Текст книги "Григорий Николаевич Потанин. Жизнь и деятельность"
Автор книги: Владимир Обручев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
В этой местности экспедиция встречала не только монголов, но и китайцев; последние занимались земледелием и жили в отдельных усадьбах и небольших деревнях, частью в фанзах, частью в пещерах, вырытых на склонах оврагов. Монголы жили также в фанзах или в мазанках из плетня; юрты виднелись редко. Миновали также монастырь Джунгор-чжао, самый крупный в хошуне, имевший до семисот лам. Видели также могилу жены Чингис-хана в виде двух юрт, поставленных плотно одна к другой; в задней хранились останки. Юрты были огорожены грубым плетнем, и возле них стояло до десятка мазанок монголов – хранителей святыни.
25 августа экспедиция пришла к ставке ордосского вана, старшего из князей. Он был болен, принимал лекарства, и лечившие его ламы боялись, что близость европейцев плохо отразится на течение его болезни. Поэтому ван отказался принять путешественников; он послал навстречу экспедиции чиновника, который отвел место для ее стоянки в 7 километрах от ставки, из опасения вредного влияния чужестранцев на состояние здоровья вана. Этот чиновник остался при экспедиции и протестовал, если кто-нибудь из путешественников намеревался прогуляться в сторону ставки; он выражал беспокойство, даже если кто-нибудь из них упорно смотрел в ту сторону.
В 10 километрах от места стоянки находилась святыня всего Ордоса – Ихэ-еджен-хоро, юрта с останками самого Чингис-хана. Осмотреть ее разрешили и дали проводника.
Святыня представляла собой две большие нарядные юрты, отличавшиеся от обыкновенных острой верхушкой (вместо отверстия для выхода дыма, конечно, не нужного в усыпальнице) и стоявшие плотно рядом. Они были окружены высокой оградой с навесами, но часть ее развалилась от ветра. По соседству стояли жилые юрты тархатов, хранителей святыни; это особое сословие насчитывало до 50 дворов, было избавлено от всяких повинностей и налогов и пользовалось почетом. Тархаты, кроме охраны, были заняты разъездами по Ордосу и соседним землям для сбора дани на содержание усыпальницы (и ее хранителей) и возили с собой знамя и меч Чингис-хана. Подъехав к какому-нибудь дому или юрте, они водружали перед собою знамя, втыкали в землю меч, рукоятка которого была обвешана шелковыми платками, ставили серебряную чашу и, прочитав молитву, спрашивали хозяина: «Ты что даешь Чингису-богдо – корову, лошадь или серебро?» Они не просили, а требовали дань.
Тархаты приняли экспедицию любезно, отвели для нее юрту, позволили сфотографировать усыпальницу, внутрь ее не пустили. У ее входа разостлали войлок, на который стали на колени двое лам, оставив между собой место для Потанина. После того как все трое совершили троекратный поклон, из дверей юрты высунулась рука с красным деревянным блюдом, на котором стояла медная вазочка с горящим маслом. Потанину велели взять блюдо и подержать его. Потом опять совершили три поклона, и этим все кончилось. Григорий Николаевич успел рассмотреть только, что в первой юрте был стол с пятью горящими лампочками; позади каждой из них стоял железный щиток с надписями. Над ними на стене висело зеркало, вероятно закрывавшее вход в заднюю юрту, загороженный также столом.
После поклонения Григория Николаевича угощали чаем и расспрашивали, кто он, – сиян (западный человек) или представитель другого народа. Тархатов интересовал вопрос о народе нохой-ирит, который живет на крайнем западе, западнее сиянов; у него мужчины имеют вид собак, и только женщины похожи на людей.
В Ордосе более чем где-либо сохранились память о Чингис-хане и легенды о нем. Так, здесь говорили, что он не умер, а только спит, лежит в одной из кумирен, в серебряном гробу, под желтым покрывалом. Каждый вечер ему ставят жареного барана, и к утру он его съедает. Со дня его смерти прошло 650 лет, а до воскресения осталось 300 лет. Время воскресения определил сам Чингис-хан. К этому времени в Китае также воскреснет богатырь, с которым Чингис-хан сразится, победит его и освободит свой народ от подчинения Китаю.
Пять переходов до следующей ставки князя Ушин шли по холмистой равнине, представлявшей много мелких и крупных озер, рассеянных среди площадей песков, то голых и сыпучих, то более или менее заросших; попадались также речки, соединявшие озера друг с другом, и луговые площади вокруг озер. Кое-где были небольшие монастыри.
Князя Ушин путешественники не видели, он куда-то уехал, а может быть просто не хотел принимать их; им передали, что он относится враждебно к иностранцам. По владениям этого князя путешественники шли 11 дней до миссии Боро-балгасун, на южной окраине Ордоса.
Местность представляла равнину с глинисто-песчаной почвой, из которой местами выступала вода, образуя мелкие озера или лужи, окруженные лучшей растительностью и являвшиеся пастбищем. Встречались песчаные пространства в виде подвижных барханов и небольшие речки. На пути экспедиция видела два монастыря. Местность была населена монголами и китайцами; последние занимались земледелием, жили отдельными усадьбами и небольшими поселками. Их пашни страдали от заноса песка с барханов, которые местами наступали вплотную и на поселки, засыпая деревья и стены фанз.
Боро-балгасун представлял развалины довольно большого города, окруженного стеной и занимавшего площадь в 800х1000 шагов. Стена, когда-то одетая кирпичом, большею частью уже превратилась в вал; ворота сохранились без кровли. Внутри только в одном углу были еще остатки зданий, среди которых находился ханский дворец; кое-где виднелись плоские бугры и холмы. Часть старого города была занята большим домом католической миссии с церковью и мазанками монголов-христиан.
Местные жители не могли сказать Потанину, когда город был построен, а разрушение его, как и других городов Ордоса, приписывали Чингис-хану.
Экспедиция возлагала большие надежды на помощь миссионеров Боро-балгасуна в отношении найма надежных рабочих-монголов. Китайские слуги, взятые в Пекине, как мы уже упоминали, оказались как городские жители мало пригодными для путешествия. Курильщика опиума рассчитали в Гуй-хуа-чене, а второй, Ли, который важничал и был своекорыстный, сам покинул экспедицию уже в Ордосе, вероятно, опасаясь показаться в миссии; третий, Цуй-сан, был хорошим слугой в городских условиях; но ни он, ни Ли не желали и не умели заботиться о лошадях путешественников и о целости снаряжения. Когда экспедиция подошла к Боро-балгасуну, половина седельного прибора оказалась разворованной; седла были без стремян или с деревянными стременами вместо железных, узды без удил и даже без поводьев.
По Ордосу экспедиция шла от ставки до ставки с конвоем из монголов, который давали князья и который менялся. Конвоиры и соблазнялись седельными приборами, которые никто не берег. В Китае на постоялых дворах и при покупках путешественники, находившиеся в зависимости от своих нерадивых и своекорыстных слуг, переплачивали лишние деньги и вообще играли роль неопытных обкрадываемых чужеземцев. Это нужно было прекратить, так как иначе экспедиции грозил преждевременный конец за истощением отпущенных ей денег.
Бельгийские миссионеры выручили экспедицию. Они выбрали из своей паствы трех надежных монголов: Очира, Омолона и Пурина, которые оправдали доверие и сопровождали экспедицию до весны. Кроме них поступить на службу в экспедицию согласился еще старый монгол Сантан-джимба, опытный в путешествиях. Родители хотели сделать его ламой и отдали в монастырь; но здесь учитель так жестоко обращался с ним, что мальчик сбежал, скитался по Монголии и, наконец, попал в миссию, где вырос и принял христианство. С миссионерами при их разъездах он побывал и в Пекине, и в Манчжурии, а затем, в качестве слуги, сопровождал Гюка и Габэ в 1844—1845 гг. во время их путешествия из Пекина в столицу Тибета Лхассу, где власти посадили его в тюрьму за измену буддийской вере и выпустили только при отъезде миссионеров. Позже Сантан-джимба сопровождал еще миссионера-зоолога Давида, исследовавшего южную окраину Монголии, и дважды побывал в Кяхте, сопровождая из Пекина французского посланника и итальянского купца. Хотя ему было уже 68 лет, он был еще вполне здоровым и подвижным человеком; его пригласили в экспедицию в качестве посредника для сношений с китайскими чиновниками ввиду его опытности и знания китайского языка и для общего руководства рабочими. Он оказался очень полезным.
Автор этой книги также видел Сантан-джимбу девять лет позже в том же Боро-балгасуне у миссионеров и хотел его пригласить в свою экспедицию. Хотя старик был еще бодр, но ему было уже под 80 лет, и он не решился на новое путешествие.
Экспедиция провела в миссии пять дней, собирая у миссионеров, хорошо знакомых с Ордосом, сведения об этой стране и ее монгольском населении. Целая глава в отчете Потанина посвящена монголам Ордоса. Она содержит исторические данные о них, описание их жилищ, одежды, пищи, земледелия, охоты, семейных и общественных обрядов, верований и празднеств.
Из Боро-балгасуна экспедиция пошла дальше по южной окраине Ордоса до г. Хуа-ма-чен. К северу от дороги тянулся пояс сыпучих песков, покрывающий южный Ордос. На юге виднелись плоские горы, покрытые большой толщей лёсса, буро-желтого суглинка, который китайцы называли хуан-ту, т. е. желтая земля, и который тождественен с желтоземом Украины. Этот лёсс постепенно образовался в результате накопления мелкой песчано-глини– стой пыли, которую ветры приносили и приносят из Гоби на окружающие ее степи. Весь Северный Китай покрыт этим лёссом, образующим очень плодородную почву; из него в смеси с водой лепят ограды полей, стены зданий и делают кирпичи, черепицу, горшки. В толщах лёсса, очень мягкого, легко выкапывают подземные жилища, и в Северном Китае целые селения являются подземными. В жизни китайца Севера лёсс имеет большое значение; предполагают, что именно поэтому желтый цвет – священный и национальный цвет Китая.
Дорога, по которой шли путешественники, была проложена в промежутке между песками, с одной стороны, и горами, покрытыми лёссом, – с другой. Путешественники миновали несколько небольших городов, окруженных зубчатыми стенами, но содержавших больше развалин, чем жилищ. Попадались также поселки и отдельные фанзы китайских земледельцев и их пашни, однако чаще встречались пустыри и сухая степь на горных отрогах. На севере тянулась Великая стена, которая здесь, вдали от столицы, состояла из сырцового кирпича или просто была сбита из лёсса, как и башни, поднимавшиеся над ней на некотором расстоянии друг от друга. Стена сильно пострадала от времени, местами полуразвалилась, местами барханы песка, нанесенного ветрами с севера, перекрывали ее и вздымались высоко вокруг стен городов. За стеной, вдоль окраины песков, видны были солончаки и кое-где соляные озера, на более крупных добывали соль, которая белела кучами на берегах. Путешественники заметили бродившие за стеной стада дзеренов и узнали, что зимой эти антилопы собираются тысячами на лёссовых горах к югу, где корм лучше, чем в Ордосе, а снега меньше. Григорий Николаевич по пути наблюдал форму и расположение песчаных барханов и в отчете, посвятив им несколько страниц и рисунков, рассмотрел вопрос о происхождении песков, занимающих так много места в Ордосе.
От Хуа-ма-чена экспедиция поднялась на лёссовые горы и целый месяц (октябрь) шла на запад и юго-запад по плато восточной части провинции Гань-су, покрытому большой толщей лёсса, расчлененного бесчисленными оврагами и долинами нескольких рек. До Лин-чжоу горы были плоские и местность мало населенная, попадались еще пески; в этом городе Потанин отметил целый лес из джигды (жужубы), яблонь, персиковых и абрикосовых деревьев, окружавший стену с двух сторон; среди леса стояла многоэтажная башня. Вдали видна была долина Желтой реки.
От этого города путь резко повернул на юг, где он пересекал долины мелких притоков этой реки и промежуточные между ними лёссовые горы и овраги; довольно часто попадались китайские поселки и города, но встречалось также много развалин. Большая часть населения этой местности имела не китайский, а тюркский тип; это были дунгане, китайские мусульмане, которые являлись древними выходцами из Туркестана, но сохранили только свою веру, а язык, жилища и одежду переняли китайские. Часто видны были черные и седые бороды – очень редкие у китайцев.
В долинах попадались залитые водою рисовые поля, рощи и сады. В некоторых селениях люди жили в пещерах, вырытых в обрывах лёсса. Пещера, заменявшая фанзу одной семьи, представляла галлерею, шедшую в глубь лёсса. Вход в галлерею был закрыт стенкой из сырца с дверью и окном над ней или возле нее. Передняя часть пещеры была занята каном, который топился снаружи, а задняя часть имела ясли для скота. Постоялые дворы в таких селениях также состояли из нескольких пещер, вырытых друг возле друга с промежутками, и путешественникам часто приходилось ночевать вместе со своими лошадьми и верблюдами в одной пещере. Встречались и нежилые, уже разрушавшиеся пещеры. Иногда в поселках трудно было достать корм для животных; в поселках, расположенных высоко на склонах, приходилось платить за воду, так как ее приносили издалека. Топливом местами служил каменный уголь, добывавшийся в ближайших угольных копях.
В конце этого пути дорога спускалась к Желтой реке, которая пересекает лёссовое плато по ущелью, местами непроходимому. Два дня шли по правому берегу, затем переправлялись на левый в большой лодке, которая вмещала только шесть верблюдов, так что лодка должна была ходить пять раз туда и обратно, чтобы перевезти всю экспедицию.
За перевозом опять углубились в горы, покрытые лёссом, и через два перехода спустились к Желтой реке против г. Лань-чжоу, столицы провинции Гань-су. Здесь через реку вел пловучий мост на судах, привязанных к большим канатам, протянутым поперек реки. Канаты образовали в связи с сильным течением дугу, так что мост был кривой. Но хуже было то, что настил был из тонких бревен, ничем не скрепленных друг с другом и шевелившихся под ногами. Поэтому верблюды боялись ступать по ним, и перевод их потребовал много хлопот и времени.
На всем этом пути по горам экспедицию сопровождал небольшой конвой из китайских солдат, сменявшихся в каждом городе. На постоялых дворах конвой охранял путешественников от любопытных, собиравшихся толпами, чтобы взглянуть на «заморских чертей», никогда еще не посещавших этот глухой угол провинции. В каждом городе, при смене конвоя, экспедиция посылала паспорта с Сантан-джимбой в ямын.
Лань-чжоу – очень большой, окруженный садами город, расположенный на правом берегу Желтой реки. Он ограничен с юга склонами хребта Гуан-шань, на которых в разных местах красиво лепятся кумирни. Лань-чжоу является резиденцией генерал-губернатора провинции Гань-су: в него сходятся с разных сторон большие дороги; его торговый оборот очень велик. Экспедиция сначала поместилась в тесном постоялом дворе, но затем перебралась в католическую миссию, где холостым членам отвели комнаты, а Потанину с женой нашли тихий постоялый двор по соседству.
Экспедиция на зимние месяцы разделилась. Скасси остался в миссии вычерчивать свои съемки. Березовский уехал в город Хой-сянь в горах на юго-востоке, где были лучшие условия для охоты, а Григорий Николаевич с женой и Сантан-джимбой отправился на зимовку на родину последнего, в местность Сань-чуань в горах Нань-шаня на западе, где рядом жили племена монголов-широнголов и саларов, а также тангуты, изучение которых представляло для Потанина большой интерес.
Глава XI. ПУТЕШЕСТВИЕ В КИТАЙ. ПО ВОСТОЧНОЙ ОКРАИНЕ ТИБЕТА (1884—1886)
Лессовое плато и террасы. Племя саларов. Зимовка в Сань-чуане. Широнголы. Дорога в Си-нин. Прием у губернатора. Тангутский конвой. Гостеприимство тангутов. Сушила. Лабран, его храмы и гэгэн. Нагорье Амдо. Тангутский князь. Природа и дороги окраины нагорья. Землетрясение в г. Си-гу-чен и плясовая болезнь. Стоянка в г. Сун-пан. Секта бонбо и их храм. Гора Сюз-шань и долина Золотого озера с водопадами. Трудная дорога в Лунь-ань-фу. Река Хей-шуй-цзянь и с. Пи-коу. Возвращение на север через Цзин-линь-шань. Развалины Пи-лин-сы.
14 ноября 1884 г. Потанин с женой, Сантан-джимбой и монголом Очир вышел из Ланьчжоу на запад. Дорога поднялась на высокое плато, покрытое лёссом и глубоко изрезанное оврагами и долинами притоков Желтой реки; она то шла по узкому промежутку между оврагами, и с нее открывался широкий вид во все стороны, то спускалась в долины, и путешественникам казалось, что они идут между высокими горами. Все деревни были расположены в верхних концах оврагов на толщах лёсса, а пашни – по склонам на террасах; толща лёсса имеет свойство оседать уступами на склонах долин и оврагов, и китайские земледельцы пользуются этим, потому что на поверхности террас гораздо легче обрабатывать почву, пахать и сеять, чем на косогорах. Они искусственно увеличивают число террас и ограждают каждую со стороны обрыва небольшим валиком или стенкой; благодаря этому дождевая и снеговая вода задерживается и впитывается в почву, тогда как по косогору она бы стекала быстро.
В одной из деревень на пути Потанин впервые видел китайцев-ламаистов; на многих домах были флаги с написанными молитвами, а древки были украшены серпом луны с кругом между рогами. Жители объясняли, что флаги ставят тангутские ламы по приглашению хозяев, если кто-нибудь болен в доме. Некоторые селения были мусульманские; в них имелись мечети.
Нередко встречались развалины – следы дунганского восстания. Так, г. Хэчжоу во время восстания был весь разрушен. Жители бежали из него и вернулись только недавно, так что в городе дома были новые и строились они только по середине города в одну улицу, а кругом были пустыри. Город славился обилием грецких орехов.
На дне долин часто попадались заросли облепихи, караганы, шиповника и спирей, а также усадьбы, обсаженные деревьями. На одном ночлеге на перевале путешественникам пришлось спать в тесной хижине на общем кане со слугами, подводчиками мулов и семейством почтаря, возившего почту мандаринов. Через щели дул ветер, а холод на дворе достигал —9° Ц.
В селении Ташкуль Потанин собирал сведения о племени саларов, живших здесь и по соседству, и записывал их сказки. Об этом народе и его языке почти ничего не было известно. Это были мусульмане, они говорили на тюркском языке и для письма употребляли тюркскую азбуку. Но мечети у них были китайской архитектуры; крыши их были украшены драконами, на стенах были изваяны барельефы львов и тигров. Мужчины одевались по-китайски, но женщины носили широкие синие шаровары с красной оторочкой внизу, белую кофту и широкий балахон, часто надетый внакидку, с одной пуговицей на шее; на голове они носили островерхий башлык, покрывавший и верхнюю часть спины. Ноги женщины не уродовали и носили большие башмаки. Салары рассказывали, что они пришли из Самарканда; их предки были изгнаны за воровство скота и шли до тех пор, пока не остановился верблюд с их пожитками. Он остановился там, где они теперь живут.
Местность Сань-чуань, где Потанин остался на зимовку, представляла расширение долины Желтой реки и была родиной Сантан-джимбы, из которой он убежал 40 лет назад. В селении Ни-чжа он нашел еще своих сверстников и племянников. Путешественники наняли фанзу у его родственников, оклеили окно новой бумагой, вставили в одном месте старую стеклянную фотографическую пластинку, поставили возле кана жаровню, в которой каменный уголь горел целый день, заткнули соломой дыры в стенах под кровлей и обили войлоком щели в дверях. В пристройке возле фанзы, где поселился Очир, устроили кухню. Сантан-джимба жил у своего племянника.
В такой обстановке Григорий Николаевич с женой провели четыре холодных месяца до половины апреля 1885 г., наблюдая жизнь населения, состоявшего из монголов-широнголов. Они записывали их сказки, легенды, пословицы и поговорки, вели также метеорологические наблюдения, а в начале весны делали экскурсии в окрестности, для сбора растений.
Широнголы рассказывали, что пришли в Сань-чуань с Чингис-ханом в качестве его войска, остались жить в этой местности и поженились на китаянках. Они говорили по– китайски, придерживались многих китайских обычаев, монгольского письма не знали и своей письменности не имели. Ламы изучали тибетскую письменность.
Религия у них была буддийская, но часть широнголов перешла в мусульманство. По внешнему виду широнголы представляли два типа: одни были смуглые с резкими чертами лица, с черными глазами и волосами, другие – голубоглазые и белокурые. Среди тех и других было немало красивых лиц, особенно у женщин. Почти все были высоки, стройны и крепки. Многие доживали до глубокой старости.
Женщины отличались от монголок и китаянок одеждою и головным убором. Последний был у них очень разнообразен и различен по местностям; они носили кокошники из яркой материи с бахромой и блестками и с фатой, низкие бархатные шапочки, вроде монашеских камилавок, простой обруч на шиньоне с бахромой. Оригинальны у них были юбки с разрезом сзади и с передником европейского образца; юбка кончалась немного ниже колен, и из-под нее были видны синие дабовые шаровары. Подобно китаянкам, широнголки бинтовали свои ноги, но каблуков не носили и потому ходили лучше.
Широнголы обладали веселым нравом и были очень трудолюбивы, особенно женщины, которые справляли всю домашнюю работу, помогали мужьям в поле, приготовлял– ли удобрение и собирали его на дорогах. Мужчины валяли войлоки; среди них были и специалисты-ткачи. Для надзора за полями выбирали особых «тереучей», которые собирали штрафы за потравы и были обязаны отвращать грозы и градобития. Как только начиналась гроза, все тереучи выбегали на улицы, стучали палками и били в бубны, невзирая на проливной дождь. Если гроза продолжалась, они бежали на перекрестки и пригорки продолжать свое странное занятие.
Жена Потанина имела возможность близко познакомиться с семейной жизнью широнголов и записала много сведений о родинах, свадьбах, похоронах, домашних работах женщин, наблюдая хозяев своего дома. Из ее записей отметим два обычая: опасаясь смерти ребенка, родители при его рождении сами не давали ему имени; отец украдкой брал дитя, выносил его на дорогу и просил первого встречного дать ему имя. Если встречалась собака, отец давал ей хлеба, ласкал и, подражая урчанию собаки, давал ребенку имя «коу-выр», причем считалось, что это имя дала ребенку собака. Ребенку одевали на шею железную цепочку и замыкали ее замком. Это значило, что это не ребенок, а щенок; этим способом надеялись обмануть злого духа, несущего смерть. Другой странный обычай – женить мальчиков 10—12 лет на взрослых девушках. Такой муж играл еще на улице, а жена работала в доме по хозяйству.
Широнголы любили мастерство и не были лишены изящного вкуса. Среди них были искусные плотники, столяры и резчики. В соседнем большом монастыре Гумбум почти все изящные работы выполнялись широнголами. Женщины были искусны в рукоделиях, в составлении узоров для тканья и вышиванья.
Вскоре по приезде в Сань-чуань однажды вечером путешественники заметили особенное оживление в деревне. Хозяйки выметали сор на улицу и сжигали его. Оказалось, что они «выгоняли чорта». В то же время на всех высотах вокруг деревни вспыхнули огоньки.
Поздней осенью был шутовской праздник с маскарадом. Замаскированные ходили с цветными фонарями. Праздник нового года, длившийся две недели, справлялся очень торжественно в деревне; во всех окрестных монастырях с наступлением его начинались религиозные пляски и представления, на которые ездили Потанины. Между прочим, они посетили подворье Кадан-сумэ, принадлежавшее монастырю Кадигава. Постройки его лепились, подобно гнездам ласточек, на уступах огромной скалы, сбегавших в глубокое ущелье. У подножия главного храма с высоты 20 м низвергался водопад, а веранда храма висела над пропастью. Из отверстий в задней стене было видно высеченное в скале подобие лежащего человека. Это бог Шанбалончжа; ламы уверяют, что это изваяние нерукотворное, оно само выступило из скалы. В самом монастыре, глубоко внизу, Потанин видел религиозные пляски. Заметим кстати, что в Китае и Тибете монастыри часто строят в очень живописных местах на вершинах и крутых склонах. Это привлекает паломников, которые, карабкаясь на высоту, считают, что этим трудом они совершают богоугодное дело. Иные совершают восхождение на коленях или ползком, шепча молитвы.
В начале апреля из Лань-чжоу прибыл Скасси с двумя китайцами и ордосскими монголами, и экспедиция начала готовиться к отъезду. Три монгола из Боро-балгасуна возвращались домой и получили в подарок по лошади. Сантан-джимба остался при экспедиции, которой пришлось искать новых рабочих. Наняли восемь широнголов и одного тангута. Среди них выдавался по качествам лама Сэрэн, оказавшийся прекрасным помощником и прошедший с Потаниным до конца путешествия, и тангут Самбарча, необходимый как переводчик при путешествии по окраине Тибета.
Вместо мулов, которых не было в Сань-чуани, пришлось взять лошаков. Лошак – помесь жеребца и ослицы – меньше и слабее мула, но столь же понятлив, вынослив и хорошо идет по горным тропам. На стоянках на пастбище лошаков не нужно треножить, они не ходят далеко и сами приходят, когда их зовут для вьючки. В деревнях лошак иногда забегает в комнату, чтобы попросить хлеба.
15 апреля экспедиция направилась в г. Си-нин, на северо-запад от Сань-чуани, чтобы получить у китайского губернатора рекомендательные письма для путешествия по тибетскому нагорью Амдо, которое было подчинено ему. Дорога опять шла по лёссовому плато, расчлененному глубокими долинами, в которые приходилось спускаться. Но затем дорога вышла в долину большой реки Синин-гола и пошла вверх по ней до города. Эта долина также врезалась в плато, местами суживалась в щеки, была очень населена и живописна; по ней шла большая дорога из Лян-чжоу. Склоны ее, часто скалистые, состояли из красных конгломератов и песчаников, а вверху – из желтого лёсса. На скалах местами лепились кумирни. На каждом дневном переходе миновали 5—6 деревень; дорогу очень оживляли торговые караваны на мулах, иногда по 30—40 в каждом. Путь до Си-нина занял 9 дней.
В Си-нине экспедицию окружила большая толпа и проводила ее через весь город до квартиры, отведенной путешественникам в экзаменационном доме; в нем, в определенные месяцы, производились обычные в Китае экзамены студентов, съезжавшихся из провинции для получения ученых степеней. Для студентов в боковых флигелях были нагорожены маленькие кельи, в которые их запирали на время экзаменов. В другом флигеле были три комнаты для экзаменаторов. В них поместились путешественники, которые тотчас же послали свои визитные карточки сининскому амбаню (губернатору) и получили приглашение посетить его. Прием был назначен на следующий день в одной из городских кумирен.
Когда пушечные выстрелы возвестили всему городу, что китайские мандарины выехали из своих ямыней в кумирню, Потанин и Скасси также отправились туда верхом на мулах в сопровождении Сантан-джимбы и других слуг. Улица у кумирни была уже запружена народом, а у ворот стояли повозки и паланкины (носилки), в которых прибыли мандарины. В воротах толпились телохранители амбаня в особых костюмах с секирами в руках. Во дворе также была толпа зрителей. На боковой веранде восседали мандарины всех пяти ямыней города в полном составе, а на возвышении, покрытом цыновками и коврами, сидел губернатор (чин-цсай) и второй главный чиновник (тао-тай), разделенные столиком. Все были в черных шелковых курмах [36]36
Курма в китайском костюме представляет кофту с широкими рукавами, которая надевается поверх халата. Для повседневной носки она из черного и простого материала, а парадная – из шелка; у чиновников курму украшали нашитыми изображениями драконов или узорами.
[Закрыть]с длинными ожерельями из крупных цветных камней и бус.
Когда путешественников впустили и они сделали поклон, чин-цсай приподнялся с места; то же сделали и другие мандарины; путешественникам предложили кресла, стоявшие недалеко от губернатора, и начался разговор через Сантан-джимбу, который вел себя с большим достоинством, без подобострастия. Разговор шел о предстоящей дороге через нагорье Амдо. Губернатор говорил, что этот край не безопасен от разбойников, и советовал избрать другой путь, ближе к населенной китайцами окраине нагорья. Он напомнил, что хотя Пржевальский и ходил по разбойничьим местам, но у него были большой конвой и хорошее оружие, а у экспедиции Потанина ничего нет. Григорий Николаевич ответил, что он выбрал путь согласно своей инструкции и не может его изменить, что конвоя ему не нужно и что он просит только дать письма к начальнику попутного г. Гуйдуй и к гэгэну монастыря Лабран. Чин-цсай обещал сделать это, но сказал, что путь через Амдо будет зависеть от начальника г. Гуйдуй, знающего опасные места.
По окончании беседы Скасси предложил снять фотографии со всех мандаринов; он привез с собой фотоаппарат.
Чин-цсай согласился, просил сделать это тут же и снимался первым. Народ, толпившийся во дворе, стал еще больше тесниться к камере; Скасси приходилось действовать в тесноте; некоторые зрители пытались заглянуть в объектив во время самой съемки. Полицейские с трудом удерживали любопытных и иногда били их бичом по спинам. Чин-цсай хотя молчал, но сильно морщился. По окончании съемки путешественники откланялись и вернулись домой, сопровождаемые толпой зевак.
Этот губернатор как во время приема, так и позже был очень любезен. Он дал Потанину письма такого содержания, что экспедиция встретила в Гуйдуе и Лабране самый лучший прием. Он, далее, назначил чиновника Вана проводить экспедицию до Лабрана. Он, наконец, отправил письма путешественников в Пекин. Эти письма, а также изготовление фотографий мандаринов задержали экспедицию в Си-нине на два дня. Пожелала сняться даже жена мандарина, и для этого Александра Викторовна ездила с камерой к ней на дом.
Из Си-нина дорога на нагорье Амдо идет сначала прямо на юг, вверх по долине небольшой реки, к перевалу через высокий хребет Ла-чи-сань, который отделяет долину реки Синин-гол от долины Желтой реки. Перевал достигал почти 4000 м над уровнем моря, и хребет составлял климатическую границу, – к югу от него было заметно теплее, и весна сильно подвинулась. Спуск привел к Желтой реке, вверх по которой дорога шла до г. Гуйдуй. Он славился теплым климатом – в садах были абрикосы, персики, груши, жужубы, сирень и много разных цветов. Население в деревнях по реке состояло уже из оседлых тангутов.
Начальник г. Гуйдуя оказывал экспедиции всякое содействие; сначала он пытался убедить ее изменить маршрут в Лабран, но когда Григорий Николаевич отказался, мандарин назначил проводника и конвой из тангутских милиционеров, которые внушали больше доверия, чем китайские солдаты. Они были одеты в нагольные шубы, затянутые поясом, но обычно спущенные с обоих плеч и висевшие мешками спереди и сзади; на шапках и сапогах были нашиты красные и зеленые ленты. Они держались прямо и были вооружены длинными винтовками, которые носили за спиной горизонтально. Их старшина поддерживал строгую дисциплину в своем отряде. В пути он разделил отряд на три части; одна шла впереди как авангард, вторая врассыпную по обеим сторонам каравана, а третья образовала арьергард. Все приказания его исполнялись беспрекословно. В опасных разбойничьих местах во время ночлегов всю ночь горел огонь, который поддерживал старшина; вокруг лагеря были расставлены часовые, которые всю ночь обменивались каким-то особым мудреным криком без слов, одной вибрацией голоса. Таким же криком тангуты обменивались при встречах на расстоянии, например если одни шли по дну долины, а другие по горе; иногда две компании перекликались подобным образом, пока не теряли друг друга из вида. Женщины издавали этот крик с такой же силой, как мужчины.
