Текст книги "Просто Иван (СИ)"

Автор книги: Виталий Гавряев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

  -... Дядя Володя, вот скоро будет железнодорожная ветка Брест – Барановичи. Через неё мы всё равно не переедим. Придётся бросать нашу добычу и идти дальше пешком. Но там легче, там уже наш лес – родной.

  – Хорошо паря, ты говори, говори: не останавливайся. – Сосредоточенно следя за дорогой, отвечал Быков. – Да главное, требуй чтобы я тебе отвечал: не приведи господь мне уснуть за баранкой.

   Все остальные давно спали. Единственным кто слушал этот разговор не о чём, был Иван, ему не давали уснуть мысли об его товарищах. Он переживал, всем ли группам удалось вырваться из окружения, и жизнями скольких людей пришлось за это расплачиваться?

  – Да, да. Глядите, мы уже приехали! Глушите мотор! – В голосе молодого проводника мгновенно зазвучали радостные нотки. – Видите, мы выехали на просеку! Как раз, здесь и идёт одноколейка!

   В подтверждение этих слов, как только воцарилась тишина, и привыкшие к шуму двигателя люди стали просыпаться: по рельсам, с шумом промчалась дрезина. Благо из-за ночной тьмы и скорости движения, заметить партизан было не возможно. Однако пассажиры бронетранспортёра притихли и молча смотрели в след техническому транспорту. Первым наступившую тишину нарушил Иван:

  – По идее за ней вскоре должен проследовать поезд. И судя по направлению, я думаю, что он не будет порожним.

  – А толку? – Слабым голосом пробубнил Ромашов. – У нас всё равно взрывчатки нет.

  – А вспомни, – не задержался с ответом Непомнящий, – когда мы обсуждали как можно вести борьбу с вражескими эшелонами, то Гордеев предложил подкапывать под путями насыпь. Вот давай сейчас этот способ и опробуем. Лопаты то у нас есть.

  – Во-во! – Вклинился в разговор Быков. – А я, возле подкопа поставлю это стальное чудище: если крушение состоится, то после такого, его только в переплавку отправлять. А то не хочется ганцам оставлять такой технику которую они смогут снова использовать.

   Сказано, сделано. Разгруженный Sd Kfz 250 стоял в выбранном для него месте, Ромашов, которому от тряски стало хуже, вместе с парой бойцов был переведён через насыпь и они дожидались своих товарищей в леске. А остальные бойцы, с неистовой спешкой преступили к подкопу. Им бы в этом деле не помешали кирки, но их не было. Вот уже тяжело зашумели рельсы, оповещая о приближении тяжелогружённого состава, а люди всё копали и копали утрамбованный грунт.

  – Всё! Отходим! – Крикнул Непомнящий, когда увидел, как в ночной мгле замаячил огонёк приближающегося поезда.

   Кто-то с неохотой, а кто-то с нескрываемой поспешностью, оббегали подкоп: зияющий в ночи как чёрная клякса и устремлялись в лес. Хотя, нашёлся упрямый человек, который не пожелал прерывать свою работу – Сёмку пришлось оттаскивать от железнодорожного полотна силком: парнишке казалось, что надо ещё немного подкопать, чтобы крушение состоялось наверняка. И нужно же такому случиться. Его сомнения поколебали уверенность Ивана и тот, отбежав на безопасное расстояние и укрывшись в подлеске, терзался по этому поводу в сильных сомнениях.

   А поезд тем временем неумолимо приближался. Уже было видно, как из трубы его паровоза, как светлячки выскакивают искры и, уподобляясь своим живым собратьям в краткие мгновения своей жизни, кружат в завихрениях воздуха, пока не погаснут. Всё громче и громче стук колёс. Было слышно как боец, находящийся справа от Непомнящего в голос молил богородицу не пропустить поезд с супостатами к линии фронта. Ещё несколько мгновений и паровоз, с грохотом въезжает на подкопанный участок пути.

   От нервного напряжения, Ивану кажется, что время растягивается как резина. Как в замедленной съёмке поезд преодолевает первый метр повреждённого участка, но нечего не происходит. Чем большее расстояние преодолевает локомотив, тем сильнее Ваня сжимает кулаки в бессильной злобе. Вскоре начался обман зрения – ибо с такого расстояния и в такой тьме ничего рассмотреть было невозможно. Так вот: сознание создаёт иллюзию, что колёса паровоза взлетают вверх. Стараясь прогнать наваждение, Ваня зажмурил глаза, и встряхнул головой. Но к звукам, характерным прохождению гружёного эшелона, добавился душераздирающий скрежет и грохот. И вот радость – судя по кувыркающимся и встающим на дыбы силуэтам, поезд всё-таки пошёл под откос. Однако очень скоро всё замерло, стих шум катастрофы, и только слышалось шипение пара вырывающегося из покорёженного котла локомотива, да мерзкий скрежет ещё не принявших устойчивое положение вагонов, и кажется пары цистерн. Во всяком случае, на путях удержалось несколько наливных ёмкостей, и было похоже, что парочка валялась на боку.

  – Отходим! – Подал команду Непомнящий: всё что нужно, он уже знал – с подкопанной насыпью, поезд неизбежно терпит крушение. А дальнейшее лежание никакой выгоды не несёт.

   Первыми встал тот, кому было назначено идти в авангарде, следующая пара, на сделанных на скорую руку носилках, понесла Ромашова: у которого сильно кружилась голова, и по его словам всё в глазах плыло. А Непомнящий, с двумя бойцами задержался для прикрытия отхода всей группы. Подождав пока не удалятся звуки шагов ходячих раненых, Иван дал команду на отход и для своей двойки. И тут его как током прошибло: он понял, что ощущает сильный запах паров бензина.

  – Бегом отсюда! Поторапливайтесь! – Выкрикнул Ваня, вытаскивая из-за пояса немецкую 'колотушку‟ и откручивая с торца её рукоятки колпачок.

   Он уже собирался вставать во весь рост и, приблизившись к цистернам на расстояние броска метнуть в них гранату. Однако над путями с рокочущим звуком вздыбился огненный шар, осветивший место катастрофы как небольшое солнце и Иван еле успел зажмурить глаза. Растёкшееся по земле топливо вспыхнуло, обдав округу горячей ударной волной, и пламя взвилось в небо мощным столбом. В нескольких метрах ближе к путям, от обдавшего их жара, вспыхнула пара небольших деревьев. Так что времени на поиски упавшего предохранительного колпачка больше не было, поэтому, Непомнящий просто бросил гранату в сторону занимавшегося пожара и помчался догонять своих подчинённых. И эта спешка была обоснованной, на путях пламя с самого начала бесновалось и ревело как в адском горниле, что грозило сильными взрывами цистерн: которые обильно облизывались языками бушующего огня.

  – Бегом! – Подгонял и себя и своих подчинённых Иван: благо пламя огня прекрасно освещало окрестности, не хуже чем днём. – Быстрее братцы!

  Глава 22

   Пауль проклял тот момент когда на него обратил своё внимание этот сухопарый, абсолютно седой аристократ Максимельян фон Барнхельм. Этот потомок древнего рода служак, сейчас явно готовил Кальбеля на роль козла отпущения: гауптман физически чувствовал, как 'над его головой сгущались тучи‟ и вот, вот должен был грянуть разящий гром начальственного недовольства. А рядом не намечалось никакой кандидатуры на роль громоотвода.

   В какой-то момент Кальбель воспрянул духом: узнав, что подразделение оберлейтенанта Нойманна понесло куда большие потери, проявив невероятную бездарность. Они по своей глупости подпустили противника на дистанцию клинча и не смогли оказать ему хоть маломальского сопротивления. Однако тот офицер погиб, и Пауль снова оказался единственным кандидатом на роль мальчика для битья. А погибшему неудачнику – как говорится вечная память и о покойниках или хорошее, или нечего...

   Как следовало из рассказов выживших солдат, которыми командовал погибший позёр Нойманн, партизан, было около полусотни. Однако Пауль сильно сомневался в правдивости этой версии: как могли полсотни человек разместиться на двух телегах? Сомнения по поводу правдивости этих рассказов высказывал и полковой медик Эрик – осматривавший тела как солдат вермахта, так и пяти погибших 'партизан‟. То по его словам выходило, что на момент боя эти люди были мертвы – судя по стадии развития личинок насекомых, и другим косвенным признакам, убиты они были задолго до нападения на блокпост.

   Этот мерзавец Эрик, рассказывал об этом появившись в штабной палатке через час после заката солнца. Из-за большого объёма информации, поступающей из мест, где проводилась спецоперация, многие службы были переведены на круглосуточный режим работы. Видимо доктор специально подгадал это время и его суховатый голос звучал под брезентовыми сводами штаба немного зловеще и таинственно. Его неизменный монокль в правом глазу, холодно поблёскивал на худощавом, покрытом глубокими морщинами лице, усиливая гнетущее давление тёмного дремучего леса – в этот момент, его близость ощущалась на подсознательном уровне ещё сильнее. Проще говоря, вся обстановка играла на руку рассказчику, чем он бессовестно и пользовался.

  – Вот я осматриваю эти тела, и понимаю что эти люди никак не могли прийти на блок пост. Однако вижу что у убитых есть раны полученные уже после того как перестало биться их грешное сердце. – Рассказчик сделал многозначительную паузу и обвёл столпившихся вокруг него штабных офицеров своим без эмоциональным, выцветшим взглядом. – И тут, я вспоминаю про 'Атаку Мертвецов‟: ну ту, которая в прошлой войне состоялась при штурме крепости у местечка Осовице. И думаю. Так может это была не метафора? А вдруг Иваны умеют мифическим способом посылать в бой своих недавно погибших воинов?...

   По телу Пауля пробежал мерзкий, леденящий душу холодок, благо он как недавно прибывший чужак стоял немного в стороне от всех: где не привлекал посторонних взглядов. Однако от него не укрылось, что доктор еле сдерживает смех и ему стало понятно, что Эрик просто издевается над своими слушателями. И отчасти ему это удалось: так как несколько офицеров стояли бледными как альпийский снег и с расширенными от ужаса глазами. А врач, тоже увидевший достигнутый его рассказом эффект, спешно прокашлялся – дабы замаскировать вырвавшийся смех и как небывало, продолжил своё повествование:

  – ... Конечно же, я моментально отмёл эту бредовую идею и сообразил, что этому есть вполне простое, и весьма логичное объяснение. Эти трупы на самом деле были убиты далеко от разгромленного блокпоста. Но бандиты использовали их для маскировки – они прятались под покойниками: посчитав, мало ли что может произойти. Вдруг какой либо наш внимательный стрелок заметит, как 'убитый‟ моргнёт, или сглотнёт слюну или немного пошевелится. А так, у всех на виду лежат настоящие мертвецы, которые закрывают собой живых. Мне кажется, что моё объяснение весьма логично. И вполне проясняет коварство нашего врага.

   Штабисты загудели, кто-то возмущался подлостью Иванов, кто-то подтрунивал над теми, чей испуг был наиболее нагляден. А Кальбель, принявший рассказ медика слишком близко, решил не рисковать и дабы не стать объектом насмешек, поспешно отошёл к стендам с картами местности, где начал в который раз рассматривать отметки указывающие где были боестолкновения с разбойниками, где они совершали свои диверсии и так далее. Везде, возле каждого обозначения стояла дата события, которое оно фиксировало. Вроде всё было знакомо, как-никак но после того как возглавляемое им подразделение понесло недопустимые потери – большинство которых было получено из-за дружественного огня, Пауля временно прикомандировали к штабу карательной операции на должность планшетиста. Спасибо что не отдали под трибунал. Так что он собственноручно всё это и наносил.

   Видимо гауптман не был оригинальным в своём способе скрыть свою реакцию на страшилку доктора: справа от него остановились ещё два штабных офицера, которые стали усиленно рассматривать закреплённые на щитах и исчерченные яркими пометками листы. Впрочем, один из них тихо, но весьма возмущённо – скорее всего в большей степени возбуждённо шептал:

  – ... Эти Иваны жуткие варвары. Это же надо, добровольно укрыться трупами своих сородичей-коллаборационистов, и всё это только ради того, чтобы поближе подкрасться к нашим парням. Ты прав Генрих, они не способны на честный бой – поэтому мы их всех уничтожим. Эту скверну надо выжигать калёным железом.

   А Кальбель, чувствующий что нервная дрожь вызванная внезапно возникшим страхом, ещё не утихла решил держаться от всех на некотором расстоянии. Стараясь, чтоб всё выглядело как можно непринуждённее, он перешёл к соседнему – самому крупному стенду, с картой отражающей максимально больший участок территории. Расслабленный взгляд Пауля скользнул по уже выученной наизусть карте:

  – Здесь подрыв рельс;– мысленно отмечал опальный офицер, – здесь разобранные пути – наивные бандиты рельс бросили неподалёку; тут срублены телефонные столбы; ага, банальные завалы на дорогах; угу, заминированные дороги рядом с местом крушения поезда. А вот здесь, делали тоже самое: минировали продуманно ....

   Чем Пауль больше всматривался в карту, тем сильнее у него возникло чувство, что он чего-то упустил; может быть чего-то не обобщил, а что именно, пока было непонятно. Снова и снова пересматривая карту, гауптман старался уловить ускользающие признаки того, что привлекло его внимание. Вскоре, перерыв закончился, и все присутствующие занялись своими делами. Вот и рябой, очкастый, чахлый штаб-ефрейтор, держась как хорошо вышколенный лакей, поднёс Кальбелю обобщённые данные как по прорвавшим окружение, так и не сумевшим это сделать группам партизан. И вот когда гауптман старательно переносил информацию на карту Белоруссии, его настигло прозрение. ...

   Ещё не сильно пожилой, но уже страдающий от многих боевых ранений полученных на прошлой войне полковник Максимельян фон Барнхельм, снова не выспался и соответственно чувствовал себя весьма отвратительно. Что было не мудрено: у него было не то здоровье, когда походные условия жизни не отзываются болью в старых ранах, а бессонная – урывчатая ночь, хронической усталостью. Но коли служба зовёт, то приходится сжимать свои недуги в кулак и служить верой и правдой: как многие поколения его достойных предков.

   Как обычно, рано утром полковник вошёл в большой штабной шатёр. И как всегда, он появился мрачным как туча: хмуря брови и плотно сжав губы так, что все недавно приданные под его начало подчинённые были уверены, что Максимельян постоянно ищет очередную жертву для начальственного разноса. Те кто уже успел как следует послужить под началом фон Барнхельма, уже привыкли к этой маске и никак на ней не реагировали: а вот Пауль до сих пор испытывал сильный дискомфорт от встречи со своим новым начальником. Ему было невдомёк, что строгая маска гера оберста, всего лишь должна была скрыть от окружающих любую мимическую реакцию на боль или недуг мучащие его израненное тело.

   С порога обведя стоявших по стойке смирно подчинённых тяжёлым взглядом, полковник вскинул руку в ответном приветствии.

  – Доброе утро господа. Надеюсь, у вас есть чем порадовать старика? – Несколько фамильярно проговорил Максимельян, обращаясь сразу ко всем присутствующим офицерам.

  – Позвольте господин полковник! – Нетерпеливо выкрикнул неблагодарный гауптман, да так поспешно, что заглушил своим голосом последнюю часть задаваемого вопроса.

   Фон Барнхельм давно приметил этого исполнительного, и как это не странно звучит, наглого офицера. Когда выделенная под его подчинение рота понесла неоправданные потери: Максимельян вывел этого мальчишку из-под удара, сделав его штабным служащим, а в рапорте, всю вину свалил на погибшего ротного. И где благодарность? Этот щенок, до сих пор смотрит на полковника волком.

  – Интересно, что он такое знает, что так спешит мне об этом доложить? – Подумал фон Барнхельм, а вслух произнёс. – Слушаю вас господин Кальбель.

   Отчего, видимо ожидавший что ему откажут в праве высказаться гауптман, нервно поиграл желваками, но быстро подавив эмоции, указал рукой на стенд с самой большой картой.

  – Прошу вас господин полковник, подойдёмте к этой самой крупной карте. Я вам должен кое-что показать.

   Удивившись такой напористости офицера, и сдержано покачав головой, фон Барнхельм неспешно проследовал к стенду, к которому его так настойчиво пригласили.

  – И что я здесь должен увидеть? – Полковник позволил себе сдержано улыбнуться, демонстрируя отеческую снисходительность перед беспокойным, неразумным дитя.

   А гауптман, нечего этого не замечая, весь светясь от осознания того, что он высмотрел что-то укрытое от остальных, взяв со стоящего рядом с ним стола длинную указку, и без предварительных пояснений, начал указывать ей на три области оцепления.

  – Мы ошибочно считаем, что здесь были изолированы три разных отряда диверсантов. Однако я уверен что это не так!

  – Вот как? А наши уважаемые следователи так не считают. – Усаживаясь на любезно подставленный ординарцем стул, возразил полковник. – Они утверждают, что к местам синхронизированных по дням диверсий, бандиты выходили из центра именно этих трёх областей. И петляя, отходили в обратных направлениях. Так что в этом случае, я склонен верить уважаемым специалистам. Желаете что-то сказать ещё?

   Максимельяну было искренне жалко этого ошибившегося мальчишку, но тот не унимался и продолжал гнуть свою линию. А зря. Уже все окружающие их штабные служащие, прервав свои дела, поглядывали на Пауля и полковника, ожидая предсказуемой развязки.

  – Однако почерк работы во всех случаях одинаков – един на всех этих участках. Подрыв поезда, и минирование всех дорог по которым могут пойти движущиеся на фронт войска и грузы: включая второстепенные.

   – И на это есть весьма логичное объяснение. Диверсанты учились в одной школе: можно сказать у одного инструктора, что не мудрено. И они резко выделяются на фоне столь удачно для советов наслоившихся на них – не столь организованных подрывных действий других бандитов.

  – А то, что удар был так хорошо организован и причинил максимальный вред, с ещё не оценёнными последствиями? И это в полном отсутствии радиосвязи? Как это прикажите понимать?

   Полковнику с одной стороны импонировала упрямство этого молодого гауптмана, но он отвлекал его от более важных дел. Поэтому поменяв тон голоса на строгий, он проговорил:

  – Служба радиоперехвата и этот факт прекрасно нам всем растолковала: их радиостанции работали только на приём.

  – Тогда почему не было перехвачено сигналов подтверждающих приём приказа о начале операции?

  – А кто этих Иванов поймёт. – Вклинился в разговор майор связи рыжий Вальтер Кремер.

   Его визгливый голос, стал причиной недолгой паузы повисшей под сводом штабного шатра. Её нарушил Кальбель.

  – Я тоже так думал. Но вот вчера, я наносил на карту новые данные и смотрите что получается. – Гауптман начал спешно указывать на стрелки, обозначающие места и направления прорывов и другие, не всем понятные символы. – Из всех трёх участков есть направления сходящиеся здесь. Я признаться не обращал на это внимания, потому что Иваны уходили и в других направлениях. Однако. Позавчера и вчера стали поступать данные о случайных обнаружениях неких неопознанных групп: и все они, направляются приблизительно в эту точку. Из чего я делаю заключение, что это идут диверсанты, которые отходили из зоны отцепления в других направлениях, и сейчас они идут на свою основную базу. После того как я это понял, вся эта разрозненная мозаика сложилась в одно целое: без всяких оправданий про нелогичные действия 'непонятных Иванов‟.

   Для всех окружающих его служащих, казалось что полковник никак не отреагировал на поведение глупого выскочки, осмелившегося прилюдно обвинить его в некомпетентности. На лице Максимельяна не дрогнул ни единый мускул, что не значило того, что бестактный офицер, выйдет из штаба не наказанным. Мысль высказанная гауптманом Кальбелем имела рациональное зерно, и если бы тот подошёл, и незаметно для других поделился ею с фон Барнхельмом, то Пауля ждало хорошее поощрение. А так...

  – Хорошо мальчик мой, – спокойно подытожил Максимельян, – в твоих выводах есть смысл. Поэтому ты получаешь в своё подчинение две сводных роты и прочёсываешь ими указанную тобой местность. И смотри, не подведи меня как в прошлый раз.

   Все штабные офицеры смотрели на выскочку с небольшой толикой сочувствия – чужак хоть и не прижился в коллективе, но всё-таки.... Да и выделенных сил для успешного выполнения задачи, было явно недостаточно. Но и обвинить полковника фон Барнхельмома в том, что он не выделил для Пауля необходимое количество солдат, было невозможно. Другой вопрос в их качестве: то, что в этих подразделениях только одни не обстрелянные новобранцы, вряд ли будет фигурировать в последующих отчётах, регулярно уходящих как в Минское гестапо, так и генерал-комиссару Вильгельму Кубе.

  Глава 23

   Тяжело загруженные трофеями люди шли всю ночь, и только под утро обессиленные партизаны остановились на привал. Не разводя огня, бойцы расположились на небольшой поляне, и благодаря свету предутреннего неба, устроили толи очень поздний ужин, толи слишком ранний завтрак: впрочем, это никого не интересовало, так как утомлённые люди машинально поглотили пищу, даже не чувствуя её вкуса. После чего, те, кому повезло оказаться в свободной смене, уснули ещё до того как их голова успела коснуться сидора, заменявшего им подушку, остальные взяв оружие, разошлись по постам. Однако отдых не удался, через полчаса, когда уже почти рассвело, Иван, поняв свою оплошность, разбудил всех бойцов и заставил их переместиться под укрытие крон деревьев. Он мысленно ругал себя самыми последними словами, клял за то, что расслабился и допустил привал группы на открытом месте: пролети над ними воздушный корректировщик и всё, на их след будет наведено сразу несколько групп охотников. Которые вполне могут рыскать по округе в их поиске.

   Впрочем, из партизан никто не высказал по поводу преждевременной побудки ни единого слова – по крайней мере вслух. Однако и после этого долго отдыхать не пришлось: хотя по плану, привал должен был продлиться до обеда. Всё произошло по знаменитому закону бутерброда.

   – Бах. Не прошло и минуты снова. – Бах. Ещё небольшая пауза и немного приглушённо раздаётся новый винтовочный выстрел,– бах. Без всякой команды все бойцы проснулись и рассредоточились, занимая круговую оборону.

  – Семён. – Громко позвал Иван проводника, однако тот не откликнулся, пришлось позвать повторно. – Сёмка, бегом ко мне!

  – Ага. – Отозвался подросток, и уже через несколько секунд подполз к командиру. – Я тут, Иван Иванович.

  – Как ты думаешь, далеко отсюда стреляют? И насколько близко от нас какое либо поселение?

  – Судя по звуку, пуляют рядом. Скорее всего, на дороге ведущей к Бытень, это единственный тракт по которому туда можно добраться.

  – Ясно. – Тихо прошептал Непомнящий: в этот момент он усиленно думал. – Что за стрельба? Для боя она слишком редкая. Если только загонщики не палят в небо: стараясь таким образом погнать мой отряд в засаду. В любом случае нужно посмотреть на этих неспешных стрелков, а затем принимать решение о дальнейших действиях моей группы.

   Иван посмотрел на своих боевых товарищей: они напряжённо прислушивались к редким выстрелам.

  – Федя, слушай меня. Берёшь трёх бойцов и идёшь в авангарде. Сёмка, Быков, Евстигней, охраняете Ромашова и наши вещи. Остальные, выжидают минуту, и идут со мною. Всем быть готовым отразить любое нападение.

   Сказано, сделано. Быстро избавившись от лишнего груза, пополнив боезапас и запихав немецкие колотушки за пояс, партизаны двинулись на выстрелы. Как оказалось, проводник был прав, на любителей пострелять на лесной дороге вышли довольно быстро. Однако то, что открылось взору партизан, было жутко, страшно, нереально и одновременно мерзко. На дороге стоял легковой Хорьх защитного цвета. Его водитель старательно протирал ветошью лобовое стекло. Время от времени он прерывал своё занятие, присматривался; находил участок стекла, который ему казался недостаточно чистым и с рвением достойным похвалы тёр, тёр, тёр. Возле машины стояли двое: немецкий офицер – лейтенант и лысый мужчина, крепкого телосложения, средних лет. Одет он был в гражданский костюм и эта, столь контрастирующая меж собой пара, о чём-то неторопливо беседовала. Во время беседы, немец держал себя немного надменно, и временами, брезгливо морщась, посматривал через плечо своего собеседника. Крепыш наоборот, нервно и показательно услужливо кивал головой, мял в руках поля своей шляпы и явно боялся оглянуться назад.

   Вот как раз там и происходило самое мерзкое действие. На обочине, недалеко от двух телег запряжённых двумя чахлыми, рябыми лошадёнками лежали голые тела расстрелянных людей. Среди них можно было увидеть и мужчин, и женщин, особо жутко смотрелось крохотное детское тельце, лежащее поверх остальных убитых. Рядом с расстрелянными мирными жителями: на самой дороге возвышалась куча с вещами, в которой ворошились около десятка молодчиков, одетых в немецкую униформу. Судя по говору, это были местные коллаборационисты, и они увлечённо делили вещи только что убитых ими людей.

   Еле сдерживая бушующую в груди ярость, Иван прошептал:

  – Передать по цепи. Я подстреливаю офицера, после этого, Фёдор приканчивает водителя, остальных постараемся взять живьём. Эти твари... – Иван запнулся от спазма на секунду сковавшего его горло, – ... эти Иуды, не должны погибнуть просто так. Стреляете поначалу поверх голов.

   Дальнейшие события показали, что Иван правильно просчитал реакцию предателей. Резкий переход от дележа чужих пожитков к стрельбе, вызвал у мародёров ступор. Впрочем, обо всём по порядку.

   Взяв лейтенанта на прицел: точнее его правый плечевой сустав, Непомнящий выровнял дыхание и плавно нажал на спуск. Раненная ножом рука, отозвалась резкой болью: до этого в ней чувствовалась только тупая пульсирующая боль. Правда, перед самым выстрелом, офицер слегка повернув голову посмотрел прямо на Ивана: видимо почувствовал чужой не дружественный взгляд. Однако пуля, вошла в немца немного правее, чем целил стрелок, то есть, немного сместившись в левую сторону относительно жертвы. Гитлеровца немного развернуло от её удара и он с диким стоном, упал на землю. Почти сразу прогремел выстрел Михеева: немца неустойчиво стоявшего на подножке автомобиля отбросило на водительское сидение. И почти сразу началась беспорядочная пальба в воздух, которая прекратилась, как только Ваня морщась от боли поднял руку вверх.

  – Считаю до трёх! Те кто к этому моменту не бросит оружие – покойник! – И без каких либо пауз начал отчитывать. – Раз, два, три!

   Предатели немного замешкались, но кто-то из партизан, на последний счёт своего командира, выстрелил. Самый рослый из коллаборационистов беззвучно вскинул руками и упал на землю, трясясь всем телом в предсмертной конвульсии. Крик раненного немецкого лейтенанта, и вид умирающего сослуживца дали свой результат – предатели спешно избавились от оружия, и покорно подняли руки.

  – На колени су...!

   Надрывно выкрикнул кто-то из партизан, и это было незамедлительно выполнено. Когда часть партизан вышла из леса: треть группы Иван оставил прикрывать его из леса, опомнился мужчина в цивильном костюме. Он поднялся из пыли и, двигаясь на четвереньках заверещал:

  – Я всего лишь переводчик! Э-э-э, я никого не убивал! Товарищи, ой...

  – Молчи паскуда! Тебе слова не давали! – Фёдор, находящийся к переводчику ближе всех ускорился и с разбегу ударил того под зад, мужичок взвыл и уткнулся в пыль лицом.

  – Федя, пошли в оба конца дороги по наблюдателю. – Спокойно, ровно настолько насколько это получалось, Иван отдал распоряжение своему заму и обратился с вопросом к растянувшегося на земле и выгибающемуся дугой переводчику. – Ну что, глубоко не уважаемый, рассказывай, что ваша банда здесь делает? Что вы в нашем лесу забыли?

   Когда Непомнящий вышел на дорогу, то ужаснулся увиденному ещё больше: тела расстрелянных людей имели следы предсмертных побоев. Поэтому, только желание узнать, за что с этими людьми так поступили, и его удерживало от подачи команды пустить в расход всех, кого его отряд только что захватил.

  – Да я здесь не причём! Я всего э-э-э лишь служу при комендатуре э-э-э в Барановичах! ...

  – Ты дело говори! А кто здесь, при каких делах, мы уже сами решим!

  – Ну это, э-э-э товарищи, ...

   Иван выхватил из кобуры пистолет, взвёл курок и, нацелив его на мужичка гневно процедил:

  – Тамбовский волк тебе товарищ. Говори по делу, иначе пристрелю – падаль.

  – Говорили, что в одном из сёл приютили беглых военнопленных, вот этих – переводчик кивнул в сторону обезоруженных предателей – послали найти беглецов и привезти их в Барановичи вместе с теми, кто предоставил им кров. Пока окончили обыск деревни наступила ночь вот мы там и остались на ночёвку. В тот же вечер нашли двоих красноармейцев, в двух крайних дворах.

   Переводчик зарыдал и между всхлипами, стал спешно пояснять:

  – Я только это,... переводил приказы,... мне они самому были не по душе! Я сам противник любого насилия! Э-э-э, когда этих людей уже отправили, были найдены ещё трое беглых и господин Зиберт, э-э-э приказал согнать всех селян в церквушку и подпалить её. Э-э-э, когда всё это было выполнено, и исполнители приступили к грабежам, э-э-э, мы с господином лейтенантом поехали вдогон за этой группой. Вот. Э-э-э эти люди расстреляны по его приказу. Э-э-э....

  – Замолкни! Мне уже всё ясно! – Выкрикнул Иван. – Слушать всем! Эта сволота, должна одеть всех убитых ими людей и придать их земле. Времени мало, так что товарищи, с неторопливыми можно не церемониться! А этому 'сверхчеловеку‟ окажите помощь: я не хочу, чтоб эта мразь раньше времени окочурилась.

   Пока выполнялась эта часть его приказа, Иван обдумывал свои дальнейшие действия:

  – Другой дороги нет. Поэтому, карательную команду встретим здесь. Вряд ли они в скором времени здесь появятся: пока перевернут все хаты, пока погрузят свои трофеи. В общем, время у меня ещё есть, а сожжённому местному населению мы уже ничем не поможем.

   По приблизительным подсчётам, уже начинался сентябрь, и Иван настолько сроднился с этим временем, с его людьми, что даже в мыслях не допускал деления на я, и они. Поэтому вид убитых мирных людей поднял такую бурю эмоций, такое желание отомстить, что любая смерть захваченных его отрядом преступников ему казалась недостаточным наказанием. Пусть те, кто не видел смерть товарища, который только что шёл с тобою рядом, попробуют осудить его. Но пусть они перед этим посмотрят в мёртвые глаза ребёнка, полуприкрытые одеревеневшими веками. Или в лицо мальчишки, его пустую глазницу в которую вошла пуля – каким надо быть отморозком, чтобы целить именно туда. Что могут сказать те, кто не глотал ком застрявший в горле от вида мертвецки холодных, обескровленные губ молодой, некогда пышущей здоровьем девушки, чью белокурую голову обезобразила пуля: о чём вообще они могут судить. Все, что было перечислено выше, сейчас как раз наблюдал Иван. Так пусть всякие правозащитники будущего, не нюхавшие пороха – в каждой либеральной газетёнке, или блоге кричат, что он был необоснованно жесток с 'героическими‟ борцами против коммунизма. Не им судить: так как они не видели всего этого, или не желают видеть.