Текст книги "Варшавка"

Автор книги: Виталий Мелентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Так… само ж дело подсказывало, где мне быть. И потом, кто ж мог подумать, что он сам поведет… команду в эту самую контратаку? Ему ж боем надо руководить. Раньше он такого не допускал. Вот я и думал…

– А ты видел, как он повел людей в контратаку?

– Откуда же? Видел, что пошли от НП, но я ж не думал, что и комбат там… – но тут же смолк, и Басин уловил, что Жилин остановился на взлете.

– Так видел или не видел?

– Не знаю… – признался Костя. – Вроде мне показалось, что он бежит, – он же в фуражке был, каску не любил, – но подумалось, что не должен он… Да и… Да нет… Все как-то не так… Словом, вроде померещилось, что он, а вроде н не он. И не думал я в те минуты – немцы ж на пеньке прицела. Бой же ж…

Басин долго молчал.

– Ну а потом чего ж ты помчался? Запал кончился? Или совесть заговорила? Ты ж с ним с границы?

– Да… С границы… А совесть?.. Совесть – она ж все время… копошилась. А вот уж когда вроде отбились… полегче стало, я подумал… да нет, не думал я… Просто почувствовал, что не так… Предчувствие… А может, дошло, что тот, в фуражке, капитан… Не знаю…

О том, главном, что его подтолкнуло – вывести людей из траншей, – он не сказал, забыл.

Они опять долго молчали, и Костя, с ужасом перебирая прожитое, понимал, что в смерти комбата есть и его вина. Нельзя было его оставлять… Никак нельзя. Был бы рядом – наверняка бы уберег. Собой прикрыл. Оттащил… Ну да что теперь рассуждать… Теперь ясно – носи в себе этот упрек и мучайся. Да и нагорит еще. И тут Костя с пронизывающей ясностью осознал: а ведь дело пахнет трибуналом… Подумал, вспотел и сейчас же стал успокаивать себя: "Ну я ж тоже делом занимался. Я ж не сбежал. Врага ж бил".

Но сам чувствовал: как повернешь это дело… Как повернешь… Комбат, конечно, отпускал на охоту, но ведь…

Он совсем запутался в своих рассуждениях и оправданиях: все они – как повернешь. А Лысова нет… Нет и не будет… И этого из сердца уже не выкинешь.

– Ты спал? – спросил Басни.

– Нет.

– Это ж почему?

– Кривоножко приказал охотиться в личное время. Чтоб в батальоне не говорили, что мы сачкуем.

– Значит, и твои ребята сейчас в траншеях?

– В траншеях.

– М-да… Ну, вот что, Жилин, пойдем-ка мы сейчас в штаб. Здесь дела и без нас делаются.

Иди спи, а завтра разберемся как следует.

Глава девятая

Комбат знал, что разбираться обязательно придется. Лысов еще жил, еще гадал, как ему вести себя в новой обстановке без комиссаров, а Басин уже двигался на его место, потому что Лысову следовало отбыть в распоряжение штаба того военного округа, в котором формировалась новая, никому не известная дивизия. И в этой дивизии Лысов должен был занять отведенное ему место начальника штаба полка. Он подходил для этой должности – боевой опыт, училище, умение сработаться с политработниками. Наконец, и срок выслуги в звании давно вышел – выдвижение выходило закономерным.

Но Лысов ничего об этом не знал. Он жил сиюминутными заботами, не мог, да еще и не умел смотреть дальше. А Басин знал, что после госпиталя и военных курсов «Выстрел» ему надлежит сменить опытного комбата; поучиться у него с таким расчетом, чтобы видеть и свою перспективу. Поэтому Басин не спешил в батальон. Он задержался в штабе дивизии, потолкался по его службам, установил контакты, уяснил обстановку. То же самое сделал и в штабе полка – со всеми перезнакомился, ощутил настрой, стиль полка.

А потому что кое-что новое узнал и на курсах, и в штабе дивизии, то увидел не только хорошее, но и промашки, а главное, – сумел показать, что он видит эти промашки. И еще не приняв батальона, заполучил если не славу, то всеобщее признание самостоятельного, подготовленного командира. И когда он шел в батальон, то знал, что связного комбата скорее всего будут судить – бросить командира в бою, конечно, преступление.

Единственно, что его смущало, так это то, что Жилин и Лысов вместе идут с границы.

Комбат вырос – получил новое звание, новую должность, а младший сержант так и остался младшим сержантом. Как-то странно… Чтобы получить сержантское звание в мирное время, требовалось многое, и недаром довоенные сержанты так легко становились средними командирами – подготовка и боевой опыт невольно их выдвигали.

Разговоры в траншеях кое-что прояснили, и старший лейтенант, отпустив Жилина, связался с командиром полка, доложил о ходе работ, предусмотрительно завысив размер разрушении, чтобы просьба о присылке саперов выглядела убедительней, в конце доклада сказал:

– Кстати, о связном комбата. Полагаю; что следует не судить, а писать наградной лист. – И рассказал, как проходил бой.

– Ты брось загибать! Что ж тебе, политики даром доносят?! Кривоножке расследовал и доложил.

Басин в свое время привык к директорским разносам и потому тактично промолчал, но как только командир полка приутих, жестко, может быть, даже излишне, жестко для первого доклада, сказал:

– Нельзя судить человека за то, что, выполняя обязанности на двух должностях, он с какой-то справился не так, как положено. Вначале следовало определить его положение.

Командир полка не привык к жесткости возражений. Поэтому поначалу неприятно удивился, а потом рассвирепел:

– Ты что там ерунду городишь?! Связной есть связной…

И тут Басин перешел грань. Перешел сознательно, преднамеренно, полагая, что должен с первой же минуты поставить себя, показать характер.

– Он командир отделения снайперов, – перебил командира полка Басин. – И это отделение следовало либо узаконить, и тогда у Лысова был бы настоящий связной, либо ликвидировать. Комбат и его комиссар не сделали ни того, ни другого. А штаб полка не проконтролировал. А он обязан был сделать это – дело-то новое. Снайперских отделений нет нигде. Насколько мне известно.

От этой наглости командир полка даже задохнулся. Вероятно, ему захотелось сразу же закричать что-нибудь вроде: "Вон из моего полка! Мальчишка! Не успел появиться, а уже учить!" Но он не сделал этого. Не сделал и не мог сделать, потому что. как и каждый командир полка, был немножко дипломатом. Он помнил, что Лысов докладывал ему об этом отделении, но он решил не спешить с его оформлением. Да и, честно говоря, не очень верил в него: поди проверь, убил кого-нибудь снайпер или нет?

– А комиссар вдобавок еще и приказал проводить охоту в свободное время. А может ли быть у бойца свободное время на передовой? В демократию, понимаете, играли. – Басин отлично знал, как действует на старых командиров это словечко – «демократия», сказанное в определенном, армейском звучании. За ним стояло обсуждение приказов командира, вообще приказов, своевольная их трактовка и прочие нетерпимые в армии грехи. И он не ошибся – командир полка кашлянул, а Басин продолжил:

– Снайперы эти – все как один – либо комсомольцы, либо кандидаты партии.

Все больше осознавая, что в случае с этим чертовым связным он в чем-то попал впросак:

"Комиссар, понимаешь, подвел… подвел… Наговорил семь верст", но стараясь сохранить свой настрой, командир полка заорал:

– А он что, этот самый снайпер, большевик?!

– Кандидат партии… – как о само собой разумеющемся сообщил Басин. – И, между прочим, газосварщик редчайшей квалификации. Рабочий класс! – И, не давая перебить себя, продолжил:

– Ну вот, понимаете, а этим ребятам даже отдохнуть не дают. Ночью на передовой, как все, а днем – на охоте. И это в то время, когда с нас требуют повышения боевой активности. Это же настоящий почин.

"Да… – вероятно, подумал командир полка. – Ничего себе комбат попался: не успел прийти, а уж такое…" Но эти мысли, если они даже и явились, скорее одобряли молодого комбата. Главным тут оказалось иное: Басни легко перешел от сугубо военных, тактических разговоров к политическим. А они волновали командира полка, потому что в эти дни они волновали всех. И он еще смутно, еще не все улавливая, подумал, что снайперское отделение и в самом деле может стать почином, и остановил подчиненного:

– Погоди ты! Уже и почин! Ты давай еще раз по-порядку расскажи, что ты там на расследовал.

Пришлось повторять то, что старший лейтенант узнал о снайперах, а командир полка слегка поддакивал: "Ну, взрыв-то я н сам слышал", "То-то я глядел с НП и удивлялся – чего ж это, думаю, фрицы пулеметов не тащат?" Он говорил искренне, потому что в горячке внезапного боя он, конечно, видел все его особенности, но осмысливать не успевал. Да, вероятно, и не мог – такого быстротечного боя еще не бывало, и к его оценке командир полка подходил со старыми, привычными мерками. А вот теперь открываются и новые подробности и новые возможности.

– Ну, хватит? – перебил командир полка. – Расследовать все равно придется, а вот начальнику политотдела я доложу. Что ты думаешь делать со снайперами?

– Как кончится расследование, узаконю отделение – и все дела. Надеюсь, что н вы поможете – выделите снайперок. – Басин примолк н опять, по бывшему своему, заводскому, опыту – добился победы над начальником – не вылазь, дай и ему отыграться, – сообщил:

– Правда, тут у нас есть еще и кое-что неприятное…

Командир полка насторожился: Басин не сказал "у меня". Он сказал "у нас". Это – тоже новые веяния… Впрочем, он только что с курсов – там могли и новому научить.

– Что там… у вас?

– Немцы захватили пленного, но утащить не успели. Жилин его отбил – застрелил конвоиров, пленный и вернись. Так что вот – политическая задача. С одной стороны, сдача в плен врагу, с другой – героический поступок: связанный, с кляпом во рту вернулся в свое расположение. Опять же требуется расследование.

– Кривоножко докладывал? – посопев, спросил командир полка.

– Не думаю. Не успел.

– Ну вот… Значит, первое ЧП имеется. С чем и поздравляю.

– Это опять-таки как посмотреть, – ответил Басин. – Можно как на ЧП, а можно и как на показатель высокого патриотизма. – Словно понимая, что командир полка насторожился от такой непривычной постановки вопроса, добавил:

– Словом, расследование покажет. У меня все.

Весь этот разговор происходил при молчаливом присутствии адъютанта старшего н телефониста. Конечно, Басин знал, что не то что завтра, а уже сегодня ночью его новые подчиненные сделают выводы.

Глава десятая

С Кривоножко, который расследовал дело пленного, старший лейтенант Басин встретился за полночь. Сам Кривоножко не очень торопился со встречей. Ощущение неудовлетворенности и даже обиды, появившееся в конце боя, окрепло. Что ж… Он просто замполит… Значит, лезть на глаза начальству не следует, нужно иметь скромную, но гордость. И он ждал, когда новый начальник хоть чем-нибудь проявит себя.

И он проявил – отозвал снайперов из рот и приказал им отдыхать. Правда, Кривоножко не знал, что так рассудил Жилин: если ему разрешили спать, так почему другие хуже?

Костя сам обошел ротных и передавал им приказание. И никто не удивился – все видели, как работали снайперы, н все понимали: отдыхать после такого им нужно не только ночь.

А главное: выставил Кривоножко в невыгодном свете перед командиром полка. И еще не зная старшего лейтенанта, замполит его невзлюбил, в душе решив, что представляться ему не станет. В конце концов он не мальчик! И он старше нового начальника по званию. И возрастом. И, уж конечно, образованием. Надо с первого же дня поставить на своем и показать, что хамства он не потерпит. Не угоден – пусть переводят! Меньше батальона все равно не дадут.

Внутренне бунтуя, но стараясь быть спокойно-решительным, Кривоножко вошел в свою землянку готовым к первой и последней решительной схватке. За столом сидел старшин лейтенант – ворот расстегнут, ремень без портупеи со старенькой кобурой небрежно валялся на топчане, возле каски, а автомат – прямо на столе, рядом с толстой тетрадью.

Старший лейтенант поднялся – статный, слегка полнеющий, с темными волнистыми, зачесанными назад волосами, высоким, уже тронутым морщинами лбом и крупными, хорошего рисунка губами. Цвет его глаз Кривоножко не заметил. Секунду они молча смотрели друг на друга, потом старший лейтенант протянул руку и, улыбаясь, спросил:

– Кривоножко, Павел Ефимович, из крестьян, образование высшее… ну и так далее?

– Так точно, – обескуражено согласился Кривоножко, не зная, как себя вести.

– А я – старший лейтенант Басин, Андрей Николаевич, год рождения десятый, инженер, сюда с высших командных курсов «Выстрел». Воевал на юге, ранен, контужен… Садись, замполит, будем держать совет.

Кривоножко медленно присел, снял каску и хотел было «рассупониться», но не посмел: вспомнил, как всегда на него косился Лысов. Басни заметил это и засмеялся:

– Привык к амуниции? А я все никак не могу привыкнуть… Гражданка, знаешь ли… посвободней хочется.

Кривоножко даже встряхнул головой, отводя наваждение. Все противоречило его представлению о командирах батальонов: и образование, и стиль поведения, и даже внешний вид. Пришел новый человек, такой, которого он не ждал и ждать не мог.

Кривоножко опять встряхнулся и поерзал – появилось ощущение подвоха: играет старший лейтенант, ждет, когда Кривоножко попадет впросак.

Басин почувствовал, а может, и понял состояние своего заместителя по политической части. Лоб наморщился, и шрамик стал виднее.

– Ну что ж, Павел Ефимович, докладывай о политико-моральном состоянии вверенного нам батальона. Кривоножко отметил: первое обращение на «ты» не обмолвка. Что это значит? Стремление сразу установить добрые, равные отношения или, наоборот, подчеркивание их неравенства? Для Кривоножко всегда – и в учительской среде и на политработе – все эти мелочи, переливы человеческих отношений имели огромное значение. И он решил сдерживаться.

Говорил он коротко, ясно, и получалось, что батальон в целом крепкий, хорошо сколоченный, ЧП – чрезвычайных происшествий – не бывало давненько, хотя, конечно, есть и недоработки: недостаточная идейная закалка молодых, и по возрасту и по боевому опыту, командиров, трудность ведении партполитработы: неудачные бои на юге… Люди нервничают. Приходится крутиться – не столько разъяснять, потому как что ж разъяснять в таком цейтноте? – сколько придерживать и сглаживать.

Басни слушал не перебивая, изредка делая пометки в своей толстой тетради, с интересом вглядываясь в замполита. И это вглядывание тоже не нравилось Павлу Ефимовичу: в прежние времена прежние начальники сразу, не таясь, выносили решение – правильно говоришь или неправильно. Можно было быстро поправиться, уловить, чего хочет начальник. А этот молчит и пишет.

– Значит, ЧП не было… – Басин навалился грудью на стол и сцепил кисти. – А как вы рассматриваете случай с пленным?

Вот… Вот и начинается? Вон он когда берет за глотку. Кривоножко выпрямился. В эту минуту он больше всего ненавидел этого самого пленного – ведь как бы все хорошо получилось, если бы не этот дурак. Павел Ефимович даже пожалел, что его не убили в суматохе на ничейке, но не то что осудил или отогнал эту поганую мысль, а заглушил ее.

Ответил с достоинством:

– Наши ведь тоже взяли пленного. И не одного. Правда, раненых, но тем не менее…

– И тем не менее наш тоже оказался в плену. Кстати, кто он?

– Кислов, Иван Андреевич, колхозник. Женат, трое детей. Чудинов говорит, что дисциплинирован и сознателен. Но… есть сведения, что последнее время вел себя очень нервно: осуждал наше бездействие на этом участке, возмущался положением под Сталинградом…

– Откуда он родом?

– Пензенский.

– Совсем неподалеку от Сталинграда… А там – трое детей. Возраст?

– Год рождения четырнадцатый. Беспартийный.

– Быстро он детей наделал… Ну и как же он попал в траншеи? Дежурный?

– В том-то и дело – оживился Кривоножко: в бесстрастно-иронических вопросах и замечаниях комбата ему почудилось понимание. – Он не должен был быть в траншеях.

Рота отдыхала. А он попросился у командира отделения сходить в траншей – говорит, что забыл в нише противогаз, а в нем – книги. Басин с интересом посмотрел на ожившего Кривоножко и едва заметно усмехнулся – шрамик над переносицей побелел.

– За книжками, выходит, побежал… Ну а потом что?

– Командир отделения говорит, что когда начался артналет, он видел, как Кислов, вместо того чтобы пробиваться к своим, к землянкам, повернулся и побежал к передовой.

Зачем, спрашивается? Выходит, в плен побежал? Если так – таких расстреливать и то мало!

Кривоножко не хотел выговаривать этого слова – «расстреливать». Оно вырвалось само по себе, потому что приглушенно уже жило в нем. И еще, наверное, потому, что ему очень хотелось быть железным, бескомпромиссным человеком. Хотелось сразу поставить себя. а тут подворачивался случай…

Но Басину это, кажется, не понравилось. Его лицо неуловимо изменилось – стало строгим, даже суровым, а шрамик над переносицей желтовато-белым и мягко блестящим, как пчелиный воск после липового взятка.

– Подождите с расстрелами, товарищ замполит… Не спешите. Человек побежал не к землянкам, где можно было спрятаться, если… если пройдешь сквозь огонь, а к передовой, где огня еще не было, но где, возможно, следовало вступить в бой. Может, даже одному. Ведь, кроме наблюдателен и дежурных, в траншеях никого не было?

– Вот именно! – ожесточаясь, ощерился Павел Ефимович. – Нормальный человек прежде всего прибьется к своим. Гуртом легче бить. А этот? Подальше от своих? Не-ет, товарищ старшин лейтенант, вы не защищайте…

– Я не защищаю. Я выясняю. Ведь решение выносить мне.

Впервые они встретились взглядами, и Кривоножко наконец увидел его глаза. Светлокарие, небольшие и вострые. Они не понравились Павлу Ефимовичу – в них не было сомнений и колебаний.

"Сразу подчеркнул: "Я буду решать". А я, выходит, только при нем…" Но странно, уже привычное это самобичевание не принесло привычной же горькой радости – вот до чего меня довели. Наоборот, сам того не ожидая, Кривоножко ощутил облегчение: хоть и не слишком хорошо, а все – ясность. От Лысова он такого бы не потерпел, а вот от Басина… Что ж… Он не кадровый, отучившийся полгода на курсах младших лейтенантов. Он – инженер. Высшее образование. Да и с курсов – высших – только что… Ведь учили же их там кое-чему…

И как только пришла эта успокаивающая мысль, облегчение усилилось, и взгляд Басина не показался ему неприятным. Обыкновенный волевой командир…

Пет, теперь, кажется, Басни начинал не то что нравиться, но Кривоножко примирялся и с ним, и со своим новым положением и уже инстинктивно искал оправдания всему, что произошло и с ним н с другими…

– Так вы считаете?.. – начал было уже осторожней и мягче Кривоножко, но комбат, не повышая голоса, перебил:

– Пока что я ничего не считаю. Расследуют, не волнуйтесь. А нам с вами нужно иметь полную и точную картину происшествия. А вот чрезвычайное оно или нет – покажет дело. – Кривоножко отметил, что комбат твердо перешел на «вы», и принял это за признание его, замполитовских, качеств. Потому он и согласно покивал, Да, учили их там, учили… Но почему, почему он не спрашивает о Жилине и обо всех снайперах? Ведь с них все началось. С них!

Значит, все сам решил, припоминая все, что рассказал ему адъютант старший, понял Кривоножко.

Понял и, по привычке угадывать и упреждать мысли начальства, протянул, не столько утверждая, сколько как бы советуясь и заполняя паузу:

– Как вам связной?

– О Жилине пока говорить нечего, – отрезал Басин. – Покажет расследование.

Кажется, Жилин ему не понравился. Это – хорошо… Связной, конечно, нужен иной – услужливей, заботливей.

Почувствовав неожиданное облегчение, Кривоножко спросил о том, что его мучило больше всего, не давая возможности окончательно примириться и с новым начальством и со своим новым положением.

– А вы, простите, большевик?

– Я? – удивился Басни. – Да. Большевик. В институте был комсоргом курса, на заводе – парторгом цеха. Потом начальником цеха. – И, словно поняв все мучения своего замполита, чуть-чуть улыбнулся, и от этого напряженное лицо Кривоножко тоже разгладилось. – И вот вспоминая то время, мне и хочется с вами посоветоваться. Дело в том, что политикой партия стала война. Значит, нужна военная пропаганда, военная политика, или, говоря довоенным языком, производственная пропаганда. Так вот я здесь, – он придвинул к замполиту несколько газетных вырезок, торчащих из потрепанного журнала, – подобрал нужный материал. Кстати, в будущем делайте это сами. Это все о кочующих огневых точках. – И, перехватив недоуменный взгляд замполита, пояснил:

– Есть, представьте себе, и такие. Они больше всего подходят для наших условий и позволят полнее выполнить приказ об активизации боевой деятельности. Прочтите, проведите совещание с агитаторами и активом по этому вопросу, а на будущей неделе проведем батальонное партсобрание с повесткой дня: "Сталинград и наши задачи". Как вы на это смотрите?

Никогда еще – ни на сборах, ни в резерве, ни, конечно, во время боев – никто из командиров-строевиков не ставил перед ним таких задач. Что это задача, а не совет, Кривоножко стало ясно, как только Басин сказал, что ему "хочется посоветоваться". Не такой, видно, человек, чтобы советоваться. Командир ставит задачу, отдает приказ – вот что это за совет. Но такую задачу Кривоножко получил впервые, и он растерялся. Это было его святая святых.

Но ответил он в высшей степени странно для собственного настроя н убеждения. Что-то уже подавило его, перевернуло. Может быть, та самая воинская дисциплина, которая причиняет столько мучений отдельно взятым людям и которая как-то незаметно, въедливо, постепенно становится их сущностью.

– Есть, товарищ старший лейтенант.

– Ну, ладно, – опять доверительно, как в начале беседы, улыбнулся Басин. – Как бы нам организовать ужин?

– Это можно, – тоже понимающе улыбнулся Кривоножко, но сейчас же вспомнил, что Жилину разрешено спать, а командир хозвзвода тоже наверняка спит, и послать к нему некого. Выходило, что следует идти самому.

"Что ж… Пока что я еще хозяин и должен угостить нового командира. А потом, как-никак командир есть командир", – горько улыбнулся про себя Кривоножко и пошел будить командира хозвзвода.