Текст книги "Шаляпин в Петербурге-Петрограде"

Автор книги: Виталий Дмитриевский

Соавторы: Е. Катеринина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Он был неплохим пианистом, хорошо разбирался в музыке и живописи. В

доме Теляковского часто собирались музыканты, художники, знатоки искусства.

Человек с большими связями, прекрасный организатор, Теляковский понимал,

что оперный театр нуждается в реформах, что необходимо обновление

репертуара, принципов декорационного оформления, режиссуры.

Он искал талантливых людей, привлекал их к работе. Именно в ту пору им

были приглашены в императорские театры художники А. Я. Головин, К. А.

Коровин, дирижер С. В. Рахманинов, которые существенно преобразили

оперную сцену Мариинского и Большого театров.

Шаляпина Теляковский услышал впервые в Москве в опере «Фауст» и был

поражен голосом и актерским талантом молодого артиста. Но еще более

поразило его то, что такого одаренного певца столь легко отпустили из

Петербурга. И новый управляющий решил добиться перехода Шаляпина из

Частной оперы в императорский театр. В таком решении был определенный

риск. Предшественник Теляковского сумел Убедить дирекцию в том, что

императорские театры в басе не нуждаются и незачем платить басу большие

деньги. Дирекция по-прежнему не понимала, что Шаляпин не просто бас, а

выдающийся артист, способный произвести в оперном театре коренные

перемены.

Теляковский начинал свою деятельность уверенно и смело. С первой же

встречи (Шаляпин и Теляковский познакомились в Москве в 1898 году) он

вызвал в Шаляпине чувство глубокой симпатии. Певцу было ясно, что этот

человек понимает, любит искусство и готов рыцарски служить ему. «Я как-то

сразу начал говорить ему о моих мечтах, о том, какой хотел бы видеть оперу. И

эти разговоры кончились тем, что он предложил мне подписать контракт с

казенным театром», – вспоминал артист.

Теперь Шаляпин уже мог диктовать свои условия, он жаждал новых

возможностей, которых частное предприятие предоставить ему было не в

состоянии. Теляковский, как когда-то Мамонтов, обещал артисту: «Вот мы все и

будем постепенно делать так, как вы найдете нужным!»

Переговоры с Теляковским должны были держаться в тайне, но слухи о них

все же проникли в печать. Уже 30 января газета «Новое время» в Петербурге

опубликовала об этом информацию, ее подхватили другие газеты.

В 1898 году у Шаляпина истекал срок контракта с Частной оперой, и он был

свободен в выборе нового антрепренера. Но покинуть театр ему все-таки было

трудно: слишком многое связывало его с Мамонтовым, с артистами и

художниками, с которыми он тесно сблизился и подружился. Шаляпин

колебался.

Был момент, когда певец решил порвать соглашение с Теляковским. Но ему

дали понять, что пути для отступления отрезаны: теперь уже нужно было иметь

дело с министерством двора, а там такие шутки даром не проходили. До самого

последнего дня Шаляпин сомневался, просил отсрочить вступление в действие

контракта хотя бы на один сезон, однако было уже поздно: публика раскупила

все абонементы на год вперед и ждала выступления Шаляпина.

24 сентября 1899 года состоялся первый выход певца на сцену Большого

театра в роли Мефистофеля в опере Гуно «Фауст».

Петербургская газета «Новости искусства» от 26-27 сентября 1899 года так

описывала этот вечер: «В зрительном зале чувствовался подъем, какой не всегда

бывает и на юбилейных чествованиях заслуженных артистов. Едва Федор

Иванович, исполнявший партию Мефистофеля в «Фаусте», появился из

подземелья, театр застонал от восторженных рукоплесканий, которые длились

несколько минут. . Голос артиста звучал в Большом театре еще лучше, чем в

Солодовниковском театре, и ни акустика Большого театра, ни сильный оркестр

не помешали г. Шаляпину проявить свое обычное мастерство, чудную

фразировку, всю красоту его исключительного голоса». Шесть лавровых венков

с надписями: «славному», «великому», «гениальному» артисту, «красе и

гордости русской сцены», цветочную лиру и щит с венком из золотых и

серебряных цветов с выгравированной подписью: «Любовь наша будет тебе

щитом, мечом же будет великий твой талант. Шире дорогу певцу-художнику!»

получил артист от слушателей.

Вскоре после дебюта в Большом театре Шаляпин обсудил с Теляковским

свои перспективы на предстоящий сезон. Он должен был сыграть роли Ивана

Сусанина, Странника в «Рогнеде», Князя Вязьминского в «Опричнике», Андрея

Дубровского, Нилаканты в «Лакме», Дона Базилио в «Севильском цирюльнике»,

Галицкого в «Князе Игоре».

Со всей серьезностью подошел Шаляпин и к режиссуре на новой для него

сцене. С Коровиным и Теляковским Шаляпин обдумывал новую постановку

«Фауста» – мизансцены, массовки хора, балетные номера, прочтение каждой

роли. Декорации и эскизы костюмов делал Коровин.

С нетерпением ждал нового приезда Шаляпина Петербург – теперь в

качестве артиста императорской оперы. Ведь Шаляпин должен был выступить в

том самом Мариинском театре, где всего лишь несколько лет назад не сумели

оценить его истинно незаурядное дарование. Да и не в традициях тех лет было

«выписывать» артистов из Москвы в Петербург – обычно для увеличения

сборов в Большом театре посылали на гастроли петербуржцев.

В декабре 1899 года Шаляпин приехал в Петербург. Певец выступил в

Мариинском театре в «Фаусте». «Со времени Патти1 мы не вспомним такого

успеха, – восторженно писала 21 декабря «Петербургская газета». – Стон

стоял в театре, переполненном сверху донизу».

Через день Шаляпин выступил в роли Сусанина, затем три спектакля спел в

Мариинском театре в январе 1900 года. Успех был невиданный.

В последующих сезонах артист выступал и в Москве, и в Петербурге. Когда

же в 1901 году Теляковский возглавил дирекцию императорских театров обеих

столиц и переехал в Петербург, Шаляпин стал петь в основном на сцене

Мариинского театра.

В НАЧАЛЕ ВЕКА

1900-е годы – пора творческой зрелости Шаляпина. Каждый приезд певца в

Петербург – событие. С вечера на Театральной площади выстраивались

огромные очереди: зрители ждали открытия кассы. Но и тем, кто всю ночь стоял

на площади, не всегда удавалось попасть в театр. В толпе шныряли

перекупщики билетов и предлагали свои услуги. Чтобы услышать любимого

артиста, многие соглашались купить билет за любые деньги. Тогда барышники

вели свои жертвы в какую-нибудь подворотню или под арку Никольского

гостиного ДЕора, недалеко от Мариинского театра, и там завершали сделку.

«Как известно, легче добиться конституции, чем билетов на спектакли

Мариинского театра, – острил один из журналистов. – Во всяком случае, и тут

и там человек должен отречься от всех удобств жизни, пожертвовать всем

состоянием – словом, не дремать. Вокруг этого театра орудуют какие-то

театральные Лидвали2, забирающие в свои руки все билеты... За кресло

седьмого ряда... они теперь спрашивают пятьдесят рублей. Каким образом,

однако, билеты на этот спектакль все-таки попали в руки барышников? Ведь

билеты не поступали даже в кассу, а заранее были расписаны между

постоянными посетителями... Неужели и постоянные посетители... все эти

великосветские сановные звездоносцы подторговывают театральными

билетами? »

В Петербурге Шаляпин выступал не только на сцене Мариинского театра.

Положение артиста императорских театров накладывало на него обязательство

участвовать в закрытых спектаклях придворного Эрмитажного театра.

Здание Эрмитажного театра на Дворцовой набережной было выстроено в

1780-х годах архитектором Кваренги для «собственного» театра Екатерины II.

Здесь проходили всевозможные празднества и спектакли для придворной

публики. Зал был украшен статуями Аполлона и девяти муз, стоявших в нишах,

стены отделаны искусственным мрамором. Красные бархатные скамьи

амфитеатром спускались к сцене, закрытой бархатным занавесом.

Игрушка дворцовой аристократии, Эрмитажный театр и сам производил

впечатление игрушечного; в истории русского театра он не сыграл никакой роли.

Балы, маскарады и концерты для узкого аристократического круга

приближенных к царю чиновников и свиты были продолжением дворцовых

церемоний и обставлялись с пышной театральностью. Гости предварительно

оповещались, в костюмах какой исторической эпохи следует прибыть.

Шаляпин с юмором отмечал искусственность этих официальных

развлечений, в своих воспоминаниях он дал меткую зарисовку одного из таких

вечеров: «Забавно было видеть русских аристократов, разговаривавших с легким

иностранным акцентом, в чрезвычайно богато, но безвкусно сделанных

боярских костюмах XVII столетия. Выглядели они в них уродливо, и, по совести

говоря, делалось неловко, неприятно и скучно смотреть на эту забаву, тем более

что в ней отсутствовал смех. Серьезно и значительно сидел посредине зала

государь император, а мы, также одетые в русские боярские костюмы XVII века,

изображали сцену из «Бориса Годунова». Серьезно я распоряжался с князем

Шуйским: брал его за шиворот даренной ему мною же, Годуновым, шубы и

ставил его на колени. Бояре из зала шибко аплодировали... В антракте после

сцены, когда я вышел в продолговатый зал покурить, ко мне подошел старый

великий князь Владимир Александрович и, похвалив меня, сказал:

– Сцена с Шуйским проявлена вами очень сильно и характерно.

На что я весьма глухо ответил:

– Старался, ваше высочество, обратить внимание кого следует, как надо

разговаривать иногда с боярами...

Великий князь не ожидал такого ответа. Он посмотрел на меня

расширенными глазами – вероятно, ему в первую минуту почудился в моих

словах мотив рабочей «Дубинушки», но сейчас же понял, что я имею в виду

дубину Петра Великого, и громко рассмеялся...»

Присутствие высокопоставленных особ не сковывало Шаляпина. Певец вел

себя как обычно, ничуть не считаясь с составом публики, и это очень

раздражало знать.

– Каким невозможным нахалом держит себя Шаляпин! Что это за манера

во время репетиции в Эрмитажном театре держать руки в карманах, играть

цепочкой, строить гримасы и т. д. Прямо невыносимо и противно на него

смотреть! – как-то высказал свое негодование Теляковскому один из царских

приближенных.

Однажды во время спектакля в Мариинском театре певца пригласил в свою

ложу Николай II. В антракте Шаляпин в костюме и гриме вошел в царскую

ложу. Царь говорил комплименты, хвалил голос певца: «Вы хорошо пели».

«Но мне всегда казалось, – вспоминал Шаляпин, – что я был приглашаем

больше из любопытства посмотреть вблизи, как я загримирован, как у меня

наклеен нос, как приклеена борода. Я это думал потому, что в ложе всегда

бывали дамы, великие княгини и фрейлины. И когда я входил в ложу, они как-то

облепляли меня взглядами. Их глаза буквально ощупывали мой нос, бороду.

Очень мило, немного капризно спрашивали:

– Как же наклеили нос? Пластырь?»

Эти монаршие «милости» и официальные спектакли не могли увлечь

Шаляпина, но, будучи артистом императорских театров, он не мог в них не

участвовать. С тем большей радостью Шаляпин выступал перед обычными

слушателями на сцене Мариинского театра, в концертах, и, восхищенная его

талантом, публика шумными овациями, цветами, венками выражала певцу

восторг, благодарность и искреннее признание.

В начале 1900-х годов Шаляпин часто пел в Павловском вокзале. Здесь в

симфонических концертах выступали прославленные музыканты. В Петербурге,

на Царскосельском вокзале (ныне Витебский) приобретали билеты на проезд и

на концерт одновременно. Поезд подвозил публику к зданию, в котором

располагался большой концертный зал. Капельдинеры в железнодорожной

форме проверяли билеты, продавали программки, при этом зорко осматривали

входящих: зрителей в платках и сапогах в зал не допускали.

Атмосферу Павловского вокзала очень точно воссоздал поэт Осип

Мандельштам: «В Павловск, как в некий Эллизий, стремился весь Петербург.

Свистки паровозов и железнодорожные звонки мешались с патриотической

увертюрох! «1812 год», и особенный запах стоял в огромном вокзале, где царили

Чайковский и Рубинштейн. Сыроватый воздух заплесневевших парков, запах

гниющих парников и оранжерейных роз, и навстречу ему тяжелые испарения

буфета, едкая сигара, вокзальная гарь и косметика многотысячной толпы».

Павловские концерты славились высоким уровнем исполнения. С 1891 года

постоянным дирижером этих концертов был профессор Петербургской

консерватории Н. В. Галкин. «Галкин надевает фрак, палочка сверкает в воздухе,

и Есе равно, идет ли снег, гремит ли гром, ездят ли на санях – летний сезон

считался открытым», – писала «Петербургская газета».

В июле 1900 года десятилетний юбилей музыкального руководства Галкина

был торжественно отмечен симфоническим концертом в Павловском вокзале. Во

втором отделении выступали Л. В. Собхгаоз и Ф. И. Шаляпин. Композитор Ц. А.

Кюи сообщал в одном из писем: «Как двух последних (Собинова и Шаляпхша.

– Авт. ) принимали, что это был за рев – не поддается описанию. И трудно

решить, кто кого победил: если Собинову было сделано несколько подношений,

то Шаляпину играли туш».

В Павловске Шаляпин выступал постоянно. Через год он опять пел здесь в

концерте вместе с Собиновым. Глазунов, принимавший участие в репетиции

оркестра Галкина, писал Римскому-Корсакову, что концерт прошел вяло не

только потому, что, как считал Глазунов, Галкин был не на высоте и «валял»

произведения Римского-Корсакова, Лядова и Глазунова, но и потому, что

публика слушала без всякого внимания, занятая «нетерпеливым ожиданием

обещанных Шаляпина и Собинова».

Летом 1901 года кроме выступлений в Павловске Шаляпин участвовал в

нескольких спектаклях в той самой новодеревенской «Аркадии», где семь лет

назад впервые вышел на петербургскую сцену. Теперь артист выступал в труппе

известного оперного певца и антрепренера М. К. Максакова.

За минувшие годы здесь многое изменилось. В афишах «Аркадия»

именовалась теперь роскошным садом, театр утратил былой провинциальный

налет. Труппа Максакова была составлена из первоклассных музыкантов, в ней в

качестве гастролеров нередко выступали кроме Шаляпина такие замечательные

певцы, как П. Н. Фигнер, Л. В. Собинов, А. М. Давыдов.

Обычно артисты жили во французском пансионе, который помещался

недалеко от «Аркадии», в Новой Деревне. В пору гастролей здесь Шаляпина в

пансионе жил и антрепренер театра из Монте-Карло Рауль Гинсбург. Его

полуфранцузская-полуитальянская труппа с участием известной артистки Лины

Кавальери гастролировала в петербургском театре «Аквариум». Видимо, именно

тогда Гинсбург познакомился с Шаляпиным. Впоследствии Шаляпин часто пел

в театре Гинсбурга в Монте-Карло и гастролировал с его труппой по Европе.

В газетах отзывы о выступлениях Шаляпина в «Аркадии» перемежались с

заметками о колоссальных гонорарах певца. Шаляпин получал за выход 1200

рублей – в два раза больше признанного «премьера» Л. Собинова.

Действительно, Шаляпин соглашался участвовать в спектаклях частных

антреприз при условии очень высоких гонораров. Но еще большую прибыль

хотели получить от шаляпинских выступлений и сами антрепренеры, что

нередко приводило к крупным скандалам. Так, например, антрепренеры М.

Кириков и 10. Валентинов без ведома Шаляпина иногда взвинчивали цены до

такой степени, что в газетах стали появляться призывы бойкотировать концерты

Шаляпина. Однажды даже «организаторам» ничего не оставалось делать, как

объявить «дешевую распродажу» билетов по одному рублю за место. А

антрепренер Резников взимал дополнительную плату с публики, стоявшей в

проходах между рядами кресел.

Как относился к этому Шаляпин? В юности ему пришлось испытать нищету

и голод. Панический страх обеднеть, от какой-либо случайности потерять голос

и оставить семью без средств к существованию никогда не оставлял певца, и на

этой почве у него развилась страсть к обогащению. К концу жизни эта пагубная

страсть обернулась большой драмой великого художника. Но противоречивость

натуры Шаляпина сказывалась уже в начале его пути. С одной стороны, он

боялся «продешевить» свой талант, с другой – охотно давал благотворительные

концерты, в том числе и в пользу рабочих организаций. Однако никогда

Шаляпин ради денег не шел на творческий компромисс. Его выступления, где

бы он ни пел – в аристократическом Эрмитажном театре или Народном доме, в

Мариинском театре или в окраинной «Аркадии», – всегда отличались

безукоризненным вкусом и мастерством. Он пел вдохновенно, отдаваясь

искусству целиком, не щадя себя.

* * *

К началу XX века Петербург был городом с полуторамиллионным

населением. На его заводах и фабриках трудилось около ста тысяч рабочих. В

августе 1893 года в Петербург приехал В. И. Ленин. Организованный им спустя

два года «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» объединил

разрозненные марксистские кружки и стал зачатком революционной партии

рабочего класса России. От пропаганды марксистской теории среди рабочих

«Союз борьбы» вскоре перешел к широкой политической агитации в массах. Он

первым в России стал осуществлять соединение научного социализма с рабочим

движением, связывая борьбу рабочих за удовлетворение экономических

требований с политической борьбой против царизма и капиталистической

эксплуатации.

Стачки и забастовки на фабриках и заводах в эти годы участились.

Пролетариат столицы готовился к решительной борьбе с царизмом. В 1901 году

после майских праздников были арестованы зачинщики маевки на Обуховском

заводе. Началась знаменитая Обуховская стачка. Она продолжалась целую

неделю и вызвала переполох в правящих кругах страны.

В. И. Ленин писал о судебном процессе над обуховцами в статье

«Каторжные правила и каторжный приговор», которая была опубликована в

газете «Искра» в ноябре 1901 года: «Нет, каторга не устрашит рабочих, вожаки

которых не боялись умирать в прямой уличной схватке с царскими

опричниками. ...Мы ответим на это сплочением всех революционных сил,

привлечением на свою сторону всех угнетенных царским произволом и

систематической подготовкой общенародного восстания!»

Обуховская стачка еще более активизировала жизнь пролетарского

Петербурга. Наряду с рабочими лучшие представители студенчества, передовая

демократическая интеллигенция все шире включались в деятельность

марксистских кружков, помогали партии вести среди пролетарских масс

большую агитационную работу.

В этих условиях нередко явления культурной жизни приобретали в оценке

передовой части публики открытый политический смысл. Так было, например,

со спектаклем «Доктор Штокман» гастролировавшего в 1901 году в Петербурге

Московского Художественного театра. Спектакль воспринимался

наэлектризованным залом как политический протест против угнетения

личности. Дело усугублялось еще и тем, что гастроли Художественного театра

проходили в дни студенческих волнений, завершившихся кровавой расправой у

Казанского собора. Почти каждая фраза вызывала в зале живые ассоциации.

Поминутно раздавались аплодисменты, одобрявшие призыв к борьбе и

единению.

В 1900-е годы произошло знакомство Ф. И. Шаляпина с А. М. Горьким,

которое вскоре переросло в крепкую многолетнюю дружбу двух великих

художников.

Шаляпин впервые услышал о Горьком году в 1897-1898-м от Рахманинова.

Как-то в Москве Рахманинов зашел к Шаляпину с книгой.

– Прочти, – обратился он к другу и восхищенно добавил: – Какой у нас

появился чудесный писатель! Вероятно, молодой...

Читая рассказы Горького, Шаляпин узнавал свою юность и поражался той

известной, казалось бы, только ему глубинной правде жизни, которая была в

произведениях писателя. Шаляпин тогда же написал Горькому письмо, но ответа

не получил.

В 1900 году Горький и Шаляпин мельком виделись в Москве. А летом 1901

года певец оказался во время летних гастролей в Нижнем Новгороде, где в ту

пору жил Горький. Певец выступал в антрепризе В. А. Эйхенвальда в Большом

ярмарочном театре на традиционной нижегородской ярмарке.

В один из вечеров после исполнения партии Ивана Сусанина Шаляпин

увидел за кулисами высокого, чуть сутулого человека.

– Правда ли, что вы также из нашего брата Исаакия? – спросил Горький

(так называли в России бродяжническую братию).

Разговорились. В их биографиях оказалось много общего. Вспоминали, как,

не зная друг друга, прожили бок о бок трудные годы в юности – грузили баржи

на Волге, в Казани жили «в учении»: Шаляпин – у сапожника, Горький – у

пекаря. Вспоминали и зимние воскресные кулачные бои, которыми «славились»

приволжские города. «Обнялись мы тут с ним и расцеловались», – вспоминал

певец.

С тех пор Шаляпин и Горький всегда поддерживали связь друг с другом.

Они встречались в Нижнем Новгороде, в Крыму, в Москве, на Капри, но

особенно часто в Петербурге, – в жизни обоих этот город сыграл чрезвычайно

важную роль.

В 1900-х годах писатель и певец оказались едва ли не самыми популярными

людьми в России. Их роднили общие «корни». Казань, Нижний, Самара,

Тифлис... Жизненные «университеты» обоих необычайно схожи – голод,

побои, тяжелая трудовая юность, растущая слава. Не случайно родилась и

быстро распространилась легенда, что они были дружны с детства. В

действительности не были, но могли бы быть.

Горький был мало знаком с музыкальным миром, тем более с оперой, но,

услышав Шаляпина, не мог не восхититься его талантом, голосом и

артистическим даром. Своему петербургскому другу литератору А. Поссе

Горький писал: «Был здесь Шаляпин. Этот человек – скромно говоря – гений.

Не смейся надо мной, дядя. Это, брат, некое большое чудовище, одаренное

страшной, дьявольской силой порабощать толпу. Умный от природы, он в

общественном смысле пока еще – младенец, хотя и слишком развит для певца.

И это слишком позволяет ему творить чудеса... Пока я не услышал его – я не

верил в его талант. Ты знаешь – я терпеть не могу оперы, не понимаю музыки.

Он не заставил меня измениться в этом отношении, но я пойду его слушать,

если даже он целый вечер будет петь только одно «Господц помилуй!». Уверяю

тебя – и эти два слова он так может спеть, что господь – он непременно

услышит, если существует, – или сейчас же помилует всех и вся, или превратит

землю в пыль, в хлам, – это уж зависит от Шаляпина, от того, что захочет он

вложить в два слова.

Лично Шаляпин – простой, милый парень, умница. Все время он сидел у

меня, мы много говорили, и я убедился еще раз, что не нужно многому учиться

для того, чтобы много понимать. Фрак – прыщ на коже демократа, не более.

Если человек проходил по жизни своими ногами, если он своими глазами видел

миллионы людей, на которых строится жизнь, если тяжелая лапа жизни хорошо

поцарапала ему шкуру – он не испортится, не прокиснет от того, что несколько

тысяч мещан улыбнутся ему одобрительно и поднесут венок славы. Он сух —

все мокрое, все мягкое выдавлено из него, он сух – и, чуть его души коснется

искра идеи, – он вспыхивает огнем желания расплатиться с теми, которые

вышвыривали его из вагона среди пустыни, как это было с Шаляпиным в

С[редней] Азии. Он прожил много, – не меньше меня, он видывал виды не

хуже, чем я. Огромная, славная фигура! И – свой человек!»

Самобытная личность Шаляпина не могла не пленить Горького. Однако

скоро Горький почувствовал, что у Шаляпина нет определившегося

мировоззрения, что его жажда свободы, независимости чрезвычайно стихийна.

Близость с Горьким заставила Шаляпина пересмотреть некоторые свои взгляды.

В 1901 году в издательстве «Знание» в Петербурге печаталось собрание

сочинений Горького. Писатель подарил его певцу с таким автографом: «Милый

человек Федор Иванович! Нам с тобой нужно быть товарищами, мы люди одной

судьбы. Будем же любить друг друга и напоминать друг другу о прошлом

нашем, о тех людях, что остались внизу и сзади нас, как мы с тобой ушли вперед

и в гору. И будем работать для родного русского искусства, для славности

нашего народа. Мы его ростки, от него вышли и ему все наше.

Вперед, дружище! Вперед, товарищ, рука об руку!

Максим Горький».

Влияние Горького на Шаляпина было огромно. Шаляпин очень гордился

дружбой с писателем. Он познакомил Горького с Теляковским, вместе они

бывали у Стасова, у многих петербургских друзей. Артист целиком был

поглощен личностью Горького, увлечен его творчеством. Он знал наизусть

множество произведений Горького и часто читал их друзьям.

Репортер «Петербургской газеты», проникнув в гостиничные номера

Собинова и Шаляпина, рассказывал читателям, с каким восторгом отзывался

Шаляпин о пьесах «Мещане» и «На дне», как читал по памяти диалоги Сатина и

Актера.

В один из приездов в Петербург Шаляпин остановился в доме №5 на

Колокольной улице. Узнав от Теляковского, что тот собирается предложить «На

дне» для постановки в Александрийском театре, Шаляпин вызиался прочитать

пьесу. Контора императорских театров и киартира Теляковского в Петербурге

помещались в здании за Александринским театром (сейчас здесь разместились

Театральный музей и Театральная библиотека имени А. В. Луначарского).

Вечером в квартире Теляковского собрались актеры, режиссеры, художники

– Гнедич, Санин, Озаровский, Головин, Дарский и Шаляпин. «Читал пьесу

Шаляпин и читал ее превосходно, – записал в своем дневнике Теляковский, —

Есе слушатели, конечно, были в восторге от такого изложения Шаляпина.

Шаляпин, по-моему, знаком хорошо с пьесой и читал ее как настоящий

художник. Сама по себе пьеса написана отличным языком и содержит в себе

довольно много философских рассуждений. Видны и большой ум, и

наблюдательность, и образование автора... Чтение продолжалось дс-трех часов

ночи. ...После ужина Шаляпин нам еще прочел «Манфреда», – конечно, все

наизусть».

Теляковский рекомендовал «На дне» к постановке в Александрийском

театре, но министр внутренних дел Плеве, узнав об этом, категорически

потребовал прекратить репетиции, и спектакль не был поставлен.

* * *

В декабре 1902 года в купе поезда Москва – Петербург ехали в столицу

едва ли не самые большие знаменитости России – «чародей звука» Леонид

Собинов, любимец публики, знаменитый тенор, в общении добрый, чуткий,

внимательный человек, и его коллега по Большому театру Федор Шаляпин. Их

обоих вызвала телеграммой М. Г. Савина, основательница Русского

театрального общества, для участия в благотворительном концерте в пользу

общества.

Дорогой Собинов и Шаляпин говорили на разные темы, обменивались

впечатлениями, беседа затянулась далеко за полночь. «Федор был именно такой,

каким я его больше всего люблю, простой, душевный, без всякого ломанья.

Говорили о всякой злобе последних дней... потом он рассказывал историю своей

карьеры, своего артистического развития, которое началось с перехода его в

Мамонтовскую оперу», – вспоминал Собинов. Шаляпин много и увлеченно

рассказывал о Горьком, читал Собинову наизусть отрывки из его произведений.

На Николаевском вокзале Ф. И. Шаляпина, Л. В. Собинова, а также ехавших

с ними в одном поезде М. Н. Ермолову и Г. Н. Федотову встречала М. Г. Савина.

Сразу же отправились в Мариинский театр на репетицию. Собинов отметил, что

Шаляпин в Петербурге проще, скромнее, чем в Москве.

В этот период Шаляпин и Собинов жили вместе в меблированных комнатах

Мухиной на Большой Морской, где любил останавливаться Собинов. Номер

окнами выходил на Мойку. До поздней ночи через окна была слышна

зажигательная музыка румынского оркестра: внизу помещался ресторан Кюба.

Отдохнув после репетиции, артисты отправились в Мариинский театр, где и

должен был состояться спектакль в пользу Русского театрального общества. В

этот вечер ставилась опера «Русалка». Шаляпин пел одну из своих коронных

партий – Мельника, Собинов – Князя.

Приезжая в Петербург, Шаляпин по-прежнему часто виделся с В. В,

Стасовым, композитором А. К. Глазуновым. Знакомство с композитором,

начавшееся еще в пору гастролей в Петербурге Мамонтовской оперы, быстро

перешло в большую привязанность и дружбу.

Рядом с шумным, громогласным Стасовым Глазунов казался его антиподом.

Однако стоило Глазунову сесть за рояль, как он на глазах преображался.

Композитор всегда добровольно брал на себя обязанность аккомпаниатора

Шаляпина. Это был великолепный дуэт. Глазунов прекрасно понимал певца,

интуитивно проникал в его настроение. Обладая поразительной музыкальной

памятью, Глазунов без нот великолепно воспроизводил оперный репертуар

Шаляпина.

Летом Глазунов жил обычно в Озерках, в доме №2 на Варваринской улице.

Это был двухэтажный дом на берегу озера, закрытый густой зеленью.

Композитор очень любил бывать здесь, в тишине за роялем он проводил долгие

часы. У Глазунова часто гостил пианист и дирижер Ф. М. Блуменфельд, тонкий

и талантливый музыкант, также много аккомпанировавший Шаляпину у Стасова

и Римского-Корсакова.

От Озерков до Старожиловки, маленькой деревеньки рядом со станцией

Парголово, было рукой подать. Здесь долгое время снимала дачу семья Стасова.

Двери просторного двухэтажного дома с двумя большими стеклянными

верандами всегда были, гостеприимно открыты друзьям экспансивного хозяина.

В дни веселых вечеринок и семейных праздников сад украшался разноцветными

флажками, фонариками и гирляндами. Стасов, стоя у ворот, сам встречал

прибывавших в извозчичьих пролетках гостей. В таких случаях он любил

надевать любимый им русский костюм – длинную косоворотку навыпуск,

подпоясанную ремешком, широкие штаны, сапоги с высокими, до колен,

голенищами. В этом наряде Стасова запечатлели в своих известных работах

художник И. Е. Репин и скульптор И. Я. Гинцбург. В Старожиловке в 1901 году

И. Е. Репин нарисовал с натуры и портрет Шаляпина.

В одном из своих писем Стасов живо рассказывал о приезде Шаляпина и

Глазунова в Старожиловку: «После долгих пространных разговоров, всех

экспромтов чудесных, оба они, Глазун и Шаляпин, так расходились и

разгорелись, что объявили: «Нет, нет, музыку надо! Пойдемте...» И пошла

музыка, да ведь какая чудная! Великолепно! До 3-го часа ночи. И только тогда

пошли великие прощания; уже начинало светло становиться, но так тихо и

хорошо было на воздухе, что мы вышли провожать их со свечами и усадили в

колясочку Глазуновых (парой) и кричали им вслед «Ура»... пока они не загнули

за угол. Аккомпанировал все время, конечно, Глазунов и аккомпанировал

отлично... Когда ноты кончились, пошло у них множество вещей наизусть —

Шаляпин все помнит, да и Глазунов тоже! Чего только не пропели и не сыграли

из одного только «Руслана». Шаляпин так и валил то басовые, то тенорозские

партии – вот-то было чудо!»

Шаляпин по-прежнему бывал у Стасова и в художественном отделе

Публичной библиотеки, и в петербургской квартире на 7-й Рождественской

улице (теперь 7-я Советская), в доме №9/20, где критик прожил последние

десять лет своей жизни. Не без гордости Стасов писал московскому

музыкальному деятелю, организатору известного кружка любителей русской

музыки А. М. Керзину: «Шаляпин же мой давнишний приятель, которого я

прозвал Федор-болыной и который никогда не бывает в Петербурге без того,