Текст книги "Оставайтесь на нашем канале"

Автор книги: Владимир Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Не мог предупредить, – пробурчал еле слышно Серёга, поднимаясь со своего места. – Мы бы хоть приготовились. Слушай, Лёха, давай я про тебя расскажу, а то, если каждый про себя, на хвастовство будет похоже. А ты потом про меня что-нибудь скажешь.

– Хорошо, – согласился Лёшка. – Только ты…

Но попросить, чтобы Серёга не слишком завирался и приукрашивал, не успел. Гранаткин уже встал точно на то место, где только что был режиссёр.

– Прошу простить мне моё волнение, – печально и очень по-взрослому начал он. – Мне тяжело говорить об этом. Но раз надо… Все знают, что такое инквизиция? Ну кто не знает, пусть про гестапо вспомнит – там тоже людей пытали! Так вот позавчера мой друг Алексей Кузнецов оказался в лапах палача-инквизитора!

Зал от таких слов замер в недоумении, а кое-кто и в страхе, поскольку было совершенно непонятно, шутит Серёга или нет. Но тот расплылся в довольной улыбке и начал живописать о тех «истязаниях», которым подверг его товарища гримёр-садист Валентин Валентинович. Он и про Лёшкины ощущения рассказал подробно и очень убедительно, хотя знал о них только понаслышке. Несколько раз раздавался смех, а в конце, когда Серёга закончил свой экспромт и поклонился, народ зааплодировал.

Лёшка не придумал ничего лучшего, как продолжить в том же духе. И он рассказал, как Серёга чуть не ослеп от фотовспышки и едва не умер со страху, впервые столкнувшись с ним, с Лёшкой, в полном джинновом облачении в тёмном коридоре. Хлопали ему пожиже.

– Не назвал бы эти истории правдивыми, – сказал Артём Николаевич собравшимся в зале, – но и приврали ребята немного. А если говорить серьёзно, то вы, наверное, поняли, что участвовать в такой непростой работе, как съёмки телешоу, не так легко, как порой кажется со стороны. Алексею и впрямь пришлось проявить капельку мужества, чтобы выдержать съёмочный день. И ещё вот что: Сергей и Лёша попали в проект не случайно, их приняли как опытных и талантливых ребят. Без них проект уже не получится. Но он не получится и без тех, кто будет играть в нём небольшие роли или участвовать в массовых сценах. Поэтому и приглашать на них мы будем не просто симпатичных-фотогеничных, а тех, у кого есть талант, работоспособность и напрочь отсутствует капризность. Подумайте для начала сами, подходите ли вы под эти требования.

– А я не знаю, есть у меня талант или нет, – выкрикнула девчонка из последнего ряда.

Все засмеялись, но Артём Николаевич быстро смех прекратил:

– Справедливое замечание. Иногда наличие таланта можно определить только в процессе работы. Так что тех, кто попробует свои силы, но получит отказ, прошу не обижаться. Это не означает отсутствия у вас таланта, это говорит только о том, что мы посчитали вас не подходящими для этого конкретного проекта. И должен предупредить, что положительный ответ тоже не окончательный. Согласны на такие условия? Тогда мы отпускаем ребят, я зову своих помощников и начнём.

– Сильный ход, – сказал Серёга, едва выйдя из зала.

– Ты про что?

– Про Артёма нашего Николаевича. Он нас перед всеми выставил талантливыми, умными, работоспособными и чего-то там ещё.

– Не капризными.

– Ну да. И нам теперь придётся соответствовать.

– Он же заранее предупреждал.

– Предупреждал не предупреждал, какая разница. Всё равно при случае можно было бы и сачкануть чуток, поканючить. А теперь всё – никак нельзя. Особенно при остальных.

– Ты вроде сачковать не собирался.

– А вдруг захотелось бы? Ладно, забыли. У тебя с Ленкой как отношения? Развиваются?

– С какой Ленкой?

– С той самой, с визажисткой, которая в твоём доме живёт.

– А какие у нас отношения?

– Тебе лучше знать, ты же её провожаешь.

– Так мы в одном доме живём, сам же сказал.

– Кузнецов, не темни. Я ж вижу, она к тебе неровно дышит.

– А-а-а. Нет у нас таких отношений.

– Что, даже не целовались?

– Не целовались. Почти.

– Вот с этого места поподробнее.

– Она меня один раз в щёчку чмокнула. Всё!

– Лёха, она тебе что, не нравится?

– Нравится.

– Может, тебе целоваться не нравится?

– Нравится.

– Ну?

– Ленка мне нравится, – вздохнул Лёшка. – И целоваться нравится. Но не с Ленкой.

– Не понял?

– Ну мне бы хотелось целоваться с другой девчонкой.

– Так в чём дело?

– Я не знаю с какой!

– Всё! Тушите свет! Либо ты балбес, либо я балбес, либо мы оба. Но я ничего не понимаю.

В этом вопросе Лёшка и сам себя не понимал.

Статья в газете появилась только на следующей неделе. До этого времени в театре про их участие в новом телепроекте знал только Владимир Михайлович, теперь узнали все, и ничего хорошего в этом не оказалось. Лёшка думал, что особо никто и внимания не обратит, как это было у них в классе после его телевизионного дебюта. Но реакция «соучастников по театральному делу», как иногда шутили в театре, оказалась неприятной и совершенно неожиданной: их с Серёгой стали чураться. Нет, здоровались и разговаривали, но скоро стало понятно, что общаются с ними только по делу, когда нужда заставляла. Если же разговор шёл о постороннем, то при их появлении он прекращался, компания расходилась. Тоня как-то мимоходом поинтересовалась у Лёшки про дела в школе, и то на неё так посмотрели, что девчонка чуть не заплакала.

Лёшка по наивности решил выяснить всё напрямую.

– Петров, скажи мне по-родственному, чего на нас все надулись? – спросил он Антона Петрова, который играл папашу их лисьего семейства.

– Никто на вас не надулся, – ответил Петров. – Просто с предателями никому разговаривать не интересно. Мне – тоже.

– Это с чего мы предателями стали? Бред какой-то! – возмутился Лёшка, но ответом его не удостоили.

– Нашёл, к кому с расспросами лезть, к самому принципиальному, – сказал подошедший Серёга. – Это Петров всех подбил, чтобы с нами никто не разговаривал. Он бы нас давно уже изгнал отсюда с позором, но без нас они не смогут, пока новых артистов в спектакль не введут. Да и дядя Володя не даст.

– Откуда ты всё знаешь?

– Илона рассказала потихоньку. Я, в отличие от тебя, девчонками не разбрасываюсь.

– Что ещё она рассказывала?

– Ну все знают, что мы скоро уйдём.

– Куда?

– На телевидение, куда же ещё?

– Мы же не собирались уходить.

– Во-первых, ты это им объяснить попробуй. Во-вторых, не известно, получилось бы у нас и там и там успевать. В-третьих, после этих дурацких выходок мы теперь по-любому уйдём. Я б давно дверью хлопнул, но не привык людей подводить. А Владимир Михайлович мне ничего хорошего, кроме плохого, не сделал. Тьфу ты, наоборот хотел сказать.

– Может, утрясётся всё? – неуверенно спросил Лёшка. – Мне в театре даже больше нравится, чем на телевидении. Там иной раз забываешь, кого и про что играешь. А здесь всё целиком, по порядку. Интереснее как-то. Чего вдруг все взъелись?

– Завидуют. Заговорщики хреновы.

– Чему?

– А ты не понимаешь? Мы же после этого проекта станем самыми известными людьми в городе.

– Это с каких таких щей? Что-то после передач на ГТРК даже ты не слишком прославился, про меня и говорить нечего.

– Нашёл что сравнивать. У Зойсанны всё по старинке было, и палки ей в колёса вставляли, развернуться не давали. У Николаича всё по высшему разряду, на студии все перед ним на цыпочках ходят, всякие монстры из Москвы прилетают нас гримировать. И сам Николаич как режиссёр покруче будет.

– Не знаю. Зойсанна – тоже хороший режиссёр.

– Да я и не спорю. Но сейчас всё по-другому будет. Лучше! – и пропел ни с того ни с сего: – Лёха, Лёха, это им, а не нам будет плохо!

Глава 2

Лёшка посмотрел на большой кусок вырезки и зажмурился, стараясь представить, что же ему хочется и как это должно выглядеть.

– Кузнецов, не тяни, – взмолился Серёга. – Ты тут спишь, а нам очень кушать хочется. Давай уже готовь, раз вызвался.

– А ты под руку не говори. Возьми в холодильнике три яйца и взбей в этой миске. Не блендером, вилкой взбивай. Приправки пол-ложечки и молока туда же.

Лёшка взял нож и отрезал три тонких, но широких ломтика мяса, отбил их молотком, нашинковал петрушку с укропом и немного лука.

– Может, и мне поработать доверите? – спросил Артём Николаевич.

Сегодня им негде было репетировать, и Лёшка пригласил всех к себе домой. Но Серёга первым делом стал требовать, чтобы его накормили, напоили и спать уложили, а уж тогда можно и репетировать. Он, похоже, напрашивался на что-нибудь самое простое, типа пельменей или яичницы, а Лёшка посчитал дурным тоном угощать гостей такой ерундой и вызвался приготовить более изысканное блюдо, но на скорую руку.

– Пару зубчиков чеснока потрите, Артём Николаевич. А потом в тостер три кусочка бородинского хлеба.

Режиссёр с заданием управился невероятно быстро и притом, можно сказать, элегантно: хлеб был порезан аккуратнейшим образом и совершенно одинаковыми кусками.

– Чай, кофе? – спросил Лёшка, кинув свой кулинарный шедевр на сковородку.

– Потанцуем? – засмеялись оба гостя, а Артём Николаевич добавил: – Если можно, то кофе варить буду я!

Лёшка положил на тарелки по мясному рулетику, по куску яичного сочня с грибами, добавил соус, несколько маслинок и по огурчику-корнишону.

– Мужики, – обратился к ним Артём Николаевич, занятый кофе, – предлагаю тосты приправить чесночком и посыпать тёртым сыром. Если, конечно, никто сегодня целоваться не собирается.

– У меня поцелуи не запланированы, – просто сказал Лёшка.

Серёга промолчал, но от тостов с чесноком отказываться не стал; наверное, и у него таких планов не было.

– Слушай, Лёха, – сказал он, приканчивая свою порцию. – За неполные четверть часа такую вкуснятину сварганить! Тебя надо на «Кулинарный поединок» отправить. Только ты со мной призами поделишься. За идею.

– А что? – поддержал его режиссёр. – Идея стоящая. У нас, когда закончим со съёмками и будет идти монтаж, запланирована рекламная кампания, в том числе и участие в различных телешоу. Можно и на какой-нибудь кулинарный конкурс напроситься. А обед действительно потрясающий. Мне даже захотелось показать тебе, Алексей, несколько фирменных блюд собственного изобретения. Вот выберусь к твоему отцу в гости! Если позовёт, конечно…

– Позовёт! Он вас хорошо помнит.

– Главное, чтобы помнил по-хорошему! Ну да ладно, за кофе этикет уже позволяет о делах говорить. Вы тексты прочли? Вопросы есть?

– Нам… – начал Лёшка, но поправился, – то есть мне, неясно кое-что. Ну то, что джинн всё путает и мы не туда попадаем, да ещё в разном обличии это понятно. Но почему никто вокруг этого не замечает? Ну что футбол какие-то глупые девчонки комментируют. Или больные приходят к врачу, а вместо врача пацаны какие-то. Один и вовсе с рожками.

Серёга хотел его перебить, но сдержался. А режиссёр похмыкал, но отвечать стал очень серьёзно:

– А то, что те же врачи ещё и песенки поют, тебя не смущает? Про театр абсурда слышал? Если очень коротко, то абсурд – это нарушение логики. На абсурде целое театральное направление создано. В нём любой юмор строится на искажении логических связей. А ты, Лёша, хочешь, чтобы в юмористической, да ещё с элементами абсурда передаче была логика?!

– Так непонятно же…

– Молодец, что не сдаёшься. Потому что в целом ты прав. Главное, что от нас требуется, – это чётко сформулировать правила игры. То есть рассказать зрителям, по каким законам мы выстраиваем свою передачу. Что для этого нужно? Нужно сделать её интересно, хорошо сыграть, хорошо снять и хорошо сделать всё остальное. Тогда зритель будет увлечён и ему станет не до мелочей! Серёга, что молчишь?

– Думаю. Вот мы в театре вроде про зверей играли и одновременно про людей. И никого это не смущало, всем всё понятно.

– Это потому, что правила этой игры зрителям известны давным-давно. Ладно, потом на эту тему ещё не раз поговорим, а пока давайте почитаем и обсудим, как всё должно выглядеть на экране.

– Сергей, ну вспомни, разве сам больным не притворялся, не симулировал? Вот и этот посетитель симулянт. Ты чувствуешь в нём родную душу и в глубине души хочешь помочь, но не знаешь как. И тут Толик влезает. Он же всё понимает по-своему, в первый раз у тебя от его логики крыша поехала бы, но ты уже привык, поэтому и реакция твоя почти спокойная. Типа хотели как лучше, да пусть уж остаётся как получилось. Давай ещё раз с реплики: «Доктор, ну помогите, пожалуйста!»

ДОКТОР: – Я бы, миленький, со всем удовольствием, но вас определённо не от чего лечить.

БОЛЬНОЙ: – У меня близорукость!

ДОКТОР: – Руки близко? Так это хорошо!

БОЛЬНОЙ: – У меня ещё голова кружится.

ДОКТОР: – Так это никому не видно и не должно вас беспокоить.

ДЖИНН: – А мне видно!

ДОКТОР: – А мне нет!

ДЖИНН: – А так? Так видно?

– Вот! То, что надо. Просто надул щёки и медленно, разочарованно выдохнул. Только ещё по внутреннему состоянию должно совпадать, но настроение мы на съёмках создадим. На диване его создавать трудно.

– Артём Николаевич, а голова у него, ну у больного этого, на самом деле кружиться будет?

– Будет. И кружиться, и вертеться. Ара такой эффект классный сделал, что всё будет выглядеть по-настоящему.

– А снимать это как будем?

– Снимать будем просто – камера голову нашего больного по кругу объедет. А дальше уже компьютер. Давайте ещё раз от начала до конца и переходим к следующему эпизоду. Какой он у нас по счёту будет?

Лёшка не переставал удивляться способности Артёма Николаевича создавать вокруг себя жизнерадостную атмосферу. Приходишь на съёмки и встречаешь невысокого мужчину с бледным, порой серого оттенка, лицом, потому что работает он едва ли не круглые сутки. И глаза усталые-усталые. Но начинают собираться люди, и режиссёр вдруг за считаные секунды заставляет себя встряхнуться, в глазах появляется блеск, на щеках – румянец, и вокруг прямо волны энергетические кругами расходятся и народ заряжают. Тут пошутит, там прикрикнет, но без злости, здесь анекдот к месту расскажет – и всем становится весело и… как-то азартно, что ли? Не получается у кого-то на съёмках сыграть или сделать, как режиссёру надо, он может в двух словах объяснить, а то и показать так, что со смеху слёзы течь начинают и грим размазывается. И красивым в такие минуты делается, девчонки почти поголовно влюбляются.

И пока работа идёт, кажется, что ты в игрушки играешь. Правда, потом-то чувствуешь, что ноги сами собой подгибаются и даже лицо устало. Удивительно, но лицо в самом деле уставало: от яркого света, от грима, от необходимости фиксировать гримасы. От ветра и холода тоже уставало, если снимали на улице.

Но всё равно было интересно, даже захватывающе. Такие слова, как реприза, скетч, гэг, сами собой становились понятными и привычными, а все вокруг так увлекались работой, что даже гримёры и простые рабочие начинали давать очень дельные советы. При этом каждый знал и понимал, когда можно со своими подсказками вылезать, а когда стоит помолчать в тряпочку.

Через неделю съёмки стали такими же привычными, как уроки в школе. Кстати, эпизоды с уроками снимали в родной гимназии. Но в воскресенье, когда никого не было. Больницу же обустроили прямо в коридорах «ТВ-Сибирь»: повесили на стены плакаты медицинского содержания, таблички с указанием специализации врачей на двери, в одном кабинете поставили стеклянный шкафчик со всякими больничными штуковинами. Ребята из массовки в коридоре изображали очередь. Начало казаться, что даже воздух запах лекарствами. Некоторые из сотрудников телеканала, кто были не в курсе событий, уверились в том, что у них проходит амбулаторное обследование, и пошли узнавать у начальства, почему их не предупредили заранее.

Всякие забавные и курьёзные происшествия случались чуть ли не каждый день. Сцены, где Лёшка и Серёга превращались в сотрудников ГИБДД, снимали на дороге, ведущей к какому-то дачному кооперативу. Зимой, да ещё в будние дни, она была совершенно безлюдна. Автомобиль – студийные «Жигули» – отъезжал за поворот, разворачивался и вновь появлялся на дороге, а Лёшка с Серёгой останавливали его, размахивая полосатой палочкой. И надо же такому случиться, что при съёмках очередного дубля из-за поворота выехали точно такие же «Жигули». Но чужие. Никто разницы не заметил, и их тормознули, как свои родные. Вот тут-то все и удивились. Ребята – тому, что за рулём вместо актёра сидит незнакомая дамочка. Та – возрасту гаишников, но больше всего – самому присутствию их в этом месте и светящим прямо в лицо прожекторам. Она так и заявила: «Что тут за чертовщина творится?» А тут Лёшка ещё фуражку снял и рожки продемонстрировал. Визгу было! Объяснять всё пришлось долго, с подробностями. Не обошлось без валерьянки.

Через пару недель в расписании появился новый пункт: озвучка заставки.

По телестудии разносилось довольное порыкивание Арона Арнольдовича. Он почему-то стал все «р» произносить раскатисто и громогласно.

– Аррртемио, подтверррди ещё ррраз, что я гений!!! – требовал он от Артёма Николаевича.

– Подтверждаю! А теперь вали в гостиницу, ты мне завтра живой и в рабочем состоянии нужен, а не в разобранном.

– Обижаешь! Арра знает, когда можно и когда нужно. Когда нельзя тоже знает. До завтррррего. Всем пррривет и ррразрррешите откланяться. Пррривет, старриканы! Зррасьтте вама и пока… ма!

Последние слова были адресованы Лёшке и Серёге и прозвучали, когда Арон Арнольдович уже прошествовал мимо них самым твёрдым шагом. Чтобы сказать им эти слова, оборачиваться он не стал. А может, просто не рискнул обернуться, чтобы не потерять направление движения и твёрдость шага.

Артём Николаевич посмотрел ему вслед:

– Одно из лучших его изобретений – автопилот. Пошли смотреть шедевр.

Они прошли в монтажную. Лёшка первым делом обратил внимание на присутствующих. Их было трое, все примерно одного возраста, может, лет под тридцать, все в джинсах и свитерах.

– Знакомьтесь, – сказал Артём Николаевич. – Лёша, Сергей. Марат – наш композитор. Илюха – звукорежиссёр. Миша – монтажёр.

Ребята давно привыкли, что к большинству взрослых людей, с которыми они работают, можно обращаться по имени, но на «вы».

Они пожали руки новым знакомым и расселись в креслах.

– Миш, включай.

На центральном мониторе сначала появилось изображение настроечной таблицы, и лишь через несколько секунд возникла Серёгина физиономия крупным планом. В самом обычном виде и ничуть не мультяшная, как они ожидали. Но план тут же стал более общим, было видно, что Серёга шагает по лесной тропинке. И одновременно с этим реалистичный фильм стал превращаться в мультик. Сначала едва заметно. Потом всё больше и больше. И вот уже полностью мультяшный Серёга шагал по тропке к нарисованной реке, на ходу теряя обувь, рубашку, брюки. Короче, на берег он вышел в одних плавках. Плавки были ярко-зелёными в красный цветочек. Серёга нырнул, чуть поплавал под водой среди водорослей и нашёл кувшин, с которым и вылез на берег.

Когда герой Серёги справился с пробкой, из горлышка вместо ожидаемых клубов дыма показался крохотный мыльный пузырь. План укрупнился, и внутри пузыря появился крохотный джинн. На Лёшку даже отдалённо непохожий, хоть в гриме, хоть без грима. Джинн поднатужился, чтобы выбраться через узкое горлышко, и начал расти вместе с пузырём. Наконец он стал одного роста с Серёгой, а пузырь красиво лопнул. Тут появились рамочки, как в комиксах, в которых пишут реплики героев. Буквы норовили из рамочек выскочить и занять весь экран. Текст почему-то был написан по-английски.

«Who are you?»

«I'm a jinn. My name is Tolik».

– Кто ты? – перевёл Артём Николаевич голосом гнусавого переводчика. – Я джинн. Меня зовут Толик.

Все засмеялись.

– Значит, так и озвучим, – сказал режиссёр.

Мультик начал изменяться в обратную сторону, пока изображение не стало почти самым что ни на есть обычным, живым. Но не до конца. Заканчивалось всё тем, что герои переносились к Серёге домой, а джинн трансформировался в нормального человека, только рожки остались.

– Сколько? – не совсем понятно спросил режиссёр.

– Тридцать одна секунда. Точнее, тридцать секунд и восемнадцать кадров.

Лёшка бросил взгляд на Серёгу в надежде, что тот ему объяснит эту китайскую грамоту.

– В секунде двадцать четыре кадра. Вот изображение и измеряют в секундах и кадрах, – потихоньку пояснил Серёга.

– Так. Ну мы эти восемнадцать кадров и вырежем. Уберём самый первый план.

– Ара обидится.

– Не обидится. Палец даю, что он его вставил, чтобы больший эффект на нас произвести. Да мы сейчас проверим. Если там ровно восемнадцать кадров, то я прав и с вас мороженое.

Кадров, в самом деле, оказалось именно восемнадцать.

– Марат, что скажешь?

– Да что говорить-то? – отозвался композитор. – Похоже, что с темой мы угадали. Где акценты расставлять, мне ясно. Кое-где эффекты нужны. За пару дней справлюсь. А дальше уточним, подгоним окончательно. День на оркестровку. Может, два.

– Идёт. Миша, можешь копию на CD скинуть?

– Какой формат?

– Тебе какой нужно, Марат?

– Ну пусть DVD будет. А вообще мне всё равно на компе крутить, у меня в студии телевизора нет.

– Хорошо. Смотрим заставки к отдельным эпизодам и титры.

– Титры у нас, как в Голливуде будут, – шепнул Серёга.

– В смысле?

– В смысле длинные, длиннее самой передачи. Народу целые толпы заняты.

– Это точно, – согласился Лёшка. – Народу много. И титры ого-го какие выйдут. С километр.

Весь день они провели, записывая звук для своих полумультяшных героев. Тексты были короткими, по две-три фразы. Главная сложность – попасть в нужный ритм, уложиться в те доли секунды, которые отведены для фразы. После каждого дубля Михаил отматывал заставку на начало, и к концу записи у всех рябило в глазах.

– Мы славно поработали и славно отдохнём, – подвёл итог Артём Николаевич. – Алексей Кузнецов! Сергей Гранаткин! За доблесть, проявленную при озвучивании видеоматериалов, вы награждаетесь ценным подарком в виде туристической путёвки в открытый космос. Старт завтра в 14 часов 30 минут.

– Ура! – крикнули Серёга с Лёшкой. – Служим отечеству!

Летать в космос оказалось делом непростым и очень утомительным.

Арон Арнольдович, несмотря на своё вчерашнее состояние, выглядел вполне бодро. Только непрестанно пил зелёный чай. При этом всякий раз, когда ему приносили очередную чашку, спрашивал:

– Опять из пакетика?

И морщился, будто ему принесли горькое лекарство. Впрочем, чай сейчас и был для него лекарством.

Зато команды он отдавал налево и направо:

– Не раскачивайтесь сильно. Вы за стены космической станции вылезаете, а там вакуум. Лопнете в открытом космосе от перепада давления, и будем вас потом соскребать чайной ложечкой.

Вместо зелёного экрана, на фоне которого их снимали, должна была быть картинка межпланетной станции. Ара её видел на своём мониторе, мальчишки – нет. Вот и вылетали порой сквозь стены в «космос». Но не раскачиваться было тяжело. Лёшку и Серёгу обмотали специальными ремнями, подвесили на тросах, и они болтались в воздухе. В общем, чувствовали себя не лучшим образом. Ремни страшно врезались в тело, особенно между ног. Всякий раз, когда ребята отталкивались друг от друга, их начинало раскачивать, рабочие тянули за канаты, чтобы придать им дополнительное движение вперёд или назад, отчего болтанка становилась ещё сильнее.

– Всех убью, один останусь! – взревел, в конце концов, Ара и запустил чашкой в зелёный экран.

– Блин! – тут же весело воскликнул он. – Экранчик-то можно сдвинуть. Тогда никто никуда вылетать не станет! Опускайте повешенных. То есть подвешенных. Да зачем их развязывать? Пусть так постоят, и так я тут гуманизм развёл слюнявый. Вы мне лучше меточки на экран навесьте, и я скажу, насколько его сдвинуть.

Меточками послужили куски бумаги. Арон уткнулся в монитор и стал командовать:

– Пол-ладони влево. Стоп. Теперь правую сторону. Ещё ближе к центру. Ещё. Стоп. Вздёрните мне этих остолопов повыше! Мотор, съёмка!

Теперь Лёшка с Серёгой могли отталкиваться не только друг от друга, но и от каркаса экрана. И рабочие приноровились: они тоже сделали себе меточки и перестали промахиваться, двигая «повешенных» артистов. Но проговаривать при этом текст всё равно было сложно.

– Так, из работы не выключаемся. Радуемся, что здесь нет нашего лучшего палача Валентина и вы без грима! Радуйтесь, я вам сказал. Не хрен рожи унылые корчить.

Как ни странно, это подействовало. Артём Николаевич, временно отдавший большую часть своей власти Арону, забрал её обратно:

– Стоп! Снято! Десять минут перерыв, пока установят кресла и поставят экран назад.

Дальше стало легче. Всё, что требовалось, – это сидеть в креслах да время от времени плавно задирать ноги вверх, а руки расставлять в стороны для имитации невесомости.

– Ух, вымотался я с вами! – подмигнул ребятам Арон. – Молодцы, мужики. Только вы не разгримировывайтесь, вдруг сейчас понадобится. Заодно на чудо технической мысли посмотрите.

Чудом оказался агрегат в виде круглой направляющей, которую смонтировали на нескольких штативах. На направляющую установили крохотную тележку, на тележку – камеру, так что её теперь можно было катать по кругу. В центр сооружения поставили Пашку. Того самого, игравшего больного, у которого кружится голова. Он стоял, а оператор катал вокруг него камеру, снимая спереди, с боку, с затылка. Потом Пашку попросили сделать испуганное лицо, но у него получалось плохо.

– Сейчас всё получится! – пообещал Арон. – У меня сегодня вдохновение. Олежка, начали.

И вдруг Арон неожиданно рявкнул! Тут испугался не только Пашка, но и все вокруг. Только Олег Иванович, оператор, отреагировал спокойно, руки у него не дрогнули, и камеру он прокатил плавно.

– Ара! – сказал он, закончив круг. – Обещай больше так не делать.

– Но получилось ведь? – довольным голосом спросил его Арон.

– Снять получилось, – согласился оператор. – Но так и до инфаркта недалеко.

– Тьфу на вас, за…цев, – ответил разошедшийся не на шутку московский гость. – Сибиряки называется, от любого маленького шума готовы в штаны наложить. Ребята, опустите-ка конструкцию на тридцать сантиметров. Ты, Пашка, пока стой где стоишь.

– Это ещё зачем? – спросил Артём Николаевич.

– Сейчас покажу! Олег, прокрути на этом уровне. Сейчас, минутку. Блин, на этом ноутбуке мощи не хватает. Ладно, хрен с ним, с качеством. Суть будет понятной. Смотрите.

Все, кроме Пашки, который оставался запертым внутри круга, столпились за спиной Арона.

– Вот. Изображение человека, – пояснил мультипликатор, переврав ударение так, что у него получилось, что человека не изобразили, а обезобразили. – Вот кусок его груди, который мы сейчас сняли. И он начинает крутиться.

– На фига? – не понял Олег Иванович. – С головой всё понятно. А с грудью зачем?

– А затем, что если человека разбить на фрагменты и каждый закрутить на нужный угол, то получается, будто его выкручивают, как тряпку.

– То, что ты садист, нам давно известно. Но у нас ничего такого не намечено.

– А ты, Тёмный, дослушай и досмотри. Теперь мы всё это запускаем быстро и одновременно применяем эффект трансформации, а потом останавливаем и получаем волшебное превращение мальчика Паши в звероящера!

На экране всё так и произошло. Стоял Пашка, вдруг его закрутило, наподобие смерча, а когда вихрь исчез, на экране оказался ящер. Типа динозавра.

– Предлагаю тебе, Тёмный, приобрести у меня этот эффект за совершенно отдельные деньги и использовать для трансформаций героев твоего шедеврального шоу.

– Ты раньше не мог это сделать?

– Не мог. Не получалось у меня. А в Голливуде не так всё красиво делается, хотя и похоже. Опять же их программы с моими несовместимы. Но, когда стал я с этим вашим головокружением работать, в мою родную мудрую голову вдруг идея пришла. Так сделать тебе эффектик? Доснять ведь совсем немного нужно.

– Денег нет, – отрезал Артём Николаевич.

– Да и хрен с ними. Сделаю за так. Для саморекламы. Договорились? – последнее слово Арон произнёс уже заискивающе.

– В срок уложишься?

Арон закивал радостно.

– Ребята, вы как? Сверхурочно готовы поработать? Ладно, Арон. Я спрошу насчёт павильона, чтобы ещё на часок дали. Вечером доложу. Хотя всё это из сметы вываливается.

– Нет уж! – вскричал Арон. – Я платить не стану. Задаром работать ещё туда-сюда, но платить за свою же работу свои же кровные? Не бывать этому!

– Да кто ж на них покушается? – успокоил мультипликатора режиссёр.

– Ты! За моими ноу-хау уже весь Голливуд во главе с «Мосфильмом» гоняется. Один ты на халяву всё получаешь. Пользуешься моей искренней любовью и бескорыстием невероятного масштаба. Пошли чай пить.

Все стали выходить из павильона, когда из его уже тёмных недр раздался робкий голос Пашки:

– Скажите, пожалуйста, а мне тоже можно идти?

Когда Лёшка только-только попал на телевидение, у него периодически возникало странное ощущение нереальности происходящего. Было странно, что рядом оказываются люди, которых он часто видел на экране, но никогда не ожидал увидеть в жизни. Или то, что телевизионные камеры направлены именно на него, а не на кого-то важного и знаменитого.

Сейчас всё повторялось с точностью до наоборот: самое яркое и важное происходило на съёмках, всё остальное было либо подготовкой к ним, либо не казалось существенным.

Он, как и прежде, старался ещё реже пропускать тренировки в спортивной секции. Ему даже разряд присвоили. В гимназии жизнь текла своим чередом. Серёга на химии случайно взорвал сосуд для получения водорода. Верхняя часть этого стеклянного чудо-аппарата взлетела в воздух и разбилась об потолок. Кислота брызнула во все стороны, но, кроме потолка, стола и Серёгиного халата, никто не пострадал. Кстати, Лёшка на одной из лабораторных понадеялся на память и вместо красивого прозрачного красненького раствора в своей пробирке получил нечто несусветное. Химик Николай Васильевич, обладавший специфическим чувством юмора и не стеснявшийся в выражениях, потребовал от него впредь пользоваться при простуде носовым платком, а не сморкаться в пробирки.

Лидия Константиновна, математичка, оправилась потихоньку от нервного срыва при пожаре и вновь стала проводить нулевые уроки. Но не каждый день, а всего два раза в неделю. Были и другие события, но они, собственно говоря, Лёшку почти не занимали. Разве что одно.

В тот день первым уроком была литература, и Зинаида Николаевна, войдя в класс, сразу сказала:

– Кузнецов, тебя Лилия Михайловна просит срочно к ней зайти. Сумку с собой возьми.

От растерянности Лёшка даже не спросил, с чего это вдруг такие «подарки» судьбы. Зато Серёга не преминул поинтересоваться:

– А куда это его, Зинаида Николаевна?

– В армию призывают, – крикнул кто-то.

Завуч с ходу огорошила его новостью:

– Кузнецов, быстро одеваешься и едешь в первую гимназию. Там олимпиада по математике. Городская. А Гена Савинов заболел. Ты его заменишь.

– А чё я? – встал на дыбы от такой новости Лёшка. – Что, из шести классов больше ни одного человека не нашлось?