Текст книги "Моя Милена"

Автор книги: Виталий Сеньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Прощай, армия. Главное – чтобы не было войны. А проявить себя можно и на гражданском поприще. Здесь, на гражданке… целина непаханая!

Прощайте, танки. Я вас люблю и уважаю. И знаю не понаслышке: наши бронемашины – лучшие в мире. Когда прет русский танк, сразу видно – настоящий мужик!

5

Мы встретились через пару недель. Милену было не узнать: похудела, похорошела; ее аристократизм, утонченность, безупречная интеллигентность снова воодушевили меня.

У моей Милены прямые светло-русые волосы. Хитроумным образом подобраны вверх и там уложены колечками. Лицо молодое, без единой морщинки. Юбка строгая, классическая, чуть ниже колен. Полагаю, над Миленой Маратовной потрудился хороший специалист, пока я занимался второй главой о князе Иване Пристромове.

Милена Маратовна, сидя за столом и слушая меня вдумчиво, непроизвольно вскинула ногу на ногу, сняла туфельку на высоком каблуке, помассировала себе прозрачную нейлоновую ножку со стрелкой, задвигала винтажной ступней, разгоняя кровь.

– Продолжайте, Иван, я внимательно слушаю.

У нее свои причуды. В эту вторую нашу встречу она сообщила, что электронной почтой пользуется редко, читать предпочитает с бумажного носителя. Обыкновенные, но качественные листы стандартного формата. Я приношу флешку, Милена делает распечатку и при мне погружается в текст. Компьютером, по ее признанию, пользуется нечасто. До сих пор я Милене ни разу не звонил, потому что мне так велели. Но сама Милена в течение всех этих семи месяцев звонит часто. Мы разговариваем с ней каждый день, иногда подолгу. До недавнего времени это были деловые, но приятные беседы. Когда же речь зашла о свадьбе, Милена позволила себе уже немного личного, слегка сокровенного в наших разговорах и делала мне корректные замечания, когда я срывался в аллюр. Если мне не изменяет память, слово «Миленочка» прозвучало из моих уст только раза три-четыре.

– Иван, я же просила: только Милена и ничего более, – поправляли меня.

А слово «ты» – один раз.

– Да, я был сегодня в автосалоне, – говорил ей однажды по телефону. – Кое-что присмотрел. Думаю, тебе следует взглянуть.

– Вы забываетесь, – вежливо поставили меня на место. – Я согласилась выйти за вас замуж, я, безусловно, стану вашей женой, но из этого не следует, что со мной можно запанибрата. Вы понимаете, о чем я?

Подумав немного, я сказал с нотками покорности:

– Да, Милена. Понимаю. Обещаю, что больше этого не повторится.

– Хорошо, Иван. Я скажу, когда нам с вами будет позволительно перейти на «ты». Выбор нашего автомобиля оставляю за вами. Впрочем, знаете что… Водитель из меня все равно неважный. У меня есть «Бентли». Он будет вашим.

– Благодарю вас, Милена, – проговорил я благородным голосом.

Итак, сидя в каком-то своем офисе, о котором мне ничего не было известно, кроме того что это все часть империи господина Полянского, Милена внимательно прочитала вторую главу, аккуратно перекладывая листы, не внесла ни одной правки, помолчала немного, затем попросила, чтобы я сам сказал все, что по этому поводу думаю, и, когда я говорил, поглядывая то на ее открытую шею, то на ее плоский животик, в задумчивости вскинула ножку на ножку, сняла туфельку, зашевелила маленькой нейлоновой ступней.

– Было бы неразумно полагаться только на интернет-ресурсы, – говорил я со стесненным дыханием. – Пока мы в начале пути, не будет слишком болезненным остановиться и что-то откорректировать. Мне нужно поработать в архивах. Если мы не найдем убедительного подтверждения дворянского происхождения господина Полянского, значит, двигаться в этом направлении нельзя.

– Ваши доводы разумны. – Милена подняла вверх все пять пальчиков за тонкой нейлоновой пеленой, задвигала ступней влево-вправо.

– Вам, наверное, целый день приходится ходить в туфлях на высоких каблуках.

Кто это сейчас произнес? Я-а?! Офигеть…

– Да, это офис. Здесь свои требования, – спокойно и вполне дружелюбно ответила Милена, после чего опустила пальчики вниз.

– Но в этом офисе вы хозяйка, – осторожно заметил я. – И могли бы себе позволить…

– Тем более не могла бы, – возразила Милена, надела туфельку, поменяла ножки, сняла вторую туфельку, задвигала пальчиками. – Я должна подавать пример своим сотрудницам. Если это офис, то соответствующая обувь, чулки, юбка, блузка. Или подобающее случаю платье.

Далее – не то чтобы я рискнул. Было что-то другое. Мой боевой друг давно уже имел меня в виду и делал что ему вздумается. Я уже говорил вам, что он живет своей жизнью. Совершенно самостоятельный тип. Я махнул на него рукой. Но теперь и язык перестал меня слушаться, и голова…

– Мне кажется, в колготках было бы удобнее, не так ли?

Мужик сказал – мужик… подумал.

Но беспокоился мужик напрасно.

– Ни в коем случае. Колготки – это вульгарно. Я вообще никогда не ношу колготки. Только чулки. Кстати, Иван. Вы не могли бы приходить ко мне в костюме? Сорочка, галстук… Костюм должен быть классического типа. Я не люблю все эти брючки дудочкой, тесные пиджаки…

– Приношу вам извинения за мои джинсы. Отныне только костюм. – Я делал над собой нешуточные усилия, чтобы говорить голосом благородно-нейтральным, без придыхания.

– Рада, что вы меня понимаете.

– Милена, я вижу, у вас затекли ноги. Я мог бы сделать массаж… голени…

Ну, вот и все. Сейчас меня вежливо попросят удалиться…

– Если вас не затруднит. Самой трудно добиться желаемого эффекта.

Я бросил на фиг историческую прозу, опустился перед Миленой на колени, осторожно и бережно взял в руки ее ножку.

Понятия не имею, как правильно делать массаж ног. И существует ли вообще такое. Я гладил и мял ее ступню, вонзал в нейлоновые пятки пальцы, потом добрался до голени… Мне было неудобно и даже болезненно в паху от узости штанов… Поначалу легкая тревога сопровождала мой нарастающий угар: сейчас точно выставят за дверь…

– О, как хорошо, – простонала Милена. – Пожалуйста, теперь вторую.

Она поменяла ногу. И со второй ее нейлоновой ножкой я проделывал то же самое. Я заставлял себя быть смелым человеком и перейти к массажу колена. Но лишь успел увидеть кружевной краешек комбинации…

– Благодарю вас, Иван. Какие у вас теплые руки… Давайте продолжим.

– Да, конечно.

Я сел на свое место. Я плохо слышал то, что она мне говорила. Ах, ну да… Она ускорит получение моего допуска к архивам; она специально сегодня ничего не правила, хотя было что: возможно, первые две главы все равно придется переписывать.

6

Мы снова не виделись почти две недели. Все это время я увлеченно работал с государственными архивами, до которых добрался непринужденно и легко уж не знаю благодаря кому – самой Милене Маратовне или ее папеньке. Интересное, между прочим, занятие – пробиваться сквозь толщу столетий. Прошлое становится настоящим настолько явственно, что захватывает дух.

Но не только сдувал я архивную пыль с делишек «давно минувших дней». Не только с особым рвением изучал генеалогическое древо современного российского капиталиста, но еще и пытался унять пробудившуюся тревогу. Это было беспокойство отнюдь не плотского свойства. Телесное влечение к дочери господина Полянского всегда было в радость, доставляло удовольствие, а не мучение. Но вместе с приятным брожением под кожей во мне появилось что-то еще. Я работал с упоением и с постоянными мыслями о Милене. Однако думал не только о хорошеньких частях Милениного тела, но и о ней самой в целом. Меня это не очень устраивало. В самых смелых своих мечтаниях я никак не мог представить возможность нашего супружеского союза, а воспылать сердечной страстью к Милене просто так… Нет уж, увольте, думал я тогда!

Потому что на собственной шкуре испытал душевную привязанность к человеку, и наступать на те же грабли мне не хотелось. Я сейчас говорю о доценте. Ее зовут Елена Владимировна. Может, она уже доктор, профессор, завкафедрой… Она так к этому стремилась! Я давно о ней ничего не слышал.

Кто бы мог тогда подумать, что Елена Владимировна станет одной моей хорошей знакомой под номером два!

Я присваивал порядковые номера многим девушкам, когда сидел в большом лекционном помещении университета, где собрали первокурсников, чтобы втолковать им о великом предназначении бескорыстного филолога, литературоведа, учителя словесности и тому подобное. Вместо того чтобы с благоговением внимать речам невыразительного старикашки, который, оказывается, начинал с профтехучилища в райцентре, но затем подсел на книги и Фиделя Кастро, я исподтишка изучал обширную девичью аудиторию. Там было чем поживиться.

Вскоре выбрал трех претенденток – Божену, как потом узнал, Жанну и Настю. Входило ли в мои новые планы вступить в интимную близость с ними со всеми? Если да, то в какой последовательности? Ограничиться ли этими тремя на время обучения? Я не задавал себе вопросов. Никаких особенных мыслей у меня не было. Все в подсознании. В роскошной клумбе мое внимание задержалось на этих трех юных цветочках.

Милейшие создания. Божена хрупкая, кареглазая, слегка ироничная и невероятно красивая девушка. В тот момент я, конечно, не мог быть уверенным вполне, но мне показалось, что дальше невинных поцелуйчиков с парнями у нее дело не пошло. Сто процентов девственница. Мне следует поторопиться. Для чего, спросите вы? Непролазные дебри дремучего инстинкта? Типа того. Пожалуй, подсознательно я все-таки решил, что Божена должна стать первой из университетских девиц.

Жанна будет повыше ростом двух других кандидаток, побоевитей, повеселей, посмелей, пораскованней. Очень красивая девушка с белоснежными зубами. Стоп, а у Божены? Наверняка тоже беленькие. Она улыбается легко, иронично, губки у нее сомкнуты. У обеих красивые темно-русые волосы. Мне показалось, что добиться половой близости будет проще с Боженой, чем с Жанной. А там как знать!

Настя. Ох, уж эта Настя! Губки чувственно приоткрыты, отчего видны два беленьких зубчика. Смотрит так, словно таит в себе необъятный космос, в котором можно сгинуть навеки… Сказать о Насте, что она мила, было бы недостаточно и не совсем точно. Она подлинная красавица.

Итак, в огромной аудитории я выбрал трех победительниц и всем троим предложил взойти на высшую ступень пьедестала. Ну, а что! Девушки изящные, как-нибудь поместятся. Второе и третье места решено было пока не присуждать.

И тут выяснилось, что по части знакомства, то есть первого шага, не такой уж я крутой перец. А как подойти, а что сказать? А как потом? Уже и день прошел, и два, и третий заканчивается.

Да блин! Мне ли трусить! Кто ходил в танковую атаку? Прыгал на трамплине, управляя многотонной махиной? Не прятал глаза перед дедами и мужественно получал свои положенные зуботычины? Кто супротив казарменных правил сам не становился дедком и никого не тырил, но видел в сопляке армейского брата? Иван Яковлев, русский танкист! И не пристало ему слабоволием себя изводить!

Нет, ну конечно, мучительная пустота где-то там внизу… В смысле под ложечкой сосало и тогда, в бою, пусть и учебном, и сейчас, когда на четвертый день я подгадал момент после занятий и подошел к Божене.

Я подошел и, как мрачный дурень, молча стал перед ней… Паника в рядах! Братцы, деру отсюда!

– Вас ведь Ваня зовут, да? – спросила девушка и улыбнулась мне.

Ах, ты, деточка моя…

– Да-да, конечно… Вы уже знаете… А вы – Божена. Очень приятно.

– Мне тоже.

– А… вы… это самое… вы домой идете, да?

– Да. Конечно. Вы хотите меня проводить?

– Ну… Если вы не возражаете.

– Хорошо.

И мы вместе куда-то пошли. Как выяснилось – в сторону ее дома. Так получилось, думаю, само по себе, что ни у кого из нас не возникло идеи воспользоваться общественным транспортом или заглянуть в кафе. А шли долго, между прочим. Но обоим – в удовольствие. И погода была чудесной, еще летней, и говорилось обо всем на свете легко. Несомненно, я оказался во власти ее девичьего очарования. Стройная, симпатичная, умная девушка, вчерашняя школьница. Мне было приятно в ее обществе. Я радовался, да что там, чувствовал себя счастливым (хотя тогда этого не понимал) оттого, что и я понравился Божене. В тот солнечный сентябрьский вечер телесное во мне как-то не выпячивало себя, не мешало нам обоим. И в последующие несколько дней тоже. Мы быстро подружились – в том смысле, что я стал ее парнем, а она – моей девушкой. Я еще не был пуганным глубоким болезненным чувством и себе на радость плыл по течению. Мы проводили вместе много времени. Божена сохраняла свою легкую ироничность, и теперь я понимаю, что это была в ней не снисходительная усмешка, а человеческое и женское достоинство. Вспоминаю Божену – и чувствую покалывание в сердце. Да, такие девушки на дороге не валяются.

Был ли я увлечен Боженой в душевном, романтическом смысле? Думаю, что да, но не так сильно, как она мною. Я не забывал, что есть еще в этом мире Жанна и Настя. Стало бы лучше мне и Божене, если бы на первом курсе университета я был бы уже зрелым мужчиной с молодым здоровым телом? Трудно сказать. Молодость была, и тело тоже. С остальным как-то сложнее… Где-то в середине сентября родители внезапно сообщили, что улетают отдыхать. Я подмигнул моему боевому товарищу, а он – мне. Мы оба подумали о Божене.

7

Прийти в гости к молодому человеку, с которым девушка познакомилась две недели назад, вовсе не означает, что она заранее согласна вступить с ним в интимную близость. Так думала Божена. Я тоже так считаю. Сегодня. Но тогда мы с моим товарищем полагали иначе. У моего боевого друга дурная манера – встревать в самый неподходящий момент. Мне бывает за него неловко. Он и в тот вечер остался верен себе: cлучайно скользнув глазами, Божена догадалась, что мы с ней в квартире не одни. Она глянула на меня затравленно, после чего смутилась и пролепетала:

– Я, наверное, пойду… Засиделась я.

Как же, засиделась. Да мы только что пришли! Уверен, Божена даже не подумала ни о чем таком, о чем подумали мы с моим другом, когда предложили заглянуть ко мне.

Я нравился ей. Она влюблялась в меня с каждым днем, я это понимал даже тогда. Все-таки армия многократно усилила мою мужскую сущность. Я могу ничего такого не говорить и не делать, просто находиться рядом с девушкой – и уже этим производить впечатление. Что-то не припомню подобного за собой до армии.

Армия воспитала меня, но не моего боевого друга, наоборот, наполнила его массой питательных элементов и сделала раскрепощенным. Увеличилось количество случаев, когда все подразделения тела, включая генеральный штаб, становились подчиненными одного-единственного начальника.

– Божена, – проговорил я голосом маньяка, который только что сорвался с цепи. И опять повторил глухо и хрипло: – Божена… я… это…

Ай, да что там… Я подхватил девушку на руки и понес в мою комнату.

Но не сделал и трех-четырех, не знаю, сколько, шагов.

– Ваня, нет! Пусти, пожалуйста! О боже…

Она разрыдалась, застучала меня рукой по спине, замахала ногами.

К великому счастью, душевное и романтическое оказались не такими уж слабаками. Я почувствовал стыд. Не думаю, что Божена заявила бы в полицию, но жить с такой тяжестью… Понимаете, дело не в моей совести. Есть она у меня или нет, а если есть, то сколько весит, – всего этого я не знаю и знать не хочу. Охота была еще голову и сердце терзать! Но зато я знаю другое. Жизнь прекрасна, и никакой стыд, никакое раскаяние не должны мешать получать удовольствие от самого процесса существования.

Быстро поставил ее на ноги, отскочил в сторону.

– Прости! Прости, пожалуйста! Не знаю, что нашло… Никогда больше этого не повторится! – говорил я, не смея глянуть ей в глаза.

Потом убежал на кухню, где все было готово к приятной церемонии чаепития. Оставалось только чайник поставить на плиту. Сел на диванчик. Обхватил голову руками. «Дурак! Какой же я дурак! Зачем было все портить!»

Вдруг моей руки коснулась ее нежная рука.

– Успокойся. Все хорошо.

– Ты простила меня?

– Да. Хотел угостить чаем?

– Чаем. Да, конечно. А вот еще печенье… Выпечка классная… Я такие штучки люблю… Сейчас чайник поставлю. Прости! Я… идиот!

Мы хорошо пообщались в тот вечер. Слава богу! Я проводил Божену домой. Она говорила, мол, всему свое время. Приподнялась на носочках, поцеловала меня. Это был первый наш поцелуй.

Но однажды в аудиторию вошла доцент Елена Соболь.

Краем уха я слышал от парней, что есть у нас в универе один очаровательный препод. Поначалу не придавал этому никакого значения. Мы с Боженой были, я так думаю, хорошей парой. Со стороны смотрелись очень даже ничего. Идеальная разница в росте и возрасте. Мне кажется… мне так кажется… а впрочем, не надо кокетничать. Скажу как оно было на самом деле. Многие девушки завидовали Божене. Ну как многие? Настя – сто процентов. Прочие – от 80 до 90. А вот Жанна вряд ли. Веселая, независимая, со всеми одинаково приветливая. Почти со всеми – потому что в мой адрес я чувствовал от нее холодок. Мы инстинктивно перестали приближаться близко друг к другу. В геометрическом смысле. Меня это слегка уязвляло. Самую малость, и то до тех пор, пока в аудиторию не вошла Елена Владимировна.

При заочном столкновении в первые пять минут Божена одержала безоговорочную победу. Божена девочка, сущий ребенок и дюймовочка. Ее в десятый класс отправь – так рядом покрупней девицы будут.

Божена отличница и заучка. Она никогда не выбирала галерку. Сидела на лекциях с подружками в первом ряду, а я за нею. Мы с ней не подчеркивали нашу романтическую связь. Всем было ясно: мы подружились, мы сблизились в душевном смысле.

Точно в таком же смысле я не отрывал глаз от Елены Владимировны во вторые пять минут, после того как она вошла и начала лекцию. Я сразу же заметил на ее правой руке кольцо. Мне показалось, что это было не украшение и не намек отдельно и вместе взятым мужчинам. Это был прямой и жесткий сигнал именно мне: «Не лезь. У меня есть муж».

Как все-таки судьбы людские зависят от какой-нибудь мелочи! Если бы Елена Владимировна продолжала себе всю дорогу говорить для всех… Она мне рассказывала о предназначении слова; извинилась передо мной за то, что курс введения в языкознание начала с небольшим опозданием, потому что принимала участие в каком-то международном филологическом форуме блюстителей русского языка; подчеркнула, что это крайне важно в наше непростое время… Словом, если бы она вела лекцию для всех и ничего более, то, вполне вероятно, мы бы с Боженой дружили, дружили, потом вступили бы в интимную близость и поженились.

Но Елена Владимировна, не глядя в мою сторону, говорила только для меня. В смысле, спросите вы? Я не знаю, как это объяснить. Я сидел во втором ряду, за Боженой. Связь между мной и кандидатом филологических наук Еленой Соболь возникла вскоре после того, как я неверно истолковал сигнал от ее кольца на правой руке. «Ну и что с того, что на правой? А левую руку видел? Там тоже кольцо. Впрочем, да, я замужем. И тем не менее…» – вот каким был новый импульс. Повторяю и даже настаиваю: со вторых пяти минут она читала лекцию только для меня.

Так ли это было на самом деле, не имеет значения. Я воспринимал учебный материал наилучшим образом и неотрывно смотрел на преподавателя, следил за ней, когда она, окрыленная, в третьи пять минут слегка розовощекая, перемещалась вдоль длинного стола, садилась за него, снова занимала место за кафедрой. По истечении тридцати или сорока минут лекции я готов был влиться в ряды товарищей, сражающихся за русский язык под знаменем своего полководца – доцента Соболь.

А потом и вовсе произошло нечто. Случайность. Сущий пустяк. Зыбкое и невозможное в принципе. Елена Владимировна посмотрела наконец на меня.

У Елены Владимировны было два особенных взгляда в мою сторону. Ну, то есть имели место и другие из разряда не вполне нейтральных. Но в дальнейшую свою дорогу по жизни я забрал только эти два – первый и последний.

В то утро был первый взгляд ее карих глаз. Мимолетный, никем не замеченный, ничего, сказали бы вы, не значащий. На самом деле он значил очень многое, и не только для меня.

Темно-русые волосы, идеальные дуги тонких бровей, красивые глаза с умело подкрашенными ресницами. Вот и весь секрет? Может быть. Но мне кажется, что не все так просто. Отпор замужней женщины и заинтересованность, первое желание – юркнуть, как улитка, в свой панцирь и второе – не делать этого… страх и готовность его преодолеть… А всего-то две секунды – раз, два. И вернуться за кафедру, и обратиться ко всей аудитории, говоря с тайным смыслом только для меня:

– Новые средства выразительности нарушают языковые нормы. Тонкий и сложный процесс. Ненормированность, неправильность – источник разрушения и в то же время обогащения…