Текст книги "Зов Уршада"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

9
Некрасивая смерть

– Сегодня твое личико похоже на спелый финик, я могу выгодно продать тебя в Шанхае. Но завтра за сморщенный плод не дадут и медного алтуна, – рассудил Нгао, и я не могла не согласиться с ходом его мыслей. – Если ты не будешь покорна, я лишу тебя красоты уже сегодня. Тебе отрежут волосы и уши и сделают надрезы на твоем бархатном личике. Ты станешь уродлива, как злой горный демон, но это не помешает всей моей команде пользоваться твоим телом. Выбирай быстро, как себя вести! И помни, что ты лишила жизни нескольких членов моей команды. Поэтому я не могу выбросить тебя в море, ты в любом случае отработаешь их смерть…

– Твои мерзавцы не стоили и одной моей руки, – сплюнула я. – Это сброд, шелудивые псы, а не моряки.

Толмач закашлялся, но перевел.

– Возможно, ты права, – неожиданно легко согласился Нгао. – Они были никудышные бойцы, раз погибли от руки девчонки. Но твоя цена от этого только возрастет.

Они продолжали болтать, а я провалилась в сумрачный колодец. Голову разрывала боль, плечи и лодыжки затекли. Меня положили навзничь и привязали к громоздким сундукам, на отсыревшем полу какой-то каморки. Недалеко валялся порванный мешок с моими пожитками и мешки с платьем и награбленным добром моего бывшего хозяина Буса. Каюта была незнакомой, потолок низко нависал над головой, и пахло противно, без малейших примесей благовоний. Воняло шишей и дешевым табаком.

Судя по легкой продольной качке, пиратский корабль шел полным ходом. На коврике, под масляным светильником, сидел Одноглазый Нгао и курил шишу. Рядом подобострастно склонились двое – плечистый хинец из экипажа разбойников и один из наших бывших матросов. Это был незаметный тихий человек из народа айнов, один из опытных рулевых. Он легко объяснялся со мной на языке бога Сурьи и вторил мяуканью пиратов. Я сразу догадалась, что именно он предал нас врагу.

Атаман повелительно мяукнул. Вблизи он походил на высохшую древесную жабу. Левую руку он всегда держал на рукояти кривой сабли.

– Твой новый хозяин, владетель трех морей, командор трех флотилий, смелый Нгао, желает тебе добра, – перевел наш бывший рулевой. – Меня же зовут Хео, я могу сделать так, что остаток твоих дней превратится в ад…

– Ты трусливый предатель, тебя ждет собачья смерть. – Я плюнула в его сторону, но плевок не долетел. Хинцы загоготали.

Одноглазый приказал крепышу, тот поставил передо мной на пол миску с жареной свининой. Мясо было дурно приготовлено, испорчено уксусом и пережарено, но… мой рот тут же наполнился слюной. Я уже позабыла, когда в последний раз ела мясо. С джайнами и все три года в храме Сурьи приходилось питаться овощами и орехами.

– Кушай, – перевел слова атамана изменник. – Будешь хорошо кушать – будешь красивой, будет сытая красивая жизнь. Будешь упрямой – пойдешь жить туда…

Молчаливый слуга Нгао приподнял крышку люка в полу и посветил вниз. Со своего места я различила в глубине изможденных, избитых людей, прикованных цепями к поперечным балкам. Среди них десятками копошились крысы.

Мне хотелось умереть, но я перевернулась и опустила лицо в миску со свиными потрохами. Силы мне тоже были нужны.

Я помню качавшийся фонарь, темноту и снова – фонарь. Кажется, я просила пить, и меня кто-то поил тухлой водой. Так продолжалось долго.

Веревки, которыми они меня скрутили, подсыхали и все сильнее врезались в кожу. Какое-то время спустя я перестала слышать, о чем говорят негодяи, мой мозг заняла одна лишь боль. Последующие часы я слушала мяуканье команд, слаженные выкрики матросов, поднимавших паруса, и стоны раненых пленных в нижнем трюме. Я сделала невозможное, раскачивая мокрые колючие узлы, сорвала кожу на запястьях и сломала ногти. Когда мне удалось освободить левую кисть, заскрипел засов и показалась довольная харя нашего бывшего рулевого. Я едва не заплакала от досады.

– Ты угадала, – тут же злорадно захихикал Хео. – Если я прихвачу хотя бы один камешек из этих сундуков, меня скормят рыбам. Но мне позволено взять часть добычи женским телом, хе-хе-хе… Тем более – для тебя ведь это не горе, а любимая работа, так? Одноглазого мужская сила почти покинула, ему не жаль поделиться со старым другом, хе-хе…

Хео стал разматывать пояс и все похвалялся. Он поведал, как в прошлом году ловко нанялся лоцманом на морской караван орисского махараджи и как привел их к засаде у берегов острова Ланка, именуемого еще островом Пляшущих вулканов.

Когда мерзавец скинул рубаху и штаны, я жалобным голоском попросила воды и масла. Я сказала, что не смогу ублажить его, как царя, если он не разрежет на мне веревки. Предатель расхохотался и заявил, что ему вполне достаточно отвязать мне одну ногу. Однако воды он мне не пожалел. Когда он отвернулся развязать бурдюк, я изогнулась улиткой и вытащила иглу из своего ножного браслета. Это было единственное оружие, которое разрешала носить девушкам настоятельница храма Сурьи.

Я позволила напоить себя водой и позволила нетерпеливому гаду вставить в меня торчащий хвост. Хео навалился, смердя, как дохлая черепаха, и заурчал от радости, когда я обвила его ногами и руками. Вскоре он спохватился, что руки пленницы должны быть связаны, но я уже не выпустила его. Я зажала его хвост так, что у него кровь хлынула в глазные яблоки. Я вонзила ему иглу между третьим и четвертым позвонками. Пока я одевалась и искала среди мешков с награбленным свои пожитки, хвост мертвеца торчал как мачта.

Мне это показалось смешным – дохлый Хео с торчащим хвостом!

Сердце мое колотилось, как у пойманной в силок косули, когда я потянулась к дверному засову. В руках, прижав лезвия к предплечьям, я держала два ножа, которые опрометчиво снял с себя сладострастный рулевой. Звуки нашей недолгой борьбы наверняка заглушил шум воды и скрип снастей, но я все равно боялась. Тогда я еще не умела отнимать жизнь бесшумно.

За дверью, в полутемном коридоре, курил на чурбане седой пират со взведенным арбалетом и саблей. У него не было ног. Очевидно, Нгао нарочно доверил охрану ценностей проверенному инвалиду. Седой сидел ко мне спиной. Узкий коридор освещался только голубым светом Смеющейся сестры, падавшим из палубного люка. Оказывается, я валялась без памяти дольше, чем предполагала, – над океаном опустилась ночь! А может, прошла не одна ночь, а несколько?

Инвалид шустро повернулся и замахнулся на меня саблей. Наверное, он не хотел меня убивать, а только пугал, потому что засмеялся, распахнув беззубую пасть. Он замахнулся, я подпрыгнула к потолку коридора и зависла, упираясь пятками в стены, в позе «вечерней ящерицы». Старичок вскрикнул и отклонился назад, чтобы наверняка зацепить меня острием. Кажется, он сообразил, что у нас с любовником вышел небольшой спор. Пока старик делал второй, более сильный и правильный замах, я упала вниз и с двух сторон ударила его ножами Хео в горло.

Он успел заслониться левой рукой, отбив мой выпад ложем маленького арбалета, но удар справа достиг цели. Матери-волчицы могли мной гордиться – я недешево продавала жизнь, хотя совершенно не умела фехтовать! Но мне невероятно повезло – на пути не попался ни один настоящий воин. Отобрав у безногого мертвеца оружие, я вернулась назад, в кладовую, к люку, ведущему в трюм. Я едва не порвала себе селезенку, сдвигая крышку из мореного дуба. Я сообщила тем, кто внизу, в темноте, кормил собой вшей и крыс, что мы можем захватить корабль. Надо лишь набраться отваги.

Их там было человек двадцать, из двадцати – лишь трое принадлежали к команде моего бывшего хозяина Буса. Я повторила свой призыв на четырех знакомых мне языках, затем сняла с крюка фонарь, поставила его возле люка, а сама отступила в тень. Но никто не пожелал рискнуть жизнью. Они глядели на меня из мокрой могилы и не верили в свои силы. Они надеялись, что их продадут добрым людям, а потом удастся скопить денег на выкуп. Странная надежда, учитывая, что после рынков Шанхая никто никогда не возвращался домой… Они щурились на меня, задрав вверх голодные щетинистые морды, люди и крысы, все вместе.

Ненавижу любые стаи.

Я помнила слова Высокого ламы Урлука. Ожидание в засаде – это повадка леопарда, а не робкого оленя. Я вовсе не ощущала себя леопардом, поэтому предпочла безрассудный путь наверх ожиданию смерти в трюме.

На верхних палубах, несмотря на поздний час, кружилась масса народу. Давно, со времен посещения Шелкового пути, я не встречала такого буйного смешения наций, одежд и языков. Кажется, Одноглазый командовал Вавилоном, а не двумя джонками! Высунув голову из открытого люка, я наблюдала, как щуплый командор лихо управляется со своим полудиким экипажем. Одни штопали паруса, другие чинили разлохматившийся канат, третьи надраивали неуклюжие бронзовые пушки. Кто-то таскал ведрами воду, кто-то пилил доски на замену подгоревшим частям рангоута – словом, спящих я не заметила. Джонка шла довольно быстро, если судить по толчкам волн и натянувшимся парусам. На грот-мачте, в гнезде впередсмотрящего, собралась шумная компания. Они выхватывали друг у друга подзорную трубу и вопили, указывая куда-то в темень. Нгао и двое его помощников колдовали с компасом и секстантом, шуршали бумажными картами под фонарем. Над капитаном и рулевым возвышалось что-то вроде тента с подвешенными фонариками. Мы шли в тумане, густом и белом, как свежевзбитые сливки.

Вскоре я поняла, отчего так легко сумела вылезти на палубу. Человек, которому полагалось охранять люк, лежал на форштевне с мокрым линем в руках и поминутно оповещал о результатах замеров. В первую меру песка я решила, что пираты заблудились. Уж слишком нервная суета царила на судне! Но когда к бортам снова потащили топоры и абордажные крючья, я догадалась – Нгао приметил новую добычу. Вторая джонка пиратской флотилии до того шла с нами вплотную, я видела, как пляшут фиолетовые огни на ее реях, а теперь она резко и беззвучно сместилась в сторону. Песчинку спустя совсем близко от нашего правого борта проплыла серая мокрая скала, вся в потеках от птичьего дерьма.

Человек на носу орудовал обеими руками, то вытравливая линь, то отпуская его, и звонким шепотом докладывал о результатах начальству. Еще одна скала, похожая на спящую рыбу Валь, проползла слева. Рулевой с бешеной скоростью вращал штурвал. Когда корабль вошел в особо густую полосу тумана, я мангустой выскользнула из люка и перебралась под перевернутую шлюпку. Отсюда было хуже видно, что происходит вокруг, но зато не так опасно.

Судно парило в полной тишине. Едва заметно чавкала вода, постукивая о медные листы обшивки, хрипло дышали хинцы, застывшие у бортов. Кажется, мы двигались в узком каменном коридоре. Я совсем запуталась: то ли мы охотимся за кем-то, то ли ищем вход в секретную гавань? Одноглазый Нгао отдал беззвучный приказ, и на палубу повылезали все свободные смены. Пираты залегли вдоль бортиков, вцепившись в оружие, по снастям с обезьяньей ловкостью перепрыгивали темные фигуры, позвякивали лебедки, бурлила вода под килем. Мы летели в молчании, напоминая легендарный призрачный корабль мертвецов, уворачиваясь от гранитных глыб, и вдруг… молочное марево рассеялось.

У меня ныло все тело, но в следующую песчинку я забыла о своих страданиях.

Узкий проход в скалах раздвинулся, обе джонки скользили по зеркальной поверхности гавани. Над нами, на громадной высоте, слабо светили два маяка, а внизу, в лощине, мерцали огни пиратской деревни. Там, в сотне морских гязов от нас, виднелась пристань, несколько фелюг и полуразобранная бригантина на берегу. Мне довелось попасть в самое сердце разбойничьего мира, в тайную гавань Одноглазого Нгао!

Но пиратов занимали не красоты бухты и не близкий ужин в таверне. Посреди мерцающего серебристого зеркала, словно паря над водой, покачивался невероятно красивый и страшный корабль. Никогда раньше я не видела такого удивительного, такого огромного корабля. Много позже я узнала, что он называется драккаром и что его строили норвежские столяры, но вовсе не на Великой степи, а на иной тверди, по заказу моего сурового любовника Рахмани.

В отличие от жалких посудин хинцев этот драккар был наглухо зашит сверху, он имел целых три боевые палубы, с тремя десятками пушек на каждой, его вытянутый нос украшала жутковатая деревянная фигура – полуголая девица с распущенными волосами, огромными глазами и хищным ртом. Ниже уровня пушечных портов красавец был обит сверкающей бронзой, над форштевнем грозными клыками дрожали тяжелые стрелы в натянутых стрелометах и скорпионах, а лебедка на бизань-мачте лязгала цепью, поднимая страшный свинцовый ворон, один удар которого мог пробить нашу джонку насквозь…

На шканцах и на мостике в мрачном молчании стояла группка вооруженных мужчин. Возле каждой пушки с горящим фитилем наизготовку застыли канониры.

Вздох изумления пронесся над пиратской джонкой, когда драккар легко снялся с места и заскользил к нам. На его мачтах паруса были свернуты, а в воде за кормой не оставалось следа. Он летел в локте над поверхностью бухты, и деревянная богиня на носу грозно улыбалась врагу. Я, конечно же, слышала от Матерей-волчиц про всякие чудеса, творимые волхвами из далеких северных земель. Я слышала, что они умеют перетаскивать свои корабли по суше, и те становятся легкими, точно надутые горячим воздухом бычьи пузыри, но над водой сила заклятий слабеет, и самый сильный колдун не в силах летать над волнами.

Мать-волчица маленькой девочкой брала меня с собой к Шелковому пути, там мы встречали купцов-руссов и гиперборейцев, они путешествовали в сухопутных лодках, но их ладьи едва достигали сорока локтей в длину… Также я слышала предания о чудесных людях народа инка, наших дальних родичах, приплывавших во сне на спине океанских течений, открывших фактории по всему западному берегу Лондиниума. Якобы они тоже умели делать воду твердой для своих лодок, выдолбленных целиком из стволов тысячелетних деревьев боа…

Но легендарные колдуны и их легендарные корабли никогда не заплывали так далеко на восток. Во всяком случае, я не слышала ни о чем подобном! И Одноглазого не так легко было испугать. Он мяукнул отрывисто, на корме забили в барабан, барабану ответила рында. Повинуясь сигналу тревоги, матросы забегали, как безумные.

Однако достойного сражения Одноглазый принять не успел. Он не успел ничего, потому что тяжелый кованый нос драккара со всего маху вонзился в борт первой джонки. Она лопнула пополам и затонула за несколько песчинок, а страшная деревянная дева повернулась к нам.

Я мысленно вознесла все молитвы. Смерть казалась неотвратимой. В очередной раз я убедилась в кармической правде наших существований. Никто не в силах сбежать от своей нелепой судьбы.

Я закрыла глаза и приготовилась достойно воплотиться в какое-нибудь более удачливое существо.

10
В поисках закона

– Где это? Здесь? Останови!

Девица, запертая в клетке, завыла и закивала одновременно. Каждую секунду эти люди не переставали меня поражать! Кстати, я быстро научилась говорить «секунда» вместо «песчинки», и научила меня рыжая Юля. Она подарила мне наручные часы, удивительный, но крайне хрупкий механизм. Я разбила три пары часов, пока привыкла их носить в кармане. На запястье я бы их ломала бесконечно. Серьезный минус наручных, да и вообще любых часовых механизмов, – это их полная непригодность на других твердях уршада. Нигде день и ночь не делятся на секунды так аккуратно и продуманно, а жаль…

– Я туда не пойду-уу! – во весь голос залилась девица в клетке.

– А тебя туда никто и не зовет! – довольно злобно ответила ей Юля.

Мы ту плаксивую дуру не выкинули из машины только потому, что некогда было возиться с замком. Так что пришлось ей набивать синяки, пока Кой-Кой, в облике усыпленного «бобра», учился водить «козлик». Я за одну ночь выучила массу слов, без которых существовать в городе Петербурге довольно сложно. Кой-Кой на пару с нюхачом тренировались в вождении. Юля им подсказывала, в какую сторону крутить штурвал, и попутно отвечала на мои вопросы.

Кстати, отвечать на вопросы она стала охотно после того, как я наложила на всех троих «бобров» заклинание беспамятства. Признаюсь честно, мне это было не слишком приятно и доставило массу хлопот. Практически нет разницы, на каком наречии говорит человек, которого ты собираешься вернуть в пятнадцатилетний возраст. Но сил при этом тратишь втрое больше, чем на обычные боевые формулы. Я брала их за потные виски, заглядывала в их заплывшие глазки и отнимала у них память…

Когда все закончилось, мне показалось, что я не ужинала.

– Что теперь с ними будет?

– Ничего страшного. Когда очнутся, тебя они не вспомнят.

– А их… их кто-нибудь сможет назад расколдовать?

– Кой-Кой, переведи ей, что мы как раз ищем хотя бы одного такого человека.

Маленькая ведьма посмотрела, как я это сделала, и стала гораздо покладистее. Она вообще с каждой минутой проявляла все больше ума. Она не поленилась обшарить карманы «бобров», забрала у них… я забыла это слово, такие крошечные книги, вроде тех, в которых я вела мои товарные операции. Юля беспокоилась, что где-то там могут найти ее имя…

Перевертыш немного переоценил свои силы в части, касаемой управления чудесной повозкой. Мне давно казалось, что мы движемся немного странно. Криво, рывками, и ко всему прочему откуда-то снизу все сильнее несло паленым. Встречные повозки испуганно шарахались в стороны, Юля и запертая позади пьяная дама что-то пытались Кой-Кою втолковать, но он увлеченно крутил штурвал. Хуже всего, что лоцманом он пригласил не человека, а нюхача. Кеа тоже не на шутку разбуянилась, наполовину высунувшись из корзины, и короткими неуклюжими клешнями указывала «сержанту» оптимальную дорогу.

Впервые в жизни я видела нюхача в таком возбужденном состоянии. Я даже испугалась за ее рассудок. Ведь в привычных условиях Плавучих островов жирный ленивец большую часть жизни висит в коконе, обжираясь фруктами. Во всяком случае, нюхачи никогда не участвуют в гонках на эму или на верблюдах.

Очевидно, нам попался какой-то неправильный нюхач. Кеа дала волю самым разнузданным фантазиям. Из инструментов управления чудесной ментовской повозкой ей достался длинный железный рычаг. Потом мы узнали – он назывался «коробкой передач». Также «глаз пустоты» разрешил Кеа включать по ее усмотрению сирену и нажимать любые кнопки возле штурвала, но главное – он позволил ей говорить в черную трубочку, которая волшебным образом придавала голосу великанскую силу.

Кеа радостно дергала рычагом, включала сирену и почти правильно, без акцента произносила понравившиеся ей слова: «Кха-кха… так, „Ваз“ марки гав-гав-кха, прижались быстренько к поребрику… К поребрику прижались, я сказал!!!»

Что интересно, почти каждая вторая встреченная нами повозка послушно кидалась к краю дороги. Наверное, потом они удивлялись, отчего это мы промчались дальше.

Немного позже, к середине дня, когда мы трижды сменили машину, выяснилось, что утром перевертыш упорно возил нас по встречной полосе. Для меня тоже стало большим открытием, что экипажи на Земле ездят, не смея заступить за белую полосу на асфальте. Да, теперь мне привычны такие слова, как «асфальт», «обломись» и даже «сраный мудила».

…Итак, проделав последнюю треть пути на пробитой шине и с оторванным глу-ши-телем, мы въехали во владения того отделения милиции, где служили наши «бобры». Мы сломали им урну и ворота. А когда из ворот выскочил какой-то глупый парень с мясным пирогом в одной руке и автоматом – в другой, мы слегка задавили его. Кеа весело подергала рычаг, и мы стукнули его еще раз, задом. Салат и мясо из пирога размазались по стеклу.

– «Съел шаверму – помог Хаттабу!» – весело проквакала нюхач. Оказывается, несвежие шутки и каламбуры Кеа черпала из маленькой такой штучки на шнурке, которую Юля назвала «ментовское радио».

Однако девочка Юля не разделяла нашего бравурного настроения.

– Постойте… – Она опрометчиво схватила меня за локоть и моментально взвыла от уколов шипов. – Постойте, там же не все виноваты… У тех козлов есть начальник, его я знаю, они ему бабки носят. А с другими я даже никогда не пересекалась…

– Хорошо, – сразу согласилась я. – Кеа, постарайся, надо найти этого самого… на-чальни-ка.

Несмотря на то что мы совсем недавно сбили часового с ав-то-ма-том, никто ему на выручку не пришел. Толстый «сержант» Кой-Кой принялся молотить в запертую дверь. Спустя долгое время с той стороны высунулся еще один с ав-то-ма-том, недовольный и заспанный. Я усыпила его уколом в сердце, и мы вошли.

Направо оказалось помещение с прилавком, паутиной и коричневыми стенами. Там, под портретом хмурого человека с зоркими глазами, находились еще три крепких вооруженных «бобра». Один ругался в трубку, которая называется «телефон», двое истязали худого мужчину, прикованного к клетке. Мужчина умолял не бить его по голове. В ответ плечистый «бобер» приговаривал: «Я те, сука, научу, как вежливо разговаривать» – и топтал несчастного сапогами.

Я обещала Юле не трогать посторонних, но что можно поделать, если они все вскочили при нашем появлении? Ведь они занимались исключительно охраной собственного от-деле-ния.

Позже я размышляла – почему так получается, что стражники всегда в первую очередь обеспечивают защитой себя? Ведь если бы они чаще гоняли воров и грабителей, им не пришлось бы никого бояться…

Я их не убила. Кой-Коя они подпустили близко. Кой-Кой спросил, в чем провинился тот несчастный, лицо которого расползлось, как разваренная картофелина. «Бобры» переглянулись, но внятно ответить никто не пожелал.

– Кой-Кой, твой – тот, что справа, – сказала я.

Один «бобер» получил от перевертыша по голове прикладом, другому я внушила, что на горле затянута удавка. Третьему я плеснула в глаза египетской тьмою, уже когда он поднимал свой автомат. Мы заперли живых в клетке вместе с пьяным, отчего тот, по-моему, сразу протрезвел. За прилавком я подобрала неплохой нож, примерно такими крестьянки бадайя косят траву для скота. Нож я взяла себе. Тот страшно избитый мужчина с лицом, залитым кровью, начал нас о чем-то просить, вытягивая руку. Кой-Кой разрубил его кандалы.

К начальнику на второй этаж вела смрадная заплеванная лестница. На лестнице мы встретили двоих юношей, прикованных ручными кандалами к торчащим из стены трубам. Юноши о чем-то жалобно умоляли. Один держал в свободной руке такие же двор-ни-ки, какие перевертыш оторвал с лобового стекла нашей машины. У нас они почему-то все время с противным визгом елозили по стеклу и мешали глядеть на дорогу. Из бормотания прикованного узника я поняла, что он где-то украл эти странные приспособления и теперь ожидает суровой кары. Оказалось, он просил всего-навсего покурить, но табака у меня не нашлось.

В дверь с табличкой «Начальник отделения» Кой-Кой снова вошел первым. Я поразилась даже не скудности обстановки, а тому, что начальник стражи не имел желания эту обстановку улучшить. Его стол выглядел так, словно на нем пытали людей, дерево много раз прижигали и заливали каплями окалины. Над его столом, в клубах табачного дыма, висел портрет все того же зоркого сурового мужчины и кривой лист бумаги с надписью «Проси мало, уходи быстро».

– Какая верная формула… Кстати, за высоким деревянным бюро – железный ящик, – деловито сообщила Кеа. – В железном ящике есть деньги, которые держала в руках девочка Юля.

– Это замечательно, – по-русски сказал Кой-Кой.

– Что тебе «замечательно», мля? – заорал на него начальник. Я удивилась, с какой скоростью он перешел от задумчивого созерцания своих ногтей к неуправляемой ярости. – Где вы провалились? Весь экипаж – как сгинул. У меня две драки, грабеж, до хрена вызовов… Откуда ты, мля, такой красивый приперся?

– Черномазые избили наших девочек, – доложил начальнику «сержант». – Их надо защитить, надо арестовать…

– Да срать я хотел, пусть этих шлюх хоть всех зароют! – прошипел начальник. – Ты совсем охренел?! Кого ты сажать собрался?! Мне уже звонили. Мне эти писюхи уже вот где, шалавы, туда им и дорога!..

Я обошла перевертыша и ударила крикливого капитана шипованным кулаком в переносицу. Этот оказался крепче своих дружков. Почти сразу он встал и пошел на меня. В его теле не пропала гибкость, он мог бы стать неплохим бойцом, но я сразу уловила, в чем слабина. Этот сильный человек не привык драться с равными, зато привык избивать слабых. Левой рукой он попытался схватить меня то ли за волосы, то ли за воротник, а правой – замахнулся черной дубинкой.

Он планировал не драться, а избивать.

Я отступила, присела и, пока он искал меня наверху, снизу нанесла ему бебутом шесть неопасных порезов – на руках, лице и на груди. Одежда повисла на нем, нижнее белье пропиталось кровью. Он схватился за щеку, за шею и пропустил два серьезных тычка в горло. После чего ненадолго забыл, как дышать.

– Открывай железный ящик, – приказала я, когда он выплюнул желчь и вернулся в вертикальное положение.

Вместо того чтобы послушаться меня, капитан прыгнул к шкафу. Там на железном крюке висел его поясной ремень с ко-бу-рой. До шкафа капитан не допрыгнул, Кой-Кой превратил одну из рук в змеиное туловище и намотал нашему врагу на горло. Пока Кой-Кой удерживал пленника, я несколько раз ударила его шипованной перчаткой в лицо. После чего его трудно стало отличить от избитого горожанина, того, что выл в нижней клетке.

Неважно, приятно мне это или нет, но так следовало поступить. Волю этому гнусному человеку следовало сломить, чтобы добиться честных ответов. Девочка Юля дрожала в углу, пока мы привязывали мерзавца к оконной решетке. Мы нашли у него ключи, отперли железный ящик. Мы забрали и тут же сожгли все его за-пис-ные книжки, но деньги забрали только те, на которые указала Кеа. В ящике оставалось еще много, очень много… Кой-Кой забрал себе пистолет. Пока я рылась в ящиках стола и устраивала костер, перевертыш вышел в коридор и стал там учиться стрелять.

– Кто еще, кроме тебя, собирает деньги с жриц? – спросила я.

– Су-сука… – Начальник ментов плюнул в меня.

Я не обиделась. Такое поведение делало ему честь.

– Что, если подрезать ему язык? Или что-то другое? – Кой-Кой нежно провел одним из своих голубых серпов по горлу пленника. Того передернуло от первого прикосновения.

Ничего удивительного, даже я не могу без дрожи дотрагиваться до этого металла. Перевертыши делают вид, что это обычная дамасская сталь, секрет которой они выкрали у сирийцев, но любой разумный человек, знакомый с повадками пещерного народца, догадывается, откуда у них заговоренные клинки. Это все из жутких «глаз пустоты», которые они рисуют, едва научатся держать в руках мел. Мой суровый любовник Саади таскал подарки Тьмы из ползучих ледовых полей, перевертышам же достаточно распахнуть «глаз пустоты» в наш мир. Одному Всевышнему известно, что они еще умеют оттуда доставать…

– Эта девочка – моя сестра, – через плечо я указала на испуганную рыжую чертовку. – Ты отбирал у нее деньги, заставлял ходить под фонарем и угрожал расправой.

– Первый раз ее вижу.

– Ты отбирал деньги у жриц?

– Не знаю, о чем ты говоришь…

– Кой-Кой, переведи ему. Эти бумажные деньги – помечены… – Я поднесла к разбитому носу скомканную пачку, затем швырнула их в огонь. – Эти деньги твои люди отбирали у шлюх. Затем отдавали тебе, а ты – отдавал их дальше. Кому ты носил деньги?

– Никому… ай, пусти руку, сука!..

– Эта девушка тебя помнит. И другие тебя помнят. Я могу собрать их всех. Кой-Кой, скажи ему – это последний вопрос. Кто еще, кроме тебя, обкрадывал жриц?

В ответ на очередной кровавый плевок я отсекла ему фалангу на мизинце.

– Слушай меня: у тебя сегодня ночью только один союзник – твоя честность. Кой-Кой, переведи ему дословно. Ты можешь прямо сейчас скинуть мундир, отдать свое оружие и свои ключи тем людям, которые внизу раскачивают клетку. Ты можешь написать прошение своему начальнику и вызвать нотариуса, чтобы он засвидетельствовал твою подпись и твое здравомыслие. Ты напишешь в прошении, что навсегда покидаешь государственную службу, потому что не хочешь больше воровать и отнимать деньги у женщин… Кеа?

– Он обманет тебя, домина. Втайне он мечтает, как изуродует девочку. Любое его слово будет ложью… Что, очко играет, засранец? – ласково спросила нюхач, посасывая пиво.

Кто ей дал пиво – я догадываюсь, но делать этого явно не стоило. Кеа развалилась в корзинке, с удовольствием обливалась вонючим пенистым напитком, рыгала, хрюкала и выдавала один за другим перлы, подслушанные на милицейской волне. Привязанный к решетке мент разглядел нюхача и больше не отрывал от нее взгляда. Кеа здесь на всех производила неизгладимое впечатление. Девочка Юля, кстати, тоже боялась в первый день приближаться к корзине…

– Ты согласен покинуть свой пост и навсегда уехать из города? – задал вопрос Кой-Кой.

– Согласен, отпустите…

– Он врет! – крикнула Юля. – Куда он уедет, у него же доля везде! И в казино, и в стриптизе… Ох, теперь меня точно прибьют!

– Говори, кому ты передавал деньги, отобранные у женщин?

– Никому. А-а-а… никому, никому, клянусь…

Кой-Кой сделал начальнику больно. Потом подумал немножко и превратился в мужчину с портрета. Наш пленник моментально забыл про все свои раны. Я испугалась, что у него раньше времени случится сердечный удар или выпадут глаза.

– Что, думаешь, белочку подхватил? – захихикала Кеа. – Давай, колись, кого еще на бабки кидал! Домина, он врет. Я чую след этих же денег, он платил другим. Но тех, кому он платил, он боится больше, чем тебя. Женщина-гроза, меня начинает это пугать. Ты ведь не можешь посвятить остаток дней корчеванию сорняков…

– Компьютер. – Девочка Юля указала на волшебный светящийся глаз. – Вся информация там.

– Так сломай эту дьявольскую игрушку!

– Из винчестера инфу удалить практически невозможно. – Юля принялась обрывать черные и белые хвосты, торчавшие из горячего тела ком-пью-те-ра. – Его надо сжечь или утопить!

Мне понравилось, что девчонка начала наконец действовать. Но костер из бумаг на столе почти прогорел.

– Говори правду, капитан. Кто еще имеет списки жриц?

– Никто…

– Он безнадежен, – подвела итог Кеа. – Убей его, домина, или он пойдет по нашему следу.

– Они все равно будут нас искать. – У девочки Юли застучали зубы. То ли от холода, то ли она принимала все это слишком близко к сердцу. – Нельзя просто так убить начальника райотдела. Они поднимут на уши всю милицию города…

– Во всех Александриях начальников стражи сменяют каждые два года. – Я взяла Юлю за руку и почти насильно подтащила к ее врагу. – Этот обычай установлен со времен Искандера. Меняют всех, от начальника караула при тюрьме для должников до тетрарха дворцовых покоев, чтобы звон монет не мешал службе. У этого человека звон монет давно усыпил совесть. Возьми нож, девочка. Не так, сверху, крепче!