Текст книги "Золотой капкан"

Автор книги: Владимир Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

– Не знаю кому и докладывать.

– А золотой ручей?

– На нем мы сами попробуем разжиться. Мы же вчера с тобой обо всем договорились.

– Ну, жизнь настала!

– Она, такая, давно уж настала. Только мы никак к ней не привыкнем.

– А я там, в заключении, об этом беспределе и вовсе забыл.

Ивакин грустно усмехнулся.

– Говорят, в тюрьмах – беспредел. А он тут, на воле.

– Дожили!

– Да, брат, дожили!..

Они повздыхали. В точности так же, как миллионы других работяг в стране, ошалевшей от перемен, не укладывающихся в наивные представления людей о жизни.

Из дома выглянула Татьяна, воскликнула радостно:

– Вот вы где! А ну быстро умываться и за стол.

Сизов вскочил, улыбаясь во весь рот. Его всегда удивляла и восхищала способность Сашиной жены обо всем говорить с подкупающей интонацией восторга в голосе.

Второй рукомойник летом всегда висел во дворе. Они молча, по очереди поплескались под ним и так же, ни слова не говоря, пошли в дом.

Красюк вышел навстречу взлохмаченный, настороженный.

– Что, Иваныч? – спросил он. – Чего делать-то будем?

– Я попросил милиционера позвонить в прокуратуру. Должен кто-то приехать.

– Ты что, сказал менту, что у нас двадцать кило золота?!

– Юра, зачем кому-то знать об этом раньше времени?

Красюк промолчал.

– Иди умывайся. И приходи завтракать.

– Я еще покурю.

– А мы пошли.

Но и за столом Сизов не мог ни о чем другом думать, кроме как о золоте, которое лежало в мешке вместе с другими сваленными в угол вещами.

– Не нравится мне это, – сказал Ивакин, не притрагиваясь к еде.

– Что не нравится? – спросил Сизов, хотя понимал о чем речь.

– Почему Плонский так торопится? Давай-ка спрячем куда-нибудь это золото.

– Зачем?

– На всякий случай. Нам ведь надо, чтобы была комиссия, понятые, акт соответствующий, как полагается. А Плонский, я чую, приедет и просто заберет мешок. Иди потом доказывай, что в нем было.

– Не отдам. Пусть вместе со мной забирает.

– Давай-ка мы лучше в куклы поиграем.

– В какие куклы?

– Если получится как я говорю, отдадим ему другой мешок, в который положим камни, тот же касситерит.

– Разберется же.

– Пока будет разбираться, мы тоже разберемся, увидим, чего он хочет. Давай приготовим сверток, подходящий по весу, положим его в вещмешок и затянем лямки так, чтобы не развязать сразу.

Они перекладывали вещи, присев в углу, когда вошел Красюк.

– Чего вы?! – спросил с вызовом, застыв на пороге.

– Не паникуй, – сказал Сизов. – Лучше погляди во дворе, куда бы спрятать золото.

– Спрятать? – обрадовался Красюк. – Значит, сдавать его не будем?

Сказал он это с придыханием, с затаенной радостью. Всю дорогу, пока шли через тайгу, его разрывали сомнения: с одной стороны, Иваныч прав, золото надо сдать, а с другой – каким же идиотом надо быть, чтобы так вот запросто отдать богатство неизвестно кому?..

– Я знаю место, – сказал Ивакин.

Он уложил драгоценные свертки в вещмешок, поднял его обеими руками и понес во двор. Сизов и Красюк пошли за ним как привязанные. Обогнув дом, Ивакин подошел к стоявшей под стоком большой железной бочке, полной дождевой воды, медленно опустил в нее мешок и разжал руки. Наклонился над бочкой, всматриваясь, что там видно, на дне, взял пригоршню земли, замутил воду, снова всмотрелся и засмеялся довольный.

– Ну вот, теперь пускай поищет.

Спрятав золото, они, все трое, ощутили явное облегчение, и разговор за столом был уже легкий, непринужденный. Даже воспоминания о лесном пожаре, в котором они чуть не погибли, получались не трагичными, а, скорее, забавными.

Подъехавшая к дому машина остановилась с резким скрипом тормозов. Но вместо зампрокурора в комнату вошел Грысин в помятой, но все же официальной милицейской форме.

Ивакин встал, подвинул гостю стул.

– В другой раз, – как и вчера, отказался Грысин. И повернулся к Сизову. – Я за тобой. Прокурор велел доставить тебя к нему. Вместе с тем, что ты принес из тайги. Что там? – заинтересованно спросил он.

– Плонский разве не сказал?

– Он скажет, как же! Начальник. А теперь еще и хозяин.

– Уже? – спросил Ивакин. – Это точно?

– Точно. Теперь у нас все в одном лице – директор, профсоюз, партком... Ну, собирайся! – прикрикнул он на Сизова.

– Мы все поедем, – сказал Ивакин.

– Хозяин велел доставить его одного.

– Куда?

– На комбинат.

– Почему на комбинат?

– Он его осматривает. Хозяин же... Долго ты? – повернулся он к Сизову.

– Я готов.

– А где то, что велено взять?

– Вон вещмешок валяется.

Грысин прошел в угол, тронул вещмешок ногой.

– Что в нем?

– Руда.

– Руда? – Он был явно разочарован. – Зачем Плонскому руда? Руды там целый карьер.

– Ты с кем разговариваешь? – строго спросил Ивакин.

– С кем? – Милиционер растерялся и сбавил тон.

– С геологами. А геологи думают о завтрашнем дне. Выберут этот карьер, где хозяину копать новые богатства?..

Он насмешничал, но милиционер этого не заметил.

– Ну да, конечно... Ладно, бери свою руду, поезжай с Грысиным. Я следом на комбинат подойду.

Сизов подхватил с пола вещмешок, вышел на крыльцо. Возле калитки стоял хорошо знакомый разболтанный милицейский "газик" с раскрытыми дверцами: старые привычки полного доверия в Никше еще не выветрились. Сизов бросил тяжелый мешок на заднее сиденье, уселся рядом с Грысиным, сидевшим за рулем...

Когда машина ушла, Ивакин принес из сеней брезентовую робу и стал быстро переодеваться.

– Я тоже пойду, – спохватился Красюк.

– Ты сиди тут, гляди за бочкой, – уже выбегая из дома, бросил ему Александр.

Главная улица поселка была пустынна. Только кое-где возле домов копошились дети. Последнее время комбинат почти не работал. Измаявшиеся от безделья рабочие разбредались из поселка кто в тайгу за дарами природы, кто в райцентр на заработки, а кто и вообще на "большую землю". Зарплату платили редко и мелкими клоками, которых ни на что не хватало.

Поселок умирал. Когда-то сюда любили наезжать фоторепортеры: как же, совсем городские условия в такой глухомани. Сейчас приезжий корреспондент с фотоаппаратом, наверное, вызвал бы в Никше не меньшее оживление, чем спустившийся с сопок медведь.

По дороге к комбинату Ивакин не встретил ни одного рабочего. И он очень удивился, услышав знакомый гул: вдруг заработала камнедробилка. Это обрадовало: неужели новые хозяева собираются наладить дело? Если так, то зря они обижают Плонского недоверием, подсовывая ему камень вместо обещанного золота.

За крайними домами поселка дорога уходила влево, в обход сопки. Там начинался пологий серпантин, по которому только и можно было подъехать к комбинату. Но поселковые, когда шли на работу, обычно пользовались непроезжей тропой, сокращавшей путь.

На эту тропу и свернул Ивакин и полез на кручу, задыхаясь от спешки.

* * *

Расставив ноги, Плонский стоял посередине дороги с поднятой рукой, как милицонер-регулировщик, сшибающий бакши с робкой шоферни. Здесь была широкая площадка, где обычно разворачивались самосвалы, возившие из карьера к бункеру глыбы касситерита. Сейчас машин на площадке не было, и коренастая фигура Плонского выглядела одиноким столбом, непонятно зачем врытым на дороге.

Пока подъезжали к нему, Сизов все думал о том, как поведет себя зампрокурора. Если сразу бросится смотреть золото, то придется соврать, что в спешке взял не тот мешок.

Когда машина остановилась и Сизов открыл дверцу, Плонский, не дожидаясь, когда он вылезет, коротко бросил только одно слово:

– Привез?

Приветливое "здравствуйте" застряло в горле у Сизова.

– Привез, – столь же холодно ответил он и показал рукой на вещмешок, лежавший на заднем сиденьи.

Плонский сунулся в машину, пощупал мешок, подергал за лямки, пытаясь поднять его одной рукой. Это ему не удалось.

– Стой тут, сторожи, – сказал Грысину. – Я скоро приду.

– А мне что, можно уходить? – не без ехидства спросил Сизов.

– Ты пойдешь со мной. Мне тут надо кое-что посмотреть. По дороге поговорим.

Нервно передернув плечами, Плонский повернулся и пошел к комбинату. Его, как всегда после попойки, угнетало раздражение, от которого не спасала даже опохмелка. Не знающий этой его особенности, Сизов постоял, раздражаясь в свою очередь, и уже хотел крикнуть в спину зампрокурору пару недобрых слов. Но тот обернулся.

– Чего стоишь? Не можешь расстаться со своим мешком? Не бойся, Грысин посторожит.

Было странно, что они оставили машину на дороге, вместо того чтобы подъехать на ней к самому комбинату. Идти было недалеко Но все же...

– Александр Евгеньевич! – Сизов собирался предложить именно это подъехать на машине, но вдруг спросил: – Раньше я мог называть вас Сашей. Как теперь?

Плонский удивленно уставился на него:

– А что теперь?

– Неужели богатство так меняет людей, что они здороваться перестают?

Плонский поморщился, подумав, что с этим хитрым геологом надо быть подобрее, иначе учует неладное и, чего доброго, вернется к машине.

– Извини, – сказал он. – Замотался я. Да вчера еще гудели. До сих пор не отошел.

– Праздник какой?

– Праздник.

– А, понимаю, – вспомнил Сизов. – Вы же, говорят, стали большим хозяином. Или, как теперь говорят: у вас контрольный пакет акций. Так?

– Кто тебе это сказал?

– Белка на хвосте принесла, – усмехнулся Сизов.

Плонский засмеялся, догадавшись: сболтнул Грысин, который сам только что узнал об этом. Вот как быстро расползаются слухи. Будет неудивительно, если поселковые через час прибегут на комбинат с хлебом-солью. Или с красными флагами?.. Ни того, ни другого ему не хотелось, и, значит, надо побыстрей провернуть задуманное и уехать. Золото в машине, чего задерживаться...

Поморщился, подумав, что если все получится, как задумано, и этот бородатый мужик упадет в бункер, то поневоле придется задержаться. Хотя бы для того, чтобы авторитетом прокуратуры подтвердить факт несчастного случая.

– Так верно или нет?

– Что?

– Я спросил о контрольном пакете акций.

– Верно.

– Что же теперь будет с комбинатом?

– Как что? Работать будет, как и прежде.

– Как прежде? Зачем тогда все эти рыночные игры?

"Так и есть, – подумал Плонский о Сизове. – Красноперый. Ну, да недолго ему мутить воду..."

– Комбинат последний год почти не работает, – счел нужным объяснить. Нет потребителей оловянного концентрата.

– Куда же они подевались? Раньше все давай-давай, ищи новые месторождения...

– Ну ты, брат, как из тайги пришел.

Он опять засмеялся. Поморщился от противного жжения, подступившего к горлу, постоял, глотая ртом воздух.

– Что? Сердце? – осведомился Сизов.

– Бывает, – неопределнно ответил Плонский. – Ты лучше расскажи, как золото нашли.

– Долго рассказывать.

– И то верно, еще успеешь. Этот нанаец, что с вами пришел, знает о золоте?

Вопрос насторожил Сизова. Не все ли это равно? Сдавать-то золото должны открыто, значит, не сегодня-завтра об этом узнают многие.

– Нет, – соврал он.

– А твой дружок, у которого вы остановились?

– Тоже не знает.

– Ну, правильно. Золото – такая штука, чем меньше о нем знают, тем оно целее.

Сзади послышался шум тяжелой машины. Остановившись, они пропустили идущий по дороге самосвал, груженный глыбами руды. Вскоре послышался грохот сваливаемых в бункер камней, и сразу смачно захрустела камнедробилка. Теперь самосвал катил навстречу, облегченно подпрыгивая на ухабах. Подъехав, затормозил.

– Сколько надо ездок-то? – спросил шофер, не вылезая из машины.

– Давай еще! – крикнул Плонский. – Я скажу...

Когда шум машины затих внизу, он объяснил:

– Хочу посмотреть, как оно там все.

– Лучше смотреть, когда весь комбинат работает.

Плонский не ответил. А через минуту, когда они подошли к бункеру, грохот камнедробилки было уже не перекричать.

По этой крутой тропе рабочие обычно поднимались степенно, оглядываясь на поселок, красиво разлегшийся по долине. Ивакин торопился. Что его гнало, он и сам не знал, задыхался, чувствуя колотье в груди, но не останавливался передохнуть.

Тропа выводила к белой стене комбината, затем шла вдоль стены и, обогнув ее, терялась на широкой укатанной площадке перед зевом бункера. Ивакин не стал сразу выскакивать на площадку, остановился возле угла здания, спокойно оглядываясь.

Плонского и Сизова он увидел еще издали. Они были такие разные, что не спутаешь. Один – крупный мужчина, раздобревший на казенных харчах, одетый в модный серый костюм, какие в Никше можно увидеть только по большим праздникам, другого легко было принять за подростка, если бы не борода, закрывавшая лицо. И по одежде он походил на подростка – мятая куртка неопределенного цвета, плоская кепчонка на голове. И было еще что-то, разнящее их, – то ли походка, то ли осанка, из чего сразу следовал вывод об их соподчиненности. Удивляло, что шли они по пыльной дороге пешком, оставив где-то машину. И еще было удивительное: куда-то подевался вещмешок, который Сизов взял с собой. Если Плонский заглянул в мешок и увидел, что там камни, то почему он вместо того, чтобы бежать с милиционером искать припрятанное золото, спокойно разгуливает здесь, возле комбината?

Загадочное не только вызывает интерес, но и настораживает. Поэтому Ивакин не пошел к ним с дурацкой ссылкой на случайность встречи, а отступил за густой куст рябины, росший возле стены, и стал смотреть.

Плонский с Сизовым обошли загородку, отделявшую от дороги грохочущий зев бункера, и остановились с той стороны, где бункер был открыт и на земле лежали бетонные блоки, в которые подъезжающие самосвалы, перед тем как поднять кузов, упирались задними колесами. Здесь Плонский, наклонившись к Сизову, что-то закричал ему на ухо, показывая вниз, в клубящуюся над бункером пыль. При этом он посмотрел, как показалось Ивакину, прямо на него.

Машинально отступив за куст, Ивакин тут же и понял, что не он привлек внимание зампрокурора. Шагнул к стене, выглянул из-за угла и увидел человека в джинсовой куртке, прятавшегося за непонятного назначения баком. Человек этот водил перед собой тонкой короткой палкой, будто прицеливался.

До Ивакина вдруг дошло, что он и в самом деле прицеливается и палка в его руке – это тонкий ствол мелкокалиберного пистолета, какой когда-то был и у него в одной из экспедиций. И выцеливает этот неизвестный стоявших над бункером Сизова с Плонским.

Без крика Ивакин кинулся к нему, намереваясь выбить пистолет из поднятой руки. И он ударил кулаком по пистолету, но одновременно услышал хлопок выстрела, тихий на фоне грохота и скрежета, вырывавшихся из разинутой пасти бункера. Он знал одно: человека надо обезоружить во что бы то ни стало. Он не сомневался, что это или бандит, или сумасшедший, и видел перед собой только руку, державшую пистолет. Но ударить по руке второй раз не успел.

– Не-ет! – вдруг закричал стрелок и бросил пистолет. В исказившемся лице, в округлившихся глазах его отразилось что-то страшное, заставившее Ивакина в свою очередь испугаться и оглянуться. И он увидел на краю бункера только рабочую куртку Сизова. Плонского, одетого в праздничный серый костюм рядом не было.

– Ты... стрелял?!

Еще не ужасаясь, а лишь возмущаясь и недоумевая, он все ловил руку, бросившую пистолет.

Истеричный крик, переходящий в визг, перекрыл грохот камнедробилки. В бункере смачно чавкнуло, и крик захлебнулся.

Подбежав к краю бункера, Ивакин на мгновение увидел, как из каменного крошева вскинулась рука и тут же исчезла. Он отшатнулся, но страшное видение мелькнувшей руки все было перед глазами. Оглянулся на Сизова, столбом стоявшего рядом, потрясенного случившимся.

– Я его... не толкал, – с трудом выговорил Сизов.

– Как же это?!

– Я до него не дотрагивался...

– Он сам! – выкрикнул кто-то за их спинами.

Они оба разом оглянулись. Теперь Ивакин узнал этого человека районный заготовитель пушнины по фамилии Толмач. В руке у него был пистолет, тот самый, с длинным тонким стволом.

Не размахиваясь, как-то небрежно, Толмач бросил пистолет в бункер и повторил спокойнее:

– Он сам упал. Оступился.

– Нет, ты стрелял, я видел! – закричал Ивакин.

– А я скажу, что это ты, – осклабился Толмач.

– Откуда у меня пистолет?

Они спорили громко, в голос, чтобы перекричать грохот бункера.

– А у меня откуда? Это оружие прокурора. Я просто рассматривал его, а ты толкнул, и пистолет выстрелил. Годится такая версия?

– Но я же видел: ты целился в Плонского.

– А кто еще видел?

– Ах ты, гад!..

Ивакин метнулся к Толмачу, но тот отстранился, отошел в сторону.

– Отойдем от бункера, а то еще кто-нибудь свалится.

– Но я видел!..

– Ничего ты не видел. Если на то пошло, то целился я не в Плонского, а вот в него. – Толмач ткнул пальцем в сторону Сизова.

– Почему?

– Плонский приказал. Велел убрать

– Как это убрать? Зачем?

– Вам лучше знать, что вы с ним не поделили.

– Да?

– Да.

Ивакин покосился на Сизова, все еще неподвижно стоявшего в напряженной позе, и по глазам его понял, что тот верит.

Сам он поверить в такое не мог. Казалось бы, как не верить? В последнее время столько говорят и пишут про разборки и заказные убийства. Думалось: все это происходит где-то, не рядом. Но проклятые деньги – всюду проклятые.

– Врешь ты, – неуверенно сказал Ивакин.

– Чего мне врать?.. Так что для всех нас будет лучше, если он сам...

Подъехал самосвал. Приоткрыв дверцу, шофер заорал на них:

– А ну отойди! Дай развернуться!

– Глуши! – крикнул ему Толмач. – Прокурор в бункер сорвался.

Мотор самосвала мгновенно заглох. Шофер спрыгнул на землю, спросил:

– Как сорвался?

– Оступился. Вот при нас. Мы все свидетели.

Сизов с Ивакиным переглянулись и промолчали.

– А где он? – спросил шофер, заглядывая в бункер.

Толмач что-то ответил, но за грохотом никто его не услышал. Он повторил, закашлялся от крика и матерно выругался.

– Выключи ты эту молотилку! Знаешь как?

– Знаю.

Шофер кинулся к закрытой двери корпуса, скрылся за ней, и почти сразу наступила тишина. Все трое застыли, прислушиваясь, вглядываясь в неподвижное каменное крошево на дне бункера. Ничего не увидели и не услышали. После долгого грохота тишина и неподвижность казались поистине мертвыми.

Как-то сразу набежали люди. То не было никого, а то объявились и электрик, отвечающий за рубильники, и экскаваторщик из карьера, и еще кто-то, неизвестно что делавший на неработающем комбинате. И участковый Грысин прибежал, бросив охрану машины, засуетился, закомандовал:

– Не подходить! Ничего не трогать!..

Заглянул в бункер, над которым еще не осела пыль.

– Раскопать надо. Может, живой?

– Да его и по частям не соберешь, – спокойно возразил шофер.

Грысин и сам знал это. Он достал блокнот, начал одного за другим опрашивать присутствующих. Люди равнодушно отнекивались: гибель районного начальника никого особенно не огорчила.

За всех охотно отвечал Толмач: – Сам упал. Заглянул в бункер посмотреть, как он работает, не рассчитал, оступился, сорвался. Все произошло так быстро, что никто ничего не успел... Присутствующие кивали головами, будто сами видели, что и как произошло.

В конце концов Грысин сообразил, что версия о несчастном случае выгодна и ему тоже, и успокоился.

– Бункер не включать! – распорядился он. Будто у кого-то поднялась бы рука сделать это. Повернулся к Сизову: – А что в том мешке?

Похоже было, что этот вопрос все время занимал его.

– Какое это имеет значение?

– Все имеет значение. Будет расследование – спросят.

– Пойдем посмотрим, – предложил Сизов.

– Нет, трогать ничего нельзя, – подумав, сказал милиционер. – Надо звонить в район, пускай присылают следователей.

Он быстро пошел к комбинату, где в административном корпусе был телефон. Остановился, махнул рукой Толмачу.

– Пойдемте со мной, вы подтвердите.

– А нам что делать? – спросил Ивакин.

– Вы не уходите. Будем акт составлять.

Потоптавшись на месте, Грысин вдруг пошел назад. Подойдя к Сизову, спросил тихо:

– А все-таки, что в мешке?

– Касситерит.

– Почему касситерит? Зачем?

– Так ты же сам сказал, что Плонский велел захватить с собой.

– Касситерит? Что-то ты крутишь.

Вмешался Ивакин.

– Геолог всегда приносит из экспедиции образцы. Плонский захотел их поглядеть. Что удивительного?

– Точно?

– Чего спрашивать? – сказал Сизов. – Развяжи мешок да погляди.

– Я погляжу. Пойду и погляжу...

Собравшиеся рабочие все стояли у бункера, обсуждали случившееся, оглядывались по сторонам, явно жалея, что прибежали сюда, попали в свидетели и теперь не могут уйти домой.

– Пошли посидим где-нибудь, – сказал Сизов. – Ноги не держат.

Они отошли в сторону, туда, где начинался крутой склон, сели на траву и долго молчали. Внизу под ними живописным корытом изгибалась долина, со всех сторон зажатая сопками. На дне городским оазисом лежал поселок: прямая линейка единственной поблескивавшей асфальтом улицы с двумя рядами трехэтажных белых домов. Когда-то горняки радовались своему поселку. Говорили, бывало: "Черта ли в большом городе? То ли дело у нас..." Теперь не говорят. Когда месяцами стали сидеть без зарплаты, поняли, что они в своем красивом поселке – заложники тайги. Ни выжить здесь, ни сбежать отсюда.

– Что будем делать? – спросил Сизов.

– То и будем. Выкупим лицензию, пойдем к Долгому озеру, будем мыть золото.

– Я о другом золоте. Сдать бы надо...

– Поселок видишь? – холодно спросил Ивакин.

– Ну.

– Люди голодают.

– Нечестно вроде, – помолчав, сказал Сизов. Он понял, что предлагает друг Саша.

Ивакину тоже было ясно, о чем подумал Валентин. Недаром они столько дней и ночей провели вместе в экспедициях, научились понимать друг друга не только с полуслова, а даже и с полумысли.

– Людям не подачки нужны, – сказал он. – Надо, чтобы комбинат работал, а люди получали зарплату. А для этого нужен честный хозяин. А хозяину нужны деньги. Теперь без денег – никуда...

– А Красюк?

– Что Красюк?

– Мы же условились: он сдает золото государству...

– Какому государству?! – воскликнул Ивакин. – Бесхозное золото? Учтенное и то разворовывают, а это и до хранилища не довезут.

– Он должен сдать золото, – невозмутимо продолжил Сизов, – этим оправдать свой побег и выпросить прощение.

– Ты будто из тайги пришел...

Сизов испуганно взглянул на друга.

– Эти слова, именно эти, полчаса назад сказал мне Плонский.

Они замолчали, почувствовав неловкость: словно покойник подсел к ним со своими рассуждениями.

– А мы Красюка выкупим, – через некоторое время сказал Ивакин. – И возьмем в артель.

– Как это выкупим?

– Заплатим золотом. Мы же его мыть будем. Значит, никто не спросит, откуда оно у нас.

– Кому заплатим?

– Найдем кому. Раз уж нам навязывают правила игры, будем играть по ним.

Сизов усмехнулся.

– Тебе бы хозяином-то быть.

– Может, и стану...

Они снова замолчали. Каждый думал о своем и в то же время об одном и том же: вдруг все-таки можно честному человеку не пропасть на этом всероссийском базаре, если ушами не хлопать?..