Текст книги "Эксперт, на выезд!.."

Автор книги: Виталий Нежин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

8

Как-то вдруг сразу выяснилось, что буквально всем позарез нужен лазер.

Самыми первыми, конечно же, всполошились мы – «чистые», так сказать, специалисты – химики, физики, биологи. Интерес к этой новинке, и так-то никогда не ослабевающий, подогрел сам начальник отдела, втихомолку сделавший экспертизу на лазере – насколько нам известно, одну из первых в стране…

– Личные контакты, – говаривает наш начальник, – есть одно из средств быстрейшего достижения желаемого эгоистического результата.

Под этим лозунгом наш шеф неустанно развивает и поддерживает личные контакты, добиваясь «желаемого эгоистического результата», из-за чего, случается, входит в определенные конфликты с теми, от кого зависит снабжение нас оборудованием и приборами.

Снабжают нас хорошо, это уж точно, но наша жадность до всяких новинок растет быстрее, чем любые возможности. Поэтому мы не пропускаем ни одной промышленной выставки, и в редком городском научно-исследовательском институте не записаны наши телефоны. И своими связями мы, конечно, пользуемся.

Правда, иногда, когда выясняется, что мы в своей довольно-таки иерархической системе слишком забегаем вперед, не укладываясь ни в финансовые, ни в моральные (в смысле «не лезь поперек батьки в пекло») рамки, нашего начальника вызывают «на ковер» и увещевают…

После таких увещеваний наш начальник запирается у себя в кабинете и вынимает из стола свою давным-давно начатую диссертацию. Можно отчетливо представить себе, как несколько минут он нервно черкает пером по бумаге, время от времени недовольно ворча под нос сентенции тина «А что, мне больше всех надо, что ли?» или «Вот уйду в науку, и баста!», и, может быть, что-нибудь еще покрепче…

Но плохого настроения у нашего начальника хватает ненадолго – во всяком случае, в служебные коридоры он его не выносит. Он встает из-за стола, прячет рукопись, потягивается, стряхивая с себя усталость, и отправляется в путешествие по своему хозяйству.

После его посещений, бывает, человек быстро собирается на оптический завод в Ленинград, мчится к киевским механикам или едет в Сумгаит на Всесоюзную конференцию по газовой хроматографии, в результате чего на три дня ваш покорный слуга становится главным химиком ОТО.

Можно, конечно, позавидовать командированным коллегам. Там, наверное, совсем весна. Цветочки. Рубашечки-тенниски. Девушки по набережной гуляют, и всякое такое. Но я не стану завидовать. Весна, конечно, весной, но наши ребята сидят по целым дням в переполненных, душных конференц-залах, внимательно слушая не очень нужные для нас общие доклады по газовой хроматографии. Но какие-то необходимые крупиночки они выловят, будьте спокойны…

Хроматограф – вещь для нас новая, но уже оцененная со всех сторон. Не будь его, я уж и не знаю, как бы мы справились с тем большим делом по фальсификации коньяка в ресторанах!

Общие методы здесь не подходили – слишком долго. А операция планировалась внезапной, так что требовалось много быстрой работы. И хроматограф не подвел. Набираешь микропипеткой едва уловимую капельку, помещаешь ее в прибор и сидишь ждешь у самописца, тут же видя по графику, чем был разбавлен благородный «КВ» – водкой ли, «Старкой», а то и вовсе вульгарной «Перцовкой»…

Из своих походов и поездок ребята не всегда привозят готовые разработки или приборы, чаще просто идеи. Вот тогда начинается самое интересное. В коридорах разыгрываются душераздирающие, но привычные для нас сцены:

Н а ч а л ь н и к. Ну, за чем дело стало?

Э к с п е р т. Уделите мне пятнадцать минут.

Н а ч а л ь н и к (испуганно). Ни в коем случае. Пять.

Э к с п е р т (ужасаясь). Десять.

Н а ч а л ь н и к (растворяясь в воздухе). Три…

Это означает, что нашего начальника уже давно ждут у руководства, или в каком-нибудь НИИ, или у студентов-юристов, или на очередной выставке. Это значит, что ему некогда, как обычно…

Эксперт, поражаясь мистической способности начальника растворяться на глазах, удаляется на рабочее место, ошарашенно вертя головой. Но особенно он не беспокоится. Заявка на встречу принята, и, что бы ни случилось, сегодня эта встреча состоится, продлясь, конечно же, сколько нужно…

Но… я несколько отвлекся от рассказа о лазере.

Однажды мы получили очередное постановление о назначении экспертизы. Два жулика спекулировали золотом, сдирая его со старых карманных часов. К нам попали только голые механизмы. Жулики клялись и божились, что механизмы коллекционировались ими исключительно из любви к часовой механике, а также стремления понять производственные секреты Павла Буре и Мозера. Золото? Какое еще золото? Просто старинные часы в простых корпусах, которые выбрасывались за ненадобностью…

Мы бились месяц и не могли доказать, что механизмы были когда-то помещены в золотые корпуса, хотя знали, что мельчайшие следы драгоценного металла должны были остаться. Хотя бы на заводных головках. Но золото не давалось. Наши методы оказались грубыми и примитивными.

Тогда появился наш начальник. Попросил несколько заводных головок на предмет личного пристального изучения и удалился в неизвестном направлении. А через два дня уверенно подписал экспертизу о несомненном наличии золота. В одном из НИИ его знакомые прострелили лазером головки, и золото вышло на свет.

Так с помощью большой науки криминалистика взяла след атомного порядка – 10 в минус шестой степени, а проще говоря, миллионную долю грамма.

Натурально, восторгу нашему не было предела, и мы тут же потребовали лазер в свое полное и безраздельное распоряжение. Перебивая друг друга, мы рисовали перед нашим начальником радужные перспективы развития криминалистики. Мы обещали с помощью лазера побить все сроки производства экспертизы… Мы…

– Ну, за чем дело стало? – привычно было ответил наш шеф, но на лицо его набежало облачко отнюдь не элегической грусти. – Лазер – это вам все-таки лазер. А мы, однако, милиция…

И Начальник наш принял официальный вид.

– Не зарывайтесь, – сказал он. – Нашли чего требовать…

У нас будет лазер. И у дактилоскопистов тоже…

9

– А суп сегодня того… – привычно говорит подполковник Суздальцев, поднося ложку ко рту. – Просто удивительно, как можно вполне доброкачественный продукт перегонять в этакое варево…

– Пусть ОБХСС разбирается, – так же привычно отвечаю я, приканчивая тарелку. – Им за это деньги платят…

– Шутка, – автоматически отзывается Юрка Смолич и придвигает к себе второе.

Необъяснимо, но факт: чем лучше столовая отделана внешне, тем хуже в ней кормят. Мистика какая-то! Можно подумать, что никель, пластик и полированное дерево – вещи сами по себе прекрасные, но, увы, несъедобные, – нахально отнимают какой-то процент вкуса у супов и шницелей.

Так что, как мы ни ждали нашей управленческой столовой, но с ее открытием быстро растеклись по району, ревниво охраняя от сотрудников других отделов тайну калорийных обедов на швейной фабрике, в кафе «Ласточка» и тому подобных нарпитовских точках.

Но сегодня приходится обедать у себя. День – самое спокойное на дежурстве время, однако мало ли что?

Привести сюда Суздальцева тоже не составило никакого труда, ему, в общем-то, все равно. Месяц назад он потерял жену, тоскует, не показывая вида, и мы, его товарищи, стараемся, чтобы рядом с ним всегда кто-то был. И осторожно передаем его с рук на руки.

Михаил Иванович Суздальцев – дактилоскопист. Как у всех дактилоскопистов, глаза у него от постоянного прищуривания окружены густой сеткой морщинок.

– Вот ты, Паша, все говоришь: мы химики, мы физики, мы то, мы се, – Суздальцев отодвигает тарелку. – Можно подумать, что у вас на лазер монопольное право! Нам он во сто крат нужней! К вам в кабинеты заходишь – того и гляди зашибешься, сколько всяких приборов наставили. А вы: давай, давай!

– Диалектика, Михал Ваныч, – говорю я. – Жизнь на месте не стоит.

– Так-то оно так, – соглашается Суздальцев. – Вот только жизнь давно приучила вас за науку держаться, применять ее к нашим делам. Физика, химия… А у нас дактилоскопия – предмет, как известно, в большой науке стоящий несколько особняком. Узкая, в общем, специальность. Не для всех…

Смолич делает большие глаза – старик лекцию начинает.

– Напрасно хихикаешь, Юра. Ты думаешь, я не помню, как ты у меня в секторе работал? Тебя ведь в дактилоскописты прочили, помнишь? На единственное свободное место в ОТО взяли. А ты посидел у меня две недели и бежать. Не могу, дескать, не по мне все это…

Юрка смущается.

– Да что вы, Михал Ваныч, в самом деле, – примирительно бормочет он. – Нашли о чем вспоминать. Это же когда было, подумать страшно…

– Но ведь было? И я тебя отпустил, не держал. Без охоты в нашем деле наворотить можно столько – за всю жизнь не расхлебаешь…

Я в свое время тоже был на стажировке у Суздальцева. Каждый будущий эксперт независимо от своем основной узкой специальности должен уметь все – и пальцы смотреть, и след изъять, и сфотографировать, что надо, и следователю помочь советом – на то он и «лицо со специальными знаниями» на месте происшествия.

Нынешний преступник стал «образованнее» и отлично осведомлен, конечно, о такой узкой и специализированной науке, как дактилоскопия, но все равно, несмотря на все преступные ухищрения, наука эта, без сомнения, остается самой доказательной и самой оперативной во всей криминалистике…

Мне довелось пройти по всем нашим секторам, долго ездить стажером с самыми опытными нашими экспертами, потом сдавать зачеты. Кстати, никогда, ни в школе, ни в институте, я столько не учил и так не волновался! Особенно из-за дактилоскопии – основы основ криминалистики. Поэтому, наверное, и помню то, чему меня учили, так ярко, будто только вчера закрыл учебник.

Тогда, на стажировке, я просидел у дактилоскопистов неделю и с тех пор навсегда проникся к ним уважением. Но если говорить о моем личном отношении к этой науке, это значит говорить о моем личном отношении к Михаилу Ивановичу Суздальцеву.

Несколько дней водил он меня тогда по своему хозяйству. Показывал картотеки, где собраны отпечатки за несколько лет работы. На ящиках маленькие наклейки: «Левая», «Правая», «Завиток», «Петли».

Суздальцев вынимал из ящиков карточки и, водя по отпечатку остро отточенным карандашом, объяснял:

– Больше половины всех отпечатков – петлевые. Видишь, какая петелька в центре узора? Шестьдесят пять процентов от общего числа – это по статистике. А дальше, внутри этой группы, всякие нюансы узоров – простой, изогнутый, половинчатый, замкнутый, встречные петли, параллельные петли… Вот ты химик, и я думаю, что существуют в химии какие-то экспресс-пробы, чтобы сразу определить хотя бы класс вещества. Вот так и у нас. Выедешь на место происшествия – находишь отпечаток. Ага, завитковый! Смотришь пальцы у человека, который мог быть здесь, а у него отпечаток вообще редкого класса – дуговой. Исключаешь его, ищешь того, кто нужен. А вообще-то, возьми вот эту книженцию, прочти. Что непонятно, спросишь.

И я сидел над этой книжкой днями, пугая домашних, которых старался приобщить к криминалистике:

– Мама, у тебя обнаружилось смещение.

– Где? – пугалась мама.

– В узоре. Вот смотри. Узор у тебя типично круговой, а здесь…

Мама ахала и всплескивала руками. Папа дать добровольно свои отпечатки отказался, а когда я окисью меди осторожно опылил его любимую фарфоровую кружку и на гладкой белизне проступил четкий черный узор папиных пальцев, то он обиделся и несколько дней брал предавшую его кружку осторожно, двумя пальцами за край ручки.

Когда я немного освоил квалификацию и, ошибившись только два раза, определил с десяток отпечатков, Суздальцев, прищурившись, сказал:

– Ну, первоначальное определение класса узора – наука не такая хитрая. Сноровка нужна и память. Но ты ведь не дактилоскопистом к нам пришел. А на дежурстве, на осмотре места происшествия нужно другое. Там тебе, не столько определять будет нужно, сколько искать. И находить.

Началась вторая часть науки, прикладная – куда завлекательнее первой. Суздальцев, покряхтывая, снял со шкафа толстый альбом.

– Вот смотри. То, что здесь собрано, конечно, самое сложное, но кто его знает, может, и пригодится. Не дай бог, конечно, здесь дела самые этакие…

Я послушно листал альбом, но куда больше альбома дали мне разговоры с Суздальцевым!

– Допустим, приезжаешь ты на кражу. Замок сломан. Дверь открывается наружу. Соображаешь, что преступник рывком дернул ее на себя и открыл. Без упора такого не сделаешь, ведь верно? Значит, смотри на стене, справа или слева от двери, где ручка – там могут быть следы рук… Соображать надо.

Сам Суздальцев соображает быстро и неожиданно.

Он находил отпечатки на висящей под потолком электролампочке, на кусках похищенной кожи, на обоях, на запечатанных в коробки медикаментах. Он находил отпечатки там, где никто не предполагал их искать, и они становились решающими уликами в деле.

Так, работая по одному очень запутанному делу, он отыскал еле видимый отпечаток пальца на водопроводной трубе, на кусочке асфальтового лака, сохранившегося среди ржавчины, и отпечаток этот в конце концов изобличил преступника.

По тому же делу Суздальцев с товарищами провел такую работу, о которой и сейчас вспоминают с удивлением – неужели такое возможно! – в предельно короткий срок проверил двадцать пять тысяч дактокарт и еще двадцать тысяч рисунков осмотрел непосредственно с рук. Были ли у Суздальцева и у его коллег ночи в то время? Сомневаюсь…

– Так вот я о лазере, – говорит Суздальцев, – у нас ведь, у дактилоскопистов, до сих пор один инструмент на вооружении – глаз. Техническое перевооружение пока у нас выражается в замене двукратной лупы на шестикратную. Огромный сдвиг, конечно… Вот если бы еще запасные глаза выдавали…

Юрка Смолич ухмыляется. Суздальцев не обращает на него внимания.

– А как мы проявляем отпечатки? Номенклатура, как в химическом магазине. Для каждой поверхности свой проявитель! Окиси меди, свинца, цинка, перекись марганца, йод – такой перечень, что не сообразишь сразу, за что браться! Да и не потащишь всего на место! Со съемками пока тоже… Вот взять никелированную поверхность, допустим, бампер. Ведь что приходилось делать раньше? Один дышит на след, проявляет его своим паром, второй тут же с фотоаппаратом старается подлезть. Ведь только совсем недавно додумались коптить никель дымом пенопласта. И так далее и более того…

Юрка опять прыскает. На этот раз на любимое выражение Суздальцева. Тот наконец оборачивается.

– Шли бы вы, товарищ Смолич, – подчеркнуто официально говорит Михаил Иванович. – Зря время теряете. Почитали бы кое-какую литературу по своей узкой специальности. Я слышал, что вы нынче на пулеулавливателе хотели пистолет без бойка отстреливать?..

Смолич тушуется и исчезает.

– Да дойду я, наконец, до лазера или нет? – сердится на себя Суздальцев. – Все время меня в сторону уводит…

Он доверительно наклоняется ко мне.

– Я слышал, что уже ведутся опыты по использованию лазера в чтении. Вроде бы даже японские иероглифы разбирает… А наш пальцевый узор чем не иероглиф? Я уже начальству представление сделал. Снимаем все наши дактоархивы на пленку, это, конечно, работа огромная, но оправдает себя, уверен, переводим их на голограммы, ставим лазер, и, пожалуйста, весь архив можно прогнать за считанное время. Линии считать не придется – будет абсолютное сравнение с данным отпечатком! Не по семи-двенадцати точкам, как сейчас делаем, а полная картина, до мелочей!

– И дактилоскописты обретут долгожданный покой, – улыбаюсь я.

– А вот и нет, Паша, – веско говорит Суздальцев. – Новая машина только, что называется, прогонит массив. Заключение все-таки будем давать мы. По-прежнему. Посмотрим, что там наша машина определит, а потом по старинке – через лупу поглядим да еще иголочкой для верности все штрихи пересчитаем. Под заключением все-таки нам подписываться, не машине…

10

Нет, наверное, я так никогда и не окончу оформления экспертизы!

– К тебе можно, Паша?

– Заходи. Опять?

– Опять. И на самом видном месте. Видал?

Видал, и не раз. И китель видал, и рубашку, и форменные брюки, принадлежащие Альберту Севастьяновичу Прудникову, моему товарищу по управлению и сокурснику по Высшей школе МВД.

– Неряха ты, Алик! – безжалостно говорю я.

– Это точно, – с готовностью соглашается он. – Я, как увидел, прямо-таки ахнул!

– Надоел ты мне со своими пятнами. Сколько раз я тебе говорил, выброси ты эту авторучку к чертовой матери!

– Выброшу, Паша, ей-богу, выброшу, – покорно соглашается Алик.

– Как же, выбросишь ты эту дрянную самописку, так я тебе и поверил!

Альберт Севастьянович Прудников, следователь, капитан милиции, молодой и культурный человек, имеет только один недостаток – он жутко суеверен. Правда, следует отметить, что суеверие у него чисто прикладное.

Года три назад своей знаменитой авторучкой он самолично от начала до конца расписал крупное дело по спекуляции: чертил схемы связей, записывал показания арестованных и свидетелей и, наконец, гордо подписался под изящными и точными, бесспорными выводами.

С тех пор он и воспылал к своей авторучке настолько нежными чувствами, что не желает ее менять ни под каким видом. А постаревший инструмент для письма мстит ему за нежелание дать оному заслуженный отдых в дальнем ящике стола – протекает в нагрудном кармане, разваливается на составные детали в боковом, брызгает на рубашку и оставляет жирные кляксы на документах. Так сказать, кто кого…

Но больше всех достается мне. Именно я ликвидирую все мстительные следы своенравной авторучки на костюме моего товарища.

Сегодня у Алика незапланированный приход ко мне, хотя мы с ним и так видимся достаточно часто. Я проводил и провожу многие экспертизы по его делам, и понятно, что мы всегда в курсе забот друг друга.

– Помнишь дело Рахметбаева? Ну того, из Душанбе?

– Помню.

– Телетайп: вчера взяли в Москве, во Внукове. С грузом.

– Вот и прекрасно.

И весь разговор.

– Получай свою рубашку. И выметайся. Мне еще экспертизу заканчивать. И вообще я сегодня дежурный.

– Премного благодарен! – Алик натягивает рубашку и, приятно улыбнувшись, исчезает за дверью.

Вообще, с чем только не идут к нам в ОТО! (Я не говорю о тех, кто приходит по делу.) И пятно вывести, и по фотографии проконсультироваться, и радиоприемник починить, и с просьбой соорудить футляр для презента дорогому человеку, и еще бог знает за чем!

Мы ругаемся, горько называем себя «прислугой за все», ворчим на жизнь, запираем перед посетителями двери, но – строго между нами, конечно, – весьма гордимся своей репутацией народных умельцев.

Особенно много таких посетителей у ребят из кинофотоотделения. Оптики, механики, даже радисты – они мастера на все руки. Большинство из них пришло к нам из научных и учебных институтов, с заводов, это люди с огромным опытом и большими, фантастическими связями.

Особенно отличается по части добывания новинок мой хороший приятель, капитан Лель. В противовес одноименному оперному персонажу Лель не может похвастать волнистыми кудрями по причине их полного отсутствия и даже весьма заметной лысоватости, но на его настроение это не влияет. Вообще своего эпического тезку капитан презирает:

– На свирели дудеть, это каждый может… А вот пробей на заводе нужный заказ, да пусть его при тебе в бумажку завернут, да еще и спасибо скажут, а?

Помимо обязанностей эксперта и множества общественных забот, Геннадий Лель добровольно исполняет еще и своеобразную функцию нашего инженера по новой технике, и поэтому его стол всегда завален яркими рекламными проспектами на глянцевой мелованной бумаге, схемами и чертежами. Получить у него консультацию можно в любое время дня, если, конечно, вам повезет и вы наткнетесь на него, куда-то по обыкновению летящего. Ему вечно не хватает времени, и ему чаще всех достается за непунктуальность.

Лель – выдумщик. С его легкой руки на всеобщее вооружение принят безотказный метод не задерживаться долго у начальства, особенно если оно чем-то хочет тебя огорчить.

В самую патетическую минуту надо выразительно посмотреть на часы и подать безотказную реплику:

– Ой!

Начальство, конечно, изумляется такому нахальству. Тогда следует вторая реплика:

– У меня пленка в проявителе. Важный материал.

После этого начальство машет на тебя рукой и отсылает подобру-поздорову.

Есть и еще некоторые придуманные Лелем приемы, которые мы храним в глубокой тайне.

Как бы там ни было, Гена Лель – одна из самых колоритных фигур в ОТО, и во многом его абсолютно бескорыстными заботами и хлопотами, проявленными во время поездок и походов, наши ребята ездят на происшествия с широкоформатным «Киевом-6», удивляя необычным фотоаппаратом поднаторевших фотолюбителей, печатают оперативные снимки на какой-то изысканной итальянской бумаге «Феррания» и многое другое.

Процент умельцев среди сотрудников кинофотоотделения значительно выше, чем по другим отделениям. То и дело они вытаскивают из своих необъятных карманов какие-то хитрые приборы и приспособления, все знают, все понимают, во всем разбираются, короче, являют собою рабочую аристократию нашего отдела.

И кроме всего прочего, наши фотографы (так мы их называем просто для удобства, так как фотографируем мы все и при каждом кабинете своя фотолаборатория) в свободную минуту никогда не отказываются от приятного разговора, и, наверное, поэтому в их комнатах всегда чуть-чуть шумнее и больше накурено, чем обычно…

Правда, иногда они с таинственным видом запирают двери, и тогда мы знаем – фотографы испытывают что-то новое.

Сотрясая дверь, рвется в коридор рев бензинового мотора – это значит, ребята раздобыли где-то киловаттную электростанцию, помещающуюся в небольшой чемодан. Добро, пригодится…

Распевает за дверью Николай Сличенко – фотографы исследуют новый магнитофон для оперативных надобностей. Что ж, вполне можно понять, почему ради первого испытания они записали на пленку рулады цыганского певца, а не сухую следовательскую скороговорку.

Бликуют из дверной щели ядовито-зеленые вспышки – значит, запустили-таки наконец этот капризный «Ксерокс» – аппарат для снятия копий. Слышатся восторженные возгласы наших коллег, которым еще неведомо их печальное будущее. Пройдет время, и их будут осаждать со всего управления просьбами, а то и категорическими приказаниями срочно размножить какой-нибудь документ или фотографию…

А пока у них чистая радость от того, что пошла на шестом этаже еще одна новая машина. И мы радуемся вместе с ними.