Текст книги "Нирвана"

Автор книги: Владимир Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Однако у вас и темпы! Неужели все за день успели перевесить? Теличко сиял. – И как успехи? Небось все силы на меня, злостного расхитителя, бросили? Не боитесь, что гидра преступности в другом месте голову поднимет?

– Поднимет – не поднимет, а из девятисот восьмидесяти килограммов меди, числящихся по документам, сорок – недостача.

– Ай-я-яй! Что же это я, бедный, буду делать? Не иначе – обокрали! В милицию, что ли, заявить? – театрально засокрушался Теличко. – Хотя, пожалуй, с этим я сам разберусь. Возмещу недостачу – сколько там? Ага, целых две тысячи рублей... Ради такой астрономической суммы и ручку-то в руки лень брать – с актом возиться. Слушайте, майор, чего вы вообще на меня взъелись? Что вы ищете? Медь ворованную – нет ее у меня. Я срок себе за пазухой не держу. Без меня на то дураков жадных хватает. Валюту? Так это только пацаны по загашникам доллары да золотишко скирдуют. В цивилизованном мире на то существуют банковские счета. Эх, Павел Михайлович! Скучно у нас здесь. Воровать тошно, а не воровать – нельзя. Кем мой сын здесь вырастет? Или нищим, или вором. Третьего не дано. Думаете, я не понимаю, что вы сейчас – как же, ведь из рук выскользнул! на хвост мне упадете, воровать не дадите. А платить чиновничьей швали все равно надо. И что дальше? В тюрьму я не вернусь, не хочу. Наверное, придется тикать от родных берез да елок. Жалко, но и там березы с елками водятся. И люди живут по-людски... Эх!... – махнул рукой Теличко и продолжил уже спокойнее: – И все-то вы прекрасно знаете – и то, что жена моя с сыном по путевке второй месяц по Германии... путешествуют. И должен вам сказать, весьма неплохо там себя чувствуют.

– А с чего, собственно, вы мне это рассказываете?

– А с того, что, может, до вас дойдет, что не туда вы роете. Девчонок мочить – не мой профиль, не было у меня для этого никакого мотива. А все остальное... Даже болван Скалдин сообразил, что "Дойче банк" – понадежнее, чем российский. Обратили внимание, что денег у него – кот наплакал? Вот и на мне не особенно разживетесь. Чего вы добились? Того, что деньги сами из страны удирают? Так какой дурак будет строить дом на гнилом фундаменте? Эх, поздновато я понял, что не видать мне загранпаспорта... За это, конечно, спасибо. Но я и другое понял: было бы у вас за что – давно бы вы меня выдернули... А, что я в конце концов, треплюсь – да без прикрытия ментов ни одно серьезное дело не обходится...

Сквозь слова проступал какой-то подтекст – и Строкач чувствовал это и догадывался, к чему на самом деле клонит Теличко. Догадываться догадывался, но и верить в это не хотелось, и нужно было найти этому подтверждение, если есть хотя бы ничтожный шанс, что сказанное – правда.

– Что еще за прикрытие? Давайте-ка, Николай Васильевич, потолкуем об этом в открытую.

Теличко усмехнулся, но глаза его остались мрачными.

– О чем толковать с человеком без паспорта?

– Заграничного, то есть? – осведомился Строкач.

– Само собой. Известно же: без бумажки ты букашка... Так вот, покуда я букашка, и с женой поддерживаю контакты по телефону, говорить нам не о чем.

Начальник отряда капитан Крымов за минувшие пару-тройку лет превратился в подполковника, начальника колонии общего режима. Мощный, широкий в плечах, он казался бы атлетом, если бы не смешно выпирающий тугой живот, из-за которого мундир сидел на нем всегда как бы с чужого плеча. Встретил он Строкача радушно, как старого приятеля, предложил кофе, бутерброды. Подполковник явно скучал здесь у себя на отшибе, и свежий собеседник для него был просто как дар небес, да и рассказчик из него был не последний – Крымов профессионально цепко схватывал детали и подробности.

– Помню я Засохина, как не помнить! Народу прошло через мои руки счету нет, а его помню. Это ведь они здесь срок по суду отбывают, а я бессрочный. Двадцать два года!.. Как при Сталине "четвертак", и все на общем режиме... А беспредел здесь творится похлеще, чем на строгом. Там по крайней мере какие-то свои законы соблюдают, и публика серьезная: попусту ни нож, ни слово в дело не пускают. А здесь – сплошь шантрапа. Срока "кошачьи" – год да три, вот они по-блатному и идут – с песней по жизни. Шизо да БУР – за награду. Конечно, многих мы обламываем, но до того они и пофорсить успевают. "Актив – за падло, отрицаловка – в авторитете".

– И вы так легко об этом говорите? Что-то не похожи вы на человека, который идет у блатных на поводу.

– Не похож, верно. Только не все от меня зависит. Мой контингент к оперу на вожжах не затащишь.

– Да... а места у вас здесь действительно тихие... Любопытно, а как Засохин смотрелся на фоне этих тихих мест?

– А никак. Существовал как бы параллельно. Педиками не пользовался. Парень молодой, но достаточно развитой. Он ведь школу окончил, так что и времени свободного у него было достаточно. Я надеюсь, вы не думаете, что мы тут их гоняем до изнурения. Ничего подобного. Режим, питание... Некоторые даже полнеют.

– А Засохин? – напомнил Строкач.

– Нет, вот он как раз не пополнел, да и вообще, я бы сказал, не изменился. Читал помногу, запоем. Я специально просматривал его библиотечную карточку. Там тебе и Достоевский, и Хомяков, Чаадаев и "Бхагавадгита", какие-то труды Рериха. Эти книги, кроме него, никто и в руки с полок не брал. Библиотекарь удивлялась: он, представляете, религией интересовался. Тогда это было под запретом, и я насторожился – сигнал все-таки, хотя и тогда считал, что пусть лучше молятся, чем предаются "суровой мужской любви". А потом думаю – черт с ним, пусть себе верует. И шпана здешняя – у них принято, они могут за любую странность "юбку надеть", – а вот отступились. Засохин поначалу некрепкий парень был, но здесь спортом занялся, мускулы накачал...

– А говорите – не изменился.

– Нет, конечно, окреп. Жилистый парень, мускулистый, но драк избегал. Хотя было, было... Один раз его просто спровоцировали, какой-то полублатной. Но Засохин был прав и не отступил, а потом конфликт сам собою угас. Я иной раз поражался – почему его не трогают. Думаю, все-таки его считали не совсем нормальным. Ясное дело – если человек на каждом углу треплется о духовной жизни и загробном мире, куда дальше?.. Я еще было подумал – смотри, Крымов, у тебя под носом секту создают, посулил ему "трюм", мозги остудить, он немного притих. Потом говорит – "взгляды сменил". А вот о преступлении своем никогда не заговаривал. Даже странно: "козырная" статья – тяжкие телесные со смертельным исходом. За такое уважают, с чего ему было таиться? Потом я решил, что он стыдится – как же так, проповедует одно, а сам человека угробил. Значит, все вранье? Таких тоже не любят, но это те, которые с понятием. А сейчас что, одна мелкая сволочь, ничего не смыслят: наколют на себя картинок что твоя Третьяковка, а и не знают, какая татуировка что означает. Кстати, Засохин и точки себе не дал наколоть. Странный парень, но что-то в нем было, жаль если опять с ним что-то вышло... А тогда, коли б не эта его религиозная дурь, точно выставил бы его отсюда условно-досрочно.

Октябрина Владленовна Скалдина смотрела на разор и столпотворение в своем доме вполне безучастно. Она сидела, расплывшись рыхлым киселем в старом кресле, разглядывая Строкача и понятых так, как если бы они были полупрозрачными фантомами ее собственного воображения.

Между тем понятые поначалу робко, а потом со все более явным недоумением переглядывались между собой. Ни их жадному любопытству, ни любопытству тех, кто пришел сюда по долгу службы, насытиться в этой квартире было нечем. Строкач, впрочем, на иное и не рассчитывал, полагая, что майор Скалдин действительно последовал примеру более дальновидных собратьев, и его "трудовые накопления" хранятся не в глиняном горшке в печной трубе, а на счету в банке одного из сопредельных государств. И уж наверняка номер счета не известен прямолинейной Октябрине Владленовне.

– Но как же это может быть?.. – охала и дивилась старуха. – Это наверняка ошибка, Степан ведь офицер! В армии – знаете, как?! Он приказ, видно, выполнял, а его и подставили... Вы кого угодно спросите – его все знают. Но какой позор!..

– Следствие продолжается, Октябрина Владленовна, и все еще в стадии выяснения. Так что горевать рано.

– Да, а Степан – в тюрьме! Люди-то... вовек не отмоешься!

– Пересуды – пустое. Если человек честный, он и через грязь чистым пройдет. Вот, кстати, врач наверху живет у вас – Хотынцев-Ланда...

Лицо Скалдиной на мгновение просветлело. Казалось, даже морщины разгладились на ее крупном, со старческим румянцем лице.

– Это поистине святой – Дмитрий Дмитриевич. Конечно, вы у него спросите! Такой человек! Ну вот почему все хорошие люди несчастны? У Степана ни семьи, ни детей. Постоянно в разъездах, командировках, о солдатах, как о детях родных, заботился. А теперь эта чертовщина... Медь он, видите ли, вез! Другие золото тоннами распродают... Может, в чем-то ошибся человек. Это вот, как если бы того же Дмитрия Дмитриевича обвинить, что от него не все больные здоровыми уходят. Он бы, может, и рад, но не Бог ведь, а все силы людям отдает. А благодарность? Подумать только – и от этого человека жена ушла! Стыдно сказать...

– А что, Хотынцев-Ланда разве был женат? – притворно удивился Строкач. – И дети есть?

– Нет, детей нет. Да и дело было – лет двадцать назад. Я ведь все помню, что случалось в этом доме – с послевоенных времен. Тогда порядок был, не воровали, и строили на совесть... – Старуха коротко всхлипнула, прижала ладонь к обширной груди. – О чем вы, Господи... Человека в тюрьму посадили, а вам любопытно, кто на ком был женат двадцать лет назад!.. Они и прожили-то всего два года...

Нелегко было поверить, что этой эффектной блондинке со стройной фигурой и по-девичьи свежим лицом уже за сорок. "Однако, – подумал Строкач, – ее одноклассники выглядят куда старше, невзирая на здоровый образ жизни". Ирина Сухова лихо курила одну за одной длинные тонкие сигареты и даже, смущая праведного майора, опрокинула прямо на рабочем месте две рюмки коньяку. Строкач воздержался, хотя ему и было предложено, но не преминул осведомиться:

– Как вам все это удается, Ирина... э-э...

– Оставьте вы эти отчества в покое. Я еще не на кладбище и не на пенсии, и вы мне не подчиненный. И уж точно не начальник. – Сухова стряхнула пепел с очередной сигареты в маленькую серебряную пепельницу. У меня и начальства-то как такового нет. Ну, угождать, конечно, многим приходится. Рекламный бизнес – это... Скажем так – не будь я в такой форме, всего этого не было бы вовсе, включая и банковский счет. А это сегодня и для женщины много значит.

Офис директора рекламного агентства выглядел весьма привлекательно. Мягкие ковры, глянцевые плакаты с томными фотомоделями, с которыми, как показалось майору, хозяйка фирмы вполне могла конкурировать, гнутая белая мебель под ампир... Души суровых деловых людей должны были размягчаться здесь безотказно... Уж сам Строкач, нуждайся он в рекламе, знал бы теперь, к кому обратиться. Однако он в ней не нуждался.

– Ирина, мне неловко интересоваться вашей личной жизнью...

– Интересуйтесь. Что есть, то есть. Кто из моих женихов занимает ваше воображение?

Эта улыбка была уже гораздо прохладнее. Она принадлежала женщине пожившей, проницательной, знающей себе цену...

– Меня занимает одна весьма давняя история... Глядя на вас, я никак не могу поверить, что ей и в самом деле столько лет...

Уяснив, о чем речь, Сухова не показала ни жестом, ни гримаской, что испытывает какие-то чувства при упоминании о своем замужестве, только кокетливо поежилась от откровенной лести майора.

– Муж, муж... У меня, кстати, до сих пор штамп в паспорте стоит. Это уж потом я научилась без этих формальностей обходиться. А тогда влюбленная девчонка, романтический флер... Все как в угаре, и когда первое чувство прошло, а произошло это довольно быстро, все равно что-то осталось. Я ведь в те годы хороша была... и знала об этом. Ох, горячо кругом было, как за мной увивались! А я знай себе слушаю про бескорыстное служение людям... Бред, конечно, но действовало почему-то... Искренний был мальчишечка. А любовь... Было немного, было. Я вот недавно кое-что просматривала из того, что он тогда читал. Не без прицела – моя работа требует умения найти подход к человеку. Тут есть свой кайф. Он тебе конкретный вопрос, а ты ему – про двойственную природу человечества, о том, что тело состоит из земных элементов, оплодотворенных космической сущностью, – Сухова подмигнула и продолжила уже веселее, – все это психологически оправдано, помогает убеждать, когда обычные аргументы исчерпаны. А представляете, как все это выглядит в исполнении возвышенного юноши, умницы и труженика, который совершил почти невозможное – без протекции продрался в медицинский?

– А вы не больно-то своего бывшего мужа жалуете.

– А я никого не жалую... после него. Верите ли – душа у меня сухая и трезвая. Головы не теряю. А оболочка – что ж, оболочка хороша и сейчас, знаю, многие говорят. Так что переходим к фактам.

Каким образом инспектор Куфлиев умудрялся держать в голове данные обо всех расплодившихся в округе предприятиях, оставалось его тайной. Впрочем, то, что он поведал Строкачу, было вполне банальным.

– Ты, Павел, окончательно достал меня с этим Теличко. Посадить его, конечно, следовало бы, но по закону он – чист. Вот тебе в двух словах все законодательство: не надо быть семи пядей во лбу, чтобы дать взятку боссам нефтебазы или даже купить бензин на бирже по четвертному, потом дать взятку и получить лицензию, а затем продать этот бензин за границей, где минимальная цена марка – литр. Марка сейчас – по двести. Представляешь, какая прибыль, и это при всех взятках! Вот это крутизна! А мы кого можем взять за бока? Шпану, которая берет обычную ртуть, окрашивает ее лаком для ногтей или размолотым кирпичом и продает как сверхсекретное стратегическое сырье. Жалко, что еще не легализовали торговлю компонентами ядерного оружия! Ну ничего, такими темпами – и за этим дело не станет. Ведь Теличко и ему подобные "Примэксы" – это нынче наш экономический авангард, неуклонно переходящий в политический. Так что можешь себе представить, какие законы нас ждут впереди! Конечно, Теличко для политики мелковат, но и браться за него вплотную бесперспективно. Кстати, там у них участковый, Самохвалов, похлеще любого розыскника. Бдит, старина, – все знает, примечает, в блокнот заносит. Он и за Теличко приглядывал. Что говорит? Да то же, что и я тебе. А на кооператоров и фирмачей глаз у него – что надо. Классовый подход. Был тут у нас некий "Барк Лтд"...

Артур Барковский, толстоносый брюнет с непропорционально большой для его скромного роста выпуклой грудной клеткой и покатыми плечами, повернулся к нежданному посетителю всем корпусом, словно его мускулистая шея не гнулась. Глубоко сидящие карие глаза смотрели на Строкача изучающе.

Убранство офиса кооператива роскошью не поражало, но и аскетизмом, однако, здесь не пахло. Телевизор, пара рижских телефонов, вполне приличная мебель – во всем этом чувствовалась хозяйственная обстоятельность, то, что Строкачу всегда нравилось. И держался Барковский солидно и с достоинством.

– Если бы мне Ирина не позвонила – не было бы у нас с вами никакого разговора.

– Ну, что ж, спасибо ей. Значит, реклама – не только двигатель торговли. – Строкачу довольно непросто было уговорить Сухову отрекомендовать его председателю "Барк Лтд", по слухам, довольно необщительному господину. – Кстати, я мог бы вызвать вас на допрос повесткой, однако предпочел неофициальную встречу.

– И верно сделали, хотя Ирина и оговорилась, что лично я вас не интересую. Хотя мне плевать – я чист.

– Всегда приятно встретить честного человека. А почему, собственно, вы так поспешно сменили офис?

Барковский расхохотался.

– Значит, вас мои дела совершенно не интересуют. Логично. Ну, да об этом все знают, и ваши, и наши. Нашли у меня кое-какую ткань, не проведенную по документам, посчитали краденой. Уплатили в госбюджет столько, что получилось – квартал на дядю отработал. Чистая подставка. Что тут объяснять, будто вы не знаете, как это делается. Погоны носить, да не хапать и наверх не давать – далеко не уедешь.

– Кто? – коротко спросил Строкач.

– Не знаю, с кем наверху делится наш участковый, но тех, кто ему дает, не трогают. Ни финотдел, ни милиция. Он у нас и царь, и бог, и воинский начальник. А не дашь – считай, постоянно будет "случайно" висеть за твоей спиной. И не только выждет случай, но сам же его и спровоцирует. И не по мелочи сшибает – какое там! – в полную долю пристраивается. Пословица есть: "Наглый, как мент"... Как раз про него.

– Хороша пословица, нечего сказать. Любит народ своих героев... Послушайте, Барковский, а как это вы поссорились с Самохваловым?

– Элементарно. Не дал положенного.

Капитан Самохвалов явился через пятнадцать минут после звонка в подрайон. Конечно, Строкач мог бы и сам посетить его резиденцию, но допросы он предпочитал вести на своей территории.

В кабинет Самохвалов ввалился шумно, отдуваясь и громогласно приветствуя майора. Кроме Строкача, за столом спиной к участковому сидел кто-то еще, склонившись над листом бумаги.

Через мгновение человек обернулся, и Самохвалов узнал Барковского. Тот коротко кивнул и с улыбкой вышел из кабинета. Самохвалов увял, почувствовав неладное, и, когда майор задал свои вопросы, почти не сопротивлялся, только на минуту попытавшись изобразить благородный гнев.

– Да бросьте вы в самом деле, Самохвалов, – с ленцой заметил Строкач. – Расхожее убеждение, что взятка почти не доказуема – чистая чушь. И вам ли этого не знать?! Да если правильно повести опрос, на вас даст показания практически каждый кооператор в районе. И не мне вам рассказывать, как охотно они отвечают.

– Это что – на испуг? – встрепенулся было напоследок Самохвалов, но тут же и угас, невидяще глядя в оконный проем. – Ладно... Буду колоться вчистую, учтете ведь чистосердечное?..

На звонок Строкача Хотынцев-Ланда ответил так бодро, словно только его ждал у телефона круглые сутки. "Встретиться за час перед выступлением?.. С удовольствием, какие проблемы!"

Майор прибыл в клуб загодя, но и психотерапевт не заставил себя ждать.

– Час пятнадцать в вашем полном распоряжении. Располагайтесь, сейчас Сергей придет – скажу, чтобы нас не беспокоили. Это мой помощник и телохранитель в одном лице. На двух доходов не хватает. Так какая же консультация вам понадобилась?

– Вопрос, если угодно, теоретический, хотя и затрагивает вполне конкретное лицо. К сожалению, не могу вам сообщить, кто это, поскольку опасаюсь, что это может повлиять на вашу объективность.

– Да что это вы все обиняками, Павел Михайлович? Я готов.

Мелодично зазвонил телефон. Дмитрий Дмитриевич быстрым движением поднял трубку, успев сделать извиняющийся пасс кистью левой.

– Да, я... Ну, что? Конечно, узнал. Да брось, тоже болящий нашелся... Я помогу... Твоя аура?.. да что ты?.. – и уже спокойней, словно бы нараспев: – Ну, что ж, выходи из кризиса сам... конечно, все нормально. Счастья и здоровья.

Трубка легла на рычаг, а палец почти незаметно – на кнопку рядом с телефонным аппаратом. Сейчас же в дверях возникла миловидная пожилая дама.

– Да, Дмитрий Дмитриевич?

– Заболел Сергей, Софья Ароновна. Займитесь организацией. А мы тут пока побеседуем. У нас еще пятьдесят минут.

Дама беззвучно удалилась, Хотынцев-Ланда продолжил так же ровно, словно и не было никакого звонка:

– Вы можете и не говорить, что именно вам нужно. Иной раз в беседе и находишь искомое. Люди, знаете ли, по-разному используют свои дарования. Кто топит разум в вине, говоря ему после первой рюмки: "Прощай, встретимся потом", кто сознательно погружает свою и чужие души в туман. Бездна всегда притягивает человека. Вот любопытный пример: вы знаете, что для того, чтобы снять "документальные" кадры в фильмах Романа Кармена о злодеяниях фашистов, заново вешали срезанные с виселиц трупы соотечественников? Это вам ни о чем не говорит? Так вот, если у человека открыт "третий глаз", силен дар ясновидения – пользоваться им надлежит с величайшей осторожностью, только во благо, и никогда – с эгоистической целью. Ясновидение может открыть многое, но никогда нельзя открывать ближним того, что может причинить им страдания и изменить жизненный путь. Каждый сам должен выбирать. И что бы там ни говорили, судьбу человека нельзя изменить – все равно он пройдет тот путь, который ему уготован. Помощь больным и несчастным – единственное, что позволено.

Строкач, казалось, таял в волнах красноречия Дмитрия Дмитриевича.

– Самосовершенствование человека может заключаться и в отрешении от мира. Ведь он – это дух, обитатель иного мира, и однажды, сбросив путы плоти, устремляется ввысь и мыслью облетает вселенную. Мысль – это волновая энергия, материя – ее концентрат. Направленная и сконденсированная мысль может передвигать предметы, превращается в инструмент телепатии, посредством ее можно заставить человека на расстоянии совершать определенные действия...

Строкач внезапно сладко зевнул – им овладела томительная расслабленность.

– Вы говорите поразительно интересные вещи. И кое-что из того, за чем я к вам шел, я уже получил. Осталось только понять – способен ли человек, исповедующий добрые идеалы, или кто-то из его последователей вступить в сговор с силами зла...

– Вот и отлично. Оставайтесь на сеанс. Как раз об этом я и собираюсь говорить. Ваше место всегда свободно – во втором ряду.

Голос мэтра со сцены, казалось, проникал в тайники каждой души, и сотни взглядов устремлялись к нему, словно притянутые магической силой. Негромко и внушительно Дмитрий Дмитриевич увещевал свою паству:

– Только тогда недуги и сомнения отступят от вас, когда вы проникнетесь сознанием, что ваше тело – не больше чем раковина, оболочка для бессмертной души. И стоит оно не больше верхней одежды, а подчас и гораздо меньше. На пороге естественной смерти тело устает и настолько ветшает, что душа не имеет возможности развиваться дальше. Наступает время покинуть раковину. И вот душа освобождается от тела, принимая форму, сходную с телом, – ее может наблюдать любой, наделенный сверхтонким зрением. Наступает смерть, и серебряная нить, соединяющая тело и душу, делается все тоньше, а затем обрывается: душа уносится ввысь. Смерть суть рождения в другую жизнь. С ее приходом затухает и свет жизненной силы, гаснет аура, которую источает любое живое существо. Проходит трое суток прежде чем наступает полная физическая смерть и душа окончательно освобождается от плотской оболочки. Но это еще не все. Существуют три основных тела: тело из плоти и крови, в котором сознание получает суровый жизненный урок; эфирное, или магнетическое, тело, образованное нашими желаниями, устремлениями и страстями; и третье тело – спиритическое, или духовное, оно же – бессмертная душа... А теперь прервемся – я приглашаю желающих подняться ко мне на сцену для психологического опыта.

Строкач вскочил раньше, чем Дмитрий Дмитриевич успел закончить фразу, и взбежал по ступеням. Следом за ним потянулись две дамы средних лет блондинка в перманенте и костлявая шатенка в алом кримпленовом пиджаке. Хотынцев-Ланда усадил подопытных в кресла, и на виду у всего зала они начали получать "энергетическую подпитку". Закрыв глаза, все трое внимали обвораживающему воркованию целителя.

– Вы свободны и парите в полном сияния пространстве... Темное кресло возносит вас в великое Неизвестное... Отбросив цепи, из глубины небесного Света, которым насыщается ваша аура, устремляется луч, пребывающий над числом... Белыми звездами нарцисса и темным кипарисом увит Элевишский факел. Идет борьба между гениями белой и черной расы, которых мы носим в себе. Омела и знаки Зодиака... И с вершины небес созерцает человечьи дела Божество в зареве неизменного величия. Посвященный проникает в потусторонний мир... забываясь в глубоком сне...

Последние слова он произнес едва слышно, словно сам впадая в транс.

В это время в дверях зала возникло какое-то замешательство – и в проходе появилась небольшая группка людей, среди которых Дмитрий Дмитриевич заметил тучную фигуру участкового. За ним плыла Октябрина Владленовна Скалдина, поддерживаемая под локоть мрачным как туча Засохиным, за плечом которого виднелась коротко остриженная элегантная головка Ирины Суховой. Последним показался лейтенант Родюков и застыл, привалясь к дверному косяку.

"Что это может означать? – мгновенно пронеслось у Дмитрия Дмитриевича. – Зачем, почему? Ведь они все... И еще этот мальчишка, который корчит из себя Пинкертона! Черт... Самохвалов, боров старый, улыбается... Уж он-то должен бы ответить. А... ну, ясно. Рука руку моет... Этот, майор – смотри-ка, действительно, храпит... Или нет? В чем же дело?"

Строкач оказался в тупом углу треугольника, образованного креслами. Прямо напротив него стоял Хотынцев-Ланда, руководя погружением в нирвану. Зал тоже подремывал. Однако Строкачу не удалось справиться с дыханием, и он невольно выдал себя. Веки его вздрогнули – и Дмитрий Дмитриевич это моментально заметил. В зале все также нагло ухмылялся Самохвалов, и целитель на мгновение потерял уверенность в себе и властность.

В мозгу плавала единственная фраза: "Слава Богу, что все подготовлено загодя!" Дмитрий Дмитриевич собрал волю в кулак, напрягся и прыжками понесся к боковому выходу со сцены, скрытому в кулисах.

Бросок майора был не менее стремителен. Настигнув целителя, он остановил его, рванув за ворот пиджака, и медленно, как в кино, завернул Дмитрию Дмитриевичу руку за спину.

Тот не сопротивлялся, лишь часто хватал воздух ртом и бессмысленно озирался.

Строкач сказал негромко, но микрофон разнес слова по всему залу:

– Знавал я аферистов и покруче. Приехали, Дмитрий Дмитриевич.

В кабинет Строкач вошел вместе с Хотынцевым-Ландой. По дороге к целителю вернулась некоторая доля апломба и привычная манера изъясняться. Но майор не мог позволить пропасть впустую эффекту неожиданного ареста.

– Дмитрий Дмитриевич, постарайтесь быть со мной предельно откровенным. Компания, которая ждет в коридоре, в состоянии всесторонне осветить вашу деятельность, и поскольку ни о какой явке с повинной не может быть и речи, помогите себе чистосердечным признанием. И попрошу вас, избегайте всей этой вашей экстрасенсорной терминологии. Мои уши и без того обременены всякой лапшой.

Не дождавшись ответа, майор посетовал:

– Беда с этими дилетантами! Вы просто не сознаете, как важно для вас не упустить момент, когда следует признаваться. Ведете себя так, словно у вас две жизни. Берите пример с профессионального жулья – те дерутся за каждый месяц срока в приговоре. Хотите, я попробую, чтобы вам было полегче? Начну издалека. Вот, к примеру, каким образом следствие могло счесть, что вчерашний школьник Засохин, к тому же физически слабо подготовленный, ухитрился с одного удара уложить десантника?

– Я понимаю, к чему вы клоните. Между прочим, мы с ним одноклассники.

– Знаю. Знаю и то, что с четырнадцати лет вы посещали секцию бокса. А Засохин поступил как благородный человек... Как же – вы защитили Ирочку Сухову, чего сам он наверняка не смог бы сделать. Вы ведь оба были в нее влюблены, только у Засохина не было никакого шанса. А Ирочке не пришло в голову ничего лучшего, чем просить Засохина взять на себя вину. Хотя она не сама до этого додумалась, уговорила ее Мария Сигизмундовна. Ах, бедный мальчик, он только что поступил в медицинский, это стоило такого труда и усилий, вся жизнь полетит кувырком, а у Вани Засохина все еще впереди, и из тюрьмы его вытащат, ну и прочее, что говорят в таких случаях простодушным дурачкам. Знал бы тогда Ваня, сколько это действительно стоило – в рублях, это "поступление"... Удивительно в этом только одно то, что именно Мария Сигизмундовна дала и вам, и Ване Засохину начальное представление о сверхчувственном восприятии и духовной силе как средстве врачевания телесных недугов. Но ваши пути разошлись, и Засохин в зоне действительно достиг каких-то высот, я не очень в этом разбираюсь. Вы же пошли по пути чистого шарлатанства.

Дмитрий Дмитриевич протестующе выбросил руку. Но Строкач гнул свое:

– Нет, я не отрицаю, человек вы, безусловно, способный. И определенные навыки у вас есть, и гримом вы умело пользовались, подсаживаясь к больным, томящимся в очередях в поликлиниках, и рекламируя чудеса "знаменитого целителя". Да и гипнозом вы владеете неплохо. Впрочем, к этому мы еще вернемся, Что вы так побледнели? Вам нехорошо?

– Нет, ничего, продолжайте.

– Охотно. Я не случайно сказал, что вы – не профессиональный преступник. Это отнюдь не комплимент. Именно дилетанты совершают самые грязные и кровавые преступления. Рецидивист все тщательно взвесит, прежде чем соваться под расстрельную статью. А вы просто испугались, Дмитрий Дмитриевич. Валерия Минская как журналист славилась своей дотошностью и просто не могла не заинтересоваться такой заметной фигурой, как вы. Девушка она была неглупая и отлично понимала, что вся эта терапия заряженной водой – чистая галиматья, и тот, кто этим занимается, либо сам психически нездоров, либо это прожженный аферист. У вас же все было так четко организовано и налажено, что сомнения в вашей вменяемости отпали сразу.

Хотынцев-Ланда обиженно приподнял бровь.

– Нет, я, наверное, неточно выразился. Нормальный человек не пойдет на убийство, так что обижаетесь вы напрасно. Значит, так: то, что вы жулик, Минская, несмотря на свою неопытность, разглядела сразу. В записях Минской много о Засохине. Они часто встречались и много говорили, и признаться, это меня едва не сбило с толку.

Я решил, что именно в делах Засохина она наткнулась на какой-то криминал. Потом почувствовал – нет, не то. Денег с пациентов он не берет, срок тянул за чужое преступление... Там, кстати, все обвинение построено на показаниях участкового, как и ваше алиби в случае с самой Минской. Самохвалов оказался весьма полезен в вашей практике: слухи о чудесных исцелениях через него распространялись моментально, так что напрасно вы возмущались, когда на второй день после открытия вашего "кабинета" он явился к вам за данью. У капитана на солидный доход нюх, как у гончей.

– Какой там доход! – запротестовал психотерапевт. – Аренда, зарплата персонала, поборы – о чем вы говорите!

– Давайте по пунктам. Аренду Самохвалов вам обеспечил копеечную, что же касается прибылей, то вы совершенно справедливо рассудили, что использование принципа "кто сколько пожертвует" гораздо доходнее продажи билетов на "сеансы". Стоит только взглянуть в финотделе на ваши декларации – там же гроши. Конечно, в прикрытии участкового вы нуждались, как в воздухе. – Строкач остановился, искоса поглядывая на арестованного. – А ведь в этой статье, которую собиралась писать Минская, было бы и о том, как проповедник моральной чистоты убил человека и отправил друга тянуть за себя срок... Любопытный выходил материальчик... Вы обратили внимание, что я все время говорю вместо вас? Так вот, предупреждаю – все это не мои построения и версии, каждый упомянутый факт имеет подтверждение либо в документах, либо в показаниях свидетелей. Но вернемся к нашим проблемам. Перепугались вы, конечно, изрядно. Суть даже не в том, что всплыло бы это старое дело, просто всю вашу лавочку могли бы одним махом прикрыть, а вас привлечь за мошенничество. Так что плакали бы и ваши доходы, и поездка на симпозиум, и многое другое, к чему вы привыкли и без чего не могли обходиться. Вот тогда-то вы и решились на убийство. Алиби для такого умельца, как вы, – дело нехитрое, как и сама организация преступления. Вы пришли в офис к детективу Усольцеву и заявили, что некая женщина хочет воспользоваться его услугами, оставив в доказательство серьезности ее намерений банковскую бандероль с десятью тысячами. Утром он должен был ожидать дома вашего звонка.