Текст книги "Пылающие алтари"
Автор книги: Владимир Потапов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– Кожемяки Мегиллы не эллины ли случайно? – спросил как-то Дион Люкиску.
– Да, это наши сородичи, – ответила она.
– И ярмо рабства не трет им шею?
– Рабов-эллинов Мегилла содержит лучше, чем его соплеменников в эллинских городах: их не продают, живут они своей общиной, дружно стоят друг за друга, работой их не гнетут, пищи, особенно мяса, вдоволь. Некоторые пленники даже берут в жены дочерей небогатых охотников и скотоводов. Разве можно мечтать о большем счастье?
Молодая женщина испытывающе смотрела на бывшего эллинарха. Дион презрительно сощурился:
– В понятии раба счастье – это вечная дремота!
– А в твоем?
– В моем? Свобода!
Люкиска удовлетворенно улыбнулась:
– Пленные эллины не перестают мечтать о свободе.
– Так почему же они не бегут? Ведь их никто не охраняет!
– А где беглец укроется в степи? До ближайшей эллинской колонии далеко – все равно настигнет погоня.
– Ты смогла бы свести меня с кем-нибудь из этой общины?
– Пожалуй, смогу. Есть среди них один – Менипп-ольвиец…
* * *
Дион лежал на спине. Ожидание было томительным, но в сон не клонило. Приподняв край палатки, он посмотрел на звездное небо. Если судить по звездам, то полночь уже миновала – вон как запрокинулась навзничь Большая Кибитка на севере, трехзвездное дышло торчит почти вертикально. А сигнала все нет.
Еще днем к нему подошла Люкиска.
– Сегодня не спи, – сказала она. – Ольвиец пожелал встретиться с тобой. Когда трижды вскрикнет сова, выходи к Сиргису напротив Ракушечного острова. Да не вздумай надеть свое звенящее покрывало, а то Мегилловы лазутчики со всей степи сбегутся…
Сова ухнула три раза совсем неожиданно, когда к Диону уже начала подкрадываться сладкая дрема. Эллин неслышно выскользнул из-под полога и, где ползком, где перебежками, пригнувшись, двинулся к реке, а потом берегом вниз по течению, пока не зачернела впереди громада Ракушечного острова. Дион остановился. Но не успел он перевести дух, как на него навалились какие-то люди. Бывший эллинарх сопротивлялся молча и яростно. Но его одолели – силы были слишком неравными, – закутали голову мешком, кисло вонявшим кожами, и куда-то понесли.
Первой мыслью было, что его выследили Мегилловы соглядатаи и сейчас бросят к ногам разгневанного багатара. Потом краешком сознания скользнула другая, нехорошая мыслишка, что его предала Люкиска. Но по тому, как обращались с ним похитители – связали, но не били, не пинали и несли весьма осторожно, – Дион скоро убедился, что попал все-таки не в руки сторонников Мегиллы. Те уж постарались бы отбить ему печенки за побег – ведь именно так могли они расценить ночное путешествие аэда.
Дион почувствовал, что его опускают куда-то вниз по крутому склону. Затем его поставили на ноги, развязали, сняли с головы мешок, и он увидел в смутном лунном свете, падавшем на дно глубокого оврага, белые алебастровые лица окружавших его людей. Безносые плоские маски с жуткими прорезями для глаз делали их похожими на привидения. В руках они держали кинжалы.
– Эллин, ты искал нас. Зачем тебе нужна была эта встреча? – глухо проговорило одно привидение.
Теперь Диону стало ясно, кто эти люди и почему мешок на его голове вонял перекисшими кожами. Но, боги, для чего им понадобилась вся эта комедия?!
– Я искал мужей достойных, а попал в руки детей, которые любят игры в темноте, – ответил он с вызовом.
– А мы не шутим вовсе. Если ты пришел с недобрыми намерениями, тебе не уйти отсюда живым.
– От одного общего нашего знакомого я узнал, Менипп, о твоей тайной общине и хотел с твоей помощью бежать к сиракам. Доблестные дети Волка помогут всем нам вновь обрести свободу.
– Что ж, ты говоришь дельные слова, Дион. Только одной свободы нам мало. Каждый, кто вступает в нашу общину, дает клятву бороться за свободу всех, томящихся в неволе, где бы он их ни встретил.
– Твое предложение меня устраивает, Менипп. Я согласен бороться за уничтожение рабства и готов посвятить этому всю жизнь.
– Я верю, братья, в чистоту его намерений. Может ли кто из вас поручиться за него?
– Я ручаюсь головой за него! – звонко воскликнуло одно привидение. Дион узнал голос Люкиски.
– Клянись же, Дион, самым дорогим для тебя в жизни, что ты останешься верным общине до конца своих дней.
– С давних времен самой крепкой клятвой считалась клятва именем бога. Каким же божеством поклясться мне, если самое святое для меня – свобода, а боги не очень любят это слово?
– А мы и не хотим, чтобы ты клялся именем какого-нибудь бога. Среди нас есть почитатели многих богов, один даже почитает Иисуса. Христа и деву Марию, поэтому к твоему богу у других братьев не будет доверия.
– Клянусь вечным покоем моей матери быть заклятым врагом рабства, где бы оно мне ни встретилось!
– Я рад, стратег, что ты с нами. Настала пора действовать, – сказал Менипп. – Мегилла считает, что мир созрел для великой жатвы, и начинает действовать. Степной царек не так играет, как кажется. Он заставил Люкиску обучить его письму, у пленных римлян и эллинов по крохам собирает сведения об империи. Вот – и тебя придержал при себе. С Люкиской он откровенен, а тебе, видимо, еще не доверяет. Но и ты ему понадобишься в нужный момент. Сейчас он задумал поставить на колени сираков. Слезы, кровь и смерть понесут миру его конники. Мы должны помешать ему, Дион, предупредить сираков…
В лагерь возвращались под утро, по одному.
* * *
Одинокая фигура, облитая лунным сиянием, стоит на вершине холма, поросшего мелким кустарником. Над степью тихо, ветра нет. Только иногда дриады[65]65
Дриады – согласно греко-римской мифологии, лесные нимфы, которые рождаются вместе с деревьями, живут в их листве и вместе с ними умирают.
[Закрыть] Шевелят листвой, подсматривая, что делает в их царстве чужеземец в поющей накидке, – стоит ему шевельнуться, как тотчас же раздаются нежные, переливчатые голоса колокольчиков.
Дион зачарован красотой лунной ночи. Рассыпанные над его головой звезды сплетаются в сложные узоры, в них оживают древние легенды эллинов, и кажется ему, что это не накидка его звенит, а звезды переговариваются.
Вот Стрелец со своим знаменитым луком…
Вот Близнецы Диоскуры, прекрасные юноши в овальных морских шапках, защитники одиноких путников…
– О, Диоскуры, верные братья! Вам сверху видны все морские пути! Скажите, где сейчас плывет римская трирема с головой сирены на носу? Где милый мой сын Аполлоний? – вопрошает Дион.
Молчат братья Диоскуры, перемигиваясь о чем-то. Безмолвна небесная твердь. Мертва степь, в лунном свете лежащая кругом. Только неслышные духи ступают по траве, не сминая ее.
Но кто это в белом хитоне идет по степи? Юная нимфа? Кого она ищет под звездами? Вот она поднимается по склону холма и бледный лунный свет мотыльками слетает с ее сверкающих одежд. Безмолвная, она протягивает руки. Ближе… Ближе…
– Люкиска!
Поющая накидка со звоном соскальзывает с могучих плеч эллина. Руки Люкиски пахнут мятой и еще какой-то степной травкой. Губы Диона обжигают нежную кожу и шепчут, шепчут бессознательно великую благодарность богам:
– Ночное божество тайной страсти моей своими руками, без Гименея, протянуло мне напиток счастья, я пью его и никак не могу утолить жажду. О богини любви всех народов! Нигде не проявили вы свое могущество так, как в эту ночь на степном кургане под покрывалом Гекаты. Ни вой шакалов, ни звуки шагов ночной стражи, ни звон оружия не пугают нас, не могут разорвать объятий. Пусть этот пустынный холм станет храмом вашим, богини! А плащ, расстеленный на росной траве, – алтарем!..
* * *
Звенит кифара, издавая дребезжащие звуки. – Голос певца сегодня охрип. Да и слова не нравятся Мегилле. Только Люкиска рдеет от них, как распустившаяся роза.
Ты как веточка нежных мирт
В томной сени азийских рощ,
Что дриады для сладких игр
Цветом розы взлелеяли
И вспоили росою,
В дорогом богача саду,
За оградой, от всех таясь,
Так цветет гиацинта цвет.
Что ж ты медлишь?
Приходит ночь.
Наша ночь, молодая!
Мегилла густо сопит, глаза его, сузившись до предела, напряженно следят за обоими. В его темном мозгу начинает шевелиться подозрение. Красноречивый взгляд Люкиски говорит Диону: «Не разгребай огонь ножом! Не раздражай гневающегося, уступи!»
Последние слова Диона полны отчаяния, тем не менее они успокаивают Мегиллу.
* * *
В предвечерний час, когда длинные тени перекидываются от шатра к шатру, а все население городища занято трудом, венчающим долгий день, из квартала кожевников по направлению к шатру Люкиски двигался смуглый, небольшого роста эллин. Со стороны он был похож на бесцельно шатающегося раба, который решил пройтись перед сном. От шатра Мегилловой наложницы навстречу ему качнулась высокая фигура, широкая в плечах, тонкая в талии.
Встретившись как бы невзначай, постояли несколько минут и разошлись.
За каждым их движением, за всем, что происходило вокруг, из-за чуть отодвинутого полога зорко следили внимательные глаза прекрасной гречанки. Ветерок донес до ее слуха слова, которые высокий человек сказал маленькому:
– Встретишь караул – стань невидимкой, заройся в землю, проползи ужом. Во что бы то ни стало ты должен пробраться в Успу. Да пребудет с тобой в пути Афродита Апатура!
Когда высокий повернулся, чтобы уйти, накидка на его плечах тихо зазвенела.
Ночью Менипп-ольвиец исчез…
Утром Дион, прогуливаясь по лагерю, завернул к кожемякам. У крайних шатров путь ему преградили молчаливые лучники. От кожевенных мастерских доносились стоны и крики людей. Там Мегилловы слуги пороли плетьми сородичей Диона. Кожемяки расплачивались за побег своего тайного эллинарха. Он понес царице Томирии весть о том, что Дион, сын Деметрия, жив и вновь готов служить ее народу.
Миссия Анта
В крепости Успе на берегу Ахардея в глинобитной хижине умирала повелительница сарматского племени сираков, старая жрица Томирия. Длинные волосы разметались по кошме. Скрывавшая когда-то седину зеленая ритуальная краска теперь почти совсем сошла, и они казались грязно-серыми, как войлочная подстилка. Кожа на худом, изможденном лице собралась в густые коричневые складки, из которых торчал заострившийся горбатый нос, похожий на клюв степного коршуна. Глубоко провалившиеся глаза то застилались туманом небытия, то вновь зажигались светом жизни. Время и ветры высушили могучую стать женщины-воина. Она до того обессилела, что смуглые мальчики-прислужники вынуждены были вливать ей в рот кислое кобылье молоко через тонкую полую кость.
Старая ведунья готовилась отойти в царство предков. Три дня назад состоялся обряд посвящения ее дочери в сан повелительницы и жрицы племени: юная Зарина выкрасила свои волосы зеленой краской.
* * *
Успа была пуста. Оставались только воины-пахари, в чьи обязанности входило выращивать лук, морковь, репу, просо, чечевицу на заливных, обработанных мотыгами и плугами полях и узких грядах у пресных озер в пойме Ахардея. Зимой это давало всему племени ощутимое подспорье к мясному запасу, забота о создании которого также лежала на плечах воинов-пахарей. Они забивали скот, тщательно обрабатывали желудки и кишки кымыз-кулалой и солью, после чего заполняли их мясом, жиром, сыром и маслом. Заготовленные таким способом продукты складывались в темные ямы-хранилища под жилыми постройками, где они могли не только прекрасно сохраняться в течение года, но и приобретали особенные вкусовые качества.
Главенствовал над пахарями супруг Томирии Ктес, который сидит сейчас у ее изголовья, в безмолвной печали созерцая медленный отход своей госпожи из этого мира.
Зарина тоже была в крепости. Но ей некогда сидеть у смертного одра матери. Она готовила к набегу свою дружину. Истомились от безделья воины, застоялись боевые кони, иссякли запасы необработанного золота и шкур, не стало лишних лошадей для обмена на ювелирные изделия, льняное платье, благовония у эллинов Пантикапея и Гермонассы[67]67
Гермонасса – древний греко-синдский город на Таманском полуострове, входивший в состав Боспорского царства.
[Закрыть]. Пора погулять на просторе, наведаться в земли враждебных соседей – роксоланов.
Вот почему целыми днями юноши и заневестившиеся девушки машут мечами, звенят тетивами луков, бросают копья и дротики. А в железоделательных мастерских не умолкает свист мехов, перестук молотов. Нужно добротное оружие, которым добудут юноши славу, а девушки – военный трофей для будущего мужа.
Накануне в Успу доставили роксоланского лазутчика. Его перехватили воины сторожевого поста, когда он, переплыв Дон, отжимал в кустах мокрую одежду. Навалившись сзади, ему заткнули рот, чтобы он криком не предупредил возможных соглядатаев на том берегу: пусть думают, что лазутчик прошел благополучно. Так его и привели в крепость, с войлочным кляпом во рту. Когда же роксолана освободили наконец от него, он долго плевался – кому же приятен вкус шерсти? – и только потом сказал на эллинском языке, чтобы его представили царице Томирии. Ему объяснили, что Томирия больна, а царицей стала ее дочь – Зарина.
– Что ж, ведите тогда к Зарине, – заявил лазутчик.
В присутствии молодой царицы он попросил у одного из воинов кинжал и отпорол кусок тряпки, пришитый на внутренней стороне плаща. На ней отчетливо проступали какие-то знаки.
Зарина, изучившая под руководством эллинарха из Танаиса эллинскую письменность, вдруг закричала:
– Жив! Дион жив!..
Вместе с сираками собирался в набег и молодой чернобородый иноземец, не хуже степняков владевший конем и оружием. Менипп должен был вести сиракскую дружину к лагерю Мегиллы.
* * *
Не спешила Томирия к своим предкам. Еще не все счеты сведены с жизнью. Крепкая дума запала ей в душу. Год назад она послала на юг, к меотам, молодого темника Анта. Ему поручала старая жрица выполнить волю богов. Он должен там научиться возделывать пшеницу, из зерен которой, протертых плоскими камнями, смоченных молоком и обожженных на огне, получаются вкусные лепешки.
Этой весной кончался срок миссии Анта. Томирия берегла для него свадебный амулет – тяжелую шейную гривну с золотыми головами гривастых волков по концам. Вот он, лежит под пологом.
Когда Совет старейшин племени решит, что царице необходим муж, Ант предъявит амулет, данный ему старшей хранительницей обычаев предков.
Томирия ожидала Анта.
Когда наступало просветление сознания, она давала советы старому Ктесу, как починить ветхие стены крепости. За зиму хворост кое-где сгнил, образовав бреши, и земля высыпалась из стен.
Слушая царицу, Ктес кивал, а из глаз его ползли непрошеные слезы, росинками скатываясь на седую завившуюся колечками бороду…
* * *
От устья Дона до светлых вод Антикита, от болот Меотиды до большого, с пологими берегами Гирканского озера ходила молва, о красоте молодой повелительницы сираков. Многие вожди домогались брачного союза с Зариной. Но наиболее серьезным претендентом был могущественный багатар роксоланов Мегилла. Его боялись даже гордые эллины прибрежных городов Понта Евксинекого.
В конце весны в Успу прибыло пышное посольство со свадебными подарками Мегиллы. Греческие амфоры с вином и оливковым маслом, заморские ткани и украшения, сто коротких скифских мечей-акинаков и сто железных наконечников для копий, много скота и даже табун диких тарпанов, которых вели на арканах низкорослые скифы-рабы, посылал Мегилла своей воинственной соседке.
Сираки не пропустили посольство в город. Караван охраняли двести отборных воинов-лучников. А такое войско нежелательно в стенах степной крепости. Зарина в одежде воина выехала из ворот; за ее спиной рысил отряд тяжелой сиракской конницы.
– Прекрасная и мудрая царица Сиракская! Мой повелитель, могучий багатар роксоланов Мегилла, шлет привет и предлагает тебе свое сердце и милостивое покровительство. Ещё мать твоя, доблестная царица Томирия, присылала к нам посольство с предложением объединиться. Пусть послужат дары моего повелителя залогом вашего брака и союза двух народов..
И глава роксоланского посольства протянул Зарине золотую диадему тонкой эллинской работы.
Статная Зарина в мужском наряде ни в чем не уступала своим воинам. Только голова ее не была покрыта шлемом, и зеленые волосы крутыми волнами скатывались на панцирь. Она молча слушала посла коварного соседа. Мегилла не раз угонял за Дон табуны и стада, принадлежащие ее племени, разорял малые крепостцы по Ахардею. В большинстве случаев этими набегами руководил хитрый и жестокий Отей, тот самый, который теперь протягивал Зарине диадему. Он уже примерил мысленно ее к этим зеленым волосам, похожим на водоросли. Женщина, принявшая и надевшая диадему, по неписаным степным законам, давала согласие на брак. Да, неплохо будет выглядеть эта зеленоволосая в походном шатре Мегиллы среди других его жен и наложниц.
Зарина не приняла диадему. Холоден был ее ответ. Слова падали, словно тяжелые камни в омут:
– Не я понадобилась Мегилле, а мой народ и мои земли. Передай своему повелителю, что Зарина не может стать его женой. Мужем Зарины будет тот, кому вручит моя мать брачный амулет. Это долг мой перед нею и моим народом. Но если бы даже Зарина и была вольна в своем выборе, не Мегилла, разоритель земель наших, стал бы ее супругом.
Такого оскорбления еще никто не наносил степному багатару. Отей, его верный пес, оскалил зубы. Рука сама нащупала рукоять персидского меча.
Захватить силой эту зеленую жабу! Спалить ее логово!
Но ниже склонились копья за спиной Зарины, кони нетерпеливо перебирают ногами. Да и она уже положила руку на пояс. Меч ее на локоть длиннее, чем у Отея. А силу ее удара знают и в скифских степях, и за Антикитом, на северных склонах Кавказских гор, и в эллинских приморских крепостях. Лисьи глаза верного Мегиллова слуги быстро обшарили воинов Зарины, и на рябом лице его заиграла улыбка:
– Мы уходим. Не пожалела бы после о своем отказе, царица!
– Проводите с честью доблестного военачальника за пределы родовых земель, – приказала Зарина.
Вернувшись в крепость, она сказала Ктесу:
– Зажигай факел войны, отец, собирай войско. Жди в гости теперь самого багатара. Не с добром придет он – с копьем!
Старый Ктес велел рабам заколоть и освежевать вола. Пахнущую сырой кровью воловью шкуру он расстелил у порога своей хижины и молча уселся на нее. Невдалеке рабы разожгли костер, установили большой котел. В нем будет вариться мясо забитого вола – угощение для старейшин. Все это, по старинному сарматскому обычаю, означало: Сидящий-на-Воловьей-Шкуре считает, что племени угрожает большая военная опасность и что он испрашивает согласия Совета старейшин зажечь факел войны…
Черный столб дыма от сырой травы, облитой животным жиром, увидят сторожевые посты и в свою очередь зажгут костры на дальних курганах. И так по всей степи. Сигнал о сборе дружин быстро дойдет до всех уголков, где проложили в траве широкий след высокие, в рост человека, колеса кочевых сиракских кибиток.
Из уст в уста, из хижины в хижину поползла по крепости тревожная весть:
– Спешите точить мечи, сираки! Старый Ктес собирает войско.
– К Ктесу идут старейшины! Он уже два часа восседает на шкуре вола!
Не успело солнце переместиться по голубому лугу неба на длину метательного копья, как все старейшины уже собрались вокруг Сидящего-на-Воловьей-Шкуре. Седовласые бородатые старцы с дубленной степными ветрами, почерневшей на руках и лицах кожей долго совещались, объясняясь больше жестами, чем словами. Потом Досимоксарф, самый древний и немощный старец, обратился к мужу верховной жрицы Томирии:
– Мудрый Ктес! Поведай нам, какая нужда усадила тебя на воловью шкуру? Что за беда грозит славному племени сираков?
– Грозную весть хочу сообщить вам, мудрейшие. Сватался Мегилла Роксоланский к нашей повелительнице Зарине. Был бы от того нашему племени разор великий. Должна ли была она отказать ему? Или надо было принять его предложение и тем самым нарушить заветы предков?
– Отказать! Отказать! – разноголосо прокричали старцы.
– Она и отказала ему. Мегилла не успокоится на этом, с войском придет. Будем ли мы ждать сложа руки, пока он нас в плен возьмет и поселения наши порушит?
– Надо готовиться к достойной встрече.
– Вот и сел я на воловью шкуру вашего совета спросить, мудрейшие, как поступить нам. Стоило ради этого нарушать ваш покой?
– Стоило, стоило.
– Слова жду вашего, будем ли зажигать факел войны?
Зашептались старцы и тут же умолкли. Вещий Досимоксарф прошамкал:
– Зажигай факел войны, Ктес.
Ктес высоко над головой поднял бронзовую булаву, и тотчас сорвался с места всадник, молодой, воин Ассан, ждавший решения Совета старейшин. Кто-то кинул ему горящий факел. Он поймал его на скаку и помчался к сторожевому кургану. Через минуту черный столб дыма поднялся над его вершиной. А старейшины тем временем успели переместиться поближе к котлу, из которого вкусно пахло вареной говядиной.
* * *
На кургане, у самого Антикита, шевелит ветер фиолетовые заросли кермека. Здесь край сарматской степи. На той стороне земля меотов.
Высоко в небе плывет орел, высматривающий добычу. Ему хорошо видно, как в зарослях камыша и осоки медленно бродит самодовольный кабан, как недвижно замерла длинноногая цапля. В Антиките вода сладкая – раздолье для всякой живности: дичь спокойная, непуганая.
Тишина. Безлюдье.
Но покой обманчив. Пернатый хищник отлично различает в траве белеющие кости – следы давних битв. Кто знает, чьи пути пересеклись здесь, чья жизнь оборвалась? А вот и живые люди, затаившиеся среди редких кустиков кермека. Отсюда, из-под облаков, они выделяются четко. Но попробуй различи их с земли или с высоты конского седла. Колышущиеся стебли сливаются в единый серый тон с одеждой. Тела засадных воинов будто вросли в горячую землю, взоры прикованы к чужому берегу.
Лисица, мышкующая на краю плоского холмика, вдруг настороженно подняла острую мордочку и, косясь на реку, затрусила в сторону. Тяжело взлетела цапля. Еще напряженнее стали люди.
Порыв ветра донес из-за камыша призывное ржание лошади…
С противоположного берега по узкой ложбине спускается к броду караван тяжело навьюченных лошадей под охраной пяти всадников. Чей это караван? Эллинский? Нет. Посадка выдает кочевников. Скифы, везущие медь или изделия из железа? Тогда почему так мало охраны?
Среди затаившихся в засаде сираков одна девушка – юная жрица. Атосса из рода Крылатого Волка. Ей нужно добыть голову врага. Вот почему она по мере приближения каравана нетерпеливее других то приподнимает, то опускает лук.
Тихий окрик старшего заставляет Атоссу замереть. Начальник дозорной группы никак не может определить, кому принадлежит караван. Нужна осторожность, чтобы не напасть на своих.
Раздался односложный скрипучий крик – так зовет свою подругу коростель, небольшая луговая птица. Только на этот раз его скрип оборвался чуть раньше, чем следовало. Передний всадник, ехавший с опущенной в задумчивости головой, вздрогнул, сторожко осмотрелся вокруг. Но степь молчала. И что-то грозное было в этом молчании. Тогда он приложил руку к губам и послал в степь короткий стонущий звук. Ответ последовал тотчас же. Крик коростеля был условным сигналом сираков. Из кустиков кермека поднялись десять пеших воинов, державших луки наготове.
Это был Ант, возвращающийся на родину. Радамсид-меотиец посылал с ним в подарок Томирии караван с пшеницей и предложение заключить военный союз против горских народов.
Пока Ант и начальник дозора обменивались новостями, Атосса огляделась окрест и вдруг заметила далеко на горизонте еле заметный столб дыма. Она указала на него воинам.
– Это нашествие, – прошептал пересохшими вдруг губами начальник дозора.
Дым был черным – звали всех, способных носить оружие.
Ант натянул поводья. Конь сердито запрядал под ним. Подошли коноводы с лошадьми для пеших воинов. Атосса вскочила в седло.
– Мое место там. Караван оставляю на тебя, – сказал Ант начальнику. – Береги пшеницу.
И он опустил тяжелую плеть на лошадиный круп.
– Я с тобой! – крикнула Атосса и устремилась вслед за приглянувшимся ей воином.
Начальник дозора не остановил ее. Там, где горячее свара, больше шансов добыть головы врагов. Да и стоит ли перечить девушке, если ее позвало сердце?
