Текст книги "Эксперт, на выезд!.."

Автор книги: Виталий Нежин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

20

Едем целой процессией. Впереди одинокий таксист, за ним наш фургончик, следом «Волга» из отдела, куда приехал шофер, еще одна «Волга» из другого отдела, который будет вести дело, «Москвичок» оттуда же и мотоциклист – наверное, для пущей важности. Внушительная картина.

Опять пустые улицы, мокрый асфальт. Проскакивает навстречу новенькая «Волга» дорожной инспекции – желто-синяя, расписанная, с гербом на борту, с мигалками, с какими-то особенными квадратными фонарями, с колокольчиками репродукторов на крыше – ни дать ни взять щеголь, принарядившийся по случаю.

Постовой с интересом косит глаза на нашу растянувшуюся кавалькаду. По делам едем, товарищ, по делам. У тебя свои заботы, у нас свои. Дел пока всем хватает…

Обгоняем велосипедиста, неспешно крутящего педали. Ну и чудеса! Третий час ночи, март месяц, по обочинам еще снег лежит, а тут велосипедист. Фанатик.

А Кондаков уже встрепенулся.

– Этот парень на велосипеде, видали? Куртка болонья!

Дядя Миша, неспешно крутя баранку, откровенно фыркает. Я, конечно, тут же подстраиваюсь ему в кильватер.

– Скажите мне, дорогой оперативный товарищ Кондаков, – любезным голосом говорю я, – а какая на вас куртка, мой друг? Не болонья ли, случаем?

Кондаков, обидчиво посапывая, замолкает.

Таксист сворачивает вправо, и мы уже едем почти шагом. Дорога временная, из каких-то наскоро положенных бетонных плит, две машины не разъедутся, по обочинам горы мокрой глины. Картина знакомая – новостройка.

Справа по ходу надвигается длинное и прозрачное здание ТЭЦ, обнесенное невысоким бетонным забором. Видно, как в пустом генераторном зале перемигиваются цветные огоньки.

Таксист тормозит и выходит из машины.

– Здесь я ее и нашел, телегу свою… Вот в этой луже.

Оглядываемся. Справа – одинокое здание ТЭЦ, слева, метрах в пятидесяти, новый микрорайон. Дома-паруса, светлые, чистые, будто сами собой выросшие из разрытого глиняного хаоса. Редкие – наперечет – огоньки окон. Ночь.

Проводник служебной собаки зло сплевывает.

– Бесполезное для меня дело. Вода кругом, грязь. Не будет работать собака, никак не будет. Даже и пробовать нечего…

Жалко, но ничего не поделаешь. Одолевает погода собачий нос. Природа, так сказать, свое сказывает. Значит, пойдут люди.

– Покажите, где вас грабили, – говорит Кондаков, опасливо косясь на меня. Молчу я, дорогой товарищ Кондаков, молчу. Задавайте, пожалуйста, свои вопросы…

Медленно бредем вперед по раскисшей дороге. Давно миновали здание, ТЭЦ, остался позади микрорайон, впереди неясно виднеются какие-то невысокие строения, похоже, склады. Справа, близко от дороги – редкое, просвечивающее насквозь мелколесье.

– Глухое место, – говорю я. – Здесь и днем-то ни одной живой души не бывает.

– Такое место знать надо, – отвечает Кондаков. – Наугад сюда не поедешь. Значит, этих типов надо где-то здесь поблизости искать. Вполне могло быть так: и к дому на такси подкатили, и деньгами по дороге разжились. Так сказать, поездка с двойной пользой… Нагло работали.

– Все может быть, – отзываюсь я.

Шофер, чуть обогнавший нас, вдруг останавливается.

– Вот! – кричит он. – Здесь я остановился.

Приглядываемся, светя фонарями. Глина. Глубокая, заполненная талой водой, колея. Какие-то следы ног.

– Это я здесь стоял, когда меня из машины выпихнули, – показывает шофер. – А потом, когда они проехали вперед и развернулись, я вот с этой кучи сиганул – и к домам. Они из машины не вылезали…

– Пойдем, Паша, посмотрим, где они разворачивались, – Кондаков, широко шагая, уходит в темноту.

След разворота как картинка из учебника для шоферов. Четкий, чистый…

– Я же и говорю, мастерски развернулись, профессионально, – напоминает таксист. – Не иначе шофер за рулем…

– Сейчас у каждого сопляка права есть, – говорит Кондаков. – Дело не хитрое…

– Не скажите, – обижается шофер. – Да на этой дороге мигом можно на глину сесть. Или дифером, или бампером, чем хотите. Здесь сноровка нужна.

– Разберемся, – Кондаков поворачивается и уходит к стоящим вдалеке машинам. Здесь, на дороге, нам делать больше нечего.

Скорее для порядка, чем по необходимости, все вместе проходим к дому, где таксиста освободили от пут. У ярко освещенного подъезда обдираем с сапог и ботинок налипшую глину и заходим внутрь. От калорифера жарко тянет сухим теплом.

Закуриваем, с трудом удерживая сигареты в закоченевших руках. Хоть и весенний месяц март на дворе, и оттепель, а на открытом месте продувает до костей.

Вполголоса начинаем совещаться. Наши действия окончены, теперь надо думать, что делать дальше.

Таксист в который уже раз пересказывает свою печальную историю. Теперь уже для тех, кто непосредственно будет вести дело, для сотрудников местного отдела.

– Покажи их сейчас мне, узнаю, – говорит шофер, – особенно этого, который с длинными волосами, красавчика с ножиком…

– Длинные волосы – это сейчас не примета, – задумчиво отзывается худой старший лейтенант, участковый. – И куртка болонья тоже. Но вот вы говорите, он в очках был?

– В очках, в очках, – повторяет шофер. – Он все еще их поправлял аккуратно так, одним пальчиком…

– Есть какие-нибудь соображения? – настораживается пожилой майор, замотдела по розыску.

– Да не так чтобы очень, – не спеша говорит участковый. – Участок-то у меня знаете какой! Давно его делить надо.

– Завела сорока Якова, – недовольно бурчит майор. – Сказано ведь, решим. В свое время.

– В свое время, это хорошо, – независимо отзывается участковый. – А пока… Два общежития у меня на участке. Строители и с металлургического. Ребята, сами понимаете, разные. Да и много их, всех не упомнишь. Так вы говорите, правильные черты лица, длинные светлые волосы, очки… Посмотреть надо, подумать…

– Сейчас надо смотреть, сейчас, – торопит майор.

– Сейчас и посмотрим, – как бы сам с собой разговаривает участковый. – Разбудим кого надо. Если что не так, извинимся. На службе находимся, не ради простого интереса в гости ходим. Посмотрим.

– По последним сводкам я еще два подобных случая помню, – вступает в разговор Кондаков. – И район совпадает.

– Приметы не совпадают, – майор покачивает головой. – Я тоже эти случаи знаю. Но длинноволосый красавчик в очках – это что-то новенькое. Будем искать… Шофер поедет сейчас к нам…

Шофер согласно кивает, но по лицу его видно, что он уже давно потерял веру в нас. Бесконечные вопросы все об одном и том же, все время появляются какие-то новые люди, для которых снова и снова надо повторять свой рассказ, скоро четыре часа ночи, темень, вокруг ни души, разве кого найдешь? Но он согласно кивает головой. Ничего не поделаешь, раз надо…

Отойдя в сторонку, Кондаков обсуждает с инспекторами угрозыска и участковым версию.

– Возможно, что один из преступников плавал с рыбаками.

– Одежду, одежду осмотреть по каждому сантиметру. Грязь, масло, краска – фиксировать все!

– Очки сразу сузят круг поисков…

– В случае чего прямо по рации связывайтесь с нашей группой…

Пожимаем друг другу руки и расходимся по машинам.

– Что меня поражает в этом деле, так это наглость! – зло говорит Кондаков и закуривает. Огонек спички освещает его осунувшееся лицо. – Свинская, беспардонная какая-то наглость! Орудуют так, будто нас в городе не существует! Но ведь найдем же, все равно найдем! Не сегодня, так завтра, через неделю, через месяц, а найдем! Да что там месяц – раньше попадутся! Они ведь теперь не остановятся. Легких денег хлебнул – пиши пропало…

– Не заводись, – говорю я. – Поедем домой.

– Ну уж нет, – вдруг как-то сразу успокаивается Кондаков. – Я есть хочу. Что-нибудь горячее и мясное. Я ведь еще не ужинал.

– Сейчас уже завтракать пора, – я смотрю на часы. – Половина четвертого.

– Тогда надо спешить, – деловито говорит Кондаков и наклоняется к дяде Мише. Тот охотно кивает. – А повезу я вас, соколики, ужинать. Или завтракать. Это как вам будет угодно.

– На вокзал, что ли? – Следователь недовольно морщится.

– Ни в коем разе, – веселится вовсю Кондаков. – Культурно, чисто, в свете люминесцентных ламп, с обязательной подачей горячих блюд!

– А мне горячего молока с пенкой, – капризно говорю я.

– Будет тебе с пенкой, – охотно соглашается Кондаков. – Дежурному сообщим с места. Все равно по дороге. Дядя Миша, гони!

– Слушаюсь, товарищ самый главный начальник, – с готовностью ответствует дядя Миша, и мы трогаемся.

21

К дому, над которым горят неоном названия двух наших областных газет, подъезжаем с переулка. Типографское здание насквозь пронизано светом, и на улицу доносится ровный гул машин. У темного подъезда густо стоят фургоны из почтовых отделений, ждут утренних газет.

Мы паркуемся рядом с фургонами.

Дядя Миша трещит ручным тормозом и оборачивается к нам:

– Давайте идите. А я здесь побуду, на связи. Мало ли что…

– Я останусь, ребята, – слышится сонный голос следователя. – Спать хочу – мочи нет. Ну вас с этим ужином или завтраком! Я лучше здесь прикорну…

Кондаков с сомнением смотрит на него:

– Проспишь вызов.

– Не просплю, я чуткий. В армии по связи служил, у меня на вызов реакция.

– В случае чего скажи, чтобы снизу позвонили в буфет на пятом этаже.

– Ладно, – тихо отзывается следователь и блаженно замолкает.

Вылезаем все четверо: Кондаков, проводник собаки, дядя Миша и я. В проходной Кондакова знают.

– Эти трое – со мной, – лихо бросает он.

Дядя Миша незаметно подмигивает мне.

Чертовски приятно подниматься под утро сквозь этажи делового, незасыпающего дома!

Сквозь широкие стеклянные двери видны полупустые типографские залы с дрожащими от напряжения машинами. Они бешено жуют бесконечную бумажную полосу, откусывая от нее ровные газетные листы. Медленно прохаживаются вдоль машин спокойные люди в синих халатах, и вихрем пролетают другие – в спущенных галстуках и распахнутых рубашках.

В воздухе разлит густой, сильно припахивающий керосином, но все же приятный запах свежей газетной полосы.

К пятому этажу шум несколько умолкает, и по пустому коридору мы проходим в ночной буфет. Квадратные часы над входом показывают три часа сорок шесть минут. Прямо как в песне, «у нас еще в запасе 14 минут…». Точно, целых четырнадцать. Успели.

Молодец Кондаков! Эту ночную точку нарпита он открыл еще тогда, когда работал поблизости, в райотделе, и гордился ею безмерно. Еще бы – чистота, белые столики, уют, горячая еда – что еще надо под утро измотавшемуся человеку?

Раньше по пути с места происшествия мы иногда заезжали перекусить на вокзал, но после того, как однажды, отстояв фантастическую очередь и будучи уже у самой продавщицы, увидели, что через толпу продирается наш водитель, делая нам отчаянные знаки, мы решили больше не рисковать.

В управлении буфет закрывается в восемь, и потом оборачивайся как знаешь. А ведь если подсчитать, сколько народу сидит там по ночам и работает! Опергруппы, дежурная часть, связисты, картотетчицы угрозыска и ОБХСС, еще кое-кто – почему бы о них не позаботиться? Однако риторический этот вопрос уже который год повисает в воздухе… А ведь у нас производство по всем статьям вредное! И не только в смысле моральном…

Впрочем, чего ворчать, если в руках у тебя в данный момент холодеет запотевший стакан молока (хотя и без пенки), сидящий напротив Кондаков с урчанием вгрызается в отбивную, а устроившиеся за соседним столиком проводник и дядя Миша солидно употребляют лимонад. На седой щеточке усов дяди Миши неслышно лопаются светлые пузырьки. Хорошо…

– Слушай, – вдруг говорит заморивший голод Кондаков, – ну ладно, я все понимаю у вас в ОТО, но все же… Вот ты, допустим, химик…

– Допустим, – охотно соглашаюсь я.

– Значит, представитель точной пауки. Трасологи там у вас, баллисты, дактилоскописты – это ведь все тоже наука…

– Ну? – подозрительно спрашиваю я.

– А как же тогда эмпирики чистейшей воды?

– Чего-чего?

Кондаков доволен.

– А ты думал, что если сыщик, так уж таких слов и не знает?.. Сыщик все должен знать, во всем разбираться. Сыщик – это, брат, емкое слово. И, кстати, незаслуженно обиженное…

– Так что, ты хочешь с моей помощью заполнить пробелы в своем образовании, что ли?

– Допустим. Но я к чему – вот сидят там у вас специалисты по почерку. Как хочешь, а это все, по-моему, отдает черной магией – графологи, хироманты, астрологи… Еще бы хиропрактиков завели, как в «Четвертом позвонке»… Спины щупать…

– Чудак ты, – беззлобно говорю я. – Да на их работе весь ОБХСС держится. Ведь все документы через них идут.

– Да не об этом я! С документами это я все и так знаю. Но я вот слышал, что у вас там появились специалисты, которые чуть ли не характер угадывают по почерку. А это, знаешь ли…

– Кондаков, ты уже обретался на этом свете, когда кибернетика считалась лженаукой?

– Ну обретался. Правда, я тогда больше за девчонками приударял, чем занимался научными проблемами.

– Это видно. Тогда как ты можешь так говорить? Если хочешь знать, от выработанного почерка так же невозможно избавиться, как от отпечатков пальцев! И есть такие признаки, по которым действительно можно узнать очень многое – уж о темпераменте, во всяком случае. Правда, точной, устоявшейся науки пока нет, это верно, но ведь это не значит, чтобы всякие там сыщики проявляли недоверие…

– Чего ты сердишься? Ты-то при чем?

При чем здесь я? Вообще-то не очень при чем, это Кондаков правильно заметил. А только, если бы не моя химия, я бы, наверное, еще со стажировки прочно осел в секторе исследования документов. Захватывающее, хотя и тишайшее занятие. Но подумать – сколько иногда зависит от чуть заметного отклонения в закорючке подписи, от еле видного даже под специальными приборами штриха, от малой линии, проведенной неверной рукой!..

Неспешно, неторопливо работают люди в этом секторе, но результаты этой работы не могут не вызвать восхищения. Ведь по их разработкам исчезают по всему городу целые виды преступлений!

Это они на корню срубили спекуляцию талонами на бензин, они добились того, что сейчас почти невозможна подделка магазинного чека. Надо думать, что вскорости они выдадут свои соображения и по листкам нетрудоспособности, которые пока все еще заваливают их, не давая заниматься действительно стоящей работой.

Вместе с фотографами комбинируя немыслимые углы света и сумасшедшие светофильтры, пуская в ход все волновые диапазоны – от инфракрасного до ультрафиолетового, они разделяют красители, уверенно читают вытравленный, стертый, наконец совсем, до пепла, сожженный текст. Здорово!

В секторе исследования документов сидят очень интеллигентные люди – тихие, вежливые, спокойные. Я подозреваю, что самую конечную цель своей работы они видят в том, чтобы вокруг все стали похожими на них. Но что поделаешь – ради этого приходится заниматься мошенниками, кляузниками, а то и просто полуграмотной шпаной…

Но надо видеть, как светлеют эксперты-графологи, когда в руки им попадают дела, не связанные с уголовщиной! С каким удовольствием, например, оживляли они угасший текст удостоверения народного комиссара, как гордились потом выхваченным из плена времени кусочком истории! Когда мне приходится бывать в нашем городском краеведческом музее, я всегда останавливаюсь перед витриной, где на самом почетном месте лежит этот удивительный, получивший вторую жизнь документ. И читаю рядом – на музейной карточке: «Восстановлено сотрудниками ОТО УВД области…»

А сколько раз мои друзья засиживались допоздна после работы, чтобы открыть имена неизвестных солдат великой войны, скрытые на крохотных, обесцвеченных листочках в пластмассовых патрончиках-медальонах!

Бывали у них в руках и некрасовские рукописи, и нотные партитуры с нервной рукой Скрябина, и похожие на математические головоломки бумаги великого шахматиста Алехина.

Вот в чем их подлинное призвание, этих тихих моих товарищей из сектора исследования документов. Но… пока у них еще есть своя работа. Остальное – потом.

И вот еще почему я несколько обижен на Кондакова: мне вспоминается, как ходил у нас по отделу морячок из Мурманска и всем без разбора крепко, по-флотски пожимал руки.

Солдатская история. В годы войны, когда морячок был еще совсем мальчишкой, пропал без вести его отец. А вскоре после этого пополз по уральскому городку, где жила семья солдата, подленький слушок. Мол, отец мальчишки и не пропал вовсе, а перекинулся к фрицам. Даже вроде пост какой-то занимает у Власова…

Мать не верила, и мальчишка не верил. Но слух что деготь – липнет. Бросили родные места, уехали на Север.

Мальчишка вырос, пошел на флот, плавал, заполнял всякие анкеты, но при этом чернел лицом. Вопрос об отце… «Пропал без вести на фронтах Великой Отечественной войны». Нет-нет да и кольнет в сердце худая мыслишка.

А прошлым летом пришел к нему на пароход пакет. В пакете полуистлевший отцовский (сын сразу признал) бумажник, пробитый пулей. Письмо в нем почерневшее, рваное, с адресом тем старым, уральским, на конверте. По адресу и разыскали моряка юные мальчишки-следопыты с Херсонщины, найдя старую солдатскую могилу.

Почерк на конверте явно не отцовский, а само-то письмо! Черная бумажная труха, и ничего больше. И так и этак вертел письмо моряк, пока не дал ему кто-то совет обратиться в милицию. Уж если там не разберутся…

Так морячок, гостивший в нашем городе, оказался у тихих и интеллигентных ребят из сектора исследования документов. Рассказал им свою нехитрую историю. Ребята покрутили головами, посомневались в успехе, но письмо взяли.

Неделю они вертели его, разглядывали, фотографировали, светили чем надо и хотя не прочли всего, но сказали морячку твердо:

– Погиб ваш отец под селом Дудчаны. Ранен был в грудь. Дружок и написал с его слов последнее письмо. А в конце, вот посмотрите сюда, отец ваш сам приписку сделал, две строчки всего, но и тех не дописал до конца. Геройски погиб ваш отец…

– Вот так-то, товарищ Кондаков, – говорю я. – Ты зайди ко мне на днях, я тебя сведу к нашим, как ты выражаешься, хиромантам. Для повышения твоего криминалистического образования и для промывки мозгов тоже…

– Закрываю, ребята! – За стойкой проснулась буфетчица. – Уже пятый час, а у меня буфет до четырех!

Мы благодарим буфетчицу и спускаемся по лестнице вниз.

На втором этаже светлоглазая девушка с тонкими пальчиками, перемазанными типографской краской, улыбаясь, сует дяде Мише – он один в форме и самый солидный из нас – кипу еще влажных свежих газет, центральных и наших, областных. Дядя Миша вежливо берет под козырек.

…Заканчивает свою ночную работу типография. У нас работа, похоже, тоже идет к концу – только надо сплюнуть, чтобы не сглазить ненароком…

У нашего фургончика нетерпеливо приплясывает следователь.

– Где вы там застряли? – тихо орет он. – Я уж думал, вы там ночевать остались!

– Неужели вызов? – ахает дядя Миша.

– Не было никакого вызова! – Следователь торопливо лезет в теплую глубь машины.

– Тогда чего же ты кипятишься? – ласково говорит Кондаков. – Ты же спать хотел. Вот и спал бы себе тихо-мирно до нашего прихода.

– Уснешь тут! – взрывается следователь. – Вы как ушли, пес так скулить начал, что я думал, у меня сердце разорвется. Сижу как в собачьей конуре, да еще переживаю за животное. А сунуться боюсь, еще тяпнет!

– Не исключено, – соглашается проводник и через прутья клетки оглаживает благодушно ворчащую собаку. Потом сует ей что-то прихваченное из буфета:

– Соскучился…

22

После каждого выезда мы заходим в дежурную часть и, удобно облокотившись на голубые с белым сияющие пульты, подробно докладываем о том, что произошло и что в связи с этим сделано. Самое основное из нашего рассказа войдет в сводку, но дежурный по городу требует всех тонкостей. Раз-два за суточное дежурство он и сам выезжает на место, но обычно его глаза и уши – мы.

Самого дежурного по городу за его стоящим сбоку простым конторским столом нет – вышел куда-то по делам, и поэтому мы докладываемся его заму – дежурному по угрозыску.

Дежурный сидит, покойно развалясь на стуле, сминая повешенный на спинку китель. Рукава форменной рубашки засучены по локоть, в пальцах дымится сигарета, пепел от которой дежурный стряхивает в неизвестно каким путем взявшуюся у него на пульте высокую жестяную баночку с яркой надписью «Кока-кола».

У дежурного красные веки и нездоровый, мучнистый цвет лица. Наверное, мы тоже не особенно отличаемся от него, но, поскольку зеркал здесь нет, мы наивно полагаем, что имеем вид довольно-таки бодрых, хотя и поработавших как следует людей.

Кондаков начинает рассказывать о налете на таксиста: подробно, в нужных местах помогая себе энергичным жестом. К моему удивлению, дежурный почти не слушает Кондакова и вдруг говорит:

– Пошли бы вы, ребята, соснули хоть часок. На вас же смотреть жалко. Ведь всю ночь прокатались?

Я искоса гляжу на схему города, на южную ее часть. Лампочка в ожидаемом месте не горит. В городе все тихо… Дежурный перехватывает мой взгляд.

– Взяли голубчиков. Прямо тепленьких. Привезли в отдел, шофер опознал. Из общежития строителей.

Ах, какой же молодчага тот самостоятельный лейтенант-участковый! Пошел, значит, разбудил и взял тепленьких! Ай да парень, ай да знаток! И шоферу теперь будет что рассказать приятелям насчет нашей работы. Зауважает, поди, нас! А ведь скис, не доверял, это точно…

Дежурный машет рукой, дескать, идите отдыхать. Вслед говорит мне:

– И пуговица твоя, Паша, пригодилась. Как раз с пальто одного из них.

Ну спасибо. Значит, плюс к тому лейтенанту-участковому и оперативникам и мы тоже – ай да мы! Приятно.

Я улыбаюсь спокойно молчащей карте, подхватываю свой экспертный чемодан и иду к выходу, где в маленьком зальце настороженно ждут магнитофоны, связанные с пультами. Когда дежурный снимает трубку, сразу же включается один из магнитофонов. Звукозапись наших суток. Тоже продукция не для широкого круга людей, как и сводка, первые листки которой, уже отпечатанные, аккуратно разложены на столе под картой.

За спиной дежурный по угрозыску недовольно бурчит, адресуясь, видимо, к Кондакову:

– А я ему, значит, и говорю: обожди пока, не пиши в сводку. Ну пропал ребенок. Хорошего, конечно, ничего нет. Но спрашивается, бабушке звонили? Нет. Дедушке? Нет. Тете, дяде? Тоже нет. Так позвони сначала, выясни, проверь, ведь не сразу же всю милицию на ноги поднимать? А в случае чего мы поможем! Еще звонок – машину угнали! Он сразу – в сводку, и по всем каналам на розыск! А потом звонит снова хозяин машины, он, видите ли, забыл, что одолжил машину приятелю. А он все – в сводку! Не документ, а роман с продолжением. За голову схватишься, когда увидишь. В три пальца толщиной, жуть! А прочитаешь, почти все чепуха какая-то, беллетристика!..

Свои дела. Но если уж дежурный употребляет такое ругательное слово, как «беллетристика», значит, совсем обозлился. Мы вообще не любим этого слова, от него за версту тянет корреспондентами, которым вынь да положь уголовщину не хуже зарубежной; редкими литераторами, которые, увы, в своих требованиях тоже недалеко ушли от журналистов. Конечно, по-человечески их понимаешь: сенсация, динамичный сюжет, погоня, перестрелка, холодные глаза следователя и юлящий взгляд «раскалывающегося» (это словечко будет использовано всенепременно!) преступника. Всему этому с первой же строчки обеспечено неотрывное внимание читателя.

Поэтому, наверное, сами сотрудники милиции почти никогда не пишут о своей работе, хотя среди нас попадаются люди, отлично владеющие пером не только по части протоколов и экспертиз. Зачем? – считают они. Все обычно, все привычно, да и не напишешь обо всем, а приврешь – в коридоре не покажешься, так разнесут, что костей не соберешь!

Наверное, из-за этого наши товарищи, если уж совсем не в силах сдержать свой литературный зуд, пишут – и неплохо пишут, – печатают – и не только в нашей многотиражке – лирические рассказики, стихи, юморески… Но о деле своем предпочитают помалкивать.

И все же хорошо слепленный детектив мы любим. Почти все. Но читаем его по-особому, пристально, ловя всякие ускользающие от неспециалиста зернышки, моментики всякие, которые-то и доставляют нам чисто эстетическое, а иногда и практическое удовольствие. Насколько я знаю, даже наш шеф, начальник отдела, как-то недавно перечитал с карандашом в руках Конан-Дойля и долго потом носился с мыслью провести по этому чтению общий семинар, утверждая, что он пройдет не без пользы для всех нас. Однако по причине хронической нехватки времени идея эта так и не нашла своего практического воплощения.

Кстати, если бы данный фантастический семинар все-таки состоялся, я обязательно поднял бы вопрос о том, почему во всех наших отечественных детективах в роли эксперта непременно выступает женщина. Очень любопытный факт, который нас, мужчин, все-таки несколько задевает.

Работа наша такая же милицейская, как и всякая другая, а это значит – не такая уж легкая.

Упаси меня, конечно, сказать что-нибудь плохое о женщинах, работающих у нас в отделе. Великолепные специалисты, хорошие товарищи, наконец, просто симпатичные женщины! А у каждой из них, кроме работы, еще и дом. И я просто умиляюсь, видя, как запросто соседствует с офицерской формой авоська, мирно висящая в шкафу, но…

Но что ни говорите, а женщин-экспертов у нас раз-два, и обчелся. Все-таки у нас не научно-исследовательский институт, хрупкая мечта моей мамы. У нас трудно. Особенно на суточных дежурствах. После них, правда, полагается день отгула, но напряжения и усталости он до конца не снимает. Поэтому мы уже давно явочным порядком освободили наших женщин от круглосуточных вахт.

Так что хрупкие пальчики экспертесс, шустро мелькающие в книгах и на телеэкране, в общем-то, явная натяжка. Хотя с чисто драматургической точки зрения понять ее можно. Нельзя, чтобы перед глазами все время мельтешили одни мужики, нельзя. Скучно будет. «Без женщин жить нельзя на свете, нет!» Закон жанра.

…Я и не заметил, как очутился в кабине неспешно ползущего наверх лифта. Лифт, слава богу, работает так же, как и мы, – всю ночь.