Текст книги "Шаляпин в Петербурге-Петрограде"

Автор книги: Виталий Дмитриевский

Соавторы: Е. Катеринина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Даргомыжского, спел всего «Моцарта и Сальери», романс Мусоргского «По

грибы». Потом много говорили о музыке, об опере, о «Царе Эдипе» Софокла.

– Какой прекрасный материал для оперного спектакля! – горячо

воскликнул Шаляпин и прямо обратился к Римскому-Корсакову:

– Вы должны написать «Царя Эдипа»! Должны! Эдип – это же моя роль. В

ваших операх, Николай Андреевич, достигнута удивительная естественность

музыкальной декламации. Да нет же, вы послушайте, – обратился Шаляпин ко

всем присутствующим и прочел начало монолога Сальери, а потом пропел его,

потом спел диалог Моцарта и Сальери, свободно перевоплощаясь в характеры

того и другого, как бы убеждая Римского-Корсакова.

– Вы же чувствуете драму, характеры, интонацию, как никто. Вы должны

писать «Эдипа», – жестикулировал Шаляпин, – да я вам его прочту! Хорошо?

Римский-Корсаков застенчиво улыбался. А Шаляпин не успокаивался:

– Мы непременно соберемся в следующий раз, и я прочту. Непременно.

И сразу же наметил день – 5 февраля.

Зимой 1907 года Шаляпин действительно приехал в Петербург. Он помнил о

своем обещании и готов был осуществить его. Накануне сын композитора В. Н.

Римский-Корсаков пришел к Шаляпину домой. Певец в это время жил в

меблированных комнатах Мухиной на Мойке, около Полицейского моста.

Шаляпин принял юношу очень радушно, посетовал на простуду. На

прощанье вынул из ящика стола большой портрет и размашисто написал: «На

добрую память одному моему длинному приятелю – из Римских – Корсакову.

Бери и помни... 4 февраля 1907. СПБ».

Назавтра должно было состояться чтение «Эдипа». Но болезнь обострилась,

и днем 5 февраля Шаляпин послал Николаю Андреевичу письмо:

«Дорогой и глубокоуважаемый Николай Андреевич!

Огорчению моему нет конца. Сейчас только что был у меня доктор

(горловой), запретил мне не только петь или читать, но даже разговаривать...

Прошу Вас, дорогой мой Николай Андреевич, не считать этого досадного случая

концом моих пламенных желаний прочитать Вам «Царя Эдипа» и позволить мне

надеяться исполнить это как-нибудь в ближайшем будущем – по возможности».

С огромной благодарностью вспоминал потом Шаляпин музыкальные

вечера среди петербургских музыкантов, которые, по его выражению, сами

творили русскую народную музыку. «Это они добрались до народных корней,

где пот и кровь. Приходилось держаться друг за друга, работать вместе. Дружно

жили поэтому наши старики. Хороший был «коллектив» знаменитых наших

композиторов в Петербурге. Вот такие коллективы я понимаю!.. Встречу с этими

людьми в самом начале моего артистического пути я всегда считал и продолжаю

считать одним из больших подарков мне судьбы».

Талант, творчество, мировоззрение этих великих людей существенно

повлияли на формирование Шаляпина – певца, артиста, гражданина.

ДРУЗЬЯ ШАЛЯПИНА

Осенью 1906 года европейская публика заново открыла для себя русское

искусство, русских людей, русскую жизнь. Знакомство с восточным соседом

было для Европы поистине откровением. В этом году любители искусства

Парижа, а позднее Лондона, Берлина, Монте-Карло и Венеции познакомились с

произведениями русских художников на выставках, организованных С. П.

Дягилевым. Они пробудили еще больший интерес к русской культуре, столь

малоизвестной на Западе. И, почувствовав этот интерес, инициатор

художественных выставок С. П. Дягилев со следующего, 1907 года начал

организовывать в Париже и Лондоне ежегодные выступления русских артистов

– так называемые «Русские сезоны за границей».

Сергей Павлович Дягилев, издатель известного журнала «Мир искусства»,

обладал редким художественным вкусом и недюжинными организаторскими

способностями. К участию в «Русских сезонах» он привлек звезд русского

балета – А. Павлову, Т. Карсавину, М. Фокина, В. Нижинского, дирижеров и

композиторов А. Никита, Н. Римского-Корсакова, А. Глазунова, С. Рахманинова.

Одно из ведущих мест в программах Дягилева принадлежало Шаляпину. Его

участие в спектаклях и концертах помогло европейской публике открыть для

себя творчество Мусоргского, Римского-Корсакова, Бородина. Постановочная

культура «Псковитянки» (опера шла под названием «Иван Грозный»), «Бориса

Годунова», сцен из «Князя Игоря», высокий исполнительский уровень,

ансамблевое единство труппы – все это создавало выступлениям русских

артистов огромный успех.

Сам Дягилев также во многом способствовал известности Шаляпина в

Европе. Именно с 1907 года началась слава Шаляпина-гастролера и его

выступления за границей стали регулярными. Но связи с Россией Шаляпин не

прерывал и по-прежнему довольно часто бывал в Петербурге. Каждое появление

певца в Петербурге было огромным событием для любителей музыки.

Приезжая в Петербург на концерты и спектакли, Шаляпин жил иногда в

одной из гостиниц на Знаменской площади (ныне площадь Восстания), у

Николаевского (ныне Московский) вокзала. Именно сюда пришел проведать

своего друга молодой провинциальный актер Иван Николаевич Перестиани, в

будущем известный кинорежиссер, который подружился с Шаляпиным еще в

пору их совместной жизни в Тифлисе.

В другие свои приезды Шаляпин жил в меблированных комнатах Мухиной,

на углу набережной Мойки и Невского проспекта. В декабре 1905 года здесь

Шаляпин принял репортера «Петербургской газеты» Н. Шебуева, который так

описал жилище великого артиста: «Сравнительно небольшая комната, служащая

и столовой, и приемной, и спальней, – в ней студенческий беспорядок, на столе

– красная лента от венка». Журналист узнал одного из гостей певца —

карикатуриста П. Е. ГЦербова.

Другой репортер – П. Маныч – застал у Шаляпина писателя Александра

Ивановича Куприна. Шаляпин вспоминал эпизоды своей бродячей жизни. П.

Маныч строчил в блокнот, и утром следующего дня рассказ певца о его трудной

юности прочли петербуржцы. Спустя несколько лет впечатление от этого вечера

Куприн описал в своем известном рассказе «Гогольмоголь».

А. И. Куприн и художник П. Е. Щербов жили недалеко от Петербурга, в

Гатчине. Шаляпин часто навещал своих друзей в этом маленьком городке со

старинным парком. Дом Куприна был окружен садом.

Один из петербургских журналистов писал: «Любой извозчик с вокзала

везет вас сюда и на ваш вопрос, знает ли он Куприна, улыбаясь, поясняет:

„Александра Ивановича – как не знать!"» К приезду Шаляпина друзья

собирались в столовой Куприна. Шаляпин рассказывал о своих гастролях, потом

вместе пели, Щербов рисовал остроумные шаржи, шутили, смеялись.

Шаляпин бывал в гостях у Куприна и в Петербурге, в доме №7 на Разъезжей

улице, в небольшом трехэтажном доме вблизи Пяти углов4. «Внизу в первом

этаже помещалась аптека, – вспоминала жена писателя М, К. Куприна-

Иорданская, – во втором этаже редакция (журнала «Мир божий», в котором

постоянно сотрудничал Куприн. – Авт. ), третий этаж занимал владелец аптеки.

Таким образом, вся лестница принадлежала только двум жильцам. В редакции

все были довольны, что соглядатая-швейцара не имеется».

Вместе с Шаляпиным нередко заходил к Куприну и Горький. Друзья любили

Куприна – в его судьбе было немало общего с их судьбами: много

странствовал, переменил массу профессий.

Приехав в Петербург в 1907 году, Шаляпин жил в доме №6/7 на Марсовом

поле. Однажды в душный летний день в гости к певцу зашел дирижер А. Б.

Хессин. Окна квартиры были раскрыты настежь. Шаляпин сидел у рояля,

одетый в шелковый халат и красные сафьяновые туфли с загнутыми вверх

носками. В этих туфлях Шаляпин исполнял партию Мефистофеля в Большом

театре, и они ему так понравились, что он взял их на память и всегда возил с

собой. В эти дни в Павловске должен был состояться бенефис Хессина, и

дирижер пришел к Шаляпину репетировать сцену «Прощание Вотана» из оперы

Вагнера «Валькирия». Певец редко исполнял произведения великого немецкого

композитора и уверял дирижера, что не знает партии. Шаляпин поразил Хессина

тем, что читал партию с листа так же безукоризненно, как читал бы газету, а

также настойчивым желанием глубоко осмыслить драматическое развитие

сюжета, логику чувств персонажа.

– Скажите, Александр Борисович, зачем вам понадобился такой бешеный

темп в момент прощания отца с дочерью? Я представляю себе это прощание

более трогательным, а потому и в более сдержанном темпе, – обратился

Шаляпин к аккомпанировавшему ему дирижеру.

Хессин аргументированно объяснил психологические мотивировки

характера Вотана.

– Ага! Теперь ясно, – сказал Шаляпин и, сбросив с себя шелковый халат,

вскочил с кресла, порывисто метнулся на середину комнаты и начал снова...

Где бы ни был Шаляпин, его день всегда начинался с работы. Он готовился к

вечернему выступлению, разучивал новые романсы, и когда к нему приходили

музыканты, всегда бывал рад возможности проверить уже найденные или

поискать вместе новые интонационные оттенки арии или романса.

Бенефис Хессина в Павловском вокзале прошел с успехом. «Из Петербурга

поезда приходили переполненными, и в конце концов собралось столько народу,

что в зале с трудом можно было двигаться, – писала «Петербургская газета» 30

августа 1907 года. – Конечно, Шаляпин был центром внимания, и за ним

совсем стушевался бенефициант».

Осенью 1907 года Шаляпин готовился к концертной поездке по Америке.

Перед отъездом хористы Мариинского театра просили певца участвовать в

бенефисном спектакле – опере Бойто «Мефистофель». 15 сентября артист с

большим успехом выступил в заглавной роли. В сентябре Шаляпин часто

выходил на Мариинскую сцену – пел в «Лакме», «Юдифи», «Фаусте».

Газеты печатали сообщения о предстоящих гастролях и об условиях нового

договора, заключенного Шаляпиным с императорскими театрами. «По новому

контракту Шаляпин будет получать 60 ООО рублей в год, то есть 2000 рублей за

спектакль», – скрупулезно подсчитывала «Петербургская газета» и, называя эту

цифру «рекордной», для сравнения сообщала – Немирович-Данченко, Качалов,

Станиславский получают 12 000 в год. Однако Шаляпин по-прежнему был

озабочен «денежной проблемой». Мысли о возможной бедности никогда его не

покидали. Кроме того, в 1906 году у Шаляпина появилась вторая семья.

Еще в письмах Стасова упоминалось имя второй жены певца – Марии

Валентиновны Петцольд, урожденной Элухен. Шаляпин познакомился с ней в

Москве, в одном из московских музыкальных салонов.

Мария Валентиновна Элухен родилась в Казани, в богатой семье. Ее мать

происходила из знатного австрийского рода, отец, обрусевший немец, был

генералом. Восемнадцати лет Мария Валентиновна вышла замуж. Отец ее мужа

владел пивными заводами. Ко времени знакомства с Шаляпиным М. В.

Петцольд была вдовой с двумя маленькими детьми. О личности второй жены

певца сохранилось мало воспоминаний, хотя она всегда была на виду. Красавица

и богачка, она постоянно упоминалась в светской петербургской хронике.

Без сомнения, Мария Валентиновна была необычайно преданна Шаляпину.

Горький называл ее «верным Шаляпину человеком» и относился к ней с

большой симпатией.

Вторая семья Шаляпина жила в Петербурге, но он не порывал отношений и

с первой семьей, оставшейся в Москве, постоянно заботился об Иоле

Игнатьевне и детях. С появлением второй семьи прибавились новые заботы.

Необходимы были и большие средства для содержания теперь уже двух домов.

* * *

Когда в 1909 году Шаляпин вновь приехал в Петербург, он поселился вместе

со своей второй семьей недалеко от Мариинского театра, на Крюковом канале. В

доме №10 по набережной Крюкова канала певец снимал три меблировайные

комнаты в квартире Животовских на первом этаже. Это небольшое

светлозеленое трехэтажное здание можно видеть и сегодня. Сохранилась и

старинная деревянная дверь парадного входа с бронзовыми украшениями. Дом

находился по соседству с Мариинским театром, рядом – Торговый мост через

Крюков канал с изящными фонарями на узорчатых чугунных кронштейнах.

Шаляпин любил этот район. Ему нравился вид из окна на канал, по

которому сновали небольшие лодки. В спокойной воде отражалась стройная

легкая колокольня Никольского собора, вдалеке виднелся смутный силуэт

голубого купола Троицкого собора. Рядом – старинный Никольский двор.

На Крюковом канале, в доме №6-8, вблизи Новой Голландии, жил Эдуард

Францевич Направник, прославленный дирижер Мариинского театра. В этом же

доме снимала квартиру балерина Т. Карсавина. Совсем рядом, на Торговой

улице (сейчас улица Союза Печатников), жил певец И. Тартаков, на Малой

Подьяческой – певец В. Шаронов, сослуживцы Федора Ивановича. На

Английском проспекте (ныне проспект Маклина) снимали квартиры балерина

Анна Павлова и драматическая актриса Вера Федоровна Комиссаржевская. В

1906-1907 годах театр Комиссаржевской находился поблизости – в доме №39

на Офицерской улице (ныне улица Декабристов).

Как обычно, когда певец приезжал в Петербург, многие хотели с ним

увидеться и уже с утра толпились в гостиной. Вот как описывал свое посещение

Шаляпина М. Бихтер, который одно время был аккомпаниатором артиста:

«Я вошел в просторную комнату, освещенную яркими лучами солнца, окна

ее выходили на канал. Несколько человек ожидали Федора Ивановича, подобно

тому, как в древности ожидали выхода царя. Был час пополудни. Говорили тихо.

Но вот отворилась правая дверь, и к нам вышел молодой великан-славянин.

Одет он был в утреннюю одежду, ибо только что поднялся с постели. Сквозь

распахнувшийся халат видна была длинная до пят рубашка с великолепно

расшитым в манере Рериха подолом. И тут все иное перестало существовать для

нас, и глаза все мгновенно устремились к вошедшему. Некоторое время

Шаляпин разговаривал с ожидавшими. Но вот посетители разошлись, и мы

остались однц. Он подвел меня к роялю и сел рядом слева. Шаляпин готовил

песни Мефистофеля (разных авторов), к выступлению в симфоническом

концерте Зилоти5 и «Дон-Кихота» Массне – для гастролей, кажется, в Париже.

Сердце мое сильно билось, руки дрожали, когда я услышал шаляпинский голос.

Как описать его? Он не был звучен, наоборот – звучал глуховато, сипловато и

изредка напряженно. Но оттенок голоса, в основном окрашенный в трагические

тона, всегда слышавшийся из глубины его существа многоцветной, желанной

правдивостью, заключал в себе как бы массу разнородных голосов,

воплощающих трагическую сторону бытия русского народа. Он звучал то

трубным звуком, то жалобой, то примирением, то ужасом, непреодолимым

влечением захватывал слушателя, не оставляя ему хотя бы частицы внимания ни

для чего другого.

Очевидно, этим свойством дарования, которое воплощало творческий синтез

родников народного (недеревенского) пения, Шаляпин и привлекал к себе

стремительный вихрь внимания».

Каждый, кто встречался с Шаляпиным, неизбежно оказывался покоренным

его талантом – не только художническим, но и человеческим. Немыслимо

представить себе певца в одиночестве, которого, возможно, он иногда и желал.

Артист всегда был окружен людьми. Среди них и старые друзья, знавшие

Шаляпина в начале его сценической карьеры.

Мамонт Дальский, один из первых учителей певца, щедро и безрассудно

тратил свой талант в провинции и теперь редко бывал в Петербурге. Но когда

Дальский и Шаляпин одновременно оказывались в столице, они неизменно

проводили время вместе и даже мечтали о создании своего театра на паевых

началах. Об этом в 1907 году сообщала «Петербургская газета».

По-прежнему одним из самых близких друзей Шаляпина в Петербурге был

Василий Васильевич Андреев. Певец любил бывать у Андреева. Ему нравилась

удивительно теплая и непринужденная обстановка его дома. Андреев жил тогда

в доме №13 на Пантелеймоновской улице (ныне улица Пестеля). Хозяин и гость

соперничали в остроумии. Постоянный свидетель этих встреч музыкант А. С.

Чегодаев вспоминал: «Приятели быстро перебрасывались веселыми шутками,

рассказывали анекдоты, звучали сочные русские пословицы. Шаляпин смешил

всех...

– Какие у вас разнообразные таланты, – сказал я, обращаясь к Андрееву и

Шаляпину. – Вы и поете, и играете, и острите!

– Это что еще! – ответил Андреев. – Я и рисовать могу.

Он взял лист бумаги и стал изображать на нем свой портрет.

– Плохо, Васюк! – сказал Шаляпин. – Я лучше тебя рисую... Без

оригинала нарисую портрет. Угадаешь ли кто?

Скоро на том же листке из-под пера Шаляпина появился портрет Л. Н.

Толстого, затем Н. А. Римского-Корсакова.

– Федя! Подпиши их! Ты так здорово рисуешь! Может быть, потом будешь

знаменитым художником! Подпишись! – сказал Андреев.

Шаляпин продолжал рисовать.

– Мне надо, – говорил он, сразу посерьезнев, – на днях выступать в

новой роли. Я хочу себе придумать подходящий грим...»

К началу 1900-х годов В. В. Андреев приобрел известность не только в

России, но и в Европе. В 1892 и 1900 годах он со своим оркестром

гастролировал во Франции, в 1908-1911 годах – в Англии, Германии, Америке.

Гастроли оркестра имели столь большой успех, что зарубежные пианисты

стали включать в свои программы фантазии на темы произведений из

андреевского репертуара. Французские, английские, американские певцы

выступали с исполнением русских песен, а в Англии во многих клубах

появились курсы игры на русских народных инструментах.

На концерте 2 апреля 1913 года в Мариинском театре, посвященном 25-

летию деятельности В. В. Андреева и его ансамбля, юбиляр получил

телеграммы со всех концов света – от Леонкавалло, Пуччини, Никита,

Тосканини, Сен-Санса, Ермоловой, Куприна, Савиной, Варламова, Горького,

Глазунова, Направника и многих других музыкантов, писателей, художников.

Шаляпин приветствовал своего друга вместе с профессорами Петербургской

консерватории, артистами Мариинского и Александрийского театров. Он сказал:

«Ты пригрел у своего доброго теплого сердца сиротинкубалалайку. От твоей

заботы, любви она выросла в чудесную русскую красавицу, покорившую своей

красотой весь мир».

В 1900-х годах Шаляпин встречался и с другим Андреевым – писателем.

Леонид Николаевич Андреев часто бывал в Мариинском театре на спектаклях с

участием певца. Еще в начале 1900-х годов в газете «Курьер» появился

восторженный очерк о Шаляпине, подписанный неким Джемсом Линчем. Под

этим псевдонимом Леонид Андреев публиковал свои театральные статьи.

Шаляпин бывал на даче Л. Н. Андреева на Черной речке в местечке Ваммельсуу

(теперь поселок Молодежное Сестрорецкого района), в доме, похожем на

корабль, и даже крестил младшего сына писателя Савву,

* * *

Каждый день Шаляпина в Петербурге был наполнен, каждый час рассчитан

– репетиции, концерт, спектакль. «С тех пор как нечистая сила, заседающая в

кулуарах зданий императорских театров и нами, грешными, правящая, послала

меня в вертеп, называемый Петровым градом, я мечусь, подобно кузнецу.

Побриться времени не нахожу – то репетиции, то спектакли, то депутации, то

концерты – прямо светопреставление да и только, стакан вина – и то не

проглотишь сразу, а все по капельке, как гофманские капли», – писал Шаляпин

своим московским друзьям врачу Петру Ивановичу Постникову и его жене

Ольге Петровне. Но, жалуясь на суету, Шаляпин тем не менее любил такую

жизнь, до краев наполненную работой.

Зимой, весной и осенью Шаляпин часто пел в Мариинском театре и в

Дворянском собрании. Летом 1906-1907 годов он выступал на сцене нового

летнего театра «Олимпия», находившегося в саду на Бассейной улице (теперь

улица Некрасова). Театр «Олимпия» смахивал на большой деревянный сарай,

зал состоял из партера, нескольких лож и галереи. «Пускали в театр, как

полагается, за полчаса, но мы, галерочники, приходили за полтора часа и ждали

открытия дверей, чтобы занять передние места у барьера. В антракте никто не

выходил в парк, чтобы не заняли места. Стоять приходилось пять-шесть часов,

– вспоминал известный впоследствии режиссер Г. Шебуев. – Не успевшие

прийти задолго до начала спектакля слушали оперу в саду, поскольку двери

были открыты...»

Гастроли Шаляпина, как всегда, проходили в атмосфере ажиотажа. «Немало

билетов попало в руки барышников, которые с усердием, достойным лучшего

применения, предлагали меломанам приобрести «право» послушать Шаляпина

за 25-40 рублей вместо 10-12... – писала «Петербургская газета». – Желающие

однако находились. Контролеры устали проверять билеты, многие этим

воспользовались. Огромная толпа в саду слушала оперу в настежь открытые

двери. Все проходы забиты публикой...»

Однажды в «Олимпии» художник И. Гринман начал набрасывать портрет

певца в артистической уборной. Шаляпин заинтересовался молодым человеком.

Он запретил всем входить к нему, пока рисунок не был закончен. Набросок

понравился Шаляпину, певец пожелал поближе познакомиться с художником,

пригласил его к себе. Вскоре портрет Шаляпина, нарисованный И. Гринманом,

был опубликован в журнале «Искры», №43, за 1906 год.

Шаляпин в эти годы необычайно популярен. Фотографы бойко торгуют его

портретами, огромными тиражами выходят открытки, изображающие артиста в

жизни и в ролях. В галантерейных лавках продаются гребенки с надписью

«Шаляпин», фамилия певца фигурирует на этикетке модного одеколона и даже

на конфетных обертках. Есть как бы два Шаляпина. Один – реально

существующий, другой – легендарный. Когда нет новых сенсаций, обыватели

придумывают их. И вот газеты пестрят сообщениями: Шаляпин пишет музыку

«под Мусоргского», сочиняет оперу «Анатэма», дерется на дуэли, беспробудно

пьет, убивает человека и даже назначен послом в Китай. Артисту неоднократно

приходилось выступать в газетах с опровержением нелепых выдумок.

«Помилуйте, господа, – обращался певец через газету, – можно ли так врать

на живого человека... Всех сплетен и не перечислишь... Я бы очень просил тех

господ, которые про меня желают писать, оставить мою частную жизнь в покое

и говорить лишь о моей сценической деятельности... Газеты выражают мнение

общества, они не должны писать небылиц – ведь интерес должен заключаться в

том, как поет артист и как он занимается своим искусством, а не в том, почему

он ходит в баню по субботам, а не по пятницам».

В интервью корреспонденту «Биржевых ведомостей» осенью 1909 года

Шаляпин возмущался бесцеремонностью публики, сетовал на то, что толпа

назойливых поклонников не дала ему спокойно погулять в Летнем саду, у

Лебяжьей канавки. «Даже в большом городе, – говорил Шаляпин, – нельзя

смешаться с толпой, скрыться от почитателей таланта. Дайте мне спокойствие

вне сцены!» – взывал певец.

Беседовавший с Шаляпиным репортер сам, однако, не устоял перед

искушением и с неменьшей бесцеремонностью, чем рядовой обыватель, описал

экстравагантный облик певца – пестрое английское пальто, спортсменскую

шапочку с широким и низким козырьком, почти закрывающим верхнюю часть

лица.

В пространной беседе с журналистом «Петербургской газеты» Шаляпин

говорил, что мечтает видеть на Мариинской сцене «Хованщину». Оперы

Мусоргского редко ставились в театре, а его музыка, как заявил Шаляпин,

поистине прекрасна, она всегда захватывает слушателя. Ближайшие планы

певца связаны с «Дон-Кихотом», написанным композитором Жоржем Массив

специально для него. Опера вскоре была поставлена в Монте-Карло в

антрепризе Р. Гинебурга.

Хотя взаимоотношения Шаляпина с прессой были сложными, у певца было

немало друзей среди журналистов. Большая дружба связывала артиста с

театральным критиком газеты «Новое время» Юрием Беляевым. «Воздух кулис,

актеры драмы, оперы, балета и оперетты – была его жизнь», – вспоминал о

Беляеве Н. Н. Ходотов. Этот стройный изящный ироничный человек с

бакенбардами, внешне чуточку напоминавший Пушкина, был другом В. Ф.

Комиссаржевской, М. Г. Савиной, М. В. Дальского, всего театрального

Петербурга. Шаляпин проводил с Беляевым долгие часы. Часто бывали они

вместе в ресторане Кюба на Большой Морской. Свидетельство тому – один из

автопортретов певца, сделанный смелым росчерком пера с надписью: «Федор

Шаляпин – Юрию Беляеву – в трактире Cubat опосля «Юдифи» 14/XI – 908».

Беляев тоже любил рисовать карикатуры, остроумные шаржи, подписывая

их своим псевдонимом «Юс Большой». Он хорошо знал музыкальный театр,

обожал оперетту и всерьез грустил о том, что век расцвета русского водевиля

уже позади. Беляев сочинял и пьесы. Одна из самых удачных – водевиль

«Путаница, или 1840 год», воскресивший быт русского старого театра. Утром 18

декабря 1909 года Шаляпин вместе с Беляевым присутствовал на последней

репетиции перед премьерой в зале Малого театра на Фонтанке (ныне помещение

Академического Большого драматического театра имени М. Горького). На

премьере певец быть не смог: он выступал в роли Демона в Мариинском театре

в спектакле, посвященном 50-летию Русского музыкального общества.

В том же Малом театре на Фонтанке выступала в эти годы Айседора

Дункан.

Американская балерина часто приезжала в Россию, здесь ее особенно

любила публика. Без декораций, на сцене, задрапированной черным бархатом, в

луче прожектора танцовщица исполняла свои импровизации на темы Шопена,

Чайковского. Ее танцы поражали смелостью, новизной балетной формы. Дункан

отказалась от традиционного костюма балерины – пачки, пуантов. Она всегда

танцевала босой и в тунике – в белой (при исполнении импровизаций на

шопеновские темы) или в ярко-алой (при исполнении «Марсельезы»). Позже

Дункан открыла балетную школу, которую называли «школой босоножек».

На одном из концертов в Малом театре на Фонтанке Айседора Дункан

танцевала свои импровизации на тему Шестой симфонии П. И. Чайковского.

Когда закончился спектакль и публика начала расходиться, в зале остались

Шаляпин, Головин, Репин, Глазунов и Леонид Андреев. Они пошли за кулисы,

чтобы выразить свое восхищение искусством американской балерины. Тут же

Головин пригласил всех на вечер художников на Галерную (ныне Красная)

улицу. Там, в доме №33, в помещении актерских курсов Поллак, петербургские

художники устраивали свои «клубные вечера». В тот вечер здесь ждали

популярную певицу Анастасию Вяльцеву.

Репин и Андреев спешили на последний поезд, уходивший с Финляндского

вокзала, и покинули компашло. Дункан, Шаляпин, Глазунов, Головин

направились на Галерную.

Участник этого вечера, в то время начинающий актер Р. Шау вспоминал, что

вечер прошел под девизом: «Все наоборот». У подъезда всех входивших

встречало обращение примерно такого содержания: «Дорогие гости! Сегодня у

нас все наоборот. Вас будут обслуживать на вешалке, за столом и в буфете не

гардеробщики, не официанты, а будущие актеры (ученики театральной школы).

В кабаре выступят звезды петербургских театров, но сегодня они забудут свое

амплуа, свои роли, свои арии, свои романсы – они будут делать все наоборот».

Гости стремились быть верными теме вечера. Шаляпин выступил как

драматический актер, читал монолог Барона из «Скупого рыцаря». Слушатели

были потрясены трагической силой пушкинского слова.

– Теперь, Анастасия Дмитриевна, ваша забота – * вернуть хорошее

настроение гостям, – сказал Шаляпин, уступая эстраду певице.

Вяльцева после небольшой паузы вдруг запела «Блоху». Шаляпин хохотал

больше всех, услышав свой коронный номер. А в заключение вечера Айседора

Дункан в немыслимом костюме шансонетки, тут же наскоро сделанном для нее

Головиным, спела игривую песенку, пританцовывая, как истинная звезда кабаре.

Гости уже собрались уходить, когда на огонек зашел А. И. Куприн со своим

неизменным в ту пору спутником – знаменитым цирковым клоуном Жакомино.

– Только не читать, – предупредили писателя.

Тогда Куприн и Жакомино затеяли чехарду, ловко перепрыгивая друг через

друга. Завершая номер, писатель воскликнул, как прирожденный циркач:

– Вуаля! Все!

Победителям – Шаляпину, Айседоре Дункан и А. Д. Вяльцевой вручали

премии – картины. Шаляпин отдал свой приз Куприну, сказав ему:

– На, Саша! Ты заслужил все три приза, но неудобно отнимать у дам.

Шаляпин не раз бывал у петербургских художников в их клубах. Из

художников ближе всех Шаляпину был, без сомнения, Александр Яковлевич

Головин. Головин услышал о певце от И. И. Левитана, который при встрече

буквально забросал своего петербургского коллегу вопросами: «Видели ли вы

Шаляпина? Слышали его? Знаете ли вы, что такое Шаляпин?» Тесное

творческое содружество Головина с Шаляпиным началось позднее, когда он

оформил в Большом театре «Ледяной дом» (1900) и «Псковитянку» (1901) и

стал художником Большого и Мариинского театров. Шаляпин в ту пору перешел

из Русской частной оперы на казенную сцену. Вскоре Головин переехал в

Петербург. Получив должность декоратора петербургских императорских

театров, он оформил много спектаклей с участием Шаляпина.

В 1901 году Шаляпин пел в Милане и покорил темпераментную и

искушенную итальянскую публику своим Мефистофелем. Немало

способствовал успеху сценический костюм, созданный по эскизу Головина.

Художник помог Шаляпину обрести на сцене чувство свободы и раскованности.

Рядом с ремесленными декорациями и костюмами миланского театра облачение

Шаляпина выглядело особенно эффектно. «...Если бы Вы и милый Саша

Головин посмотрели на сцену, каким резким пятном осталась бы в вашей памяти

моя фигура, одетая пленительно в блестящий костюм. Как благодарен я Вам и

моему симпатичному и любимому Александру Яковлевичу Головину», – писал

Шаляпин из Милана В. А. Теляковскому.

Шаляпин не сразу постиг эстетический и философский смысл образа

Мефистофеля. Сохранилась фотография молодого Шаляпина в костюме а-ля

средние века, со смешным перышком на шляпе. Она свидетельствует о

наивности трактовки образа Мефистофеля Шаляпиным и о его неискушенности

в сценическом искусстве. Певец скован в движениях. Улыбка, которой он

пытается придать нечто зловещее, выглядит искусственно. Она не может скрыть

неумелости, наивной бравады.

Стремительную эволюцию, которую пережил образ Мефистофеля в

творчестве Шаляпина, помогает понять картина К. А. Коровина «Сцена на

площади» («Фауст»). Художник запечатлел в роли Фауста итальянского тенора

А. Мазини – в темном плаще, с поблескивающим белым пером на шляпе. Но

основное колористическое пятно и композиционный центр картины —

Мефистофель – Шаляпин, в динамичной позе, в красном одеянии, с лютней в

руках. Лицо Мефистофеля, закрытое плащом, почти не видно. Но в постановке

фигуры ощутима свобода, энергия, властность. Шаляпинский Мефистофель,

поющий серенаду, легок, строен, изящен, обольстителен.

Головин тоже запечатлел Мефистофеля в том самом красном костюме,

который покорил сердца миланцев, Мефистофель обернулся как бы внезапно,

вполоборота. Яркость пурпурного плаща, камзола особенно выделяется на

бледно-голубом фоне. И такого же голубоватого оттенка лицо – значительное,

одухотворенное жестокой огненной силой, искривленное дьявольской улыбкой.

Многие портреты Шаляпина Головин писал в тяжелейших условиях —

ночью, в декорационной мастерской, расположенной под сводами крыши