Текст книги "Аршин, сын Вершка. Приключения желудя"

Автор книги: Витаутас Петкявичюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

ГОРОД ПЛАКС

Звёзды бледнели. Предутренний холодок пробегал по коже. От зевоты раздирало рот. Жёлудь уже не чувствовал ног в стременах. А Горошек сидел как железный. Он всё время без устали скакал впереди.

– Ещё час – и я не выдержу, – стонал Жёлудь. – И откуда у него столько упорства?

Вдруг конь Горошка остановился как вкопанный, и Бегунок, взмахнув руками, полетел вниз головой. Раздался плеск воды, и слабый голос друга позвал на помощь. Жёлудь выскочил из седла, подбежал к отвесной круче и немедля бросился вслед за товарищем в бурные воды речки. Вынырнув, он огляделся. Горох преспокойно лежал на воде и не тонул. Вода свободно удерживала и Жёлудя.

– Хотя я плаваю как топор, но в такой реке мог бы купаться и свинец! отдувался Бегунок. Несколько капель воды попало ему в рот.– Ой, ой, ой, какая солёная! – стал отплёвываться новоявленный пловец.

– Солёная, – сморщившись, согласился Жёлудь.– Соль нас и выталкивает! Только я не могу понять, откуда она взялась тут? Моря нигде поблизости не видно. Странно!…

Поплавав и освежившись, друзья вышли на берег.

– Что будем делать дальше? – спросил Горох.

– Поедем вдоль берега вверх по течению и рано или поздно кого-нибудь найдём.

Взошло солнце. Чем дальше скакали путники, тем бурливее становилась речка. Исчезли прибрежные деревья, кусты и, наконец, трава. Только изредка там и сям горько плакали одинокие кукушкины слёзки.

Ещё немного – и друзья очутились в какой-то пустыне. Насколько хватал глаз, везде блестели под солнцем пласты белой соли. Белели высохшие деревья и кусты, поблёскивала крупицами соли трава, всё скрипело, хрустело от малейшего прикосновения. Ужас охватил приятелей. Они невольно остановились.

– Вернёмся!…-попятился Горох. "…нё-ом-ся…а…а!…" – на все лады откликнулось эхо.

– А кого ты найдёшь, вернувшись? Тут соль, там Тур-Боб, а за ним Шишак… Эх, семь бед – один ответ! – махнул рукой сын Дуба. – Думаешь, Фасольке легче было? Вперёд!

Они проехали ещё немного, и речка скрылась в большой пещере, черневшей у подножия горы. Вся гора была обнесена высоким частоколом. Друзья осмотрелись и погнали коней к белым, покрытым слоем соли воротам. В воротах им встретился горько плачущий солёный Огурец.

– Какое несчастье, в этом городе все меня ненавидят только за то, что я зелёный!…

По другую сторону ворот сидел маринованный помидор и ревел ещё громче:

– А я красный, у-гу-гу! Словно какой-нибудь бурак весь красный, у-гу-гу!

– А тебя в этом городе ненавидят, наверное, за то, что ты красный?

– Нет, я плачу от радости, что все меня очень любят!

– Чудаки какие-то…-пожал плечами Жёлудь. По малейшему поводу, из-за каждой мелочи любой житель этого города тут же распускал нюни. Они так привыкли плакать, что и по ночам, если им что-нибудь снилось, обливали постель слезами. Поэтому во всех домах были устроены желоба; по ним слезы стекали в канавы, канавы сливались в ручьи, а ручьи текли в речку, которая по трубам отводилась за город и называлась Слезина. Плаксы давно бы уже захлебнулись в своих собственных слезах, если бы не эти устройства.

– Да это не город, а фабрика солёной воды! – возмутился Горох.

– А разве мы с тобой никогда не льём из глаз солёную воду? – подмигнул ему Жёлудь.

– В самом деле, как плохо, что человек не видит себя, когда плачет! воскликнул покрасневший Горох. – Если бы каждому плаксе сунуть под нос зеркало, то, увидев себя во всей красе, он немедленно замолк бы от стыда. Мне кажется, что зеркало – самое лучшее лекарство для тех, у кого глаза на мокром месте.

– Для таких плакс я даже сочинил песенку,– со-общил Жёлудь приятелю и во весь голос затянул:

 
Сразу вода
Поднимется в Ниле,
Если захнычут
В нём крокодилы.
А если в море
Без берегов
Плакать начнёт
Семейка китов,
Море
Из синего
Станет
Зелёным,
Станет море
Ужасно солёным.
Не от селёдки,
Как говорят,
От плакс
Солёными
Стали моря!…
 

Приятели распелись и не заметили, как к ним подошли два затянутых в мундиры блюстителя порядка – Лук и Чеснок.

– На каком основании вы поёте в этом городе?

– Просто у нас хорошее настроение, – ответил Жёлудь.

– Этого мало. В нашем городе на каждую улыбку требуется особое разрешение. Слезайте с коней. Вы арестованы.

– За одну только песню? – удивился Горох.

– Даже за один куплет! – отрезал Чеснок. Жёлудь повертел в руках заряженное ружьё, попробовал большим пальцем лезвие меча и лишь потом обратился к блюстителям порядка:

– И что вы нам сделаете, когда арестуете?

– Мы заставим вас выслушать самую печальную историю этого города.

– И всё? Мы охотно выслушаем её и без ареста.

– Нет, мы обязаны вас арестовать, ибо ещё ни один чужеземец не выслушал эту историю по-хорошему.

– Странно!…– Друзья переглянулись, пожали плечами и слезли с коней.

Возле большого дома, очень похожего на опрокинутую бочку, висела огромная доска. На ней была надпись:

ГОСПОДИН ХРЕН,

СТАРШИНА ВЕСЕЛИНСКОГО УЕЗДА,

ШУТЕЙНОЙ ГУБЕРНИИ

КРИВДИНА ГОСУДАРСТВА

– Что же это за Веселинский уезд, – не мог надивиться Горошек, – если всё население утопает в слезах?

– Поживём – увидим, – ответил Жёлудь и, привязав коня, первым шагнул к дому.

ВОЗДЕРЖАННАЯ КАРТОФЕЛИНА

В сопровождении Чеснока и Лука друзья спустились по крутым каменным ступеням в какое-то затхлое подземелье и нерешительно остановились перед тяжёлой, большой, как ворота, железной дверью, на которой было написано:

Научно-исторический музей

г. Веселинска

Блюстители порядка постучали в эту дверь, а когда она распахнулась, втолкнули друзей внутрь и снова заперли на все запоры.

В большом подвале мерцало несколько жировых плошек. На стенах можно было с трудом различить картины, фотографии и чертежи. За небольшим столиком сидело какое-то существо и разглядывало вошедших в лупу.

– В этой норе нам и ружья, пожалуй, не помогут, – осмотревшись, решил Жёлудь. – Эй, чего выпучила глаза? Или путешественников никогда не видела?

К ним приблизилась старая сморщенная Картофелина. От вечного полумрака у неё выросли редкие белые усы, глаза ввалились, глубокие морщины избороздили впалые щёки, однако держалась она степенно, хотя беспрестанно трясла головой.

– За что вас тут заточили? – сочувственно спросил Горошек.

– Вы невежа! Я свободная гражданка и живу здесь по собственному желанию.

– Очень приятно, – усмехнулся Жёлудь. – А нас почему-то силой пригнали. Словом, выкладывай эту самую грустную историю города, и мы не будем тебе мешать.

– Простите, а с какой ноги вы сегодня встали?

– Разве это имеет значение?

– Для науки всё имеет значение! От этого факта зависит ваше настроение на весь день.

– Этой ночью мы не слезали с седла.

– Жаль, – промямлила Картофелина. – А когда вы въехали в город, вам никто не перебежал дорогу?

– Мы не суеверны.

– Неважно, – отрезала Картофелина. – Эти приметы помогают каждому живому существу избежать несчастья.

Горох взглянул на Жёлудя, приложил палец ко лбу и повертел им.

– А сегодня не понедельник, не тринадцатое число? – продолжала выпытывать Картофелина. – Нет, сегодня пятница и двадцать шестое.

– Прекрасно! Тогда попрошу вас плюнуть через левое плечо три раза. Вот так. И семь раз через правое. Всё. Да, чуть не забыла: ещё очертите по кругу.

Пожимая плечами, приятели выполнили всё, что им было велено.

– Теперь выверните карманы и скажите: хвала петуху!

– А почему не курице?

– Всё испортили. Придётся начать сначала. Петух – самый главный враг всех призраков. Тут уж друзья не выдержали.

– Послушай, Картофелина, перестань издеваться над нами. Ты знаешь, чем плюётся эта штучка? – Жёлудь сунул ей под нос дуло ружья.

– В прошлом месяце мне приснилась крыса. Это было не к добру,– посетовала Картофелина.

– Теперь я понимаю, почему каждого чужестранца сюда затаскивают силой и запирают на девять запоров, – сказал Жёлудь и выпалил из ружья в потолок.

Картофелина присела, заткнув уши, а потом робко спросила:

– Каким пальцем вы нажали курок?

– Указательным. А это тоже имеет какое-либо значение?

– А как же? Если б вы нажали большим, то к радости, а безымянным – к несчастью…

– Горох, прицелься-ка в неё и нажми на курок большим пальцем: посмотрим, долго ли после этого она ещё будет радоваться!

– Несчастная, моё терпение вот-вот иссякнет! Не будь самоубийцей!-не выдержал и Горох.– Скажи, что ты тут делаешь и что тебе от нас нужно?

– Мне ничего не нужно. Я поселилась в этом подземелье для того, чтобы избежать подстерегающих меня несчастий. Вот уже двадцать лет, как мне никто больше не перебегает дорогу, я никого не встречаю с пустыми вёдрами, на меня не смотрит полный месяц… Двадцать лет, как я не разберусь, когда понедельник и когда тринадцатое число. И вот уже две недели, как я борюсь с дурными снами и не ложусь спать. Это будет последний удар по всяким неудачам!

– Ну, а удача бывает у тебя когда-нибудь?

– Зачем это мне нужно? Удача и неудача всегда ходят вместе: только впусти одну, как другая без спроса влезет.

– Тебя не переспоришь. Выкладывай свою историю, и мы пойдём дальше.

– Сейчас. У вас сегодня ни левый, ни правый глаз не чесался? А нос? Тоже нет. Не икали? Переступая через порог, не запнулись? И вороньего карканья не слыхали?

– Горох, стреляй! – потеряв терпение, воскликнул Жёлудь.

– Ладно уж, ладно. Начинаю рассказывать. Вот на этой стене вы видите смеющегося Арбуза. Много лет назад этот благодушный гражданин был нашим старшиной. Он очень любил смеяться. Бывало, только покажешь ему палец, он тут же начинает хохотать, словно его щекочут. А не дай бог, если, бывало, проглотит смешинку!… Три дня подряд обливается слезами от смеха.

Подражая своему начальству, этим нездоровым смехом заразились все помидоры и огурцы. Только мы, картофелины, единственные среди этих глупых смехачей, сдержанно улыбались. За воздержанность городские жители избрали меня помощником старосты.

В один весёлый день над городом пролетал ворон и ни разу не каркнул. Я немедленно обратила внимание Арбуза на этот знак беды, однако он не сделал соответствующих выводов и начал смеяться над моими словами. Он смеялся, смеялся и досмеялся до того, что у него лопнул живот.

Узнав об этом, стали смеяться все окрестные жители. Они с хохотом отправили на тот свет своего прекрасного начальника. Держась за животики, проводили его на кладбище, обливаясь слезами от смеха, зарыли в могилу и, умирая от хохота, поставили памятник. Но памятник этот получился кривобоким и очень смешным. Так что и после похорон жители никак не могли успокоиться. Словом, с того дня никто ничего не делал, не платил податей, а только смеялся, смеялся и смеялся. Над городом нависла страшная угроза голода и разрухи.

Доктора ломали головы, как им справиться с этой болезнью, но так ничего путного и не могли придумать. Для начала попробовали закрыть полотнищем памятник Арбузу. Потом поставили на каждом углу пушки, чтобы нагнать страху на жителей, и приказали всем замолчать, а непослушным в принудительном порядке зашивали рты. Но и это не помогало: жители продолжали смеяться про себя и по-прежнему болели смехоманией.

В это время проезжала по нашей губернии королева Кривдина государства Великая Мы. Подъехав к нашему городу – вот вы видите на картине её карету, она остановилась у ворот в ожидании, что кто-нибудь выйдет ей навстречу. Однако никто не появлялся. Вокруг царила смертельная тишина. Все граждане молча покатывались со смеху.

– Что за траур? Снять эту тряпку с памятника! – возмутилась королева.

Сорвали полотнище. На кривом пьедестале стоял глиняный Арбуз, точь-в-точь живой: полные слез глаза сощурились, на носу целуются две бородавки, а сам, схватившись руками за живот, так и трясётся весь, так и прыгает от неукротимого смеха. Внизу, у ног, надпись:

 
Смейтесь громко,
Смейтесь часто,
Смех
Великое лекарство!
 

Королева не выдержала, улыбнулась до ушей и прыснула. Услыхав это, все как захохочут, как затрясутся от смеха! Великая Мы решила, что подданные смеются над ней, ужасно разгневалась и пригрозила:

– Ну погодите, я вас ещё не так насмешу! Через несколько дней она назначила старшиной нашего города Хрена. А тот на каждом углу развесил собственное изображение, изображения своей супруги Горчицы и заместителей Чеснока и Лука. Всё пропитали они своим запахом. И попробуйте, мои милые, не рыдать теперь! Глаза сами наливаются слезами. А если и найдётся такой смельчак, который осмелится улыбнуться, то Чеснок с Луком так протрут ему глаза, что он будет плакать, как на похоронах.

В результате этих преобразований все жители в мгновение ока перестали смеяться. Однако Хрену этого было мало. Он согнал всех жителей уезда и велел им высаживать вдоль дорог королевский цветок – кукушкины слёзки. Посадили. Как только цветы прижились, они тут же начали лить слезы. Все дороги раскисли, как от дождя, стали солёными. Высохли деревья, трава пожухла, а со временем всё побелело, покрылось солью. Помидоры и огурцы засолились от собственных слез. Вот к чему привело появление ворона!

– Ерунда! От такой болезни можно излечить в два счёта, – махнул рукой Жёлудь. – Прогоните Хрена со всей его свитой, выкопайте кукушкины слёзки-и конец!

– Что вы! Этого ни в коем случае нельзя делать! Тут же все снова начнут хохотать.

– И пускай смеются на здоровье.

– А кто будет работать, кто будет подати платить?

– А много ли они работают, проливая слезы? – возразил Горошек.

– Пока плачут, они ещё побаиваются Хрена, а когда смеются, хоть из пушек стреляй: никого не боятся. К тому же на солёного легче давить, чем на свежего.

– Ничего не понимаю! – возмутился Горох. – И смеяться плохо, и плакать нехорошо. Так что же делать, если мне смешно или что-нибудь болит?

– Прежде всего надо оглядеться, нравится ли твой плач или смех старосте, а тогда уже смеяться или плакать. Моя цель – воздержанность. Я двадцать лет не плачу и не смеюсь и уже две недели не вижу дурных снов.

– Ничего, ещё недельку пободрствуешь и протянешь ноги, тогда уж действительно никто тебе не перебежит дорогу, – утешил воздержанную Картофелину Жёлудь. – А мы с приятелем всё-таки поспим, пускай нам даже приснится ещё пара таких старых картофелин. Тут прохладно и комары не кусают.

Друзья отгородились от заскорузлой Картофелины соломой и стали укладываться, но суеверная старуха снова подняла их:

– Что же вы легли головами к двери? Это очень дурная примета. А вы подумали, что скажет Хрен?

– Слушай, Картофелина, это ружьё заряжено зубом чёрного кота, которого чёрный ворон притащил тёмной ночью. Берегись, потому что на этот раз я нажму курок безымянным пальцем!

Картофелина умолкла. Она склонилась над какой-то книгой, дабы выяснить, что означают все эти приметы. А приятели так сладко уснули, что и во сне улыбались друг другу.

РЕДИС-ОБОРОТЕНЬ

На другой день с самого утра друзей разбудил визгливый голос. По всему подземелью, размахивая кулаками, бегал краснощёкий Редис и на чём свет стоит ругал Картофелину:

– Суеверная дура! Шелуха картофельная! Почему ты разрешила этим грязным чужеземцам дрыхнуть в святая святых нашего города?! Это – кощунство!

Тут он увидел проснувшихся друзей, подбежал, согнулся в поклоне, улыбнулся, выпрямился, словно аршин проглотил, ещё раз поклонился и, протянув к ним руки, стал извиняться:

– Прошу прощения, произошло недоразумение! Знаете, блюстители порядка… Им бы только схватить, а кого – не смотрят. Такие – дай им волю! – и самого Хрена под арест посадят. Ещё раз прошу великодушно извинить нас. Будем знакомы: собрат по перу, корреспондент местной газеты "Смех Сквозь Слезы" Редис.

– Здравствуй, если не шутишь, – ответил Горох. – Только никто нас сюда не гнал: путешественники везде в первую очередь знакомятся с музеями.

– Да, музей у нас прекрасный, но вот заведующая Картофелина такая нудная, что не приведи господь.

– Почему? – возразил Бегунок.– Она очень интересно рассказывала. И ещё показала нам занятные картинки.

– Да, наша Картофелина хоть куда, но музей – не дай бог!

Жёлудь встал, потянулся, не обращая внимания на Редиса, а потом, взвешивая каждое слово, громко сказал приятелю:

– Он, наверное, пришёл арестовать нас, чтобы познакомить с превесёленьким будущим Весе-линска.

Редис согнулся в три погибели и ударился лбом об пол.

– И да и нет,– ответил он.– Я получил приказ вывести вас из этого затхлого погреба, который первая противница котов нашего города Картофелина столь торжественно именует музеем.

– Вам не удастся заставить меня ни плакать, ни смеяться! – гордо отрезала Картофелина.

Поев и отдохнув, путешественники вышли осмотреть город. Вокруг всё белело, как зимой. Названий улиц не было видно, но Редис знал их наизусть.

– Это улица Рыданий, это Взахлёбный переулок, – объяснял он. – Это аллея Тихого ужаса, это большой Проспект грусти, а там Набережная слез…

При встрече с горожанами Редис чихал, морщился, тёр глаза, но слезы почему-то не бежали у него из глаз. Он не был помят, как другие, и отличался завидным румянцем. Такой круглый, такой красивый, словно только что снятая с ёлки новогодняя игрушка. Жёлудь не выдержал и спросил его:

– Послушай, приятель, ведь ты румяный и, стало быть, все тебя здесь очень любят – так что же ты не плачешь?

– В самом деле, почему ты не плачешь? – заинтересовался и Бегунок.

– Милый друг, – ответил ему Редис, – когда-то я плакал больше всех и выплакал все слезы.– И тут же, нагнувшись к Жёлудю, шепнул ему на ухо: – Как собрату по перу скажу: я плачу только тогда, когда мне не платят.

– А как было при Арбузе? – спросил Жёлудь.

– Действительно, как же было при Арбузе? – повторил Горох.

– Тогда я написал в своей газете, что первым высмеял весь смех, – ответил Редис Жёлудю и тут же прошептал Гороху: – Какой смысл смеяться, если за это не платят?

– А теперь? – в один голос спросили друзья.

– Теперь я смеюсь сквозь слезы ~ таков принцип нашей газеты, грустной по содержанию и смешной по форме.

– Послушай, Горох, а что, если мы с тобой во имя будущего намнём бока этому оборотню, а? Как ты думаешь? – не выдержал Горох.

– Это клевета! – возмутился Редис.– Какой же я оборотень? Разве я в кого-нибудь обернулся? В этом проклятом городе достаточно вывернуть пиджак. Видите? – И он показал белую подкладку. – Когда она сверху – я сразу белею, а когда ещё и подкладку выверну наизнанку, то даже самый зоркий глаз не отличит, кто зеленей: огурец или я!

– Я его сейчас вздую! – взорвался Горох.

– За что? Разве в вашей стране за это бьют? О, какой чудесный берет! Наши провинциалы всё ещё ходят в шляпах. Может быть, продадите?

Друзья переглянулись.

– И чернильница у вас забавная. И чернила красные – сразу видно, заграничные, – вздохнул Редис. – Может, поменяемся?

Тут оба путешественника, не сговариваясь, схватили негодяя за шиворот и стали его дубасить.

– Братцы, сжальтесь! – умолял оборотень. – Мне велено привести вас к самому старшине…

Некоторое время все трое шли молча. Однако на площади Святой Тыквы, где несколько десятков сморщенных помидоров и огурцов копошились у полуразрушенного памятника Арбузу, Редис снова стал тараторить как заведённый:

– Это – моё предложение! Вот как делаются слезы сквозь смех: мы поставим на старый пьедестал лохань, отобьём у смеющегося Арбуза ноги, чтобы казалось, будто он сидит в ней, перекрасим, подведём к его весёлым глазам водопровод, и получится плачущая Тыква.

– Послушай, что общего у Арбуза с Тыквой? – ничего не мог понять Горох.

– Можно сказать, они родные брат и сестра,– объяснил довольный Редис.-Когда пришла мода на слезы, то Тыква хватила через край точно также, как и Арбуз: расплакавшись, она забыла прочистить жёлоб у себя в квартире и захлебнулась в собственных слезах. Горожане, рыдая, схоронили эту мужественную женщину рядом с братом, причислили её к лику святых, а теперь, плача, заканчивают сооружать ей памятник. И, надо полагать, они ещё долго будут лить слезы, ибо памятник, как видите, вышел кособокий и очень печальный.

Осмотрев город, друзья снова подошли к дворцу Хрена. На сей раз блюстители порядка повели их по каменным ступеням вверх. Пройдя мимо множества часовых, вооружённых сечками и тяпками, друзья попали в большой зал. В конце зала сидел Хрен и совещался со своей женой Горчицей. Вокруг них суетились Лук и Чеснок. Обсуждались новые планы выжимания слез.

– Почему не явилась Картофелина? – скрипучим голосом спросил Хрен.

– Эта несчастная только теперь сосчитала, что в её подвал ведут тринадцать ступенек, а потому и не осмелилась сделать ни одного шага.

Вдруг Жёлудь почувствовал, что его глаза наполнились слезами. По щекам Горошка уже текли струйки. Потом оба, как по уговору, зевнули, набрали в лёгкие воздуха и чихнули тринадцать раз.

– Спасибо, что уважили наш обычай, – сказал Хрен.– Что вам надобно?

– Мы ищем нашу подругу Фасольку, – объяснил Жёлудь. – Её через эти места должны были гнать в полон.

– Вы, как видно, добрые люди, если у вас есть друзья, – ответил Хрен.-Сегодня на открытие памятника Тыкве соберётся весь город. Там мы и спросим о вашей Фасольке.

Кое-как уняв струящиеся слезы и начихавшись на здоровье, друзья направились к площади Святой Тыквы. Здесь на развалинах памятника весёлому Арбузу стоял уже новый монумент. Зрелище было воистину прискорбное: на чёрном неровном камне стояло разбитое корыто. В нём восседал перекрашенный Арбуз с отбитыми ножками, а из глаз у него били фонтаны слез. Струйки лились через край корыта, сочились сквозь щели и ручейками стекали в речку Слезину.

Спустя полчаса площадь была битком набита помидорами, огурцами, картофелинами, редьками и редисками. Все шмыгали носами, у всех глаза были красные, точно у кроликов, все чихали и откашливались. Едва на помосте показался Хрен со своей свитой, как тут же разразились всеобщие рыдания.

– Почтенные граждане города Веселинска, двое чужестранцев просят нашей помощи, – начал Хрен. – Пускай они сами скажут, что им нужно.

Горошек взобрался на возвышение, отвернулся от свиты Хрена и тут же перестал плакать.

– Братцы, наша подруга Фасолька попала в неволю…

– В неволю? Ой-ой, в неволю!…– со всех сторон послышались стоны.

Горошек обождал, пока все успокоятся, и продолжал:

– Ей грозит страшная опасность. Может быть, вы видели или слышали что-нибудь об этой бедняжке?

– Уй-юй, какая бедняжка! – поднялся ужасный плач.

Слезы текли ручьями, канавы переполнились, река Слезина вышла из берегов. От горючих слез город окутался густым солёным туманом, который ещё больше щипал глаза.

Все плакали, причитали, но никто и не думал посоветовать Горошку, где искать Фасольку.

Тогда на помост вскочил Жёлудь и выпалил:

– Перестаньте распускать нюни, у вас глаза сгниют!

– Ой-ой, сгниют! – в один голос взревела вся площадь.

Жёлудь продолжал:

– Если вы не хотите быть хлюпиками и плаксами, то сейчас же отвернитесь от Хрена и его свиты, не глазейте на них, не дышите одним воздухом с ними словом, гоните их в три шеи со своей земли, и вы мгновенно перестанете плакать!

Плаксы послушались и отвернулись от Хрена. Выдумка Жёлудя им понравилась, и они принялись громко смеяться. Разразились хохотом все -от мала до велика.

– Ха-ха-ха! Вдвоём одну Фасольку не найдут!

– Хи-хи-хи! Пускай они у нашего Редиса помощи попросят!

– О-го-го! Они хотят, чтобы мы задали перцу самому Хрену. Вот шуты гороховые!

Жёлудь смутился. Он не знал, что и делать.

– Что вы ржёте, будто вас щекочут?! Я серьёзно говорю: отвернитесь от Хрена, не плачьте, но и не смейтесь над людской бедой!

Не успел Жёлудь договорить это, как тут же все жители города заревели в три ручья.

– Что вы плачете, что ревёте? – едва удерживал раздражение Жёлудь. Вспомните, каким весёлым был староста Арбуз!

И снова горожане все, как один, залились смехом. Но тут старый Хрен опомнился и стал кричать:

– Взять этих подстрекателей! В тюрьму их!

– Не смотрите на него, а то снова будете плакать, – призывал Жёлудь.

– Смотрите на меня! – приказывал Хрен.

– Гоните его взашей!-взывал Жёлудь.

И так всё время: то хи-хи-хи, то ой-ой-ой, то ха-ха-ха, то у-гу-гу.

Жёлудь никак не мог договориться. Едва горожане отвернутся от Хрена, тут же хватаются за животы от смеха; только посмотрят на своего главного слезови-ка, тут же начинают плакать. Они ворочали головами туда-сюда, пока не вывихнули себе шеи.

А Редис пытался одновременно и смеяться, и плакать, и зеленеть от злости, как Хрен. От чрезмерных стараний лицо у него перекосилось, из одного глаза струились слезы, а другой блестел и смеялся, рот свело судорогой, и язык был прикушен.

Видя это, одни смеялись, другие плакали, а третьи от злости скрипели зубами. Поднялся такой гвалт, что хоть уши затыкай.

Насмотревшись на них, Жёлудь махнул рукой, и друзья пошли к своим коням.

Они сели в сёдла и стрелой помчались по гладкому солончаку, ни разу даже не обернувшись. Горошек, правда, хотел ещё что-то спросить у Жёлудя, но тот лишь тяжко вздохнул и сказал:

– Эх, братец, ни слезами, ни смехом дураков не вылечишь.