захлебнуться и сто пулеметов. Только добежать до амбразуры смогли не многие.

– От тебя пахнет…

Но Вова прервал ее:

– Козой, что ли?

– Нет, одеколоном.

– Перед атакой решил поодеколониться.

– Зачем?

– Чтобы при встрече с немцами не выглядеть некультурным. А то еще почувствуют запах портянок, скажут спим вместе… вместе с медведями.

– Не ври. Ты его пил. Ты пил одеколон? Зачем? Спирт же есть.

– Ну, во-первых, мне спирта не дали, а во-вторых, не выбрасывать же одеколон. Нам выдали столько одеколону, что за год не переодеколонишь. Значит, выдали для питья.

Кэт только покачала головой.

Она познакомилась с Вовой еще в Берлине. Он первым ворвался в замок, где жила Кэт. Он бы ее убил, если бы в его ППШ еще были патроны. Вова бежал по лестничным маршам и бросал во все стороны гранаты. И только на время броска его дисковый автомат замолкал. Он уже выкинул два диска. Зарядил последний, и пошел по комнатам третьего этажа. Он открывал дверь и в каждую комнату давал короткую очередь. Потом заходил и бегло осматривал. В комнате, где сидела дрожащая Кэт, автомат не сработал.

Вова передернул затвор. Нет. Друг больше не издавал, радующих душу щелкающих звуков. За столом сидела прекрасная высокая толстушка. Не говоря ни слова, она пересела на широкую кровать. И легла. Ноги ее в туфлях стояли на натертом до зеркального блеска паркете. Они чуть-чуть подрагивали. Как у породистой лошади перед решающей скачкой.

Вова бросил автомат в изголовье кровати и поднял ее юбки. Мелькнула мысль: зачем надо было бросать автомат на кровать? Ведь в нем все равно нет патронов. А помещать скачке может. Действительно, потом автомат пришлось сбросить на пол.

– Плииз. Битте. – Только такие слова тогда смогла произносить Кэт.

– Скажи, что я твой Одиссей, а ты моя Пенелопа, – бормотал Вова Матросов. – Я вернулся, и буду драть тебя двенадцать дней и ночей. Без перерыва. Окей?

– Плииз. Битте.

– Понял.

Он действительно трахал бы эту Императрицу двенадцать суток, но не вышло. Во-первых, Вова через шесть часов потерял сознание, а во-вторых, во дворец заехал Командарм Ракассавский и забрал Кэт себе на кухню. Оказывается, она была не графиней, а всего лишь гувернанткой. То есть просто уборщицей с правами повара. Но Рокки быстро понял, что в Этом Деле она Настоящий Полковник. То есть вполне подошла бы на роль самой Императрицы Екатерины Второй. И не только сексуальные возможности она обнаружила в этот день.

Вечером она прислуживала Командарму, ночью уже трахалась с ним, а под утро сумела спасти жизнь. После секса Раки сказал, что теперь Кэт будет не служанкой в этом замке, а его хозяйкой. По этому случаю был накрыт в парадной зале шикарный стол с омарами, икрой, Греческим коньяком и ВИП-шампанским из Франции. А ведь было только четыре утра следующего дня. Еще и суток не прошло с того времени, как Вова Матросов первым ворвался в этот Дворец.

– Пересядь, пожалуйста, на другое место, – сказала Кэт.

– Но здесь нет другого места, – сказал Славик Ракассавский.

У стола было только два стула. Они стояли с торцов.

– Дорогой, передвинь стул.

– Сесть с боку? Но это будет выглядеть глупо, дорогая. Ты с торца, а я с боку. Как-то не эстетично.

– Сделай это для меня. Пересядь.

Рок глупо улыбнулся и передвинул стул. Буквально, через пять минут пуля разбила хрустальную вазу, которая стояла как раз на том месте, за которым раньше стоял стул Командарма.

– Как ты узнала, что меня хотят убить? – спросил Славик.

– Так, угадала.

Но Рокки все-таки сообщил об этом случае начальнику своего Смерша. Тот предложил арестовать немку.

– Это явная подстава, – сказал майор.

Рокки сообщил об этом Кэт.

– Пожалуйста, – ответила она, – я не боюсь его.

– Напрасно, – сказал Рок, – это страшный человек. Он может распять тебя, если…

– Если я буду молчать?

– Нет, если ты не знаешь правды.

– Я его не боюсь, – повторила немка.

– Ты мне можешь объяснить, почему? – спросил Командарм.

– Он не придет ко мне.

– Вот как? Посмотрим, – и Славик позвонил в колокольчик. – Передайте, чтобы сюда прислали машину моего Смерша, – сказал он адъютанту.

Но машина не приехала. Она подорвалась на мине по дороге к Дворцу, где жила Кэт. Раки больше к ней не приставал с расспросами о немецких шпионах.

Кэт оттащила раненого бойца за дот. Там не было мертвых. Из кармана юбки она вытащила полутора литровую флягу Столичной, упаковку пива Бавария, кило немецких копченых сарделек и круг белого хлеба килограмма на два.

– Тебе не лень было тащить пиво в такую даль? – спросил Вова.

– Я ведь знаю, что ты любишь немецкое пиво, – улыбнулась Кэт. Правда, в темноте вряд ли можно было разглядеть ее улыбку.

– Ты знала, что я живой?! – изумился он.

– Догадывалась.

– А водка? Тоже догадывалась?

– А помнишь, как я тебе спускала походный мешок в Замке? Я положила тебе трехлитровую бутыль спирта, а ты сказал, что спирта не пьешь. Сказал, что любишь Столичную. Пришлось идти в столовую. Там в холодильнике у Рокки была одна холодная бутылка. Из Москвы прислали ящик, а он всю выжрал. Осталась одна бутылка. Он потом ее искал. И в тот вечер чуть не поймал тебя в Замке. Он проснулся и увидел меня в столовой у холодильника. Но не спросил по-человечески, что я там делала ночью, а стал тихонько следить за мной. Хорошо, что ты уже стоял внизу и Раки не узнал тебя. Он долго рыскал по комнате, и все спрашивал меня:

– Кого ты прячешь? Любовника или шпиона? – А бутылка была у меня за спиной. Я даже не успела положить ее в рюкзак.

И ты ждал, пока он не насытиться мной. Стоял внизу, дрожал, что немецкие доги Раки найдут тебя и съедет.

– Да, – сказал Вова. – Все так и было.

– Видишь, я все помню. – Кэт помолчала. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Только ребра еще болят. Но ты можешь сесть на меня верхом. Только не ложись.

– Хорошо. Как сесть? Передом или задом?

– Сначала передом. А потом задом.

Они трахались до трех часов ночи. Атака должна была начаться в четыре. Так бы, наверно, они и протрахали утреннюю атаку. Если бы… если бы… Если бы не услышали козье ржание в двух метрах от себя. Да, козы так не блеют. Это было настоящее ржание влюбленной кобылы. Очень она была рада, что нашла своего парня живым. Пожалуй, даже больше, чем Екатерина Великая.

– Коза, – тоже, между прочим, не без радости констатировал Вова Матросов.

– Коза – это, конечно, хорошо, – сказала задумчиво Кэт. – Только ведь тебя, Вова, расстреляют.

– Но почему? Мы ведь взяли этот проклятый дот. Меня должны бы наградить.

– В таких делах живых не оставляют. А с другой стороны, тебя уже наградили. Козой. Правда и ее тоже должны расстрелять.

Остается только один вариант, – сказала Кэт.

– Какой?

– Там много убитых у дота. Положим твои документы одному из них.

– Зачем?

– Чтобы тебя не искали. Понимаешь, им нужен Матросов. Найдут убитого с твоими документами и успокоятся. А так тебе не уйти.

Они меняют документы.

– Это же сержант НКВД, который прикрывал меня с тыла, – сказал Вова. – Значит, и он пошел на пулемет.

– На него все пошли, – ответила Кэт.

– Послушай, ведь меня узнает начальник Смерша. Скажет, откуда – слово на б – ты такой взялся? Сержанта он должен был знать.

– Не бойся, командир Смерша убит. Почти все убиты. Так что тебе бояться нечего.

– А коза? Ты можешь пока взять ее себе?

– Хорошо. Я постараюсь отослать ее твоей жене.

– У меня нет жены.

– Тогда я отошлю ее твоей матери.

– Спасибо.

– Да не за что. Ты закрыл этот дот своей грудью. Козу уж точно заслужил.

– Может, мне медаль дадут?

– Получишь Героя Советского Государства. Правда, только посмертно.

Они целуются и расстаются. Кэт уводит козу.

В четыре утра начинается решающий штурм Города Эстэ. Но почти сразу захлебывается. Восемьдесят пять процентов резерва остается лежать перед вторым рубежом. Атака была не подготовлена. Рокки думал, что опять возьмет город наскоком. Не получилось.

– Когда они успели построить вторую линию обороны? – недоуменно спросил Никита.

Раки только крякнул. Он тоже не понимал, откуда взялась вторая линия укреплений.

– Не понимаю. Ее не было! – кричит он, как бешеный. – Там нет никакого второго эшелона. Ну просто не может быть! – Ракассавский чуть не плачет. Сгоряча он застрелил двух радистов, передавших, что атака захлебнулась. Теперь он сам сидел в наушниках и выслушивал доклады комбатов.

– Блять. Сука. Пидарас! – Так он называл командиров батальонов, которые гибли перед второй линией обороны.

Ракассавский плюет, снимает наушники и бросает их в стену.

– Ну че ты бесишься? – говорит Хрущев. – Была же шифровка от Абеля, что к Борману на помощь идет отряд Анэнербо.

– Хуербо! – рявкнул Командарм. – Я в эти сказки не верю. И никогда не верил.

– А почему вы так разговариваете со мной? Я Комиссар…

– Да какой ты на – слово на х – комиссар?! Комиссар сейчас должен быть где?

– Где? – не понял Хрущев.

– Он должен поднимать роты в атаку! Вот где! Все легли и даже расстрелы на месте не дают результата. Никто не хочет больше вставать.

– Ты сошел с ума, Рокки, – ответил Никита. – Там уже некому вставать. Почти все, кто вошел в четыре утра в коридор за пятидесятым дотом, погибли. Я те точно говорю, ты у меня еще попляшешь. Положил всю армию.

– Прости, Никитушка, – сказал, как бы успокоившись, Славик, – а что ты имел в виду? Ты хотел сказать, что – слово на букву е с приставкой: от – меня, когда тов. Эстэ помре? А он помирать вроде не собирался. Ты, наверно, хочешь его отравить? Да? Или хочешь провернуть заказуху? А-я-я-я-яй! О таких вещах ты так не подумавши болтаешь первому встречному.

– Но, но, но, но, но! – ты не выдумывай.

– А я ничего не выдумываю. Сегодня к вечеру приедет тов. Эстэ. А с ним Берия. Он тебя – слово на б…

– Да – слово на ё из двух букв – я тебя вместе этим Берия-хуерия. Развели, понимаешь, коррупцию.

– Вот сегодня я ему все скажу. Посмотрим…

– Да за эту атаку тебя на хор поставят раньше, чем ты, рот откроешь. Разведка…

– Слово на ё из двух букв – я разведку, – сказал Раки, но уже без прежнего пыла. – Товарищ Леннан приказал сдать всех разведчиков.

– Почему?

– Слово на е с приставкой: осто. – Все время сбывается по-ихнему, а Ленька Пантелеев начал ошибаться в своих предсказаниях.

– Кто-то его переигрывает.

– Ладно, давай выпьем коньячку, Никита Сергеевич. Не будем горячиться.

– Спасибо, я лучше водки.

– Хорошо. Давай выпьем водки. У меня в загашнике есть полуторалитровая фляжка Столичной.

Он ищет Столичную, но не находит.

– Кто мог спереть Столичную? – растерянно говорит Раки.

– Кто здесь только не ходит, – прозрачно намекает Никита Сергеевич.

– Не говорите глупостей. Зачем Кэт Столичная? Это твои помощники ее выпили.

– Мой помощник лег грудью на амбразуру, – сурово сказал Никита Сергеевич и закрыл этот вопрос.

Пришлось выпить спирта. Он-то всегда был. Иначе в психическую не пойдешь. А ходили часто. Можно сказать, все атаки были психические. Это только Вова Матросов мог выпить одеколон перед атакой. Как и другие Матросовы. Не пропадать же добру. Как говорится: дают – бери, а бьёшь – беги.

Они чокнулись, выпили. Раки разломил надвое дужку Краковской колбасы.

– Не сработал наш план с женщинами, – сказал Раки.

– Не говори только, что из-за моей идеи с козами, – сказал Никита.

– Вполне возможно именно из-за этого.

– Нет, здесь в чем-то другом дело. Надо спросить твою Кэт. Кстати, где она?

– Я здесь, – сказала Кэт. Она неслышно вошла в землянку и как призрак выплыла из-за ширмы.

– Ты своими неожиданными появлениями нас в гроб загонишь, – сказал Никита.

– Ищите, козу отпущения? – сразу пошла в атаку Кэт.

– Кстати, где та коза, которую я приказал ликвидировать? – спросил Славик.

– Кого ты спрашиваешь? Здесь нет, ни помощников, ни адъютантов, ни радистов. Все убиты, – сказал Никита.

– Я ходила на позиции, нашла эту козу и взяла себе, – сказала Кэт.

– Зачем? – хором спросили ребята.

– Ну, надо мне. И все. Прошу считать эту тему закрытой, – сказала Кэт, и налила себе одинарный спирт. Двадцать пять граммов.

– Вот также безапелляционно вы посоветовали нам хитрый план с козами и женщинами, – сказал Никита. – А что из этого вышло? Ведь, знаете ли, можно допустить, что вы засланный агент и советуете нам не совсем корректные вещи.

– Ну, во-первых, козы, это ваше дополнение. Я бы сказала не совсем безнадежное дополнение.

– Спасибо и на этом, – сказал Никита, и сам налил всем по одинарному спирту.

– И все-таки, почему немцы не использовали женщин? – спросил Раки. – Ведь это были настоящие немки.

– Во-вторых, – продолжала Кэт, – нас кто-то опередил. В дотах уже были женщины. С самолета немцам сбросили тюк на пятьдесят породистых телок.

– К-каких телок? – спросил Никита и без тоста выпил свою порцию спирта.

– Семнадцать Грет Гарбо, семнадцать Марлен Дитрих и шестнадцать Ингрид Бергман. Отсюда логично следует третий пункт: в Берлине засел Крот. Все наши планы становятся заранее известны немцам.

– Да, – задумчиво сказал Славик, – Марлены Дитрихи конечно лучше простых баб. Нас обошли. А куда Борман живых немок дел?

– Из них был сформирован костяк Черного Батальона, – сказала Кэт.

– Все-то ты знаешь, – сказал с завистью Никита. И добавил: – Только почему все это поздно?

– Я вам уже сказала: ищите шпиона в ставке.

– А ты не можешь сама определить, кто это такой? – спросил Славик.

– К сожалению, нет. Стоит очень мощный блок. Я не понимаю, что это такое. Возможно, Анэнербо удалось внедрить своего человека в окружение тов. Эстэ.

– Ты не скажи это еще где-нибудь, – сказал Никита. – Сразу на – слово на букву х – расстреляют.

Не обращая внимания на замечание Никиты Сергеевича Хрущева, Кэт добавила:

– Это очень необычный человек, – печально говорит Кэт и уходит.

Два человека в окровавленных белых халатах втаскивают в комнату полуживого человека.

– Кто такой? – спрашивает Ракассавский.

– Я главный врач госпиталя, полковник Вишневский, – говорит высокий бородатый мужик. – А это мой помощник тов. Склифасовский. Майор. В связи с намечающимся Делом Врачей, хочу сразу доложить: этот парень ожил на операционном столе.

– То есть как? – не понял Никита.

– Он был мертвым и ожил? – спросил Славик. – Как это так? И почему он тогда оказался на операционном столе? В морге, что ли?

– У нас, к сожалению, один стол для живых и для мертвых, – ответил Вишневский.

– Как фамилия этого бойца? – спросил Хрущев.

– В этом, можно сказать, все дело, – сказал доктор. – Это Матросов.

– Легендарный Матросов, который закрыл амбразуру вражеского дота своей грудью? – Рокки подошел поближе. – Че-то не похож.

– Его звать Вова, – сказал Склифасовскимй.

– Ах, Вова Матросов! – как-то даже радостно воскликнул Славик Ракассавский. – Последний из Могикан! Так он же погиб. Даже его козу уже забрала себе Кэт.

– В том-то и дело, что он ожил на операционном столе, – сказал главврач.

– Значит, на самом деле он не погиб, а просто притворился. – Рокки печально покачал головой. – Я так и думал. Вот! Вот, они твои козы к чему привели! – Славик выкинул руку по направлению Никиты. Рок выпил двойной. – Фу! – И добавил: – Расстрелять! Расстрелять немедленно ко всем чертям.

– Он был мертв, – тихо сказал Склифасовский.

– Что вы – слово на б – там мямлите?! Хотите попасть в готовящееся Дело Врачей?

– В нем было Двадцать Семь пуль, – сказал Вишневский.

– Хоть Тридцать Семь! – крикнул Раки. – Ну до чего вы меня довели? Сплошная халтура! Никто не хочет защищать Родину! Одно притворство. Расстрелять…

– У него вся грудь была разворочена… – опять что-то попытался сказать доктор.

– Что вы пытаетесь мне сказать?! – взорвался Славик. – Зачем вы его сюда привели?

– Он ожил на операционном столе, – сказал Вишневский.

– И что вы предлагаете? – спросил Хрущев.

– Надо отослать парня на Большую Землю для проведения научных изысканий, – сказал Вишневский. – Это совершенно уникальный случай.

Рок вынул свою девятимиллиметровую Беретту.

– Если вы сейчас не прекратите пороть чушь и не уведете отсюда этого дезертира, я сам лично расстреляю и его, и вас обоих Врагов Народа.

Через час вывели на расстрел двоих. Один – этот майор Смерша, Леня Голиков, а другим был сержант НКВД, по кличке Итальянец, по документам, подсунутым ему Кэт, Вова Матросов.

Их поставили на бруствер. Майор присмотрелся к своему спутнику.

– Итальянец, это ты, что ли? – удивился майор Урузаев ко кличке Леня Голиков.

– Я, кажется, – ответил сержант. – Он еще плохо себя чувствовал и на расстреле был весь в бинтах. Они обматывали его голову, грудь, и даже одну ногу. Ногу-то когда прострелили?

– Тебя за что?

– Матросов должен умереть, – сказал Итальянец.

– Это за того, которого я хотел изрешетить в землянке? Ну, надо же! Мы оба гибнем из-за него. Послушайте. Послушайте! Этот парень не Матросов. Это какая-то чудовищная ошибка. Это сержант НКВД!

– А ты Папа Римский, – сказал комендант расстрельной команды.

– Я… Да ты же меня знаешь… – майор протянул вперед руку.

– Послушайте, ребята, мне по барабану, кто вы, – сказал комендант. – Будьте вы хоть Эстэ с Ле. Я бы все равно вас расстрелял. – Ничего себе! Лучше бы он сказал не Эстэ с Ле, а Мандельштам с Есениным. – Маленькая лекция о пользе литературы.

Коменданта начали вязать его же солдаты. Правда, не все. У некоторых тут же подкосились ноги при словах об Эстэ и Ле.

– Бежим! – крикнул Леня Голиков.

Но суматоха была не долгой. Солдаты сразу же убили своего командира, потом несколькими залпами уложили сержанта и майора.

– От нас не убежишь, – сказал помощник коменданта, вынимая из нагрудного кармана убитого партбилет. – Завалили кабанов. Докомандовались. И ты, и Ленька. Лучше бы ты совсем забыл эти имена: Эстэ и Ле. – Заместитель в ужасе оглянулся. Кажется, никто не слышал. Солдаты делали контрольные выстрелы в Итальянца и майора Леню Голикова. Коменданта Заместитель добил сам.

Ночь. Итальянец медленно поднимается. Он оглядывает освещенное полной луной поле. С трудом раздевает коменданта. Садится отдохнуть. Потом снимает с себя бинты, рваную одежду и напяливает гимнастерку, галифе и сапоги коменданта расстрельного взвода. Медленно уходит в глубь леса. Коменданта просто не успели раздеть. Зам уже потащил с него прекрасные хромовые сапоги, но тут приехал на мотоцикле БМВ гонец и передал, что Командарм срочно требует расстрельную команду. Зачем уж она ему в это время понадобилась? Может, чтобы самого себя расстрелять перед прибытием тов. Леннана?

Никто не видит, как уже дважды убитый за одни сутки Итальянец, удаляется в сторону Линии Фронта. Никто, кроме Кэт. Она стоит за деревом и наблюдает, как над головой Итальянца взлетают, висят, а потом медленно гаснут осветительные ракеты.

Прежде чем окончательно удалиться, Итальянец возвращается на поле боя, к пятидесятому доту. Ему надо найти Верховского. Но тот без головы.

– Он должен лежать в пяти метрах от амбразуры, – бормочет Итальянец. Но там адъютанта Командарма и любовника Кэт нет. – Или в десяти? Что-то уже не помню, где ему оторвало голову очередью из крупнокалиберного пулемета. – Он отходит назад, потом возвращается. Нет. Итальянец встает на колени и начинает шарить по карманам трупов.

– Барахольщик, – говорит Кэт. Она идет к машине и возвращается на наблюдательный пункт с прибором ночного видения. – Ублюдок. Мародер, – говорит она медленно и закусывает губу. Итальянец, наконец, находит труп Верховского и вынимает что-то из его кармана. Кэт всматривается. Предмет в приборе ночного видения вспыхивает черными и белыми треугольниками. – Мама! – вскрикивает Кэт. Она хочет крикнуть, чтобы Итальянец положил предмет на место. – Положи, пожалуйста, его на место! – кричит Кэт. Но голоса ее не слышно. И не только потому, что Итальянец находится уже очень далеко, но и потому что она не кричит, а просто сипит. У нее пропал голос. – Все пропало, все пропало, – негромко причитает Кэт. Она садится на землю и плачет.

А Итальянец уходит все дальше и дальше. Уходит и уносит с собой ключ к Семнадцатой Карте. Камень ЗВЕЗДА СОБАКИ. – Он взял Звезду Собаки, которая содержит драгоценный камень, состоящий из черных и белых треугольников, – шепчет Кэт. – Значит, Верховский и был Кротом? Он украл у нее этот камень. Когда? Когда Верховский мог узнать, что у нее есть этот драгоценный камень? Ничего не понимаю.

Девушка еще долго сидела на краю водоема, опустив одну ногу в воду.

– Значит, все-таки Бессмертные существуют, – сама себе говорит Кэт и направляется к своему Хорьху, который стоит недалеко за деревьями.

Слышны раскаты толи грома, толи выстрелы орудий где-то далеко, далеко. В таких местах страшно и целому взводу-то ходить без прикрытия. А Кэт была одна. И видимо, не боялась.

А Колдуны и Экстрасенсы и не должны бояться Неизвестного.

Сноска:

Джон Леннан – товарищ Эстэ в роли Ле-Нина.

Далее в рукописи идет повтор окончания Запретной Зоны. Не знаю, зачем это сделал автор. Может быть он просто забыл убрать этот кусочек, начинающийся с того, как Молчановский уничтожает следы жизни с костюма Одиссея. Но скорее всего, он хотел показать, что ГОРОД ЭСТЭ существует вне времени Запретной Зоны. Как та часть пространства, про которую нельзя точно сказать, что вот она находится там-то или где-то еще. Лучше бы такие повторы не делать. Но ничего лучше того, что написано, я так и не смог придумать. Так и быть, пусть в этом месте будет повтор, имитирующий петлю времени, как это было при Иисусе Христе, когда Лазарь вышел из могилы.

На заднем плане, у бани, под сильной лампой режиссер Молчановский разглаживает складки на костюмах героев. Он держит огромный дымящийся утюг с резными дырками. Через эти дырки видны раскаленные угли. Как на треножнике для жертвоприношений. Он бормочет:

– И в детской резвости массы колеблют мой треножник…

Кругом темно. Только небольшая лампочка горит у туалета, да на другом конце Зоны можно различить огонек дорогой сигары. Гаванская. Очевидно, какой-то олигарх смог получить посылку даже в этот праздничный день. А ДПНК угостить он просто обязан.

Молчановский опускает раскаленный докрасна утюг на костюм. Материал скворчит, морщится и ежится, как живая кожа.

– Ничего, ничего, – бормочет Молчановский, – а то эти складки могут принять за чью-то – слово на букву п. – А меня будут благодарить за сексографию. А мне это надо? Ведь я только романтик. – И он опять жарит кожу, как будто приносит в жертву древнего жителя республики Майя. – А почему бы и нет? – говорит Молчановский. – Я новый Монтесума. – Сильно. Пусть так все и думают. Он начинает интенсивно уничтожать складки на костюме своего героя.

Вдруг раздается звон разбитого стекла. Прямо перед Молчановским из разбитого в виде пятиконечной звезды окна вылетает окровавленная голова. Во рту у головы скомканный лист сценария. Это голова Эдуарда Радзинского. Кто-то тянет его назад за ноги. Пять острых копий держат голову и не пускают ее назад. Молчановский поднимает свой огромный антисексуальный утюг. Радзинский пытается что-то сказать, но лист сценария во рту мешает. Он только тонко пищит:

– О-о-о! Ооо!!!

Молчаноский рассматривает лицо Радзинского. Он как будто выискивает лишние складки. Слегка опаленный огненным утюгом драматург, писатель, чтец и гонец в ужасе крутит головой. На его шее появляются кровавые полосы от пяти уже рубиновых зубьев стекла. Молчаноский не находит ничего противозаконного на лице своего друга. Левой рукой он осторожно помогает Эдуарду вернуться назад в баню. Тот исчезает в дымной тьме. Оттуда, из Бани, как из Подземелья слышен страшный голос Кума:

– Ты чё нам принес, друг Американского Президента?! Ты что, сука, нас не уважаешь?!

Голос посыльного драматурга:

– О-о-о! Ооо!!!

– Не слышу?! Тебе сказали: только Гарри Поттер! А ты кого принес? Гайдра? Какого Гайдра ты нам притащил? Да на – слово на – нам нужен этот вчерашний день! У нас гости, – продолжал ласково Кум, а ты, гад, что нам подсовываешь?

Открывается дверь бани. В клубах пара, с высокоподнятыми волосами вылетает курьер и метеором проносится через плац. Там на втором этаже творят писатели Виктор Пелевин и Владимир Сорокин.

Молчановский поднимает перед собой кожаный костюм Одиссея. Ни складочки. Теперь все поймут без слов, что он был Бесполым. Как его Пенелопа. Женихам так и так бы не обломилось.

Через разбитое окно из бани слышно, как Виктор Еврофеев уговаривает Соньку.

– Дай мне, пожалуйста, а?

– Нет.

– Почему?

– Я устала. – Перед Сонькой большой спелый арбуз. Наполовину он уже нарезан красивыми ломтиками. Она берет очередной арбузный ломтик, ест его и выплевывает спелые черные семечки в хрустальную вазу. – Почему я должна давать тебе, не понимаю?

– Я считаю, что ты… Как бы это сказать поточнее…

– А ты говори, как есть. – Она берет еще один арбузик и кусает его.

– Ты, ты, ты… Вы настоящая Русская Красавица.

– Да? Правда?

– Век воли не видать! Нет, честно, ай лав ю.

– Ладно. Тогда дам. Щас только арбуз доем.

А в самой бане Ас – уже пришел из школы – трет спину Иг Во. Кум сидит на лавке с намыленной головой.

– Зона психически перегружена, – говорит Ди Ас. – Ни – слово на букву х – практически, не соображают, что делают. Ликвидация давно назрела. Это надо отчетливо понимать.

– Я уже начинаю верить этому бытописателю Борису Парамонову, – говорит Иг Во. – Все, в общем-то, пидарасы.

– Вы там чего хотите говорите, – выплевывая мыло высказывается Кум, но я все равно первый в очереди на Гарри.

– И тебе не стыдно, Малиновский? – говорит Ас. – Ведь Игорь не просто наш гость. Он Проверяющий.

– Ладно, ладно. Я пошутил. Чего не скажешь… – Он окунает голову в таз с водой. Потом с шумом отфыркивается и говорит: – Да всем хватит сегодня. Там Сонька Золотая Ручка в предбаннике телевизор смотрит. В случае чего она может за всех отработать. Слово на Е!.. – я вам скажу… как швейная машинка.

– А как это? – спрашивает Игорь, поворачивая голову.

– Ну, и как Зингер, и как Мерседес.

– Вместе взятые, что ли?

– И вместе, и по очереди. Как хочешь.

Они моются и не торопятся. Впереди у них вся ночь.

Камилла Палья лежат на кровати в санчасти. Рядом на стуле Александр Генис. Он держит руку Камиллы и считает пульс.

– Сколько? – спрашивает она.

– Тридцать восемь и восемь.

– Сколько?!

– Простите, я не то сказал. Просто задумался. Может быть свет включить?

– Не надо. Так лучше. – Камилла Палья тяжело вздыхает. – Не могу понять, как это может быть, – говорит она.

– Я думаю здесь все психически заострено, – говорит Александр Генис, – как говорит наш ученый психолог, начальник этой Зоны. Она изжила себя.

– Кто?

– Зона. Вы понимаете, у нас в Америке всё занижается. Например, вам показывают кино, а вы говорите: телевизор. Здесь все наоборот. Человеку показывают палец, а он почему-то считает, что это – слово на букву х.