Текст книги "Николай Александрович Добролюбов"

Автор книги: Виталий Никоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

3. НРАВСТВЕННЫЙ ОБЛИК ЛИЧНОСТИ НОВОГО ТИПА

Проблема нравственного облика личности нового типа имела для Чернышевского и Добролюбова непосредственно-практическое значение. Она была поставлена развитием освободительного движения, потребностями процесса формирования субъективного фактора общественных преобразований и необходимостью реализации найденных теоретических решений. В условиях смены отрядов революционного движения и перехода к реалистическому взгляду на вещи некоторая часть революционеров недооценивала нравственные моменты при выборе средств достижения положительного идеала. Действия С. Нечаева и его сторонников в 60-е годы были наглядным проявлением этой тенденции. Нетребовательность в выборе средств по существу характеризовало мелкобуржуазную идеологию. Появлению «нечаевщины» способствовали многие обстоятельства русской жизни 50—60-х годов: упоминаемое выше отсутствие в стране революционного класса, неспособность общественных деятелей увидеть различие конечных интересов угнетенных слоев населения, небольшой практический опыт русской революционной интеллигенции и т. п. Правда, следует сказать, что методы Нечаева не получили поддержки русских революционеров. Против подобной нравственной вульгаризации деятельности революционера выступил в конце 50-х годов А. И. Герцен. Он посвятил проблеме нравственности революционера целый раздел в «Былом и думах». Однако подход Герцена основывался во многом на стремлении утвердить в жизни некоторые отвлеченные принципы морали, а также носил ярко выраженный личный характер, что часто сводило проблему к уровню выяснения личных отношений. Гораздо шире поставил вопрос Чернышевский, сформулировав принцип эгоизма как внутреннюю основу поступков людей, и высоконравственных, и безнравственных. Первые, в отличие от вторых, вызываются к жизни эгоизмом, имеющим разумный характер. Первоначально Чернышевский ставил эту проблему в общесоциологическом аспекте, как проблему выяснения мотивов поступков людей и возможности их рационального, научного объяснения. Так же подходил к вопросу и Добролюбов, однако ввиду того, что его целью была разработка теории личности и рассмотрение при этом конкретных типов человеческого поведения, то важнейшее значение для него приобретает и собственно этический аспект проблемы. В статье «Антропологический принцип в философии», а также, уже после смерти Добролюбова, в романе «Что делать?» и других художественных произведениях Чернышевский специально обращается к проблемам этики.

Ориентация этической концепции Добролюбова на разработку теории личности нового типа лишает основательности всякие попытки противопоставления, которые делал, например, Иванов-Разумник, «индивидуалистических мыслей» Добролюбова «утилитаристской морали» Чернышевского и Писарева (см. 34, 40–43). К тому же надо сказать, что Иванов-Разумник и другие авторы по тем или иным причинам не всегда учитывали особенности так называемого утилитаризма революционных демократов, который, будучи органически слитым с принципом «разумного эгоизма» и утопическим социализмом, был диаметрально противоположен буржуазному утилитаризму И. Бентама и Дж. С. Милля.

Свое понимание нравственного облика личности, борющейся за прогрессивные идеалы, Добролюбов изложил в основном в большой статье о Н. В. Станкевиче. В этой статье Добролюбов в какой-то мере даже идеализировал личность видного просветителя 30-х годов XIX в., что можно объяснить стремлением мыслителя максимально приблизить свои теоретические понятия к жизни.

Реакционные публицисты писали, что Станкевич не был тружеником, не был самоотвержен, а следовательно, разговор о его общественном значении несостоятелен. Добролюбов объясняет появление указанной критики распространением в обществе ошибочной точки зрения, согласно которой «цель жизни не есть наслаждение, а, напротив, есть вечный труд, вечная жертва, что мы должны постоянно принуждать себя, противодействуя своим желаниям, вследствие требований нравственного долга» (3, 2, 387). Эту точку зрения высказывал И. С. Тургенев. Из нее следует, замечает Добролюбов, противопоставление потребностей человеческой природы требованиям долга. Однако эта точка зрения несостоятельна по той причине, что утверждаемые ею страдания в силу велений долга обусловлены дисгармонией наших собственных стремлений с требованиями долга. В случае же со Станкевичем, писал Добролюбов, отсутствие страданий, внутренней борьбы и всяких душевных мук происходит просто от гармонии его существа с требованиями нравственных принципов. Над ним не имели силы грязные побуждения, мелочные расчеты, двоедушные отношения. Во всей жизни Станкевича поэтому замечается ясность и безмятежность, он живет без разделения с самим собой, без насилования естественных стремлений, присущих ему как личности, как человеку. Вообще взгляд на жизнь, как на тяжелый подвиг, по мнению Добролюбова, высоко ценит внешнюю сторону дела. В действительности же люди, исполняющие нравственный долг в силу предписания, а не любви к добру, не являются достойными восхвалений, так как они постоянно переживают разрыв естественного стремления и предписаний долга. Истинно нравственным человеком, считал Добролюбов, можно назвать только того, «кто заботится слить требования долга с потребностями внутреннего существа своего, кто старается переработать их в свою плоть и кровь внутренним процессом самосознания и саморазвития, так, чтобы они не только сделались инстинктивно необходимыми, но и доставляли внутреннее наслаждение» (3, 2, 390). В конечном счете это эгоизм, но эгоизм, «полагающий в счастии других собственное счастье». В то же время действия формально-добродетельного человека тоже эгоистичны, но это эгоизм мелкий, вытекающий из тщеславия, малодушия, в основе его лежит либо страх, либо корыстный расчет, либо другие низменные чувства.

Принципы гуманизма пронизывают мысли Добролюбова о нравственном облике личности. Это проявляется в признании им права Станкевича на общее уважение лишь за одно его стремление слить свои влечения с требованиями добра и правды. Принципы гуманизма проявляются от Добролюбова от уважения человеческого достоинства. Зависят от количества бед, преодоленных им. Наличие таких препятствий есть следствие неправильности общественных отношений, утверждает Добролюбов. Поэтому нельзя желать людям горя и страданий, а если уж они сталкиваются с пороками и злоупотреблениями и вынуждены бороться со злом, то последнее обстоятельство кроме уважения к героям вызывает еще чувство жалости к ним, и мы «никогда не решимся, – пишет Добролюбов, – бросить им холодное, фаталистическое: „Так должно! таково назначение великих и благородных людей!“» (3, 2,392–393). С точки зрения борьбы за индивидуальные права личности, признания ее значения в жизни и истории, учета потребностей развития ее природы совершенно несостоятельны, считал Добролюбов, «романтические фразы об отречении от себя, о труде для самого труда» или «для такой цели, которая с нашей личностью ничего общегоне имеет…» (3, 2,394).

Станкевич, подчеркивал Добролюбов, очень хорошо понимал нелепость насильственной добродетели. Он твердо сознавал, что человек может удовлетвориться не иначе как полным согласием с самим собою и что искать этого удовлетворения и согласия всякий не только может, но и должен. Заслуга Станкевича заключается в том, что он сумел в условиях своей жизни максимально развить в себе человеческие элементы, т. е. сумел в себе развить восприимчивость к благу жизни, высшим выражением которой является жизнь для других, наслаждение чужой радостью, чужим счастьем. Заслуга Станкевича заключается и в том, что он был человек действительно честный и высоконравственный в своей жизни. «Мысль и чувство и сами по себе не лишены, конечно, высокого реального значения, – пишет Добролюбов, – поэтому простая забота о развитии в себе чувства и мысли есть уже деятельность законная и небесполезная. Но польза ее увеличивается оттого, что вид человека, высоко стоящего в нравственном и умственном отношении, обыкновенно действует благотворно на окружающих, возвышает и одушевляет их» (3, 2, 395).

Станкевич, по определению Добролюбова, был натурой по преимуществу созерцательной. Поэтому он не боролся со злом, а просто удалялся от него. Он это делал, не видя возможности уничтожить зло, не находя в себе достаточных средств для этого. Такой поступок не может вызвать осуждения, полагал Добролюбов, потому что Станкевич, удаляясь от зла, не мирился с ним, поступал так не из трусости или корысти. Более того, замечает критик, «при обстоятельствах, менее благоприятных для спокойного саморазвития и самосовершенствования, при существовании непосредственных враждебных столкновений с миром Станкевич не побоялся бы отстаивать свои убеждения и действовать против злых в пользу добрых…» (там же). Последнее замечание очень важно, так как показывает особенности понимания Добролюбовым причин появления в обществе высоконравственных людей, вступающих в борьбу с «фальшивыми отношениями» общества. Число борцов против самодержавия и крепостничества в России 50—60-х годов постоянно увеличивалось, несмотря на трудные условия борьбы.

Жизнь Станкевича стала для Добролюбова центральным звеном в исследовании проблемы нравственного образа личности.Именно с ним должны сопоставляться те деятели, для которых, по мнению Добролюбова, характерен разрыв долга и естественных стремлений, деятельность которых не может получить высокой оценки и даже может быть признана безнравственной. Кроме ярко выраженных антиподов нравственно целостному человеку, например нравственных уродов, представленных в пьесах А. И. Островского, Добролюбов рассматривает и как бы сопоставляет со Станкевичем некоторых героев, поступки которых на первый взгляд как будто бы подобны поступкам последнего. Мы имеем в виду «благонамеренных юношей» и Обломова.

Объясняя свое отношение к «благонамеренным юношам», Добролюбов писал, что их прекрасные стремления, пока они остаются только стремлениями, лишены какого-либо практического значения. Все эти прекрасные стремления есть следствия естественных потребностей человека. Прекрасные понятия героев повестей обычно представляют в критике как нечто особенное, высшее, а если «посмотреть просто и беспристрастно, – говорит Добролюбов, – то окажется, что желание избавиться от стеснений и любовь к самостоятельной деятельности так же точно неотъемлемо принадлежат человеку, как желание пить, есть, любить женщину» (3, 6, 198). С какой же стати требовать симпатии к такому человеку, признавать особой заслугой выражение естественных, неизбежных требований его организма? Поэтому истинную оценку людям можно дать только на основе их деятельности, конкретных фактов. Отсюда, «требуя от людей дела, – говорит Добролюбов, – мы строже можем допрашивать всяких мечтателей… и по допросе окажется, что мечтатели эти – весьма ничтожные люди» (3, 6,199). Последние слова содержат прямую нравственную оценку «благонамеренных юношей», в которых не трудно узнать характерные черты русских либералов 50—60-х годов. Эта оценка диаметрально противоположна оценке нравственных достоинств Станкевича, хотя заслугой последнего, утверждал Добролюбов, было именно развитие естественных стремлений, «гармония его существа с требованиями чистой нравственности» (3, 2, 387).

Станкевич силою размышлений и самостоятельных наблюдений дошел до сознания ложности того, что всеми окружающими выдавалось за истину. Однако в случае с «благонамеренными», по мнению Добролюбова, такой внутренней работы не происходит. «Человека, сознавшего ложность настоящего порядка и упорно, неотступно добивающегося истины, нового Фауста никто нам и не думал изображать…» (3, 6, 199).

Станкевич сумел достичь такой гармонии долга и собственной природы, что необходимость такого соотношения стала не только инстинктивно необходимой для него, но и доставляла ему внутреннее наслаждение. Именно то, что Станкевич был «разумным эгоистом» в собственном, высшем смысле этого понятия, определяет, по мысли Добролюбова, нравственное превосходство его над «благонамеренными». Последним присущи мысли об изначальной порочности человека, попытки объяснить собственное безделье свойствами человеческой приооды, низменными стремлениями толпы и т. п. В конечном счете, справедливо считал Добролюбов, «благонамеренные юноши» оказываются реакционерами, так как признают неизбежность существующих отношений, бесполезность борьбы за их изменение. «Доблестные юноши, – пишет он, – мало имеют человечества в груди и смотрят на все как-то официально, при всей видимой вражде своей ко всякой формалистике; они воображают, что человек идет в сторону и делает подлости именно потому, что уж такое его назначение, так сказать – должность, чтобы делать подлости…» (3, 6, 203). Нравственная позиция, подобная позиции Станкевича, пронизана, считал Добролюбов, реальным гуманизмом и в конечном счете неизбежно ведет к социализму, является его краеугольным камнем. В условиях отсутствия подлинно научного взгляда на развитие общества «разумный эгоизм» был тем рычагом, который, как считали революционеры-демократы, в состоянии побудить к высоконравственной практической деятельности личность, подобную по своему складу Станкевичу.

Станкевич удаляется от зла, вместо того чтобы вступать с ним в борьбу. Однако это не помешало сохранить ему нравственную чистоту и честность. Созерцателями по существу являются и герои обломовского типа, однако позиция обломовых, согласно Добролюбову, не характеризуется высокой нравственностью. Это происходит прежде всего потому, что у них в жизни нет такого дела, которое было бы для них жизненной необходимостью, органически срослось бы с ними так, что без него немыслима была бы их жизнь. «Все у них внешнее, ничто не имеет корня в натуре» (3, 4,335). Они только говорят о высших стремлениях, о сознании нравственного долга, о проникновении общими интересами, но даже наиболее выдающиеся из них легко отступают в практической жизни от своих идей, планов и принципов. И хотя, сталкиваясь с действительностью, они тоже страдают, но обществу, замечает Добролюбов, нет дела до их страданий.

Что же касается самого Обломова, то, несмотря на то что он, по словам Добролюбова, не делает зла, так как вообще ничего не делает, нравственный облик его не может вызвать никакой симпатии. Безнравственность Обломова, как и безнравственность помещиков в рассказах писательницы Марко Вовчок, определяется их положением в обществе. «…Гнусная привычка, – пишет Добролюбов, – получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, – развила в нем (Обломове. – В. Н.)апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу» (3, 4,318). Нравственное рабство Обломова проявляется и в его жизненной позиции. Если для Станкевича всегда есть дело, занятие по развитию человеческих начал собственной природы, по развитию мысли и чувства, а высшее наслаждение ему доставляет деятельность для других, то Обломов, не осознавая своего положения, точнее, не умея постичь смысл жизни, тяготится и скучает от всего, что ему приходится делать. Неестественное материальное состояние Обломова и ему подобных, по мысли Добролюбова, полностью обусловливает разлад в их характере между нравственными понятиями, принципами, долгом и подлинными потребностями их природы. Те же стремления, которые на первый взгляд выступают как естественные, есть в действительности стремления искаженной человеческой природы.

Проблема нравственной дельности личности постоянно волновала Добролюбова. Он углубляет ее решение привлечением других конкретных примеров и образов. Вспомним статью «Роберт Оуэн и его попытки общественных реформ». Добролюбов в ней не ограничивается анализом деятельности и взглядов английского утописта. В статье нарисован образ Оуэна, показан его высокий нравственный облик. Несмотря на наивность утопических мечтаний Оуэна, Добролюбов видит в нем чрезвычайно гармонично развитого человека, преданного своим убеждениям, готового на любые шаги во имя их практического осуществления и, более того, сделавшего такие шаги, пусть и неудачные. Именно убежденность, готовность к практическим действиям и, кроме того, поразительное бескорыстие, политическая принципиальность, стремление преобразовать мир на началах правды – все это и составляет, по мнению Добролюбова, нравственный облик Оуэна, возвышает его над окружающим в умственном и нравственном отношениях и действует благотворно на других людей.

Добролюбов пытался решить проблему нравственной цельности личности с позиции антропологического материализма. Основанием для этого выступает гармония потребностей человеческой природы с требованиями долга. Нравственными являются все те стремления, которые будут следствием естественных потребностей человека. Таким образом, предпринимается попытка подвести для нравственных законов реальные основы в виде человеческой природы. Последняя приобретает особо важное значение в системе этических представлений Добролюбова. Возникает вопрос, что следует понимать под природой человека, какие потребности и стремления ее являются действительными, естественными, а какие – искусственными, искажающими природу человека и т. п.? Отвечая на этот вопрос, Добролюбов писал, что сущностью природы человека может выступать способность человека к развитию. Из этого свойства человеческой природы следует, согласно Добролюбову, соответствие ее потребностям начал социализма, в том числе новой морали. Из признания способности человека к развитию и наклонности его к деятельности можно вывести, писал Добролюбов, «с одной стороны, естественное требование человека, чтоб его никто не стеснял, чтоб предоставили ему пользоваться его личными неотъемлемыми средствами и безмездными, никому не принадлежащими благами природы, а с другой стороны – столь же естественное сознание, что и ему не нужно посягать на права других и вредить чужой деятельности» (3, 6, 197). В итоге Добролюбов понимает природу человека как человеческий организм со всей совокупностью физических и духовных отправлений и потребностей, взятый во взаимодействии с окружающей природой и обществом, определяющими реальные возможности развития человека.

В теоретической части своей этики Добролюбов весьма близок воззрениям Фейербаха и просветителей предыдущих эпох. Согласно Фейербаху, стремление к счастью прирождено человеку и поэтому постоянно требует уважать в других такое же стремление. Однако имеются и значительные различия в концепциях двух мыслителей. Добролюбов не пытается вывести нравственность из природы человека. Главная его забота – показать нравственное единство личности, такое состояние ее, когда требования долга и естественные стремления человека полностью соответствуют друг другу. Поэтому он не ограничивается абстрактными рассуждениями по данному вопросу, а приводит конкретные примеры людей, воплотивших такое гармоничное единство: Станкевича, Оуэна, Белинского и др. Такой подход приводил к рассмотрению нравственных явлений в зависимости от условий исторически конкретного общества. Примером такой конкретизации может служить мысль Добролюбова о том, что жизнь Станкевича, Белинского полностью удовлетворяла условиям России 30—40-х годов, но в новых условиях требуется иное отношение к жизни, к деятельности. Занявшись проблемой нравственной гармонии человека, Добролюбов получил возможность выводить нравственные принципы, обобщая жизнь и поведение определенных классов, сословий, групп общества, интересы и стремления которых он считал объективно прогрессивными. Чернышевский доказывал прогрессивность стремлений этих сил путем социологического, экономического и философского исследования, Добролюбов показывал, что их нравственность соответствует и естественным потребностям человеческой природы. Разумеется, все эти аспекты рассмотрения тесно переплетались в работах вождей русской революционной демократии. Ссылки на человеческую природу мы постоянно встречаем у Чернышевского, как и философскую, социологическую аргументацию – у Добролюбова.

Добролюбов утверждает нравственные принципы людей будущего: ведь только с будущим связывается представление о гармонии требований долга и естественных стремлений. В современном ему обществе человек лишь в очень редких случаях может быть счастливым. Та реальная нравственность, которая характеризует жизнь простого народа, во многом искажена «искусственными», отжившими свое время отношениями, отсутствием материальных условий для удовлетворения потребностей человека и т. п. Значит, следовал вывод из работ Добролюбова, утверждение гармонии требований долга и естественных стремлений в масштабах всего общества требует изменения общественных отношений, установления социалистического порядка. В настоящих же условиях только отдельные индивиды воплощают такую гармонию, и появление их создает, считали революционные демократы, возможность формирования субъективного фактора будущих революционных преобразований. Можно полагать, что именно стремление объяснить появление на фоне господствующей в обществе безнравственности таких личностей, как Белинский, Станкевич, Герцен и др., заставляет Добролюбова вводить представление о гармонии выработанных самосознанием гуманных требований долга и требований человеческой природы, да и вообще привлекать последнее понятие в систему своих рассуждений. Чернышевский и Добролюбов уже начинают осознавать относительный, классовый характер нравственных принципов. У Чернышевского можно встретить мысль о том, что со времени появления классов жизнью общества, к сожалению, управляли жадность и властолюбие. Да и вряд ли возможно допустить, чтобы при наличии солидного политического опыта, изучения истории, непосредственного участия в общественной жизни, знакомства с жизнью народа Чернышевский и Добролюбов пытались утвердить некие отвлеченные принципы чистой морали, основанные, как это было у Фейербаха, на всеобщей любви, абстрактной справедливости т. п. Материалистическая по своей тенденции трактовка «разумного эгоизма» как основы нравственности предполагала деятельность в интересах определенных, а именно эксплуатируемых, классов, должна была способствовать нравственному воспитанию революционеров и стать фундаментом морали социалистического общества, которое, согласно Чернышевскому и Добролюбову, порождается не нравственным перевоспитанием личности, а упорной политической и социальной борьбой трудящихся масс. «Разумный эгоизм» поведения личности, в трактовке Чернышевского и Добролюбова, не противоречил интересам общества, не противоречил стремлениям прогрессивных классов.

Конечно, этическая концепция, основанная на принципе «разумного эгоизма», была теоретически и практически ограниченной. Эта ограниченность проявлялась прежде всего в нечеткости сознания классового характера человеческих поступков, а также в относительной неопределенности рассуждений о «стремлениях, потребностях человеческой природы», что вполне отвечало социальной сущности демократии. Однако в то же время концепция Чернышевского и Добролюбова позволяла приблизиться к осознанию того, что в «действительности каждый класс и даже каждая профессия имеют свою собственную мораль, которую они притом же нарушают всякий раз, когда могут сделать это безнаказанно» (1, 21,298–299). Это приближение особенно заметно при анализе Добролюбовым пьес Островского, жизненной позиции и поступков героев этих произведений – Дикого, Пузатова, Большова и др.

Учение Добролюбова о нравственной цельности человека, о слиянии требований долга и естественных стремлений человека, выражающемся в жизни и деятельности для другого и доставляющем личности истинную полноту существования и высшее наслаждение, имело большое воспитательное значение.