Текст книги "Дурнишкес"

Автор книги: Витаутас Петкявичюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Консерваторы продали компанию “Летувос курас” за один лит хулиганам и рэкетирам, не имевшим за душой ни гроша, а те, перепродав предприятие “ЛУКойлу, “наварили” 200 млн. долларов и расплатились со своими продавцами взятками. А если случайно становится миллионером и создаёт тысячи рабочих мест честный предприниматель, его тут же подозревают во взяточничестве, дескать, первый миллион всегда – краденый. А первая крупная взятка? Нет, это не воровство, это дар народа духовно ущербному функционеру. Даже лингвисты, в своём угодничестве перед властью предлагают называть взятку гораздо более мягким словом – подношение.

Можно перебирать весь Сейм, всё правительство... и мы не обнаружим там и десяти процентов “не запачкавшихся”, по ландсбергистским понятиям, "коллаборационистов" – инженеров, строителей, учёных, создававших своим трудом такую промышленность и такое сельское хозяйство, которые нынешние святые не в силах уничтожить даже за пятнадцать лет. А я лично горжусь теми людьми, т.к. прекрасно знаю, что они сделали в прошлом и что они ещё могут сделать сегодня. Почему те новые пророки всегда переусердствуют, оценивая других? Потому, что они больны душевно, ничего не сумели сделать в прошлом и ничего не умеют делать сегодня. Народ уже почти разобрался с образом жизни наших карьеристов: раньше любая пропитавшаяся большевизмом богомолка шарахалась на несколько аршинов левее, чем того требовали большевики, а теперь каждый перевёртыш дует аж на десятки метров правее, чем от него требует Вэ.Вэ. фон Ландсбургас. А это, с позволения сказать, средоточие литовских достоинств, само прогнило настолько, что к его шкуре невозможно прицепить знак качества. Если говорить словами, подкреплёнными международной практикой, неполноценность такого рода литваков можно маскировать только властью и деньгами.

Легко пророчествовать в идеальной лесной тиши над листом белой бумаги, тем более что люди, навеявшие те интересные мысли, разъезжаются, кто куда, и быстро об этих мыслях забывают; они с тобой спорить не могут, поэтому приходится возражать самому себе, фантазировать и оттачивать каждое слово.

Но вот незадача. В последние годы моя дача в Бирштонасе стала проходным двором, поэтому работать становится всё труднее и труднее. Посетители разные: друзья, незнакомые люди, курортники. И все обращаются почти с одним и тем же вопросом:

–    Писатель, как дальше будем жить?

–    Я не пророк.

Более сдержанные умолкают, а те, кто понаивнее, всё прижимают к стенке:

–    Но ты же заваривал кашу...

Меня возмущает то, что литовцы ожидают ответа, словно милостыни, из чужих уст, никто из посетителей не говорит, что нужно предпринимать, чтобы эта несуразная жизнь хоть чуточку улучшилась, как противиться этому коллективному разгильдяйству, будто в издёвку названному независимостью. Один только А.Терляцкас при встрече высказал сущую истину:

–    Витаутас, мы все знаем, что наша независимость – всего лишь формальность, настоящей как не было, так и нет. Но самое страшное, что все это знают, но никто не смеет громко об этом сказать.

Такую правду очень трудно выслушивать, но ещё больнее воочию наблюдать, как сегодня у тебя под боком безжалостно и методично уничтожают некогда процветавшую деревню Рудупис. В ней остался только один мужчина. Несколько сбежало, а пятеро повесились.

Я даже поставил памятник этой убитой деревне, т.к. всё произошло так, как когда-то писал поэт: "Была деревня, и нет её. Её не сожгли, её задушили оккупанты собственного производства".

Была деревня, был свой дом культуры, медпункт, ансамбль пожилых людей, этнографический коллектив, собиравший фольклор “лесных сувалькийцев”, была птицеводческая ферма, телефоны, пассажирский транспорт прибывал четырежды в день, дважды в неделю появлялась автолавка... И была школа, полная гомонящей детворы! Теперь нет ничего. Настолько ничего, что от воспоминаний звенит в ушах. Когда-то мы с председателем планировали устроить в школе литературный музей, т.к. в ней учился Юстинас Марцинкявичюс, неподалёку родились Витаутас Бубнис, лингвист Ионас Казлаускас и ещё несколько литераторов. Но школу закрыли, а потом и продали. Теперь дети топают семь километров в Пренай.

Не осталось бани, зато появились педикулёз и чесотка, оставшиеся старики, как до войны, купаются в кадках и то только летом, а если случится болезнь, пожар или ещё какая-нибудь беда, все летят ко мне, чтобы позвонить по телефону. Есть ещё один аппарат, у соседа, построившего здесь дачу, но дозваться до него можно только по выходным. Некогда обрабатывавшаяся вокруг земля заросла полынью, чертополохом, мои пчёлки вечно голодные. Если бы не липы, вереск да выступающая роса на листьях, вряд ли мне удалось бы сохранить хоть один улей.

Нет деревни. Находившаяся рядом турбаза, которая давала несколько десятков рабочих мест деревне и приносила миллионные доходы государству, сегодня уничтожена, словно фронтовым вихрем. Детские санатории, дома отдыха, пионерские лагеря распроданы, разрушены, закрыты или растащены по кирпичику. Бездействует комбинат бытового обслуживания, на котором прежде бесплатно обстирывали колхозников, ремонтировали их обувь, часы и прочие предметы быта. Не осталось ничего.

Жил неподалёку от меня мастер на все руки механизатор Альбинас Тамошюнас. Он и тракторист, и комбайнёр, и токарь, и сварщик и вообще необычайно трудолюбивый и услужливый человек. Если, бывало, кто-то среди ночи увязнет в снегу, он обязательно вызволит, у кого-то засыпало колодец – он вычистит, выровняет дорогу, соберёт обломки. Чуть что – помоги, Альбинушка! Насколько мне известно, он ни разу никому не отказал в помощи, он постоянно был в районе передовым пахарем и комбайнёром, за что награждён четырьмя орденами, был членом райкома. Один раз он увидел немецкую электромолотилку, а потом поставил в деревне более совершенное устройство собственной конструкции.

Мы не уставали удивляться:

–    Альбинас, откуда это ты так во всём разбираешься?

–    А как же иначе, ведь я окончил Молотковую академию в Бальберишкес! – Так он в шутку называл обыкновенную школу трактористов.

–    Он к моему колодцу сделал ворот, такой удобный, с подшипниками, противовесами – черпаешь воду и не чувствуешь.

–    Сколько я должен тебе за труд? – спрашиваю мастера.

–    С погорельцев и новосёлов не беру, – отвечает.

И вот такой человек стал никому не нужным. У него отняли комбайн, трактор, культиваторы, словом, всю технику, даже пытались отнять собственноручно собранный из лома трактор “Беларусь”. В придачу, этого святого человека обозвали коллаборационистом, предателем народа. Уму непостижимо! Братья литовцы, или как там вас?! Как нам не ай-яй-яй? Неужели мы так и не научимся уважать друг друга? Однажды нужно выпрямиться во весь рост и поставить на место того пробравшегося к власти кагэбистского стукача Вэ.Вэ. фон Ландсбургаса, сделавшегося бичом нашего народа, и на все времена покончить с жульнически навязанным нам спором о том, кто в действительности был коллаборационистом – те, кто нас кормил и обучал, или те, кто на нас доносил и за 30 сребреников делал собственную карьеру? Неужели для подстрекателей раздора в народе в Литве не найдётся какая-нибудь новая Димитрава^[15], где они могли бы потрудиться в каменоломне?

Оскорблённый Альбинас поклялся мне:

–    Я для этих хунвейбинов землю ногтями рыть не буду.

Пытался я устроить его в лесхозе, но и там за глаза хватало бывших механизаторов. Кроме того, Альбинас был гордым, знающим себе цену человеком:

–    Писатель, если я сейчас никому не нужен только потому, что отдавал всю свою жизнь другим, и что мою голову уже тронула седина, то почему те мерзавцы должны быть нужны мне?

Сказал так и через несколько дней ушёл... Всё аккуратно сложил – документы, деньги, выходной костюм, белую рубашку, сберкнижку... Даже нож наточил на случай, если братья и сёстры надумают зарезать к поминкам кабана.

Ушёл! А на следующий день после похорон пришла ко мне его старушка-мать, не в силах вымолвить и слова.

–    Мариона, что ещё случилось?

–    Была в Пренай, заказала мессу, попросила освятить могилу Альбинаса, а ксёндз Ужупис говорит:

–    За повесившегося – вдвойне.

Меня охватил ужас. Неужели и там, как и в Сейме, места подорожали вдвое? Неужели и Церковь никогда не пребывала у грани и потом не возрождалась?..

А сколько таких тихих резистентов нашей независимой Литвы или кормильцев нашего народа свёл в могилу идиотизм горстки политиков? Те потери мы как-нибудь сосчитаем, но куда пропала вся та армия саюдистов, борцов за свободу и независимость, клявшихся, что все мы – братья и сёстры, что все мы нужны Литве-отчизне? Куда сегодня попряталась наша порождённая селом интеллигенция, когда рушат её родные места и вершат надругательства над её родственниками? Неужели интеграция в Европу тождественна интеграции на кладбище?

И вот в этом сонмище вельможных дураков объявляется несколько необычный человек. Он заявляет, что после хаоса, устроенного власть предержащими, должен быть наведён порядок, что все деятели, доведшие Литву до катастрофы, должны за это ответить. После таких слов будущего президента, промелькнувших в печати, зашевелились рудупские старички и снова начали ко мне заходить.

–    Что это за человек – Паксас?

–    Наверное, хороший парень, т.к. все лётчики – смельчаки. – Неподалёку от Рудуписа находится аэродром Поцюнай.

Каждый раз, когда я спрашивал Мариону Тамошюнене, за кого она голосовала, та отвечала:

–    Как наш ксёндз велел.

А в этот раз она, не таясь, сказала:

–    Надо спасаться... Хуже уже быть не может.

Так жители Рудуписа встретили новые выборы президента. Их глаза засветились какой-то надеждой, ожиданием – вдруг обратят внимание на их беды. Некоторые стали выпрашивать у меня прочитанные газеты. Такого не было уже десять лет. Роландас Паксас стал для них настоящим, не придуманным консерваторами, президентом надежды. Произошла странная перемена. Когда Роландас Паксас выдвинул свою кандидатуру, не я агитировал селян, а они дружно просили меня высказаться за этого человека:

–    Может, даст Бог?

Но Бога оправдывает только то, что его нет.

ВСЯКАЯ ВЛАСТЬ – ОТ БОГА

Отправились три президента, бывшие разведчики, к Богу посоветоваться.

–    Когда в Америке жизнь станет лучше? -спрашивает Буш.

–    Джордж, ты ограбил половину мира. Если честно поделишься своей добычей, возможно, лет через сто наступит такое время, но ты его не дождёшься.

–    Когда в России жизнь станет лучше? -спросил Путин.

–    Россия – богатая страна. Если перестанете разбрасываться её богатствами, возможно, через сотню-другую лет что-то и улучшится, но ты, Владимир, этого не дождёшься.

–    Когда в Литве жизнь станет лучше? -спросил по-английски Адамкус.

–    Это очень сложный вопрос, – ответил Бог на идиш. Ты американцам служишь и отлично знаешь: когда эти гангстеры начинают проявлять заботу о других, то тем беднягам скоро приходит конец. Это долгий процесс, окончания которого, наверное, не дождусь и я.

Все ожидали той лучшей жизни. Одни – непосредственно от Бога, другие – от Церкви, третьи – от Европейского союза, однако большинство избирателей, убаюканное хитроумными политиками, забыло, что делают времена лучшими только сами люди.

Около меня вырубали лес. Собрались парни у моего колодца водички попить да перекусить. Волей-неволей и я очутился в их компании.

–    Времена меняются, – сказал мой сосед из Кампишкяй. – Прежде на базаре в Пренай, если ты высказывался за Бразаускаса, то мог и по морде схлопотать. Через какое-то время там же люди готовы были растерзать на куски любого за одобрение Ландсбургаса. А теперь у всех с языка не сходит Паксас.

В самом деле, наступило оживление. Пошли шнырять агитаторы, народ на улицах топтал разносимые ветром портреты кандидатов. Социал-демократы выдвинули в президенты Витяниса Андрюкайтиса, а в Пренай на митинге два члена их коалиции в Сейме собственного кандидата мазанули:

–    Дело вашей совести, можете за него и не голосовать...

Эти двое то же самое говорили и в Бирштонасе, поэтому во время обсуждения с ними этой кандидатуры мы поняли, как решительно и с какими почестями Альгирдас Бразаускас хоронит своего строптивого заместителя. Тот слегка подёргал своим хвостом, но Альгирдаса этим не удивишь, он и не таких дергунчиков умел урезонивать, поэтому поминки по Витянису были ещё более занятными, когда партия поручила ему разжиться деньжатами для выборов у спекулянтов из "Рубикон груп" и тут же шепнула об этом, кому следует. В самом деле, для чего в таком тихом, хорошо организованном приватизационном бизнесе Бразаускаса нужен такой крикливый болтун?

Во время ужина приезжие были ещё откровеннее:

–    А чего он лезет через все головы? Что, разве у нас нет никого получше?.. Олекас и Болекас, – сказали оба и дружно хохотнули.

–    А кто – тот получше, может, Ч.Юршенас?

–    Дойдёт очередь и до него, – загадочно сказал гость и словно в воду смотрел.

Об Андркжайтисе писать нечего. Он всё с лихвой о себе выболтал во время своих бесконечных мельканий на телевидении и в печати. Этот его бенефис длится уже пятнадцать лет и не известно, когда окончится. Юозас Олекас – совсем другое дело. Этот докторишка с бабочкой на шее и вместительной торбой под халатом в политике объявился в виде ярого консерватора и образцового щипача-воришки. Когда ДПТЛ^[16] победила на выборах, ему предложили временно исполнять обязанности министра здравоохранения, но он испугался, что может влипнуть, поэтому не отвечал ни да, ни нет.

–    Мне сперва нужно посоветоваться с Ландсбургасом.

–    Пускай они там советуются, мы найдём другого, – решил Бразаускас и поручил ему временно заниматься министерскими делами.

Олекасу было, о чём советоваться. Государственный контроль обнаружил, что Олекас незаконно продал банкиру Г.Коноплёву 10 килограммов золота, предназначенного для протезирования зубов литовских граждан. В то время цена золота составляла в среднем 11842 доллара США за килограмм. При честной сделке выручка от продажи золота составила бы 13 млн. 499 тыс. 880 рублей. Но продано оно было по смехотворной цене – всего за 1 млн. 933 тыс. 470 рублей, т.е. почти в шесть раз дешевле истинной стоимости. Возможная прибыль – свыше 11 млн. рублей – официально досталась банку "Таурас", но не возникает никаких сомнений, что и продавец, согласившийся на продажу по преступно низкой цене, не остался внакладе.

Вдвоём с председателем комиссии В.Юшкусом мы пытались сдвинуть это дело с мёртвой точки, но восстали консерваторы. На их сторону переметнулся и Бразаускас, который в тот период через каунасское отделение банка Коноплёва отмывал себе на пользу огромные деньги из казны Компартии Литвы. Было стыдно видеть, как в процессе расхищения казённых денег идеально совпадают “идеологические" интересы двух “непримиримых" противников: один раздел своих единомышленников, а другой оставил литовцев без золотых зубов, пока оба не спохватились и стали верными поборниками прав трудящихся – идейными социал-демократами.

При рассмотрении состояния дел в Министерстве здравоохранения после того, как в нём покомандовал Ю.Олекас, стали возникать скандал за скандалом. Олекаса схватили за руку, когда он зажилил две министерские квартиры. Он спекулировал министерскими машинами. Одна из контролируемых им фирм -"Медистика" купила у колхоза в Кракес новую автомашину ГАЗ и за полцены перепродала его отцу Олекаса, проживавшему в Вилкавишкском районе. Многомиллионные аферы министра Олекаса с закупкой и продажей лекарств не прекращались никогда. Сколько времени он был министром, столько же времени он проворачивал всевозможные противозаконные сделки, после которых закупленные лекарства улетучивались неизвестными путями, а порой раздавались всяким проходимцам под видом благотворительности.

В министерстве было непрозрачно всё, – писал Государственный контролёр, а потом и В.Юнокас^[17]. – Министерство не сумело достойно представлять интересы государства и населения и необоснованно попустительствовало ценовой политике, навязываемой фармацевтическими предприятиями.

Но и после подобных обвинений Олекас выбрался сухим из воды. Фантастика! Даже убив на дороге двух ветеранов ДСОК^[18] на превышенной вдвое скорости, этот фантомас поставил неслыханный рекорд: его дело было передано на заключение “независимым” польским экспертам, которые признали его невиновным. Вот как работают деньги, нажитые на золоте и лекарствах. Ведь всё это сделано за наш счёт, за счёт налогоплательщиков и больных стариков. А когда-то этот наш национальный манкурт давал клятву Гиппократа!

Для чего я пишу это? А для того, чтобы доказать наивным, что в нашем руководстве уже 15 лет ничего не меняется. Оживление наблюдается только во время выборов, чтобы выманить голоса избирателей, как в том старом анекдоте:

–    Можно ли рожать детей при помощи пара и электричества?

–    Можно. Погасишь свет, разведешь пары, а потом -всё, как и миллион лет назад.

Чего тут корчить из себя великого! Ждал перемен и я, поэтому опять вопреки собственной воле сунулся в политику. Ей-богу, мне этого не хотелось.

Помню, как в первый раз Роландас Паксас приехал к нам в усадьбу. Этот человек был для меня большой находкой. Элегантный, обходительный, с цветами для супруги и бутылкой виски – для всех нас, но главное -без каких-либо комплексов, просто, как свой человек в семье. Тогда он меня удивлял буквально пророческой верой в себя и свою судьбу. Когда я стал разъяснять ему со своих позиций опалённого опытом человека, какие препятствия ждут его впереди, у него на все мои сомнения был ясный и точный ответ, как будто выученный к предстоящему государственному экзамену: мы будем делать то-то и то-то, откажемся от того-то и того-то.

–    Ну, а если не получится?

–    Об этом не может быть и речи. Зачем тогда вообще идти на выборы?

Я высказал сомнения относительно миллиона Борисова.

–    Такими деньгами зазря не бросаются.

–    А что здесь плохого? Мы всё делаем открыто. Пускай и другие покажут общественности, откуда они получают деньги, тем более что меня те деньги ни к чему не обязывают.

–    А благодарность? – я вспомнил Каунас, где сильно запоздали с подсчётом голосов, почему-то там испортилась техника, пока не удалось добрать голоса в пользу Адамкуса. Эти "чёрные технологии" тогда и уложили Паулаускаса на обе лопатки.

–    Сейчас это не выйдет. Наши специалисты обо всём позаботятся, – заверил Паксас.

–    Но всё же у политика должна быть альтернатива, какой-то запасной вариант.

–    Это не потребуется, разве что на второй срок.

Эти слова меня поразили. Они были сказаны так

откровенно и с такой убеждённостью, будто эти слова были из присяги, из Библии или Корана.

–    Словом, звездануть тому американцу по рогам, и кончен бал? – пошутил я.

–    Точно так, – почти по-военному ответил он. Его слова загнали меня в угол, поэтому, как и прочие, не имеющие, что ответить, я стал поучать:

–    Если так, то нужно думать об отменной команде. Клинтон был весьма посредственным политиком, но обаятельным человеком, поэтому он собрал прекрасную команду, которой руководила его жена.

–    Такая команда уже создана, – удивил он ещё сильнее.

–    Кто её формировал?

–    Все.

–    Считайте, что это ошибка. Огромная ошибка. Команду должны сформировать вы сами. Предлагать могут все, но принимать должны только вы, подробно знакомясь с деятельностью и личными качествами каждого кандидата, поскольку вся ответственность за работу президентуры ляжет на вас. Каждый член команды будет отвечать только за доверенный ему участок или за специальное задание. Никакой коллективной ответственности, никакого базара, излагал я созданную для него Борисовым инструкцию по выборам, которая была мне очень по душе.

–    Я это понимаю.

И, как показали дальнейшие события, не понял до конца. Видимо, победа вскружила ему голову, поэтому он собрал вокруг себя всех обиженных, уволенных близких друзей, не вникая в их деловые качества, поэтому они за его спиной могли вытворять всё, что угодно. Сам того не желая, я взял и ляпнул:

–    Уж очень разбавленная эта будущая команда.

–    Я женщинам очень доверяю, – снова, как заученную клятву.

Впоследствии эти его слова выдавали за основную черту президентского характера, ясно, не без выдумки Д.Кутрайте^[19] о необыкновенном уважении Паксаса к женщинам, особенно к матери, жене, дочке и, естественно, к своим советницам, о том, что он всегда выслушивает их мнение и, несомненно, советуется с помогающими ему новоявленными политическими деятельницами. Так вот публично оправдывалась его полуюбочная команда с несколькими “гладкошерстными” мужчинами. Для формирования образа это был скверный винегрет, дурная закуска перед ещё более дурным обедом; когда требовались чёткие, мужественные действия, ему предлагали какой то невнятный «шерше ля фам», babjeaux (бабьё), как будто подобные изыски могли смягчить сердца оппозиции.

Последняя наша встреча с Паксасом накоротке состоялась уже в разгар президентского скандала, когда многие советники уже были отстранены или разбежались сами. Величайшая ошибка Р.Паксаса состояла в том, что он, перешагнув через презумпцию невиновности, уволил Ачаса^[20]. Эта хитроумная операция врагов была началом краха президента. У моего визита была только одна цель – от души предостеречь, чтобы он не начинал обороны с жертвы своих людей противнику. Переформированию подлежат только разгромленные дивизии. Не особенно веря в успех, я позвонил и стал ждать. Вдруг позвонил Г.Шуркус^[21] и предложил мне время для встречи.

Явившись в президентуру, я встретил там А.Мяшкаускаса и спросил:

–    Вы задолжали мне медаль, когда отдадите?

–    Хоть сейчас.

Этого человека мне никогда и нигде не удавалось застать врасплох.

Медаль в ознаменование независимости я не получал вместе с другими, потому что было стыдно. Когда я пришёл за наградой, очередь ожидавших эту регалию извивалась через всю площадь Даукантаса^[22]. Последним стоял, если не ошибаюсь, Л.Шепетис^[23].

–    Что дают? – спросил я. Он рассмеялся и ничего не ответил.

Подошло ещё несколько знакомых с супругами. Тогда меня взяло зло, не выдержал я и сказал:

–    При немцах очереди за сахаром были меньше. Разве нельзя было распределить по группам, назначить часы?

Я развернулся и ушёл. Так и оставалась моя медаль невостребованной. В тот день мне просто стало больно, как будто меня вынуждали просить милостыню, дескать, подайте какую-нибудь блестяшку. Теперь подвернулась возможность поиздеваться...

Мы долго беседовали о создавшемся положении и о движении «За справедливую и демократическую Литву». Хоть я и был избран в совет этого движения, как и в «Саюдис», заочно, я опасался, как бы мы не стали предметом одноразового использования, подобно «Саюдису» или «Форуму будущего». Президент меня успокоил. Оставалось только удивляться его необыкновенной выдержке. Почти полгода мафиозный клан распинал его на кресте, топил в помоях, а он находит силы, чтобы меня успокаивать и под конец заявляет:

–    Я всё ещё верю в порядочность нашего правосудия.

Боже, не в справедливость, а в порядочность! С такими словами пришлось только смириться. Значит, ждать и надеяться, какое постановление о нём вынесут сами его подчинённые. Вывод, достойный соображалки Кутрайте: главой государства помыкает всё подчинённое ему правосудие, а сам глава уповает на его порядочность, да ещё в то время, когда народ истосковался по действиям президента, несущим хоть какое облегчение.

–    Нужно ежедневно делать хоть что-то хорошее. Посмотрите, что творится у вас в президентуре, – я не успел вытереть ног, а корреспонденты уже залезли на голову.

–    У них есть пропуска.

–    У такой хамовитой братии? Чего они к Бразаускасу стадами не ходят? – я чувствовал растерянность президента, но и в такой ситуации он старался сохранять достоинство и демократичность. Настроение было препохабным. Хотелось нарезаться и набить кому-нибудь морду. Такое неуважение к человеку и его должности!

И всё это – за деньги. Нет, с такой демократией мы далеко не уйдём! Но, с другой стороны, это абсурд, логика диктатуры. У нас на практике народ принадлежит государству, а государство – чиновникам. Это ключ к нашей нынешней демократии.

По окончании приёма президент вызвал О.Валюкявичюте и попросил, чтобы она нашла какого-нибудь водителя, который бы отвёз меня домой. В его поисках мы заглянули в буфет. Здесь журналисты бесчинствовали открыто. Прямо на наших глазах совали под столы микрофоны. Я махнул рукой и пошёл пешком.

В коридоре наш путь преградил десяток журналистов с камерами, диктофонами, блокнотами:

–    О чём вы говорили с президентом?

–    А вам какое дело?

–    А что вы тут несёте? – самая наглая вырвала у меня из подмышки диплом о награждении медалью, который пришлось отнимать чуть ли не силой.

–    А что вы в буфете делали с Валюкявичюте?

–    Пили горькую, – ответил я сердито. – Это подруга моей молодости, – продолжал я врать, ведь разница в возрасте была очевидной.

–    Что президент вам предлагал?

–    Он ничего не предлагал, а назначил меня вице-президентом, – я уже откровенно издевался над ними.

И вот телепередача. Государственная мымра возвещает, что, дескать, Петкявичюс назначен вице-президентом, хотя такой должности нет вообще; Петкявичюс на радостях напился. А чтобы это казалось более убедительным, вместо отснятого материала, не вяжущегося со словами дикторши, показали тонированный красным цветом мой портрет. Если бы я сказал, что мы вместе с Паксасом ловили в Вильняле крокодилов, обязательно объявили бы и о таком «факте», добавив, что мы оба причинили ужасный ущерб национальной безопасности.

В такой заварухе посетил меня Ю.Борисов, один из величайших «супостатов» независимости Литвы... Я видел его несколько раз по телевизору и на страницах газет... Конечно, я смог бы его узнать из массы народа даже на рынке Стамбула, но до того звонка ни разу с ним не разговаривал. Позвонила его секретарша, очень вежливо представилась и спросила, не может ли её шеф, Юрий Александрович, меня навестить.

–    А кто этот Юрий Александрович?

–    Борисов.

Меня это порядком удивило, поэтому я принялся шутить:

–    Мое поместье может посещать, кто угодно. Думаю, найду кусок хлеба и ещё что-нибудь в придачу.

В условленное время, минута в минуту во двор въехал чёрный джип, из него вышел человек среднего роста, провёл расчёской по прямой шевелюре, поправил торчащие караимские усы, подошёл ко мне твёрдым военным шагом и представился:

–    Борисов.

–    Я знал, что в один прекрасный день наша встреча состоится, – ответил я ему. – Литва – республика сватов, поэтому раньше или позже это должно было случиться. Слушаю вас.

–    Поговорить с вами мне посоветовала моя переводчица и учительница литовского языка.

–    Весьма благодарен ей за доверие. Признаться, не так часто в этот двор заглядывают миллионеры.

–    Стыдно признаться, я не все понял, т.к. ещё не освоился с литовским языком. Но такой вот человек, если власть или деньги могут его изменить...

Начало было интригующим. Миллионер-социалист, подумал я, но промолчал. Мы уселись в тени за столом.

–    Практически вдвоём мы прочитали вашу книгу «Корабль дураков», а сейчас я читаю по-русски «Группу товарищей». Вы намного раньше меня заметили и описали проблемы человеческого общения. Мне ваши книги очень понравились. Подобные проблемы я рассматривал в своей диссертации, но вас не обогнать. Вы – хороший психолог.

Эти похвалы я списал на начало нашего знакомства. После обычных при знакомстве фраз он вкратце изложил причину своего визита и желания побеседовать о волнующих нас обоих проблемах. Он попросил бумаги и во время разговора постоянно чертил какие-то схемы, стрелки, фигуры. Это простейший способ сосредоточиться, подумал я, и избегать взгляда нового знакомого.

Пусть он сам налаживает контакт.

–    Вы правы, – он почти угадал мои мысли, – мне так проще сосредоточиться, излагать свои мысли и разбираться в причинно-следственных связях.

Надо сказать, разговаривать с ним было легко. Я был в то время основательно болен, но собеседник излучал какое-то тепло доброго старого друга, как будто мы вместе уже съели пуд соли. Но и сквозь это тепло порой пробивалась чёрточка человека, любящего и привыкшего приказывать. Конечно, постепенно разговор перешёл на президентский скандал...

–    Вы считаете, что я от этого получил или хотел получить какую-то выгоду?

–    Пока что я не считаю никак, но точно знаю, что в политике немыслим никакой альтруизм. Позвольте мне переварить первое впечатление. Чувствую, что общаться с вами будет интересно, – отплатил комплиментами и я, но болезнь шатала меня из стороны в сторону.

–    Я очень хотел помочь тому человеку, конечно, не ему одному, но он сам виноват во всём.

–    Может быть...

–    Советник президента, да ещё общественный!.. Это для меня не цель, а средство помочь тому человеку и облегчить жизнь всем нам.

–    Излишний идеализм в человеке сам по себе не возникает, его порождают вполне конкретные вещи: нехватка познаний, неспособность разобраться в обстоятельствах, беды и напасти... Вы же предприниматель, – начал я с долей подозрительности.

–    А что в этом плохого?

–    Ничего. Только в Литве пока ещё самый доходный бизнес – пробраться к власти, поэтому вам никто не поверит, даже друзья Паксаса. Они не уважают, они вас боятся. Слишком богат и не ясно, почему такой щедрый. Что за это понадобится сделать?

–    Не хотелось бы с этим соглашаться. Вы очень быстро улавливаете чужую мысль, но тут же переворачиваете её по-своему.

–    Кроме того, Юрий, вы плохо знаете литовцев. Литовец без зависти – не литовец. Тут вам не Америка, за взятку никто честно отрабатывать не будет.

–    Я не понял, пожалуйста, повторите мысль.

–    Быть в Литве чиновником – самое прибыльное дело, а вы повсюду твердите, что вам ничего не нужно. Поэтому вам никто и не верит.

–    Послушайте, за миллион купить должность общественного советника?.. Я повторяю: это несерьёзно.

Я полюбил Литву, здесь я вырос, здесь живут трудолюбивые и спокойные люди... Никуда я отсюда не уеду. В третий раз повторяю: эта должность – лишь средство для общения с президентом, чтобы иметь возможность давать ему советы без милости его алчных советников. Они возле Паксаса чувствуют себя таможенниками – этого пропустить, того не пропустить, за того получишь столько, а за другого – столько.

Мы говорили обо всём – о детях, жёнах, рыбалке и в четвёртый раз, совершив большой круг, возвратились к злополучному президентскому скандалу, к которому наши языки невольно тянулись, как к больному зубу. Мы много шутили, нашли общих знакомых, а я всё сравнивал этих двух главных «виновников» скандала и искал, что их связывает, что между ними общего и чем они отличаются. Я не пользовался ни магнитофоном, ни авторучкой, т.к. был уверен: что сохранит память, то и будет главное.