Текст книги "Просто Иван (СИ)"

Автор книги: Виталий Гавряев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

   Когда доклад был окончен, лейтенант небрежно ткнул пальцем в двоих стоявших перед ним полицаев и что-то сказав, кивнул в сторону островка с партизанами. Выслушав перевод приказа, избранные на его исполнение 'счастливчики‟ замялись. Но после короткого окрика немецкого офицера, отбежали от него и подозвали к себе ещё пятерых своих подчинённых. Было хорошо видно, что и они были не в восторге от полученного ими задания, впрочем, косо поглядывая на немцев, они послушно кинулись в лес.

   Озадаченные пока что непонятным партизанам заданием полицаи отсутствовали недолго, и вскоре вернулись, неся с собой свежесрубленные жерди. И перекрестившись, один за другим, 'счастливчики‟ полезли в болото.

  – От суки, хотят убедиться что здесь никого нет... О курви маты... – Послышался озлобленный шёпот партизан.

  – Тихо. Передать по цепи. Как только я выстрелю, пулемёты работают по тем, кто остался на берегу. Остальные по идущим к нам иудушкам.

   Время замерло, то есть неимоверно замедлило свой ход. Полицаи, прощупывая слегами путь, уже отошли от твёрдой земли на приличное расстояние, другие, выстроенные немцами в шеренгу, держали на прицеле островок. Ивану это зрелище напоминало игру недорослей в солдатики. Всё-таки, полицаи это не послушный и исполнительный немец, так что в скором времени карабины в руках этих холуёв стали дрожать, а у некоторых откровенно целили в болото. Окрики фельдфебелей наводили порядок, но ненадолго. Иван даже удивился. Насколько эти олухи должны были достать своих хозяев, раз они так решили тех наказать? Ведь гораздо логичнее было целить опасный участок в позиции лёжа. Однако немецкий лейтенант – откровенно скучающий немного в стороне от своих подчинённых, так не считал.

  – Ну что, пора. – Подумал Иван, и плавно нажал на спуск: целя в живот офицера.

   Винтовочный выстрел, сменился пулемётной трескотней, которая заглушала собой всё остальное. Лейтенант схватился за живот и упав скрутился калачиком. Первым, раненного командира заметил радист, но склонившись над ним, свалился с пробитой головой. Непомнящий видел, как полицаи открыли беспорядочную стрельбу. – Фьють – вжик – вжик ... – Пролетали выстреливаемые ими пули в опасной близости от его головы. Но он, пока занимался только немцами. Унтер-офицеры вскоре заметили ранение командира и тоже кинулись к нему. Первый пал также как и связист, другой был сражён, когда пытался оттащить раненного в относительно безопасную зону. Следующий выстрел, был избавлением раненого фашиста от лишних мучений.

   Оставались полицаи: они, уже не стоя – как их поставили хозяева, а лёжа отстреливались от партизан. Двое или трое, в самом начале боя бросив оружие дали драпака, большая часть лежали, больше не подавая никаких признаков жизни, а четверо пока что сопротивлялись. Зарядка магазина патронами, корректировка на лежачее положение цели: бах – полицай с детским, ещё без растительности лицом, дёрнулся и затих. Замолчали пулемёты, видимо израсходовали боеприпасы – MG добил ленту, а ДП свой диск. Впрочем, кто-то из них: на последней очереди, сократил количество врагов до двух человек. Рыжебородый детина, услышав, что смолкли пулемёты, вскочил и устремился в лес. Правильнее будет сказать, пожелал туда убежать, да выгнув спину и взмахнув руками, как подраненная птица крыла́ми, свалился как подкошенный. Пока Иван передёргивал затвор, подскочил последний полицай, но его сразил Ромашов, пройдясь длинной пулемётной очередью по его спине.

   Неожиданно наступившая тишина больше ничем не нарушалась. Только взывал о помощи единственный из оставшихся в живых предателей. Иван, ориентируясь на зов, обнаружил его в трясине: тот в ней тонул, у бедняги на поверхности оставалась только голова и руки, которыми он время от времени махал, желая привлечь этим к себе внимание. Лучше бы он этого не делал: каждый раз, когда он вытаскивал из поглощающей его жижи руки, голова немного проседала. Но испуганный человек всё равно продолжал дёргаться, усугубляя своё и без того обречённое положение.

  – Почему не добили? – Бесстрастно поинтересовался Непомнящий, ни к кому конкретно не обращаясь.

  – Собаке, собачья смерть. – Зло процедил кто-то справа от Ивана. – И так подохнет.

   На что Ваня ничего не ответил, только, вскинув винтовку, прицелился и выстрелил. Крик о помощи смолк на полуслове. После чего, обведя боевых товарищей усталым взглядом пояснил:

  – Нельзя так – не по-людски. Убивать врага – убивай, но зазря, перед смертью не мучай. Мы ведь не фашисты, и уподобляться им не будем!

   Ни каких извинений, ни раскаяний по этому поводу, ни сожалений, никто не высказал. Выждав некоторое время: пока не убедились, что никого из врагов рядом нет; отряд приготовился к дальнейшему переходу.

  – Семён, веди нас назад. – Неожиданно приказал Непомнящий, когда все бойцы построились гуськом и ждали только команды на начало движения.

   Никто не понимал, зачем лесть в болото и возвращаться назад на полпути. Все без исключения с удивлением, смотрели ка командира и даже не шевельнулись. А Иван прокашлявшись, пояснил:

  – У фрицев командующих полицаями, есть рация. Уверен, они успели передать своему командованию информацию о том, что увидели наши следы ведущие в это болото. А это значит, гитлеровцы отныне знают направление в котором мы идём, и там, на нас будут устраиваться засады. – Ваня указал рукой на противоположный край болота. – А мы пойдём обратно, туда где нас не ждут.

   В этот момент, стоящий перед командиром Сёмка, задумался сморщив лоб и стал выглядеть серьёзным, как никогда до этого. И этим, напомнил Ивану молчаливого тёзку проводника, сибиряка который ушёл с группой на подрыв моста.

  – Как там они? – Удручённо подумал он. – Небось, тоже пытаются оторваться от преследователей.

  – Ну что стоим? – Поинтересовался Фёдор, которого стала раздражать затянувшаяся пауза. – Сёмка, веди куда командир приказал.

   На берег вышли довольно таки быстро, но сильно измотанными. Быстро обыскали трупы врага, со всех у кого была справная обувь, её сняли, собрали оружие, боеприпасы. Однако ни сидоров с провизией, ни сухарных сумок не у кого из убитых не было.

  – Фёдор, бери с собой пару человек и Сёмку, – Распорядился Иван, обратив на это внимание, – да аккуратненько пройдитесь по следам противника, не могли они по лесу бегать без съестных припасов, и запаса патронов: нельзя так – да и немец не дурак.

   Приказ был выполнен почти мгновенно, а через двадцать минут, бойцы вернулись довольные, можно даже сказать радостные. А проводник Семён, от переизбытка эмоций, даже слегка пританцовывал – отчего можно было подумать, что он был пьян. Увидев эту счастливую процессию, все партизаны заулыбались и эта четвёрка, стала центром притяжения всех взглядов. А Фёдор, подойдя к Непомнящему, с выкрутасами – шутливо выписывая ногами неимоверные 'кренделя‟ как какой-то скоморох, доложил:

  – Иван Иванович, ты как в воду глядел! Предсказатель ты наш. На дороге бегущей мимо этого болотца стоят две телеги, полные разных вкусностей, гранат и патронов. И всё это богатство теперь наше.

   Иван тщательно принюхался, не несёт ли от его подчинённых спиртным душком.

  – Стоп. А как на счёт сбежавших предателей? Неужто они с испугу всё это изобилие бросили?

  – Да не переживай ты так командир, далеко они не ушли, вон в кустах оба голубчика лежат. Видать наши пулемёты их одной очередью приголубили. А тех, кто обоз охранял, мы тихонечко в ножи взяли. Так что, всё это добро, наш законный трофей. Это взамен одной нашей отпущенной в лесу лошадки, нам две телеги прибыло.

   Иван не верил своим ушам: так не могло быть, но всё-таки фортуна снова благоволила его группе.

  – Точно никто не ушёл? – Недоверчиво, немного скосив голову, поинтересовался Непомнящий.

  – Дык, эти куркули без своего добра убечь никак не могли. А охрана была слишком беспечна – знать не догадывалась о том, что здеся произошло.

  – Ладно. – Согласился Иван. – Грузите все трофеи, рацию, по пути постараемся и с ней разобраться. В отряде, эта вещь даже очень нужная.

  – Не получится командир. – Послышался немного раздосадованный голос Ромашова. – Мы своей интенсивной стрельбой, её сильно попортили.

   После этих слов все смолкли. А Иван, в полной тишине посмотрел на продырявленную в нескольких местах коробку, бывшую некогда рацией и, махнув рукой, проговорил:

  – Жили без неё, и дальше проживём. Тем более, у нас за эту шарманку и посадить некого.

   Неизвестно, о чём думал Непомнящий, какие мысли посещали его голову, однако через минуту, он озвучил приказ, удививший поначалу всех его людей....

  Глава 20

   Да. Куда бы не был устремлён взгляд, для утончённого эстета Нойманна, по его мнению, всюду была варварская территория. Дремучий, неухоженный лес с его вечной сыростью, жутко контрастировал с цельностью Шварцвальда, даже местные ухабистые дороги, таковыми можно было назвать только с большой натяжкой. Но когда он получит во владение эти земли, он наведёт на них порядок. А сейчас, нужно было избавить этот лес от бандитов...

   И всё же, сегодня погода, для этой местности была прекрасной, небо было плотно обложено облаками, поэтому сегодня солнце не пекло и не было нужды прятаться в тени. Истинный Ариец, уроженец Пруссии, белокурый красавец и сердцеед – оберлейтенант Вильгельм Нойманн, сидя на раскладном стуле, и испытывая приятную, полусонную истому, повторно перечитывал письмо своей невесты Катарины. Перед ним, на походном столе лежала фотокарточка, сделанная в весьма дорогом фотографическом салоне господина Майера. На ней была изображена его кучерявая Кети, она была одета в пошитый по последней моде костюм, и весьма грациозно сидела на импровизированной скамейке – рядом с остовом 'древней‟ колонны обвитой плющом. Девушка была не одна и рядом с ней скромно приютилась незнакомая красавица, чьё свежее, молодое личико и невинная улыбка, немного стыдливо потупленный взгляд, заставил сильнее забиться сердце героя. Но при этом, внешне он всё равно остался абсолютно спокойным. Тут же, в письме Катарина поясняла:

  – Здравствуй милый мой Вилли, душа моя. Если бы ты знал, как тоскует и мается моё сердечко томимое тягостной разлукой. Радует только одно: доктор Геббельс утверждает, что наша доблестная армия теснит врага по всем направлениям, расширяя границы Великого Рейха. А немытые, голодные Иваны – неспособные дать истинным Арийцам, сдаются целыми подразделениями. Чему есть многочисленные кинодокументальные подтверждения.

   Мы с моей мамой, когда по выходным посещаем синема, всегда с жадностью смотрим всю кинохронику, рассказывающую о войне на востоке: мы всё выискиваем, вдруг мелькнёт твоё родное личико, или ты приветственно помашешь нам с киноэкрана рукою – так делают многие доблестные солдаты вермахта.

   Единственный мой, посылаю тебе свой фотографический портрет, сделанный не так давно в салоне у небезызвестного тебе господина Майера. На нём изображена я, в компании с моей дальней кузиной Мартой. Я как-то тебе о ней рассказывала, правда в моих словах она представала ещё сущим ребёнком. А сейчас, ты только посмотри как она повзрослела. Суженый мой, прошу, не обижайся на меня, но как она приехала к нам, я ей часто рассказываю о тебе, о твоих подвигах. Так что кузина: в силу своего юного возраста, в полном восторге от того, что такой герой как ты, будет мужем её любимой родственницы. И соответственно посылает тебе горячий привет, с наилучшими пожеланиями.

   Ненаглядный мой, вчера мне снился сон, что ты возвращаешься домой победителем, и я возлагаю на твою голову лавровый венок триумфатора. Я с нетерпением считаю дни до окончания столь опасной битвы с восточными варварами, и никак не могу дождаться того момента, когда ты – такой мужественный и сильный, поведёшь меня к алтарю и станешь моим мужем. Нежно, много раз целую твою фотокарточку и с нетерпением жду своего героя²⁵...

   Вильгельм прервал чтение и взяв в руки карточку ещё раз посмотрел на фотографию, улыбнулся. Катарина была как всегда прекрасна, несмотря на её несдержанный в чувствах стиль письма, но здесь, всему виной было длительное проживание её семьи во Франции. Эти проклятые легушатники, дурно повлияли на её воспитание. Ну а фото её кузины, пробудило в его душе неутолимое желание испить нежный нектар этой юности. Нет, девушка должна ещё немного дозреть, и он, ни за что на свете не променяет свою Кэт на её родственницу – он как похотливый кот, желал урвать себе кусочек заветного плода, и не более того. Всё это будет в будущем, и пусть всё же девица немного повзрослеет...

  – Господин оберлейтенант, разрешите доложить!

   Перед Вильгельмом возник ефрейтор Мюллер – и у этого мельника²⁶ был весьма испуганный вид. Мало того что Нойманна оторвали от сладостных грёз, ещё перед ним стоял трус. И он, всегда презиравший трусов, брезгливо поморщился – как будто перед ним был не человек, а мерзкое, поганое чудище.

  – Ну что там случилось, докладывай! – Быстро взяв под контроль свои эмоции, соблаговолил ответить офицер.

  – Унтерменши лейтенанта Вебера возвратились. Какие-то они все побитые, забинтованные, двое израненных Иванов ведут повозки и, их сильно шатает: толи напились сволочи, толи вот, вот упадут от кровопотери. Господин лейтенант со своими людьми, вообще лежат в первой телеге, а на второй, кучей навалены местные полицаи.

  – Всё? Или ещё чего произошло? – Оберлейтенант, пребывая в лёгкой неге от прочтения письма из дома, и не сразу понял всего смысла сказанного.

  – Больше ничего. Только эти унтерменши совсем ополоумели: несмотря на команды стоять пытаются кричать что-то про ранение нашего лейтенанта и его солдат.

   Эти слова подействовали на офицера как ушат холодной воды, и он вскочил со стула.

  – Что?! Чего вы стоите передо мной, когда офицер в опасности?! Где медики?!

   Мюллер побледнел, часто заморгал и, начав слегка заикаться, инстинктивно сделав полушаг назад, пролепетал:

   – Стрелки́ с моего наряда первым делом кинулись к нему: то есть к лейтенанту. Они говорят что, несмотря на то, что лейтенанту Веберу, обоим унтер-офицерам и его радисту была сделана перевязка, они всё мертвы.

  – Эти недочеловеки живы, а воины вермахта мертвы?! – Оберлейтенант, негодовал. – Почему, как так получилось? Переводчика сюда! Живо! И этих ублюдков, что не уберегли жизнь представителей высшей расы! Всех! Раненых и мёртвых, всех сюда! Я живых допрошу, и выжившие позавидуют мёртвым – я их живьём закопаю!

   Брань возмущённого офицера, мгновенно разлетелась по всему лагерю, и привлекла внимание всех солдат отдыхающей смены. Кто мог, подходили поближе, кому не повезло, те напрягали слух в ожидании шоу под названием – наказание нерадивых Иванов. Что обещало стать весьма ярким событием, как-никак, многодневное, нудное стояние перед лесом: в полной глуши, своим единообразием выматывало и угнетало дисциплинированное немецкое воинство. Нависшую над своими головами грозу почувствовали и виновники переполоха: поэтому, они, не отпуская поводьев, шли мимо группирующихся вокруг своего офицера немцев. Двигались как нашкодившие псы, смотря только себе под ноги, и постепенно замедляя шаг. – Как будто это могло сильно отсрочить неизбежную в таких случаях расплату.

   Наблюдал за этой процессией и оберлейтенант Нойманн. Он картинно широко расставив ноги и спрятав руки за спиной, стоял возле бронетранспортёра; его надменный взгляд буравил полицая, ведущего под уздцы коня первой, и весьма скрипучей телеги. Вилли знал, какое впечатление наводит на местных унтерменш вид германского офицера выражающего своё недовольство.

  – Пусть эти твари трепещут, видя насколько я зол за то, что они не сберегли жизнь моего боевого товарища. – Распаляя себя, думал оберлейтенант. – Чем больше я их додавлю сейчас, тем скорее узнаю правду о гибели лейтенанта Вебера.

   Не доезжая до немецкого офицера, приблизительно трёх метров, Худощавый полицай остановился и, поспешно сняв с головы свою нелепую шапку, замер, уничижительно опустив голову.

  – Слушай Иван. Почему ты стоишь передо мной, а мой боевой друг и его товарищи погибли? Отвечай!

   Измождённый, седовласый, небрежно подстриженный полицай вздрогнул от резкого оклика. Когда ему перевели вопрос, то вообще втянул голову в плечи: на манер испуганной черепахи. Это только усилило желание Вилли, сурово наказать трусливых аборигенов.

  – Как стоишь свинья?! На колени! ...

   Неожиданно, полицай исподлобья взглянул на Вилли, и снова потупился. Однако Нойманна как током прошибло, и он осёкся на полуслове. Стало понятно почему ему казалось, что он чего-то недоглядел, какую-то важную мелочь. И вот сейчас, всё стало на свои места. На оберлейтенанта посмотрел не затравленный холуй, а человек полный ненависти и решившийся на какой-то отчаянный поступок. После чего офицеру стало понятно, что вернувшиеся полицаи слишком истощённые и одеты одежду, явно снятую с чужого плеча.

   Так и не закрыв рот: открытый для того чтобы выплеснуть на Иванов всё что накипело; Нойманн судорожным движением постарался извлечь свой пистолет из кобуры – получилось это со второй попытки. Однако стоявший перед ним недочеловек чего-то выкрикнул и мгновенно упал на землю. Из передней телеги, двое красноармейцев выскочили из-под настеленного сена и также растянулись возле неё. А в руках у седого псевдо полицейского неизвестно каким образом появился пистолет. – Бах, бах. – Дважды из его ствола вырвались два еле заметных дымка. В грудь истинного Арийца что-то сильно ударило; обожгло чем-то горячим – достав до самого сердца: которое после этого последний раз встрепенулось и остановилось. Уже угасающее сознание зафиксировало, как из второй телеги неизвестная сила вывалила нескольких покойников, под которыми оказались вполне живые партизаны, которые, в свою очередь, упав у колёс телег, открыли беглый огонь по его растерявшимся солдатам. В следующую секунду земля устремилась навстречу лицу Вилли.

  Глава 21

   Иван заметил, что его затея с переодеванием раскрыта, впрочем, сейчас это было уже не важно: цель достигнута, отряд максимально сблизился с противником, при этом враг, видя перед собой разбитые и деморализованные партизанами остатки группы своих холуёв именуемых полицаями не ожидает никакого нападения. Вот 'раскусивший‟ его холёный немецкий офицер – таких типажных людей только на агитационных плакатах рисовать, онемев от удивления, потянулся к пистолету, Ваня с криком: – 'Бей‟! – резко упал на утрамбованное покрытие широкой лесной дороги. В былые времена, играя с друзьями в страйкбол, он таким образом частенько уходил с линии огня. Бац, бац. Два пистолетных выстрела раздались набатом – запустив отчёт времени, в коротком отрезке которого будет решено: вырвется ли группа Ивана из окружения, или поляжет в этом неравном и авантюрном по своей наглости бою.

   Оберлейтенант, видимо так и не успел понять что произошло: немного шатнувшись, его тело упало как подрубленный столб. К офицеру немедленно кинулись двое солдат. Бац, бац. И они легли так, и не добежав. Перекат к убитому офицеру – его извлечённый, но так и не пущенный им в дело пистолет в руках у Ивана. Ещё два хлопка, уже по второй паре немецких пехотинцев спешащих на помощь к своему командиру. Впрочем, пистолетные выстрелы больше не были различимы на фоне трескотни и криков боя, возле телег застрекотали оба партизанских пулемёта. А внезапно 'ожившие‟ бойцы, переодетые в одежду полицаев, также из позиции лёжа, стреляли из своих ППД короткими очередями. Может быть не все попадали в цель, но этого уже не исправить.

   Впрочем, зачастил и немецкий пулемёт, установленный на кормовой аппарели бронетранспортёра. – Увить, увить – в опасной близости мерзко свистнули пули. Рядом с Непомнящим взвились пыльные фонтанчики от пуль. Всё внимание переносится на стрелка, ставшего за MG. Первый, спешный выстрел уходит в 'молоко‟, зато второй, или быть может третий, оказался результативным: немец неестественно дёрнул головой и скрылся из виду. Через пару секунд, германская 'газонокосилка‟ заработала снова. Пришлось снова отвлекаться на него и уже с первого выстрела ликвидировать очередного немца ставшего у пулемёта.

  – Ромашов! Мухой в машину и чтобы оттуда огонь вёлся только по немцам! Прикройте его!

   Василь как раз сменял диск на своём ДП, услышав команду, и не завершив начатое вскочил, и низко пригибаясь к земле, помчался к БТРу. За ним, что было неудивительно, метнулся Сёмка – за чьей спиной без дела болталась мосинка Ивана. Этот бой, Непомнящий, решил вести оружием, которое можно было носить скрытно, и винтовка под это определение не подходила. Пистолеты подходили больше, так как, внешне безоружный полицай, не воспринимался как потенциальная угроза. Когда бывший танкист исчез в недрах вражеской машины, Ивану послышалось что раздался выстрел и вскрик боли; юный проводник юркнул следом, но больше никаких выстрелов не прозвучало. Прошло несколько томительных секунд неизвестности, пока над бортом не появилась окровавленная голова угрюмого Ромашова, и пулемёт, поведя стволом, заработал уже по своим бывшим хозяевам. Выкашивая их ряды как косою.

   Ответная стрельба немцев, так и не сумев организоваться начала стихать. И нужно было понимать, что долго так продолжаться не может. В любой момент можно ожидать подход подкрепления из мобильных групп, или найдётся тот человек, кто сумеет организовать оборону – шок от неожиданного нападения может пройти в любой момент.

  – Отходим! – Стараясь перекричать стрельбу, закричал Иван. – Место сбора: отбитый бронетранспортёр!

   Многие партизаны, не поняв, что имел в виду их командир, начали озираться. Но увидев, что в единственной на всю округу бронемашине находится Ромашов и не просто сидит в ней, а обильно потчует фрицев смертоносным свинцом, начали отход. Пока одни прикрывали огнём перемещение своих товарищей, другие взяв с телег свои сидоры, парами перебегали под защиту брони и уже оттуда продолжали вести огонь – всё как отрабатывали на изматывающих занятиях в лагере. Последним, подхватив с телеги свой вещмешок и свёрнутую компактной скаткой 'кикимору‟, в Sd Kfz 250 забрался Непомнящий. Он запрыгнул под градом пуль бьющих по броне машины, держа в руке опустевший МР– 40, тот, который он поднял возле убитого в голову унтера. Ваня последний раз окинул поле боя взглядом и крикнул, убедился, что из его людей никто не остался на поле брани и подал команду:

  – Всё! Трогай!

   Машина взревела мощным двигателем и, как будто оживая, сбросив оцепенение, вздрогнула всем корпусом, и набирая скорость тронулась с места. Оказывается, Василь уже давно занял место водителя и ждал только команды для начала движения. Рядом с ним сидел Фёдор, который только что закончил спешную перевязку головы танкиста. Все остальные – кто мог держать оружие, отстреливались, и делали это до тех пор, пока бронетранспортёр не свернул на узкую просёлочную дорогу, и по его броне не перестали стучать пули.

   Иван, оседая на бортовое сидение, обвёл усталым взглядом своих боевых товарищей, и повторно убедился, что на месте скоротечного сражения не осталось ни единого его человека все были рядом с ним. Впрочем, это не сильно радовало, так как в машине лежали двое его подчинённых, и они были мертвы. Третий – Григораш, лежал бледным как саван и часто: поверхностно дышал. Впрочем, ранения той или другой степени имели все без исключения.

  – Василь, гони родной! – Перекрикивая рёв мотора, крикнул Иван. – Все остальные осматривают машину на предмет наличия в ней боеприпасов и провизии. Не забываем оказать первую помощь раненым!

   Надрывно ревел двигатель, Ромашов слушая указания Сёмки, не жалея машину уходил в отрыв: пыля по ничем не приметным, узким лесным дорогам, часто меняя направление. Благо, полугусеничный вариант шасси, позволял не обращать внимания на состояние 'грунтовки‟ и броневик, съезжая с накатанной колеи, шёл покачиваясь на сильных выбоинах и кочках. В такт этой качке, широко расставив ноги, пошатывался недавно рекрутированный Быков: он стоял у кормового пулемёта и наблюдал за дорогой – готовый в любую секунду открыть огонь по преследователям. Остальные люди, точнее сказать пассажиры бронированного чуда немецкого автопрома, спешно обыскивали все закоулки трофейного транспортного средства, копошась в недрах его кузова, как мураши в муравейнике, и признаться, были за это весьма щедро вознаграждены. Табак, трофейный пулемёт с большим запасом боеприпасов были не в счёт. Также, партизан впечатлили несколько газет – мгновенно растащенных и разодранных на обрывки для самокруток. В перечень удачных приобретений можно было добавить два ящика с гранатами-колотушками, ящик патронов к карабину, да прочие бесхитростные солдатские пожитки: такие как бритва, пара наручных часов... Каковы времена, такие и радости. А вот лично Ивана больше порадовали четыре санитарных подсумка из коричневой кожи, да пяток металлических медицинских коробок: если бы не белые круги с красными крестами, то их можно было попутать с коробками для пулемётных лент. То-то им обрадуется Настя. А вот с провизией было туго – совсем ничего.

   – Эй Васька! Не тряси так сволочь! – Возмущённо выругался Фёдор: тряска мешала ему наложить повязку на левую руку, точнее сказать плечо Ивана. – Чай не дрова везёшь! Гад ты этакий!

   Как ни старался вспомнить, но момент, когда пуля попала Непомнящему в трицепс, Ваня не смог – не до того было. Когда прорыв состоялся, и прошла горячность боя, он ощутил что ему больно шевелить рукой. Но продолжая вспоминать и анализировать события прошедшего боя, он не сильно обращал на это внимание. И когда Михеев почти на ухо прокричал:

  – Командир, у тебя вся рука в крови! Он как капает! Дай гляну! ...

   Вот тогда, Иван и почувствовал, что плечо не просто простреливало болью на любую попытку им пошевелить, ещё рану сильно щипало – видимо в неё попадал пот или ещё чего-то. И вот, когда обработка и перевязка были почти закончены, у Фёдора сдали нервы. Вот тогда, он и сорвался на Ромашова.

  – Владимир Анатольевич, вы ведь у нас тоже водитель, так что смените Ромашова. – С того места где сидел Непомнящий ему было хорошо видно водительское место, и он прекрасно видел, каким бледным был танкист как он часто тряс головой и щурил глаза, было понятно, что ему как минимум, был срочно необходим отдых. – Только поживее: долго стоять на месте нам никак нельзя.

   Броневик остановился слишком резко. Кто-то не удержался и упал, были и те, кто подтверждая закон инерции – больно приложился ... проще говоря, после такой остановки, все ругались знатно: на зависть портовым рабочим. Прошлись матом, начиная от родственников пресловутого водителя и особого мнения относительно навыков его вождения, заканчивая упоминаниями всех святых. Особенно в этом искусстве выстраивания нецензурных слово оборотов усердствовал Быков. Во время движения, бедолага стоял возле заднего люка, поэтому пролетел добрую половину десантного отсека и не расшибся только благодаря тому, что удачно на кого-то упал. А Ромашов, как ни в чём не бывало, пробубнил:

   – И правда командир, замени меня. Голова кружится, перед глазами всё плывёт, мо́чи нет терпеть такое. Могу в любой момент отключиться.

   Стоянка немного затянулась, так как слева по движению, лес немного отступил, образуя некое подобие чистенькой полянки и было единодушно решено, пользуясь вынужденной остановкой, упокоить на ней своих убитых. Так что вскоре все те, кто сильно не страдал от ран, имеющимися в броневике лопатами выкопали могилу на троих погибших товарищей. Дело в том, что смертельно раненый Леонид Григораш почил через десять или пятнадцать минут после того, как отряд с боем вырвался из окружения. Пока копали могилу, Фёдор, он же в этом выходе и зам Ивана, и наскоро подготовленный Смирновой санитар, ещё раз проверил, всем ли нуждающимся в полном объёме была оказана необходимая помощь. Судя по его довольной мимике, благодаря которой у Ивана возникла ассоциация, что в этот момент, Михеев стал похож на кота, которому удалось безнаказанно полакомиться забытой на столе сметаной. В общем, судя по его блаженной улыбке, в помощи больше никто не нуждался.

  – Ну что Федя, много у нас потерь? – Поинтересовался командир у своего подчинённого, когда тот повторно его осматривал и поморщился от весьма болезненного надавливания, вызвавшего боль, в весящей на перевязи руке.

  – Трое погибли, а ранены все – без исключения: даже меня слегка задело. Слава богу, серьёзных ран больше ни у кого нет. – Вот только Ромашову нужно как можно больше лежать. Пуля чиркнула по голове: коробочку не пробила, но подозреваю, что всё окончилось сотрясением мозга. Наш малой проводник рассказывает, что когда он заглянул в БТР, то притаившийся в кузове немец, как раз собирался добить лежащего без сознания Ромашова. Ну а наш малец, с ходу приложил фашиста прикладом твоей винтовки. После чего привёл Ваську в чувства...

   Видимо сообразив, что сболтнул лишнее, Фёдор стушевался – что было на него не похоже и, понизив голос проговорил:

  – Только Иванович, ты это. Мальца то, шибко не ругай. Он знаешь как по этому поводу переживает, он видел как ты бережно относишься к своей мосинке. Вот и грызёт ногти в ожидании неизбежного нагоняя.

  – Не переживай. Я его за то, что он спас жизнь своего боевого товарища даже поощрю.

   Далее. Стоя над погребальным холмом, Иван, держа траурную речь, клятвенно пообещал, что смерть его боевых товарищей будет отомщена, и это не было пустыми и пафосными словами. Чувство, грызущее сердце и вопящее: – 'Почему ты жив, а они нет?! Что ты сделал не так‟?! – Это чувство металось, терзало грудь, требуя выхода. А им, могла быть только месть тем, кто принёс войну на твою землю, как говорится – око, за око. И желательно, взыскать с виновных по этому счёту, с лихвой. Как бы не кричали либералы будущего о том, что призывы убить немецкого фашиста там, где ты его увидел антигуманны. Но те, якобы хорошие ребята, на своих штыках несли смерть и страдания – так что они о каком гуманизме к этой вооружённой своре не может быть и речи. Сострадание и прочее будет после: когда враг будет обезоружен, или обе стороны перестанут смотреть друг на друга через прицел. И не секундой ранее.

   Снова мимо проплывают тени еле различимых в сумерках деревьев. Трофейная машина, урча прожорливым двигателем, неспешно едет по дороге. Время шло и вот в бак были перелиты всё найденное в нескольких канистрах топливо и когда оно закончится, то придётся бросать эту махину и продолжить дальнейший путь пешком.