Текст книги "Меченые злом"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 9

Жена что-то стряпала. Запахи горящего жира могли разбудить даже спящую летаргическим сном царевну, заколдованную злой волшебницей. Артем посмотрел на часы и мученически покривился – пора вставать. Приняв вертикальное положение, он не без опаски ощупал голову. Она была тяжелой и откликалась на прикосновение легкой пульсирующей болью.

"Опять погода меняется", – подумал он с раздражением и поторопился под контрастный душ. После контузии, которую он получил в Чечне, голова стала реагировать на изменение атмосферного давления как первоклассный барометр.

Душ принес облегчение. Мысли прояснились и приобрели нужную стройность. Мурлыча под нос вдруг появившуюся в голове совершенно дурацкую мелодию: "Тик-тик-так, ходики, пробегают годики, и ни сахар, и ни мед, никто замуж не берет…" – он прошел на кухню.

Жена встретила его своей обычной тусклой улыбкой. Годы ее особо не тронули: спортивная фигура, высокая упругая грудь, нежная кожа практически без морщин и черная копна волос, настолько тяжелых, что их не держали никакие заколки. Лишь седина у висков, которую Эмма (так звали его супругу) не хотела скрывать различными женскими ухищрениями, указывала не столько на ее возраст, сколько на страдания, выпавшие на ее долю.

Появившееся было хорошее настроение улетучилось в одно мгновение. Ковыряясь вилкой в тарелке с жареной рыбой, Артем с горечью вспоминал прожитое.

У них не было детей. И виной тому оказалась какая-то генетическая аномалия в организме жены. Группа крови была неподходящая, или еще что-то там. Артем особо не вникал в мудрые рассуждения эскулапов. У Эммы было четыре выкидыша. Последний раз врачи категорически запретили ей рожать. Они предупредили, что в противном случае не ручаются за ее жизнь.

Эмма затосковала. Она жила словно во сне и делала работу по дому чисто механически.

От ее былой жизнерадостности не осталось и следа. Однажды Эмма не выдержала обрушившегося на нее несчастья и вскрыла вены. Хорошо, что он, повинуясь какому-то шестому чувству, приехал с работы гораздо раньше обычного…

После возвращения из клиники Эмма полностью замкнулась в себе. Она стала тихой, спокойной и отрешенной. Ничто не могло вывести ее из неестественного душевного равновесия. Артему казалось, что она просто похоронила себя заживо. Поначалу это ее состояние вызывало в нем глубокую скорбь, желание как-то помочь, отвлечь Эмму от тяжелых мыслей.

Но с происшествием времени он начал раздражаться. Казалось, что рядом с ним не жена, живой человек, а неодушевленная чурка. О супружеской постели Артем просто забыл – Эмма наотрез отказалась от любовных утех. Они продолжали совместную жизнь по инерции, и постепенно от прежней любви не осталось и следа.

– Поел? – спросила Эмма, стоявшая возле плиты, где скворчали поджаривающиеся кусочки толстолобика.

Она даже не обернулась.

– Да. Спасибо… – Артем встал и быстро вышел из кухни.

Разговаривать было не о чем…

Старший эксперт Сережа Горюнов колдовал над микроскопом. Внешне он был вылитый актер Евгений Леонов – такой же улыбчивый, низкорослый и круглый, как футбольный мяч. Горюнов казался воплощением жизнерадостности, несмотря на свою мрачноватую фамилию. Он почти никогда не унывал и всегда отличался категоричностью суждений. В своем деле Сережа был докой и, при случае, имел наглость спорить даже с генералом.

Иногда у него случались залеты – Горюнов имел некоторую слабость к спиртному – но даже такое нарушение дисциплины сходило ему с рук: Сережа и впрямь был незаменим.

Правда, из-за этого он ходил не в начальниках, а был всего лишь вторым или третьим замом.

– Эй, кого я вижу! – Эксперт встретил Артема широкой улыбкой. – Господин майор! Вы что-то принесли для меня в клювике?

– Собственную задницу, – невесело ухмыльнулся майор, все еще под впечатлением "семейного" завтрака.

– Ну, она у тебя вполне аппетитная. Жаль, что я придерживаюсь иной сексуальной ориентации.

– Ты все шутишь…

– С моей работой без здорового юмора можно рехнуться.

– Давай махнемся не глядя.

– Э-э, нет, дружище! – с деланным испугом замахал руками Горюнов. – Уволь. Меня твои бандиты приводят в ужас. Я человек мирный.

– Ладно, потрепались – и будя. – Артем достал из кармана конверт Завидонова с профилями неизвестных. – Ты сейчас сильно занят?

– У меня всегда работы невпроворот. Что, намечается аврал?

– Как тебе сказать… Может я ошибаюсь, но мне кажется в этом что-то есть. – Майор вытряхнул содержимое конверта на стол возле микроскопа.

– Вещдок? – спросил Горюнов, с интересом рассматривая профили.

– И да, и нет. Это касается Миши Завидонова…

– А-а… – Эксперт посерьезнел. – Тогда я в твоем распоряжении. Сделаю все, что нужно, вне всякой очереди.

– Проверь по нашей картотеке. Не знаю, сможешь ли.

– О чем базар! – воскликнул Горюнов. – Ты меня недооцениваешь. Меня и современную технику. Момент…

Он быстро отсканировал профили, и спустя минуту его пухлые пальцы уже порхали над клавиатурой компьютера. Артем терпеливо ждал, усевшись на стул-вертушку.

Ожидание несколько затянулось. Эксперт даже покрылся потом от напряжения. На его покрасневшем лице, словно в калейдоскопе, менялись выражения: от хищного, вдохновенного, до беспомощно-плаксивого, будто Горюнов утратил все надежды на благополучный исход своих изысканий. Наконец он удовлетворенно замычал, щелкнул "мышью" – включил принтер – и со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла.

– Не буду кричать "эврика", как Архимед, – сказал он, растягивая губы в улыбке до ушей, – но я тебя обрадую.

– Ну!?

– Баранки гну, господин майор. Докладываю: четыре профиля – пустышка, а вот пятый…

Смотри сам.

Он взял бумажный листок, который выполз из широко разверстой пасти принтера, и протянул его Артему.

Майор глазам своим не поверил – не может быть! На листке были отпечатаны милицейские фотографии – фас и профиль – и установочные данные. Но Артем не стал их читать, потому что человека, которому они принадлежали, он знал даже не хорошо, а отлично.

Это был Вениамин Жерех по кличке Беня Черный (или просто Черный), он же Михаил Зальцман, он же Фарид Нигматуллин, он же… Впрочем, имен и фамилий у этого сукиного сына насчитывалось не менее десятка. И это только те, которые стали известны угрозыску.

Но самым интересным было то, что Жерех уже почти три года числился в покойниках.

Его обгоревший до неузнаваемости труп с простреленным черепом нашли в сожженной машине на опушке лесного массива.

Идентификацию проводили весьма тщательно – к таким "орлам", как Беня Черный, уголовный розыск всегда относился с особым пристрастием – но все данные указывали на то, что это был сам неуловимый Жерех. Тем более, что в бардачке машины отыскался чудом сохранившийся паспорт с его фотографией (правда, на другую фамилию – "фирменный" прикол Черного), а вставная челюсть с золотыми фиксами, согласно показаниям дантиста, точно соответствовала той, которую он поставил Жереху.

Свой путь в преступный мир Жерех начинал с фарцовки. Самое интересное, что он, занимаясь таким, с позволения сказать, бизнесом, успел окончить университет, получив специальность переводчика английского языка. Учился он, судя по всему, для того, чтобы свободно общаться со своими "клиентами". Мало того, Беня Черный преуспел еще и в спорте – он весьма успешно занимался в секции каратэ.

После трудов на ниве просвещения Жерех с головой окунулся в уголовно наказуемые деяния. Он спекулировал валютой, вывозил за рубеж произведения искусства и даже умудрился побывать в роли помощника депутата Государственной думы. Правда, недолго – его патрона, весьма крутого бизнесмена, имевшего хорошо налаженные связи в преступном мире, расстрелял наемный убийца.

Короче говоря, в уме и смекалке Жереху нельзя было отказать. И все могло сложиться для Черного очень даже неплохо с учетом современных реалий, но он споткнулся на трагической, нелепой случайности – во время драки в ресторане мастер рукопашного боя Жерех нанес своему противнику смертельный удар.

Дальнейшее пошло-поехало по накатанному пути: следствие, суд, приговор, колония усиленного режима. Не помогли и большие деньги, которыми пытался откупиться Беня Черный. Дело в том, что он убил сына какого-то городского начальника, человека влиятельного и не бедного.

В зоне отчаявшийся Жерех примкнул к одной из бандитских группировок. Он стал настолько свирепым, что его побаивался даже сам пахан.

Как рассказывали майору, между ними пошли разногласия, пахан решил избавиться от опасного подручного, и приказал своим шестеркам отправить Черного в иной мир. Но в итоге попал туда сам – провести хитроумного Жереха ему не удалось.

Вскоре Беня бежал. Побег вошел в историю колонии усиленного режима и авторитет Жереха в преступном мире поднялся до небес. Добыв себе документы на другую фамилию, обозленный Черный сколотил банду рэкетиров, отличавшихся от других совершенно нечеловеческой жестокостью и цинизмом.

Похоже, Жерех задался целью отомстить обществу за проявленную к нему несправедливость. (При более тщательном расследовании его дела оказалось, что в ресторане он убил человека, защищаясь, – тот набросился на него с ножом; но кого это тогда интересовало?) Правда, как позже выяснилось, сам Черный не убивал и не пытал лично, но эти обстоятельства отнюдь не умаляли его бандитских "достоинств".

Артем (тогда еще старший лейтенант) вышел на след Бени Черного абсолютно случайно.

Тот, как человек достаточно грамотный и подкованный в искусстве, не стал отказываться от своих прежних привычек, и по-прежнему любил посещать театральные представления, вернисажи и престижные концерты. Конечно, узнать в толпе его было очень трудно – Жерех умел менять внешность, манеры и даже голос почище классического Шерлока Холмса.

Однажды в город приехала заграничная дива, немного потускневшая звезда первой величины. Артем интуитивно вычислил, что на ее концерте Черный просто обязан побывать.

Так и случилось. Жереху не помогла и великолепная маскировка. Артем попросил технический отдел управления смонтировать у входа в концертный зал две видеокамеры, тогда еще большую новинку в угрозыске.

Поначалу, пока зрители рассаживались, он сам и два его помощника пытались (увы, безуспешно), спрятавшись за сценой, визуально вычислить Беню Черного. А после, когда стареющая примадонна начала откалывать на сцене вполне молодецкие антраша, они уединились возле видеомагнитофона и прокрутили в медленном темпе все записанные пленки.

Жерех появился в зале одним из последних, когда погасла большая люстра. Он весьма искусно изображал изрядно располневшего, непритязательно одетого бородатого мужика преклонных лет. Который вознамерился в сопровождении своей половины – неприятной толстухи с двойным подбородком – выйти в свет, чтобы приобщиться к возвышенному.

Беню Черного выдала походка – легкая и пружинистая, совсем не свойственная тому типажу, которого он изображал.

Но даже когда его повязали, а после допросили, сняв грим, так и остался невыясненным главный вопрос: как он оказался в фойе концертного зала? Дело в том, что все входи и выходы, за исключением главного, были заблокированы сотрудниками угрозыска, а бородач с супругой в поле зрения сыщиков не попадал. На эту тему (впрочем, как и на другие, более важные) Жерех отказался говорить наотрез.

Банду Черного накрыли благодаря болтливости его нечаянной подружки, составившей ему компанию для похода на концерт. Она знала немного, но вполне достаточно для профессионалов управления, которые моментально вычислили "штаб-квартиру" Жереха.

Артем за операцию получил еще одну звездочку на погоны, а его помощники – поощрения. Но радость оперов была недолгой: Беня Черный бежал из СИЗО ровно через неделю после его поимки. История вышла темная, неприятная, в которой так и не смогли связать концы с концами.

С той поры Жерех превратился в российского Фантомаса: его видели, ужасались, те, кому положено, ловили, а в конечном итоге Беня ускользал, как угорь. И если бы не наглая смерть на опушке леса, наверное, Жерех до сих пор водил бы за нос правоохранительные органы.

Так что, выходит, Беня Черный жив? А иначе как мог Мишка изобразить его профиль.

Артем вспомнил, что Завидонов не знал Жереха. В те времена, когда старлей Чистяков гонялся за Жерехом, Миша еще учился в школе милиции.

Значит неизвестный гражданин, в итоге оказавшийся воскресшим покойником, свободно разгуливал по городу и чем-то привлек внимание бывшего опера. Такой поворот событий говорил о многом. Если Черный заподозрил, что за ним кто-то наблюдает, он и впрямь мог принять самые жесткие меры, чтобы и впредь хранить инкогнито.

Но тогда почему Жерех (или его подручный) пытал Мишку? Мало того, бандит еще и забрался в квартиру Завидоновых. Чего проще было подстеречь калеку по пути к дому и убрать его без лишнего шума. Неужто Михаил в своем расследовании (если он, конечно, его вел) сумел чересчур много накопать? И Жерех хотел узнать, где он хранит свои записи? Например, блокнот в коричневом переплете.

Допустим. И каким тогда боком к делу об убийстве Завидонова приклеить остальные профили, в частности детские? Кто эти дети и второй мужчина? Где их искать? И как?

Заставить все мужское население города и всех детей позировать эксперту-фотографу?

Да-а… Веселая задачка.

И все же, все же… В этом деле есть нечто такое, которое он никак не может понять. Не улавливает некую тонкость, какой-то мелкий факт, способный стать ключом к понимаю трагедии, разыгравшейся в квартире его друга.

А "воскрешение" Жереха он в своих домыслах притянул за уши, тут и спорить нечего.

Эксперты доказали, что Беня Черный приказал долго жить. А это весьма серьезный довод.

Против науки не попрешь.

Нет, версия с Жерехом – чушь собачья. Плод больного воображения. Скорее всего, профиль принадлежит человеку, очень похожему на Черного. И машина может ошибаться. Да, так оно и есть! К черту все дурацкие фантазии! Ошибка вышла, гражданин хороший…

– Ну, как? – спросил Горюнов. – Ты доволен?

– Вполне. – Артем постарался скрыть свое разочарование. – Спасибо, Серж.

– За что спасибо, Артем Саныч? Во-первых, это моя работа, а во вторых, я бы тому гаду, что над Мишкой измывался, горло перегрыз. Если тебе еще что-то понадобится – приходи в любое время. Хоть в три часа ночи.

– Непременно. Бывай…

– Ты что-то неважно выглядишь. Может, для поднятия духа по сто грамм медицинского спирта выпьем? Недавно для опытов мне выделили от щедрот государства целых пять литров.

– Еще чересчур рано. Да и шеф может потребовать меня на ковер.

– Тогда приходи после работы. Выпить хочется – душа горит. С чего бы?

– Приду, – после некоторого раздумья пообещал Артем; ему совершенно не хотелось возвращаться домой. – Закуска за мной. А ты не боишься, что твое начальство узнает, как ты распоряжаешься химреактивами?

– Да у этого начальства у самого слюнки потекли, когда я вернулся со склада с канистрой спирта. Пришлось поделиться. Ведь на дармовщину, как говаривал один незабвенный киношный персонаж, пьют даже язвенники и трезвенники. Так что у меня есть классное алиби. А что касается химреактивов… – Эксперт заразительно рассмеялся. – Главное правильно составить сначала заявку снабженцам, а затем отчет.

– Это как?

– Все просто, словно выеденное яйцо. Кто может знать, сколько мне нужно спирта для опытов? Вот-вот – никто. Тем более, что в некоторых случаях я преспокойно могу заменить "огненную воду" на другие химикаты.

– Хорошо, когда человек сам себе господин.

– Еще бы. О, у меня появился первый тост для нашей сегодняшней встречи! Запиши, иначе забуду.

– Не волнуйся, на память я пока не жалуюсь.

– Свободу и независимость рядовым ментам! Кратко, а значит гениально.

– В этом что-то есть, – невесело ухмыльнулся Артем. – Мне довелось на собственной шкуре испытать все прелести начальственной пяты. И попробуй пикни.

– Свобода нужна только тем, кто понимает в ней толк. А способность к подчинению, увы, предполагает в человеке наличие такого низменного качества как карьеризм. Разве тебе не хочется стать начальником управления?

– Честно?

– И никак иначе.

– Очень хочется.

– А зачем?

– Если думаешь, что ради высокой зарплаты и приличной пенсии, то глубоко заблуждаешься. Упоение почти безграничной властью в областном масштабе – вот моя голубая мечта. Я бы даже сказал – предел всех моих желаний.

– Экий ты сукин сын, Артем Саныч! Предвосхитил мои умозаключения – и радуется.

– Да понял я, Серж, что ты хочешь сказать. Настоящая свобода предполагает полное отсутствие любых оков. И в первую голову внутренних. А наша служба (как и вообще любая служба) – это якорная цепь на шее брошенного в глубокий омут. Она тянет вниз, на дно, но ты этого не замечаешь, так как тебе кажется, будто происходит карьерный рост.

Сияющая вершина в конце служебной лестницы, которая видится такому несчастному глупцу, на поверку оказывается заиленным дном, где копошатся жирные, равнодушные ко всему живому, пескари с холодными безразличными зенками.

– Ладно, пусть так. А как ты можешь охарактеризовать, например, увольнение по причине служебного несоответствия?

– По-разному. Для истинно свободного человека – это благо. Он всплывает на поверхность, чтобы насладиться свежим воздухом. И не делает из своего фиаско никаких трагедий. Скорее, наоборот, – радуется, что какая-то случайность наконец помогла ему преодолеть вполне понятные колебания. А вот зацикленному индивидууму освобождение от оков смерти подобно… Ладно, я потопал. Не то заберемся в такие дебри, что без бутылки не разберешься. Перенесем наш философский диспут на вечер, если твое приглашение остается в силе.

– Обижаете, гражданин мыслитель. Буду ждать вас с огромным нетерпением. Вот только пивком разомнусь. Пошлю за ним лаборанта. Есть тут у меня, кроме всех прочих, один салага, быстрый на ногу…

Артем ушел от эксперта подавленным. Дело Завидонова, и поначалу явно тянувшее на "глухарь", только что получило подтверждение своего незавидного статуса. Поэтому радоваться было нечему.

Глава 10

Саюшкин битый час обхаживал хозяина бара «Волна» Микиту Москаленко. Этот хитрый хохол был его последней надеждой.

Если смотреть на Микиту без предвзятости, могло показаться, что это весьма богобоязненный человек, регулярно посещающий если не христианский храм, то молельню сектантов – точно. Вечно постное выражение длинного лошадиного лица, жидкие светлые волосы, зачесанные поперек начавшей лысеть яйцеобразной головы, прячущиеся под густыми, выцветшими до белизны, бровями водянистые голубоватые глазки, глядящие с умиляющей собеседника кротостью, впалая грудь и худоба, предполагающая длительные посты и радения, и, наконец, тихий вкрадчивый голос – вот почти полный портрет содержателя "малины", которого за глаза и очень осторожно называли Чмо. Иногда добавляя – ушастое.

Уши Микита и впрямь имел уникальные. Огромные, оттопыренные, они, тем не менее, были полупрозрачными, как крылья фантастической птицы. Казалось, еще чуть-чуть, и он взмахнет ими, и запорхает над столами, паря в клубах табачного дыма, словно древний птеродактиль.

Однако вряд ли кто из знающих его людей осмелился бы в открытую позлословить над Москаленко. Это было просто опасно. Под личиной невзрачного задохлика, тихони, скрывался чрезвычайно жестокий и мстительный тип. Некоторых, с позволения сказать "шутников", имевших неосторожность проехаться на счет внешности Микиты во всеуслышание, потом находили в канализационных колодцах, обезображенных до неузнаваемости.

И вот с таким человеком Леха вел переговоры на предмет продажи все того же злосчастного героина. Саюшкин "признался" Москаленко, будто у него имеется совсем немного наркотика – не более ста грамм. Но и это количество вызывало вполне обоснованные подозрения хитрого, как змей, содержателя "малины".

Микита – это не Бубенцов, из-за своей сильной независимой натуры сохранивший остатки благородства. Москаленко по своей сущности был крестьянином, а точнее – кулаком, если применить к нему терминологию недавнего прошлого, волею судьбы оказавшимся в незнакомой и враждебной ему городской обстановке. Прижимистый, патологически жадный, немало посидевший в свое время за забором зоны, Микита не верил ни единому слову Саюшкина, которого он знал вдоль и поперек. -…Выиграл, говоришь? Хи-хи… – дребезжал смешочком Москаленко. – Экий ты удачливый, хлопец.

"Не твое собачье дело, гнида ушастая, где я взял наркоту!" – грубо подумал Леха.

Подумал, но ничего не сказал, лишь простодушно захлопал ресницами, продолжая играть роль недалекого рубахи-парня. Миките, как и Бубенцову, он вешал на уши ту же самую лапшу о мифическом выигрыше в карты.

Но Чмо, в отличие от Крота, достаточно хорошо знал аховые способности Саюшкина по части карточных игр, и такой действительно крупный выигрыш считал брехней. Он думал, что Леха просто украл где-то героин и теперь хочет толкнуть наркотик мимо Саврасыча. Впрочем, барыга действительно не занимался сбытом запретного зелья.

– Фраерок попался пьяный, – твердил вор набившую оскомину туфту. – Ну, я его и…

Проигрался он в пух и прах.

– Оно и понятно… Горилка нынче что керосин. Между ушей бьет. Наповал.

– Сведите с надежными людьми, – бубнил свое Саюшкин. – И вы в накладе не останетесь.

– Хи-хи… А как же. Шо касается надежных людей… – Микита уколол Леху острым, как сапожное шило, взглядом. – Помаракую маненько. Думаю, дельце выгорит. И навар будет клевый.

– Это точно? Я могу надеяться?

– Надежды вьюношей питают… хи-хи… Могешь. Не мандражируй, Лексей. Мое слово – кремень.

– И как долго мне придется ждать?

– День, другой. Пока люди грошей наскребут. Сумма немалая…

– Лады… – с трудом сдержав вздох разочарования, согласился Саюшкин.

Он не послушался Бубенцова. Кроту легко говорить – закопай. У него денег куры не клюют, а тут приходится рисковать свободой почти каждый божий день, чтобы, в конце концов, зашакалить сотню-другую "зеленью". Если не удастся продать всю партию, можно попробовать сбагрить героин по частям. Конечно, это опасно, очень опасно, но что делать?

И все же Леха не утратил надежду найти серьезного покупателя на свой опасный товар.

Но для начала нужна хотя бы завязка, первый контакт с наркоторговцами, пусть и работающими с мелким оптом.

Саюшкин очень сомневался, что те, которым он продаст зелье, поступят так, как Илья Львович. На фиг им нужен какой-то химический анализ? Коси бабки – и все дела. А навар у будущих партнеров должен быть весьма солидный. Кто откажется от двойного подъема?

Нет, таких дураков в городе не найдешь. В этом Леха был твердо уверен.

– Нам нужно решить ишшо один… хи-хи… важный вопросик. – Микита елейно улыбался.

– Но мне кажется, мы обо всем договорились… – Саюшкин насторожился.

– Почти про все. Осталось главное: скоки я буду иметь?

– Как обычно. Посредник получает десять процентов.

– Это ежели какого-нибудь бобика торгуешь. А тут совсем другой компот.

– И сколько вы хотите?

– Ну, если по старой дружбе… хи-хи… Думаю, пополам будет в самый раз.

– Пятьдесят процентов!? Да вы что!? Побойтесь Бога! Это чистый грабеж!

– Лексей, не будь таким жадным, – осуждающе сказал Москаленко. – Пятьдесят на пятьдесят – и по рукам.

– Ладно, будь по-вашему. Пятнадцать процентов. Только из-за большого уважения к вам.

– Уважение в карман не положишь. Ну, добре, куда тебя денешь. Сорок процентов – это по-божески.

– Двадцать! – Саюшкин кипел внутри. – И точка!

– Сорок, Лексей, сорок… – Микита достал расческу и неторопливо распределил растрепавшиеся волосинки по своей плешивой голове. – И закончим этот базар-вокзал.

– Двадцать пять. – Леха вдруг успокоился, вспомнив, что такое для него какие-то двадцать грамм; хочет Чмо торговаться – пусть его; ублажу урода. – Это предел возможного.

– Обижаешь старика. Мне ведь еще нужно побегать, чтобы найти надежных людей. Сам понимаешь, дело опасное. Ноги вот по ночам ноют… Но если ты настаиваешь… Лады, сойдемся на тридцати пяти.

– Двадцать пять, – уперся Саюшкин. – Двадцать пять!

Он просто не мог быстро сдаться на милость Микиты. Это выглядело бы подозрительно.

А с таким хитрецом, как содержатель непотопляемой "малины", ухо нужно держать востро.

– Вот заладил… Хи-хи… – Москаленко неторопливо встал. – Ладно, куда денешься. Я согласен на мои двадцать пять процентов. Честно скажу – не жирно. Но мы с тобой, Лексей, старые кореша, так что сочтемся.

Саюшкин с почтением склонил голову, соблюдая этикет.

– А теперь наше соглашение нужно обмыть, – между тем продолжал Микита. – Сегодня угощаю я. Когда все сварится, наступит и твоя очередь… хи-хи… Пойдем в зал…

Они беседовали в кабинете хозяина бара, откуда, как рассказывали знакомые урки, можно было смыться по одному из тайных выходов.

Угощение было так себе: бутылка дешевой водки, салат из капусты, ржавая селедка с луком и подозрительные на вид котлеты – похоже, вчерашние. Один гарнир был, как на Саюшкина, настоящей вкуснотищей – горка еще горячей жареной картошки. Тем он и утешился. Микита выпил с ним совсем немного (только пригубил свою рюмку) и ушел на кухню командовать парадом – время было вечернее, и бар постепенно заполнялся народом.

Леха не мог видеть Москаленко, который, вместо раздачи ценных указаний поварам, снова уединился в своем кабинете. Там он вызвал по селектору Шулику и задумался.

Когда на пороге появился его самый близкий помощник, он уже принял решение.

– Вот шо, Петро, есть работа… – задумчиво сказал Микита.

– Так мы… завсегда…

– Ты знаешь Саюшкина?

– А, этот… – Пренебрежительная ухмылка покривила толстые губы Шулики. – Собачий вор. Цуцик. Знаем мы его.

– Ну и как он тебе?

– Тюлька. Мелко плавает.

– Я не про то, – досадливо покривился Москаленко. – Мне это известно. Хочу знать твое мнение, шо он за гусь. Чем дышит.

– Слабак. На сурьезное дело не способен.

– Ты думаешь?

– Знаю. У меня среди ворья своих хлопцев хватает.

– А он может заниматься продажей отравы?

– Кишка тонка, – уверенно заявил Шулика.

– Между прочим, он только шо предложил мне поучаствовать в продаже ста грамм героина. Как тебе такой компот?

– Шоб я сдох… – Глаза швейцара полезли на лоб. – Это скоки грошвы…

– Да, много. Для Саюшкина.

– И чегой он там базлает? Где взяв?

– Звонит, шо в карты выиграл.

– Брешет, як последнее фуфло, – уверенно заявил Шулика.

– Так-то оно так… – Микита задумчиво почесал переносицу. – Но товар-то его. Это точно.

Иначе он не согласился бы дать мне, як посреднику, двадцать пять процентов от суммы.

Теперь его навар будет копеешным. А ежля перекупил у кого-то по дешевке?

– Була у цуцика хата! – с насмешкой воскликнул швейцар. – У него все штаны без карманов. А шо в них носить?

– Значит, перекупить не мог… – Москаленко прикрыл глаза ладонями и надолго погрузился в раздумья; Шулика почтительно помалкивал.

Мало кто знал, что Петра Шулику хозяин бара вытащил из того света. Едва начав работать швейцаром, Петро схлопотал на рабочем месте нечаянную пулю. Требовалась сложнейшая и очень дорогая операция, чтобы Шулика не остался калекой. И тогда жадный до неприличия Микита раскошелился и заплатил врачам пять тысяч "зеленью".

Выздоровев, Петро поклялся служить своему благодетелю верой и правдой до гроба. Так великодушный, не свойственный корыстной натуре Москаленко, порыв принес ему баснословные дивиденды в лице преданного слуги, почти раба, готового выполнить любую прихоть босса. А Шулика был под стать Миките – такой же хитрый и беспринципный. С одной лишь разницей – Петро, в отличие от хилого хозяина, имел поистине бычью силу.

– Украл… – наконец подал голос Микита. – Скорее всего. Купить для перепродажи не мог – с деньгами у него, ты сказал, почти всегда туго. Выиграл в карты? Его могеть обыграть последний фраер. Я точно знаю. Значит, стибрил… Ах, сукин сын! Интересно, у кого?

– А вы не спрашивали?

– Темнит, хвост собачий. Но самое главное другое… – Москаленко быстро-быстро потер ладонями, будто ему стало зябко. – Торговался он за свои проценты от сделки слабовато.

Да, точно говорю – слабо! Уж я-то знаю таких фраерков. Шой-то он мудрит.

– Это значит, шо у него больше, чем сто грамм.

– В самый корень, Петро, в самый корень! И я так подумал. Значительно больше, чем сто.

– Вы сказали, у него героин?

– Утверждает, шо так оно и есть.

– Товар дефицитный. И дорогой. Это не маковая соломка, которую можно вырастить на собственном огороде.

– То-то и оно. Героин бабушки на рынке не продают как мак. Но у кого могло быть такое большое количество наркоты? Между прочим, и сто грамм не мало.

– Да-а, вопрос…

– Вот ты мне на него и ответь. Пошустри по своим каналам. Деловых расспроси.

Наркоманов не трогай. У этих рот на замке.

– А ежели поспрашивать у самого брехуна?

– С паяльником нагретым или утюгом? Ты мне это брось. Он хлопец безвредный. И воры к нему относятся хорошо. Узнают о твоем "допросе" – можем получить большие неприятности.

– И то правда. Ладно, я все сделаю тихо. Может, он где язык отвязал. А еще лучше не поскупиться на угощение. Горилка и бабы – лучшее средство, шоб разговорить дешевого фраера.

– Горилка и бабы хороши при простуде. Но может быть в нашем случае водка окажется не лишней. Он сейчас сидит в зале, составь ему компанию. Пусть на входе вместо тебя подежурит кто-нибудь из официантов.

– Сделаю.

– И еще одно… – Длинная лошадиная физиономия Микиты вытянулось еще больше – он приоткрыл рот не то в какой-то странной, хитрой улыбке, не то в оскале. – Пусти своих хлопцев погулять за Саюшкиным. Токи осторожненько! Отдай строгий наказ, шоб не спугнули.

– Понял. Счас я их вызову.

– Вот и ладушки. Иди…

Шулика вышел. Хозяин бара-"малины", глядя ему вслед, барабанил пальцами по столу.

По его лицу было видно, что он в глубоких раздумьях.

Леха постепенно пьянел. Теперь можно и расслабиться. (Тем более – на дармовщину).

Радужное настроение, появившееся, когда он нашел героин и пропавшее во время поисков оптового покупателя, вновь осветило его душу теплым, приятно возбуждающим светом.

Жизнь опять стала наполняться, как пустой бокал прозрачным игристым вином.

– В компанию примешь?

Вопрос застал Саюшкина в тот момент, когда он с видимым сожалением цедил из рюмки последние капли. Нужно было закругляться, но Лехе страсть как хотелось побыть еще час-другой среди веселых компаний, чтобы только не возвращаться домой и не видеть почему-то враз опротивевшую ему Верку. Денег у него было совсем немного, а потому он едва шею себе не свернул, высматривая среди клиентов "Волны" своих приятелей – может, угостят.

Саюшкин поднял голову и увидел сладко ухмыляющуюся рожу Шулики. В руках швейцар держал бутылку дорогой водки и большую тарелку с красиво уложенными ломтиками красной рыбы, один вид которой вызывал повышенное слюноотделение.