Текст книги "Месть обреченного"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Опер

Чтобы не «светить» Палыча, я решил поговорить с ним у него на работе, в исполкоме. Я даже не стал ему звонить, опасаясь прослушивания.

В том, что Палыч на "боевом посту", я не сомневался. Он был служакой до мозга костей, и если бы даже земля рушилась, мой бывший шеф не мог позволить себе покинуть рабочее место раньше шести вечера.

Я не ошибся – Палыч трудился в поте лица.

На удивление, несмотря на его весьма незначительный чин в исполкомовской иерархии, у Палыча был отдельный кабинет.

Правда крохотный, как детская спальня, с одним узким окном и ветхозаветным письменным столом из карельской березы – райкомовским наследством, обломком крушения компартии – но все же, все же… -… Недосыпаешь?

Палыч смотрел на меня исподлобья, помешивая кофе своей серебряной ложечкой-талисманом. Сколько я его помню, он таскает этот странный фетиш с собой даже в отпуск.

– Не то слово…

– Много работы? – Да.

Я не стал разубеждать старика (впрочем, какой он к черту старик! разве что по сравнению со мной), хотя недосыпал совершенно по иной причине.

– Есть результат?

– А когда он был?

– Ну, в мои времена…

– В ваши времена я мог посадить под замок любого подозреваемого и выкачать из него все, что мне необходимо. – Предположим, не любого… – Вы имеете ввиду партайгеноссе высокого ранга?

– И не только их. К торговой мафии тоже было не подступишься. Пока не получишь указание свыше, на торгашей… э-э… возбранялось даже пальчиком грозить.

– Да, "кормильцев" партийные бонзы сдавали очень неохотно. Сражались за них, как за родину.

– У них родина и тогда была, и сейчас находится… э-э… под знаком золотого тельца. Только нынче все они перекрасились в больших демократов. – Ну, вам лучше об этом знать. – Да уж… – Иван Палыч потускнел. – Демократия…

– Вот и я о том же. Теперь, когда прокурор подписывает постановление на арест, у него не только поджилки, но и руки трясутся – как бы чего не вышло. В лучшем случае попадет под сокращение штатов. А в худшем… Завалят – и глазом не мигнут.

– Веселые пошли денечки… – хмуро кивнул, соглашаясь со мной, Палыч.

– Веселей некуда… Ничего, прорвемся.

– Ты по-прежнему оптимист?

– Нет, я стал прагматиком. Принимаю жизнь такой, какая она есть на данный момент.

– Значит, ты постепенно… э-э… переползаешь на ИХ сторону. – Меня перетаскивают. Но я упираюсь. – И как, удается? – Пока да. А что будет дальше… – Я развел руками. – Все дело в цене.

Меня понесло. Наверное, от большого нервного напряжения, которое я испытывал все эти дни и ночи. – Ты так любишь деньги? Раньше я этого… э-э… не замечал. – А кто их не любит? Может, вы?

– Ну, я… – Палыч вдруг засмущался. – Я пенсионер.

– Ладно, хватит об этом. Деньги – зло. Это я нутром понимаю. Но зло чертовски приятное. И с этим выводом не поспоришь. А что касается работы… Вам привет от Ивана Савельича.

– Спасибо. – Иван Палыч оживился. – Как он там?

– По-прежнему партизанит: полает – спрячется, грызнет – и в конуру.

– Хитрый хохол… И все равно – толковый мужик.

– Кто против? Я его не осуждаю. Он, по крайней мере, не лезет вверх по головам своих коллег и товарищей по работе, не подличает и не берет взяток.

– Как по нынешним временам, Иван Савельевич… э-э… выглядит белой вороной.

– Вам виднее, – не без иронии и с намеком сказал я.

– Да уж… – сокрушенно покачал головой Палыч. – У нас тут такое творится… с ума все посходили. Только и слышно: кто какую дачу себе отгрохал, кто жене бриллианты прикупил, кто… э-э… импортную тачку – ясное дело, ворованную – за бесценок приобрел. Бардак – он и есть бардак.

– За что боролись, на то и напоролись. Капитализм на марше. Открывай ворота шире.

– Так ведь если бы все так жили, пусть его. А то старикам пенсию не платят уже третий месяц. Как дальше быть? На паперть с протянутой рукой?

Я только сочувственно нахмурился.

Несмотря на свою расчетливость, Иван Палыч за всю жизнь скопил всего ничего, да и те скромные сбережения съели денежные реформы.

Слава Богу, он пока при здоровье. Но что будет спустя пять-десять лет?

– Иван Палыч, я к вам за советом. У вас время найдется?

– До обеда еще далеко… А, ладно! Закрой дверь на ключ. Чтобы не мешали. Что там у тебя?

– Информация сугубо конфиденциальная, – предупредил я, понизив голос.

– Можешь не предупреждать.

– Я по поводу взрыва на стадионе…

Пока я выкладывал Палычу данные экспертов и свои соображения, он сидел, полуприкрыв глаза и нахохлившись, как сыч.

Со стороны чужому человеку могло показаться, что мой бывший шеф просто дремлет под бременем преклонного возраста.

Но я-то знал, что сейчас до сих пор светлая башка Палыча работает словно новейший компьютер, анализируя каждый, даже малозначительный, факт, сопоставляя услышанное с "архивом" угрозыска за последние тридцать лет, который намертво въелся в его мозговые извилины.

– …Спрашивается в задаче: есть ли в нашем городе специалист такого класса? – закончил я свой, несколько затянувшийся, монолог.

– Почему ты считаешь, что взрывник должен обязательно быть из местных?

– Примем это предложение как аксиому… – уклонился я от прямого ответа.

– А все ли ты мне, дружочек, обрисовал?

– Иван Палыч, не скрою – есть нюансы. Но о них, во избежание больших неприятностей, не должен знать никто.

– В том числе и я?

– Извините…

– Не нужно извинений. Ты – опер. И вправе сам решать, как дозировать факты. Но мне сдается, что… э-э… тебе известно об этом деле гораздо больше, чем комиссии по расследованию теракта на стадионе. Я не прав?

– Иван Палыч, у меня к вам только один вопрос…

– Ладно, ладно, замнем для ясности. Я так понимаю, ты ведешь игру на свой страх и риск. Это водилось за тобой и в мою бытность. С одной стороны – это неплохо, потому как… э-э… ты диктуешь правила поединка, а не противник, но с другой – ты не можешь рассчитывать на помощь, так как служишь приманкой, что всегда чревато.

– Возможно… – неопределенно ответил я, стараясь не встречаться взглядом с Палычем.

– А что касается взрывника… Да, это профессионал высокого класса. Как ты думаешь, где могут быть такие?

– В спецгруппе по разминированию?

– Нет, в нашей системе подобные люди не нужны. Так же, как и в армейских саперных частях. Их главная задача: хорошо знать материальную часть, тип мин и взрывателей и методику работы по разминированию. Но не наоборот!

– Ну почему, военные…

– Нет и еще раз нет! – прервал меня Палыч. – Поставить стандартный заряд сможет и мальчишка шестнадцати лет от роду. Но рассчитать направление взрыва, количество взрывчатого вещества, ударную волну (ведь проход, что вел к гостевой трибуне, имел поворот, не так ли?), которая бы "вымела" всех и вся из коридора… э-э… но не затронула опорных стен и балок – на это способен только ас своего дела.

– Вы предполагаете…

– Именно! Бывший сотрудник КГБ.

– А у них разве были специалисты подобного профиля?

– На них работали спецы любого профиля. Мне в свое время приходилось сотрудничать с комитетом при расследовании нескольких дел, так что я все это знаю не понаслышке.

– Тогда – кто?

– В том-то и дело – кто? Есть у меня на подозрении один человек… приходилось встречаться…

– Местный?

– И да, и нет.

– Не понял…

– Он учился в нашем университете, на химическом факультете. Даже поступил в аспирантуру. Но потом… Короче говоря, он преступил закон. И как раз мне довелось вести его дело.

– И в чем оно заключалось?

– Работая на кафедре ассистентом, он во внеурочное время разрабатывал – естественно, тайно – новые виды взрывчатых веществ, в чем и преуспел.

– Как на него вышли?

– А как все это обычно и бывает – случайно. Он сконструировал несколько миниатюрных взрывных устройств и не нашел им лучшего применения, как для глушения рыбы в старом карьере. На месте преступления, так сказать, его… э-э… не поймали, но зато выловили одно неразорвавшееся устройство и в конце концов вычислили и самого изобретателя. Правда… э-э… на заключительной стадии дело затребовал КГБ и больше нас к нему не подпускали.

– Его посадили?

– Как тебе сказать… Ходили слухи, будто осудили условно, что в те времена было довольно странно и необъяснимо – и за меньшее давали пять лет. Но что его в городе не встречали по меньшей мере лет… э-э… десять – это точно.

– И где он обретался?

– Трудно сказать. Могу только одно отметить – по приезде в город он стал работать на Комитет госбезопасности. И, наверное, имел солидный чин.

– Почему вы так решили?

– Ему дали квартиру в престижном доме на Цветочном бульваре, а туда, сам знаешь, абы кого не поселят.

– Он так и остался в штате службы безопасности?

– Не знаю.

– А как узнать?

– Обратиться в их отдел кадров, – ехидно ухмыльнулся Палыч.

– С официальным запросом?

– Так они тебе и ответят, – пробурчал Палыч. – Не думаю, что это разумное решение.

– Фамилию и адрес вы мне можете сказать?

– Плешнев… А имя… э-э… мне кажется Николай… или Никодим… Точно не помню. И адрес не знаю.

– Если он и сейчас живет на Цветочном бульваре, то для меня адрес не проблема.

– Только ищи не в адресном бюро, а по спискам ЖКО. Не следует преждевременно "пускать воду", чтобы не спугнуть его. Вдруг он и впрямь причастен к теракту. К тому же в адресном столе может и не быть его координат – обычная практика в работе комитета.

– Понял. Спасибо, Иван Палыч. Добью дело до ручки – с меня бутылка. – Ты мне лучше достань приличный кофе в зернах. Он поболтал осадок в чашке.

– А то от хваленого растворимого вместо прояснения в мозгах… э-э… только давление поднимается.

– По-моему, тот кофе, что мы сейчас пили, высший класс.

– Ага, – согласился Палыч с ноткой сожаления в голосе. – Это меня девчата из общего отдела угостили. Увы, уже закончился.

– Заметано. Подключу Баранкина, у него жена в этих делах дока. Выроет из-под земли.

– Как он там? По-прежнему пижонит?

– Временами. Привычка – вторая натура.

– Ничего, остепенится. К сожалению…

Ого! Это что-то новое… Надо же – Палыч расчувствовался.

– Почему – к сожалению?

– Поживешь с мое – поймешь. Ты думаешь, я всегда был таким… э-э… индюком?

– Не наговаривайте на себя…

– Брось, не льсти мне. Не люблю. Если честно, я готов всю свою хваленую мудрость отдать за пижонство высшей пробы без всякой жалости. Что дали мне годы? Только чувство собственной ущербности и ненужности…

Под впечатлением непривычных для меня откровений Палыча, я вскочил в первый попавшийся троллейбус, идущий в направлении центра города, и протолкался на заднюю площадку.

Но даже будучи в несколько заторможенном состоянии, я все же успел заметить острый и с виду мимолетный взгляд, едва не осязаемо царапнувший мою щеку.

Прислонившись к поручню, я краем глаза стал наблюдать за человеком, который, как теперь мне вспомнилось, появился на троллейбусной остановке буквально в последнее мгновение перед отправлением.

Однако он больше не выказывал никакого интереса к моей персоне, а стоял, демонстративно разглядывая пробегающие мимо окон троллейбуса городские виды. Именно – демонстративно, потому что обычные пассажиры ведут себя несколько иначе.

Значит, и мне прицепили "хвост". Чтобы я не очень скучал.

Кто это, наша "наружка"?

Или служба безопасности?

Или?..

Стоп, хватит фантазий! Так недолго и в ящик сыграть от нервного перенапряжения. Разберемся и с "хвостом". Главное – спокойствие.

Легко сказать – спокойствие… Неприятный холодок, появившийся помимо моей воли где-то в районе сердца, начал постепенно превращаться в льдину, замораживая внутренности. А в голову полезло такое…

Блин! Что вам нужно, сволочи, от бедного, несчастного мента!? Вот он я, весь на виду, зачем за мной следить!?

Серега, возьми себя в руки! Ты ведь не во враждебном Афгане, а дома. Дома! Так в чем проблема? Все будет хорошо, дружище, все будет хорошо…

Киллер

Пробуждение было долгим и трудным, будто выздоровление после тяжелой болезни.

Мне чудилось, что я выползал из трясины, засосавшей меня по горло. Но чья-то невидимая чугунная рука колотила по макушке, загоняя все глубже и глубже в зловонное болото.

Невероятным усилием воли я попытался открыть глаза, но красная пелена держала веки, как резиновый клей.

И только когда я с отчаянием обреченного открыл пересохший рот и закричал, туман, застивший глаза, рассеялся.

Я увидел перед собой сплетение каких-то железных конструкций и бетонную стену в ржавых подтеках. Стена была в трещинах, сквозь которые пробивались зеленые ростки каких-то растений.

Удивительно – я кричал, но мои уши слышали всего лишь слабый стон. Поразило меня и другое – я почему-то стоял, несмотря на свое беспамятное состояние.

И лишь окончательно стряхнув с себя оцепенение, я наконец понял, что нахожусь в цехе заброшенного завода и привязан к колонне крепкими веревками.

Через окна с битыми стеклами под самой крышей в помещение вливался неяркий сероватый свет, из чего я заключил, что теперь, скорее всего, раннее утро. На фоне окон мелькали молниеносные черные тени; это возвращались из ночной охоты летучие мыши.

Едва очнувшись, я сразу же вспомнил "Эмбиру" и дона Мануэля, свое падение в бездну и темень за окнами пулькерии.

Насколько я помнил, все случилось ночью, а потому маловероятно, что я был без сознания до вечера другого дня.

Неожиданно вспыхнул яркий свет, и мне поневоле пришлось зажмурить глаза.

– А-а, очухался, красавчик!

За этими словами последовал довольно чувствительный удар по печени, и я охнул. Свет погас – вернее, ушел в сторону – и передо мною возник уже знакомый мне толстяк в полосатых штанах.

Я рассмотрел его во всех деталях лишь спустя две-три секунды, когда глаза привыкли к нормальному освещению.

Да, это был толстяк, только теперь его сытая самодовольная рожа превратилась в маску ненависти. В руках он держал мощный электрический фонарь и внушительного вида тесак, поигрывая им со сноровкой, указывающей на недюжинное умение владеть этим, достаточно серьезным в руках профессионала, оружием.

Подсвеченный сбоку-снизу своим же фонарем, толстяк был похож на хорошо откормленную жабу. Его нижняя челюсть с многочисленными жировыми складками все время двигалась, словно он все время жевал, даже во время разговора. – Наконец-то, хев… хев… хев…

Он продолжил свои жевательные упражнения, обжигая меня злобным взглядом.

– Я уже заждался. Дон Мануэль немного переусердствовал с этим газом, чтобы тебя усыпить. – Нижняя челюсть толстяка задвигалась быстрее. – А я не хочу, чтобы ты умер быстро и безболезненно. Хев… хев… хев… – Оказывается, это он так смеялся.

– У меня к тебе, паскудник, – снова последовал удар, но уже в солнечное сплетение, – особый счет.

Теперь я ждал удара, а потому не почувствовал даже боли. Я стоял с отсутствующим видом, а внутри кипел – как я мог так по-глупому влипнуть?!

Ведь чувствовал, почти знал, что дон Мануэль готовит западню, – и поперся, словно молокосос. А больше всего меня злило, просто приводило в неистовство, что никто не узнает, как я кончил свои дни и где.

Никогда бы раньше не подумал, как это будет важно для меня. – Я с тебя сейчас шкуру спущу, гринго, – злобствовал толстяк, пытаясь меня запугать.

Видно, ему очень хотелось, чтобы я просил пощады.

– И раны перцем посыплю…

– Кончай с ним поскорее, Родриго, какого дьявола! – раздался грубый недовольный голос.

В поле моего зрения появились еще двое: низкорослый мулат с красным платком на шее и белый, судя по длинным прямым волосам цвета вороньего крыла и широким скулам, с малой примесью индейской крови. Так что его можно было отнести к метисам.

Говорил мулат. – Не-ет, брат Диего, ты меня не торопи. Я должен за искалеченную руку отплатить сполна.

Он ткнул мне едва не в лицо забинтованную ладонь левой руки.

– Я пообещал дону Мануэлю, что он получит не только кошелек этого гринго, но и в придачу пять тысяч крузейро, если доставит его сюда. Имею я право на свои кровные поразвлекаться, как хочу?! – Имеешь, имеешь, – успокоил его мулат, закуривая. От него несло потом и прогорклым рыбьим жиром.

– И все же долго не тяни, – сказал мулат. – Через три часа у нас встреча, там мылятся хорошие деньги, не забывай об этом. Как раз и вернешь то, что должен дону Мануэлю. – Начинай, – поддержал Диего и метис.

Мне уже приходилось встречаться с такими, как он. У многих метисов жестокость в крови. Все дело в том, чьи гены преобладают: белого человека или индейца.

В предвкушении "зрелища" метис уселся на железную бочку из-под бензина, судя по надписи.

– Я так давно не был в цирке… ху-ху-ху! Он неожиданно утробно рассмеялся – будто где-то под крышей заухал филин. – Слушаю и повинуюсь, брат Жозе!

Родриго картинно раскланялся, повернулся ко мне и рванул ворот рубахи, чтобы обнажить меня до пояса.

И застыл, выпучив глаза.

Что это с ним? – подумал я, наблюдая, как изменилось лицо толстяка. Он вдруг позеленел, а во взгляде промелькнул такой ужас, будто толстяк увидел свою смерть.

– Это… это к-как… Откуда?! – наконец прорвало его.

– Что там такое, Родриго? – всполошился мулат и подошел поближе.

За ним, нехотя оторвав зад от не очень удобного, но все же сиденья, последовал и Жозе.

– Т-талисман! – вскричал Родриго, тыкая пальцем мне в грудь.

– Дьявол! – присмотревшись, отшатнулся Диего. – Не может быть! – Спросите у него, – посоветовал Жозе. Он был взволнован не меньше своих приятелей. – Где ты взял талисман… г-гринго? – спросил меня Родриго.

Но уже с льстивым выражением на лице. Да, это был великий актер… – Украл, наверное… – пробормотал чуть слышно Диего.

Но под взглядом Жозе, который, похоже, и был главным в этой зловещей компашке, виновато отступил назад.

Теперь я понял, что их так удивило и встревожило: талисман Марио.

Я никогда его прежде не надевал, носил в кармане. Но, улетая в Южную Америку, решил взять с собой и нацепил на шею, под рубаху.

С той поры, как я его получил, мне везло. А возможно, я просто внушил себе, что талисман обладал магическими свойствами.

Но, как бы там ни было, я стал все больше и больше привязываться к этому куску кожи на гайтане, к которому серебряной проволокой был прикреплен красный камешек, клык какого-то зверя и крохотное перышко неизвестной мне птички.

И я решил сыграть свою партию – грех было упустить такой благоприятный момент.

– Ты думаешь, такие талисманы на дороге валяются? – насмешливо спросил я и жестко посмотрел на Жозе. – Все, баста. Пошутили и будет. Развяжите меня.

Они смешались.

Я не думал, что эти ублюдки поверили мне до конца. Но, похоже, талисман и впрямь обладал неведомой и страшной силой, если даже темнокожий Диего побледнел, а из мрачных глаз метиса испарилась кровожадность.

– Братство Божественного Красного Ягуара… – пролепетал вконец растерявший свою кровожадность и наглость толстяк. Он даже пошатнулся, на миг потеряв ориентацию в пространстве.

– Если они узнают, что мы хотели убить одного из членов братства… – Нижняя челюсть толстяка захлопнулась, как крышка ящика – со стуком. Он едва не терял от страха сознание, глядя на меня как жаба на голодного питона.

Но мне было наплевать и на этого Красного Ягуара и на то, что собой представляет братство. Я хотел одного – чтобы с меня сняли путы. – Поторопитесь!

Я грозно нахмурил брови.

– А я постараюсь забыть этот небольшой инцидент. – Правда? Похоже, толстяк был готов лизать мне пятки.

– С кем не бывает, – важно кивнул я, изображая из себя большую шишку.

Не сговариваясь, они начали распутывать и разрезать узлы на моих руках и ногах, от излишнего рвения мешая друг другу.

А я стоял и молил Бога, чтобы они побыстрее это сделали и не опомнились раньше времени…

Наконец я свободен!

Встряхивая руками, чтобы наладить кровообращение, я с трудом добрел до бочки, где до этого находился Жозе, и сел. Ноги вдруг стали ватными и меня зашатало.

Вся зловещая троица стояла в стороне и молча пялилась на меня.

Я решил не давать им ни минуты на размышления. Скорее всего, они принадлежали к мелкой городской шпане, промышлявшей чем попало, вплоть до грабежей и убийств.

Наверное, у них была какая-то организация, видимо районного масштаба, – банда, но строгой иерархии, как в мафиозных системах, не существовало. Каждый занимался своим делом, отчисляя небольшую сумму в общую кассу, чем-то напоминающую наш воровской "общак".

И все до единого члены банды благоговели перед организованной преступностью, которая в Южной Америке (как и у нас) была вездесущей и жесткой до предела.

От Эрнесто я в свое время узнал, что в Бразилии, а в особенности в Чили, существуют, кроме мафиозных объединений, еще и братства наподобие китайских триад. И этих "братчиков" боялись даже высокопоставленные мафиози.

Наверное, Марио как раз и принадлежал к братству Божественного Красного Ягуара. Но что это такое и с чем его едят, мне выяснять было недосуг, да и не у кого. – Мне нужна машина, – бесцеремонно скомандовал я.

И требовательно посмотрел на на Жозе.

– Немедленно! – Нет проблем… Он пытался заискивающе улыбнуться, но улыбка получилась кривой и вымученной. – Куда едем? – Недалеко… Я не стал конкретизировать, так как не знал, где мы находимся.

Меня совершенно не удивило, когда они восприняли, как должное, мое "членство" в братстве этого чертового Ягуара. В странах Южной Америки было такое смешение рас и народов, что чисто национальные объединения здесь являлись анахронизмом.

То, что стояло снаружи, под стеной цеха, скорее можно было назвать не машиной, а обтекаемо – транспортным средством.

Американский джип, видимо уворованный с какой-то армейской свалки, напоминал укороченный катафалк, по ошибке окрашенный в защитный цвет. Но мотор работал ровно, лишь изредка чихая и откашливаясь.

За руль сел толстяк, рядом с ним – Диего, а мы с Жозе разместились на заднем сиденье. Предложение сесть рядом с водителем я отмел сразу и даже без слов – отмахнулся, как от назойливой мухи.

Перечить мне никто не решился, и вскоре наш "катафалк" въехал в предместье Сан-Паулу. Оказалось, меня увезли к каким-то карьерам, где теперь дымился мусороперерабатывающий завод.

Моя "темница" находилась в полукилометре от этого зловонного чудища. И я наконец понял, что за запахи витали в заброшенном цехе…

Официант-фуло встретил меня неизменной улыбкой, будто это не он провожал меня в западню.

Наверное, мой взгляд объяснил ему все, так как негр, не говоря ни слова, указал на дверь кабинета дона Мануэля. Естественно, не на ту, которую он открывал вчера.

Дон Мануэль завтракал.

При моем появлении его лицо осветила благодушная улыбка. Но рука проворно нырнула в ящик письменного стола, который в этот час служил ему и обеденным.

Достать спрятанный там пистолет он не успел.

Я сжал его руку словно тисками, и побледневший хозяин пулькерии, изо всех сил пытаясь соблюсти приличия, сказал: – Ах, сеньор, да-да-да… Ваши документы и… и деньги в целости и сохранности. – Приятно слушать. – Такой нелепый случай…

– Верните. И побыстрее, – коротко бросил я, разряжая пистолет.

Дон Мануэль поднялся, открыл сейф и достал мой бумажник. Все оказалось на месте. – А теперь побеседуем. Я без приглашения уселся напротив хозяина "Эмбиры".

– Я прошу извинить… – начал дон Мануэль, льстиво скаля все еще крепкие белые зубы.

– Забудем об этом досадном инциденте, дон Мануэль, – отрезал я, сверля его недобрым взглядом. – Мне нужно встретиться с Эрнесто.

Эта мысль пришла ко мне неожиданно.

Кто-кто, а дон Мануэль знал все и вся в уголовном мире Сан-Паулу. И не исключено, что ему было известно и место пребывания моего бывшего напарника.

– Сеньор шутит, – продолжал разыгрывать простачка хозяин пулькерии. – Я не знаю никакого Эрнесто.

На столе, рядом с бумагами, лежали медные монеты.

Я молча взял одну из них и согнул пополам. Такой фокус я проделывал не раз, и всегда он производил на моих собеседников необходимый эффект. – Сеньору не до шуток, дон Мануэль, – в тон ему ответил я.

И положил то, что получилось из монеты, перед хозяином "Эмбиры".

– И к тому же у меня времени в обрез. – Да-да-да, как же, помню. Сеньор Эрнесто…

Учтивый дон вдруг потерял свою приклеенную улыбку, на глазах превратившись в пожилого испуганного человека.

– Благородный сеньор, я так давно его не видел… Но для вас… Всенепременно…

Дон Мануэль достал толстую записную книжку, полистал, нашел нужное и продиктовал адрес. – Только не говорите, что это я вам сказал, – попросил он с униженным видом.

– Почему? – У сеньора Эрнесто сейчас… гм… некоторые затруднения. А он чересчур горяч…

– Я знаю, – прервал я дона Мануэля, поднимаясь. – Бывайте здоровы. – А может, сеньор позавтракает? – Вы уже раз меня накормили. – За счет заведения…

– Спасибо, нет…

И с этими словами я направился к выходу.

Напрочь потерявшая уверенность и наглость троица ждала на том месте, где я приказал. Теперь они смотрели на меня, как дрессированные мартышки. – Вы остаетесь, – указал я на Жозе и Диего.

Они дружно кивнули.

– Заводи машину, уезжаем, – хмуро бросил я Родриго, усаживаясь рядом.

Жозе и Диего с облегчением покинули джип, а толстяк с несчастным видом вырулил на проезжую часть…

Я отпустил Родриго за квартал от дома, где скрывался Эрнесто.

Дону Мануэлю в какой-то мере я мог доверять, как это ни странно. Это был серьезный человек. Я понимал, что в отношении меня он поддался на уговоры толстяка, с которым был связан какими-то темными делишками.

Но этим троим подонкам, которые неизвестно кому служат, нельзя было верить ни в коем случае.

Кто знает, что им взбредет в голову, когда закончится влияние гипноза, навеянного талисманом Марио…

Дверь была до такой степени грязная и ободранная, что, скорее всего, хозяин дома, где квартировал Эрнесто, нашел ее на помойке.

Звонка не оказалось, и я добрых пять минут выстукивал по дверному полотну гвардейский марш, пока внутри квартиры не раздался чуть слышный шорох, а затем сонный женский голос спросил:

– Кого нужно?

– Открой, узнаешь.

– Уходите, я дома одна и мне не о чем с вами говорить.

– Я хочу видеть Эрнесто, – понизив голос и едва не касаясь губами двери, сказал я. – Эрнесто? – после длительной паузы переспросила она.

Мне показалось, что женщина смешалась и не знает, как поступить дальше.

– Извините… такого здесь нет… Я же вам сказала, что я одна! – Слушай, ты, подруга, открывай или сейчас от этой двери только щепки полетят! Я разозлился не на шутку.

– Я буду кричать! – Какого дьявола! Я не насильник и не грабитель. – Откуда я знаю? – Может, мне стать на колени перед дверью? – На колени не нужно…

Она явно колебалась. – Всего пару слов – и я отправлюсь восвояси, если здесь нет Эрнесто.

За дверью опять стало тихо. Я терпеливо ждал.

Мне и в голову не приходило, что она может вызвать полицию. В таких гадючниках телефон мог быть в крайнем случае у консьержки или хозяина. А обращаться за помощью к представителям закона считалось верхом дурного тона и жестоко преследовалось.

Значит, эта фурия за дверью сейчас разговаривает с Эрнесто, если, конечно, дон Мануэль не сыграл со мной очередную шутку. – Входите…

Брякнула цепочка, щелкнули замки и засовы, и в плохо освещенной прихожей я увидел довольно миловидное личико еще не совсем затасканной мулатки.

Почему не затасканной?

Мне хватило одного взгляда, чтобы определить ее социальный статус. То, что она принадлежала к представительницам самой древней в мире профессии, мог не распознать только осел.

– И что вы хотели узнать? – спросила она, не пуская меня дальше порога.

Но ее голос вдруг стал мягче, ласковей, а взгляд из-под бархатных век вспыхнул хищным зазывным огнем.

Похоже, я ей понравился. А возможно, она разглядела во мне богатого клиента. – Девочка, может, мы не будем ходить вокруг да около?

Я улыбнулся как можно ласковей. И закрыл за собой дверь на засов.

– Зови Эрнесто, малышка.

Она сразу оттаяла и словно засветилась изнутри. Наверное, девочкой и малышкой ее не звали уже лет двадцать.

Кто поймет женскую натуру… – Меня зовут Тоинья, – как бы между прочим сообщила мулатка.

И показала два ряда великолепных зубов фарфоровой белизны. – Рад познакомиться, сеньора, – вежливо склонил я голову.

А сам тем временем прислушивался к слабым звукам, доносящимся из глубины квартиры.

По-моему, "сеньорой" я ее добил.

Она встрепенулась, как молодая кобылица, и на удивление изысканным жестом пригласила следовать за собой.

Как я и предполагал, в комнате меня встретило пистолетное дуло, направленное прямо в лоб. Похоже, Эрнесто одевался впопыхах, и через незастегнутую ширинку виднелись полосатые семейные трусы. – Ты-ы?! У Эрнесто глаза полезли на лоб. – Как… какими судьбами?!

– Опусти "дуру", а то можешь нечаянно нажать на курок. – Глазам не верю… Эрнесто перестал целиться, но пистолет держал наготове. – Однако, как ты узнал мой адрес?

В его голосе прозвучало подозрение. – Получи я на тебя "заказ", ты уже давно был бы мертв. Я ухмыльнулся с угрюмым видом. – Это точно… – успокоился Эрнесто. Он заткнул пистолет за пояс и неожиданно обнял меня. – Ах, Мигель, как я по тебе соскучился…

Для него я так и остался Мигелем, хотя он знал, что это имя не настоящее. – Тоинья, знакомься, это мой добрый друг. Эрнесто подтолкнул ко мне вдруг засмущавшуюся мулатку. – И что тебя привело в эту дыру? Он с омерзением обвел рукой комнату. – Видишь, до чего я докатился.

Эрнесто сокрушенно вздохнул.

– Мне рассказывали…

– Кто?

– Эсси… – Ша! Тихо… Он приложил палец к губам и увлек меня в угол, подальше от любопытной Тоиньи. – Как она там? – спросил Эрнесто с нежностью.

– Искала тебя. Волнуется, переживает. – О, моя сладкоголосая бакурау![6]6
  Бакурау – певчая птичка.


[Закрыть] Эрнесто еще раз вздохнул, заговорщицки оглянулся на Тоинью, и продолжил: – Черт меня дернул так глупо «засветиться»…

– На работе? – В том-то и дело, что нет. По пьянке. – Тебя узнали?

– А кто меня может узнать? Я ведь не вешаю табличку на грудь с указанием своей "профессии".

– Когда-то умные люди сказали, что ничего нет на свете тайного, которое не стало бы явным.

– Пусть их… – отмахнулся Эрнесто. – То говорили умные… А я вращаюсь сам знаешь в каком обществе. Шлюхи, воры, пьяницы, наркоманы… Я им до лампочки. – Эти вообще могут за грош продать.

– Могут, – согласился Эрнесто. – Но побоятся. У нас с тобой чересчур специфическая "профессия". Тот, кто решится меня заложить копам, может сразу же шить себе деревянный макинтош. – Тут я с тобой согласен. Так что ты там натворил?

– Завалил одного сукиного сына. Он хотел проделать в моей шкуре лишнюю дырку, но я ему доказал, что мой нож быстрее его пули.

Эрнесто поморщился, как от зубной боли.

– Надо же было так промахнуться… Я не хотел укладывать его навсегда.

– Ты мог бы доказать, что защищался.

– Кому? Нашим судьям? Ха-ха! Это прямой путь на каторгу. Лучше уж я посижу в подполье, пока все не уляжется.

– Уезжай из Бразилии.

– Хотелось бы. Но мне нужен помощник. А кому сейчас можно доверять?