Текст книги "Толедский собор"
Автор книги: Висенте Бласко
Жанр:
Контркультура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
XI.
Габріэль началъ свою службу въ начал іюля. Его товарищъ, Фидель, былъ чахлый маленькій человкъ, который постоянно кашлялъ, носилъ, не снимая даже и лтомъ, свой теплый плащъ.
– Идемъ въ клтку,– говорилъ Маріано, звеня связкой ключей.
Они входили въ соборъ; звонарь запиралъ двери извн и уходилъ.
Лтніе дни были длинные и можно было еще часа два не зажигать свта.
– Теперь церковь наша, товарищъ,– говорилъ Габріэлю второй сторожъ.
Онъ по привычк располагался въ ризниц, какъ у себя, ставилъ корзину съ провизіей на сундукъ, между канделябрами и распятіями.
Но Габріэль, еще не освоившійся съ величіемъ пустыннаго собора, съ любопытствомъ гулялъ въ немъ. Шаги его гулко звучали на плитахъ, мстами перерзанныхъ могилами архіепископовъ и старыхъ вельможъ. Мрачная тишина храма нарушалась странными звуками, таинственными шорохами. Въ первую ночь Габріэль нсколько разъ оглянулся съ испугомъ; ему казалось, что онъ слышитъ за собой шаги.
Позади него садилось солнце. Надъ главнымъ входомъ круги розы изъ расписныхъ стеколъ сверкали, какъ корзина лучистыхъ цвтовъ. Ниже, между колоннами, свтъ сплетался съ тнью. Летучія мыши спускались со свода и шипли, касаясь колоннъ, какъ въ каменномъ лсу. Уносясь въ слпомъ порыв, он стукались о шнуры паникадилъ или раскачивали красныя шляпы съ запыленными кистями, висвшія высоко надъ могилами кардиналовъ.
Габріэль продолжалъ длать обходъ церкви. Онъ смотрлъ, закрыты ли ршетки алтарей и двери мозарабской и королевской часовенъ, заглядывалъ въ залу капитула и останавливался передъ мадонной святилища. Сквозь ршетку виденъ былъ свтъ лампадъ и надъ алтаремъ сверкала статуя, осыпанная драгоцнными камнями. Потомъ Габріэль возвращался къ товарищу и они садились вдвоемъ посредин церкви, на ступенькахъ хора или главнаго алтаря, откуда можно было обнять взглядомъ всю церковь. Тогда оба сторожа надвигали шапки до ушей.
– Васъ наврное предупреждали,– говорилъ Фидель,– что нужно держаться чинно въ собор, сть только въ ризниц, курить только въ галлере. Мн это тоже говорили, когда я поступилъ на службу въ соборъ… Это легко говорить тмъ, которые спокойно спятъ у себя въ постели. А на самомъ дл нужно только смотрть въ оба; въ остальномъ можно устраиваться, какъ можно удобне на ночь. Когда цлый день наслушаешься моленій, да церковныхъ псенъ, да наглотаешься ладона, нужно хоть ночью отдохнуть… Теперь и Господь Богъ и вс святые спокойно почиваютъ, наше дло охранять ихъ сонъ и никакой обиды для нихъ нтъ, если мы устроимся посвободне… Давайте, товарищъ, подимъ вмст.
Они опоражнивали на мраморныя ступени все, что приносили въ карзинахъ и принимались за обдъ.
Единственнымъ оружіемъ товарища Габріэля былъ засунутый за поясъ пистолетъ, который онъ получилъ въ подарокъ отъ собора, совершенно негодный для употребленія. Габріэлю донъ Антолинъ подарилъ пистолетъ прежняго сторожа; тотъ оставилъ его на память о его служб. Но Габріэль не хотлъ его брать: "Пусть онъ останется въ ризниц. Вдругъ сторожъ придетъ за нимъ". Такъ пистолетъ и остался лежать въ углу съ пачками патроновъ, заржаввшихъ отъ сырости и покрывшихся паутиной.
Стекла оконъ постепенно потухали и въ темнот собора засверкали лампады, точно блдныя звзды. Габріэлю казалось, что онъ очутился гд то на пол въ темную ночь. Когда онъ ходилъ по собору при мелькающемъ свт фонаря, который былъ прикрпленъ у него на груди, внутренность собора принимала чудовищныя очертанія. Колонны поднимались до сводовъ, плиты прыгали при движеніяхъ свта. Каждые полчаса тишина нарушалась скрипомъ пружинъ и круженіемъ колесъ; потомъ раздавался серебряный звонъ колокола, золоченные воины часовъ возвщали время ударами молотка.
Товарищъ Габріэля жаловался на нововведенія, придуманныя кардиналомъ, чтобы мучить служителей. Въ прежнее время онъ и прежній сторожъ могли, посл того какъ ихъ запирали, спать сколько угодно, не боясь выговоровъ отъ начальства. А теперь кардиналъ, вчно искавшій, какъ бы ему позлить людей, установилъ аппараты, привезенные изъ-за границы: каждые полчаса нужно ходить ихъ открывать и отмчатъ свой приходъ.
Утромъ донъ Антолинъ проврялъ этотъ контрольный аппаратъ и при малйшемъ упущеніи назначалъ штрафъ.
– Дьявольская выдумка!– жаловался сторожъ.– Теперь приходится устраиваться такъ, что каждый изъ двухъ сторожей спитъ по очереди, въ то время какъ его товарищъ беретъ на себя обязанность караулить при аппарат. Не то вычеты съдаютъ все нищенское жалованіе.
Габріэль по своей природной доброт большей частью сторожилъ все время за товарища, который очень полюбилъ его за это. Когда Фидель не могъ спать отъ кашля, онъ болталъ съ Габріэлемъ, расказывалъ ему о своей нужд или о разныхъ происшествіяхъ во время ночныхъ бдній въ собор, причемъ каждый разъ повторялъ, что бояться воровъ нечего, что соборъ отлично охраняется, и прибавлялъ, что въ крайнемъ случа есть всегда возможность позвонить въ маленькій колоколъ, призывающій канониковъ въ церковь, и что если бы этотъ звонъ раздался среди ночи, весь городъ сбжался бы въ одинъ мигъ, понявъ, что въ собор случилось несчастіе.
По утрамъ Габріэль возвращался домой, весь дрожа отъ холода, и его встрчала Саграріо, кипятила ему молоко, и когда онъ ложился въ постель, она ириносила ему чашку горячаго молока. Она попрежнему называла его дядей при другихъ и выказывала свою нжность только наедин съ нимъ. Она укрывала его, запирала окна и двери, чтобы солнце не мшало ему спать.
– Ахъ, эти ночи въ собор!– говорила она съ отчаяніемъ.– Ты себя убьешь. Это занятіе не по теб. Отецъ то же говоритъ. Теперь, когда я полюбила тебя и такъ счастлива, утратить тебя было бы слишкомъ жестоко!
Чтобы успокоить ее, Габріэль говорилъ, что къ осени у него будетъ лучшее мсто.
Выспавшись утромъ, онъ выходилъ на галлерею, гд встрчалъ своихъ бывшихъ учениковъ. которые, однако, относились къ нему теперь съ какимъ-то пренебреженіемъ. Точно при всем поклоненіи къ учителю, они жалли его за его чрезмрную кротость.
– У нихъ отросли крылья,– говорилъ Габріэль брату,– и они не нуждаются во мн. Они предпочитаютъ говорить другъ съ другомъ безъ меня.
– Дай Богъ,– говорилъ донъ Эстабанъ, пожимая плечами,– чтобы ты не раскаялся въ томъ, что говорилъ имъ о непонятныхъ имъ предметахъ. Они вс стали совсмъ другими. Тато совершенно невыносимъ. Онъ говоритъ, что если ему не даютъ убивать быковъ, онъ будетъ убивать людей; онъ считаетъ это необходимымъ для спасенія отъ бдности! Говоритъ, что иметъ такое же право на счастье, какъ всякій буржуа и что вс богатые люди эксплуататоры… Пресвятая Два, неужели ты дйствительно училъ ихъ такимъ ужасамъ?
– He пугайся,– отвчалъ съ улыбкой Габріэль.– Они еще не переварили новыя идеи и болтаютъ вздоръ. Это пройдетъ. Они въ сущности славный народъ.
Его огорчалъ только звонарь Маріано, избгавшій его, какъ будто боясь, что Габріэль читаетъ у него въ душ.
– Что съ тобой, Маріано?– спросилъ Габріэль, встртившись съ звонаремъ въ верхнемъ монастыр.
– Да то, что все не ладится. Проклятый общественный строй!– проворчалъ въ отвтъ звонарь.
– Ты какъ будто избгаешь меня. Почему?
– Я тебя избгаю? Да теб это приснилось… Я полонъ негодованія съ тхъ поръ, какъ ты мн открылъ глаза. Я уже не такой дуракъ, какъ прежде. Неужели мы будемъ всю жизнь умирать съ голода среди богатства, окружающаго насъ?
– Мы то, вроятно, такъ и проживемъ въ гор. Но посл насъ настанутъ лучшія времена.
– Знаешь что, Габріэль? Ты слишкомъ ученый… Думаешь ты по настоящему, это правда, но на практик… прости, на практик ты такой же бездльникъ, какъ вс образованные люди… Неучи, какъ я, ясне все видятъ.
Черезъ нсколько недль донъ Мартинъ пересталъ показываться въ верхнемъ монастыр и Габріэль узналъ отъ дона Антолина, что умерла его мать. Недлю спустя донъ Мартинъ явился. У него были красные, опухшіе отъ слезъ глаза.
– Я пришелъ проститься,– сказалъ онъ Габріэлю.– Я провелъ у постели моей матери цлый мсяцъ въ безконечной тревог. Теперь она умерла. Она одна привязывала меня къ церкви, въ которую я пересталъ врить… Зачмъ мн лгать и притворяться? Я пошелъ вчера въ архіепископскій дворецъ, заявилъ, что могутъ располагать какъ угодно моимъ жалованіемъ и попросилъ назначить другого духовника въ женскій монастырь. Я узжаю къ себ на родину; священникъ, отказавшійся отъ своего сана, не можетъ оставаться въ Толедо… Я уду какъ можно дальше, можетъ быть въ Америку… У меня нтъ друзей, нтъ ни въ комъ поддержки, но я не боюсь нужды; я привыкъ къ ней, служа церкви. Я сдлаюсь рабочимъ, буду обрабатывать землю, если нужно, и буду свободнымъ человкомъ.
Исчезновеніе дона Мартина не возбудило толковъ въ собор. Донъ Антолинъ и другіе каноники думали, что онъ похалъ въ Мадридъ, чтобы добиться лучшаго положенія, какъ это длали многіе честолюбивые священники. Къ тому же общее вниманіе отвлечено было событіемъ, которое поразило громомъ весь соборъ. Разладъ между архіепископомъ и канониками закончился и Римъ одобрилъ вс ршенія, принятыя кардиналомъ. Онъ торжествовалъ, а каноники смущенно и смиренно преклонили передъ нимъ головы.
Наступилъ праздникъ Мадонны святилища и архіепископъ, давно уже не появлявшійся въ собор, объявилъ, что будетъ въ этотъ день служить мессу; вс говорили объ этомъ со страхомъ, боясь гнвныхъ взоровъ кардинала.
Габріэль мало интересовался предстоящимъ событіемъ; онъ спалъ почти по цлымъ днямъ, готовясь къ ночной служб. Ему приходилось нести ее одному; старикъ Фидель заболлъ, и, боясь, какъ бы у него не отняли его нищенское жалованіе, Габріэль не просилъ себ помощника. Онъ привыкъ къ ночной тишин собора; чтобы не скучать, онъ бралъ съ собой книги и читалъ при тускломъ свт фонаря.
Праздникль начался въ обычномъ порядк. Статую вынесли изъ ея часовни и утвердили на главномъ алтар, надвъ на нее пышную мантію, расшитую драгоцнными камнями; втеченіе всего года она хранилась въ сокровищниц собора.
Незадолго до начала мессы каноники въ красныхъ одеждахъ собрались у лстницы, по которой долженъ былъ спуститься кардиналъ. На верху лстницы появился служка съ крестомъ, а за нимъ кардиналъ, окруженный свитой викаріевъ. На немъ была пурпурная мантія, затмевавшая своимъ блескомъ одежды всхъ остальныхъ. Каноники окружили кардинала, склоняя головы передъ его холоднымъ, надменнымъ взглядомъ. Онъ казался совершенно здоровымъ и лицо его дрожало отъ торжества. Свою кардинальскую шапочку онъ носилъ такъ, точно это была королевская корона.
Онъ властно протянулъ руку въ красной перчатк, съ большимъ изумрудомъ на перстн, и каноники, одинъ за другимъ, должны были цловать перстень въ знакъ своего подчиненія глав церкви; они привыкли съ семинарскихъ дней къ этой наружной смиренности, подъ которой скрывались враждебныя и мстительныя чувства. Кардиналъ чувствовалъ всю скрытую злобу канониковъ и тмъ сильне наслаждался своимъ торжествомъ. Онъ часто говорилъ садовниц:– "Ты не можешь себ представить, до чего злобныя чувства сильны въ служителяхъ церкви. Вн церкви всякій человкъ можетъ излить свой гнвъ, обнаруживая его, а среди насъ многіе умираютъ отъ невозможности мстить, отъ необходимости склонять голову, подчиняясь дисциплин. Мы свободны отъ необходимости зарабатывать кусокъ хлба и содержать семью, и поэтому насъ гложетъ честолюбіе."
Каноники стали въ ряды, сопровождая архіепископа, шествовавшаго во глав процессіи. Впереди всхъ шелъ Тато, въ красной одежд, а за нимъ служители въ черномъ и донъ Антолинъ, постукивавшій палкой по плитамъ. Затмъ несли архіепископскій крестъ, шли два ряда канониковъ и вслдъ за ними выступалъ кардиналъ; концы его длинной пурпурной мантіи несли двое служекъ. Донъ Себастіанъ благословлялъ всхъ по пути, вглядываясь зоркими глазами въ распростертую у его ногъ паству. Какое торжество! Отнын соборъ въ его власти. Посл долгаго отсутствія онъ возвращается неограниченнымъ властелиномъ, который растопчетъ всхъ, кто осмлится противодйствовать ему.
Боле чмъ когда либо онъ гордился величіемъ церкви. Какое великое учрежденіе! Ставъ во глав ея, человкъ превращался во всемогущаго, грознаго бога. Въ собор не существовало пагубнаго революціоннаго равенства: все подчинялось желаніямъ главенствующихъ. На словахъ проповдывали смиреніе передъ Богомъ, a на дл существовали только покорныя овцы и ведущіе ихъ пастыри. По вол Всевышняго пастыремъ былъ теперь онъ, и горе тому, кто бы ему воспротивился!
Кардиналъ еще сильне ощущалъ свое торжество, пройдя въ хоръ. Онъ возслъ на престолъ толедскихъ архіепископовъ, о которомъ мечталъ всю юность. Тронъ стоялъ на возвышеніи, подъ балдахиномъ, и къ нему вели четыре ступени. Головы канониковъ, сидвшихъ около него, были почти на уровн его ногъ. Онъ могъ растоптать ихъ, какъ гадюкъ, если бы они снова вздумали бунтовать и оскорблять его въ самыхъ святыхъ его чувствахъ.
Гордый сознаніемъ своего превосходства и торжества, онъ по установленному ритуалу, первый поднимался и первый садился: онъ присоединялъ свой голосъ къ хору канониковъ съ такой грозной силой, что вс трепетали вокругъ него. Латинскія слова исходили изъ его устъ, какъ выстрлы, направленные противъ его враговъ, и онъ смотрлъ съ вызывающимъ видомъ на двойной рядъ склоненныхъ головъ. Этотъ баловень судьбы привыкъ къ жизненнымъ успхамъ, но никогда еще онъ не испытывалъ такого глубокаго удовлетворенія, какъ въ этотъ день, онъ самъ почти пугался своей радости, своей торжествующей гордости, которыя заглушали его обычныя физическія страданія.
Въ конц службы пвчіе и низшіе церковные служители (они одни осмливались глядть на него) испугались, увидавъ, что онъ вдругъ страшно поблднлъ и поднялся съ искаженнымъ лицомъ, прижимая руки къ груди. Каноники бросились къ нему и окружили его тронъ сплоченной толпой красныхъ рясъ. Онъ задыхался въ кругу простертыхъ къ нему рукъ.
– Воздуха!– кричалъ онъ.– Отойдите!… Уведите меня домой!…
Онъ отстранялъ всхъ властнымъ жестомъ воина, отталкивающаго непріятеля. Онъ не могъ перевести дыханія, но не хотлъ, чтобы каноники это видли. Онъ чувствовалъ ихъ радость, скрытую подъ наружнымъ испугомъ. "Уйдите!… мн никого не нужно!…" Наконецъ, поддерживаемый своими приближенными, онъ направился къ лстниц архіепископскаго дворца.
Службу закончили впопыхахъ. "Пресвятая Два проститъ!… Въ будущемъ году ее отпразднуютъ вдвое торжественне"…
На слдующій день, когда Габріэль всталъ посл утренняго сна, въ верхнемъ монастыр только и было рчи, что о болзни кардинала.
– Онъ при смерти,– сказала Томаса, которая ходила навстить больного.– На этотъ разъ онъ не выживетъ. Онъ хрипитъ, точно у него въ груди треснувшіе мха. Доктора говорятъ, что онъ не доживетъ до утра… Какое горе… и въ такой день!…
Женщины вздыхали и гнали домой дтей, чтобы не было шума въ собор.
Регентъ, обыкновенно равнодушный къ жизни собора, очень интересовался здоровьемъ кардинала, надясь, что въ день его похоронъ исполнятъ Реквіемъ Моцарта. Габріэль былъ равнодушенъ къ смерти архіепископа.
– Вотъ его Преосвященство умираетъ, Саграріо,– говорилъ онъ подруг,– а мы съ тобой, несчастные и больные, еще живы.
Когда закрывали двери собора, Габріэль спустился туда одинъ, такъ какъ Фидель былъ все еще боленъ.
– Ну, что съ кардиналомъ?– спросилъ Габріэль звонаря, который ждалъ его со связкой ключей въ рук.
– Умираетъ,– можетъ быть, даже умеръ.
И онъ прибавилъ:
– Знаешь, Габріэль, сегодня всю ночь соборъ будетъ освщенъ. Статуя Мадонны будетъ стоять всю ночь на главномъ алтар, и вс свчи будутъ зажжены вокругъ,
Онъ помолчалъ, точно не ршаясь продолжать говорить, но потомъ прибавилъ:
– Теб, врно, скучно одному… Можетъ быть я приду къ теб на часокъ…
Когда Габріэля заперли въ собор, онъ увидлъ, что алтарь горитъ яркимъ свтомъ. Онъ обошелъ весь храмъ и, убдившись, что нигд никто не спрятанъ, надлъ плащъ на плечи и слъ, поставивъ подл себя корзину съ провизіей. Онъ сталъ разсматривать черезъ ршетку статую Мадонны въ пышномъ одяніи, покрытомъ драгоцнными каменьями, съ ожерельями, серьгами и браслетами, сверкавшими камнями огромной цнности.
Когда наступила ночь, Габріэль полъ, потомъ взялъ принесенную съ собой книгу и сталъ читать. Часы медленно проходили, и каждые полчаса Габріэль подходилъ къ контрольному аппарату.
Ровно въ десять часовъ вдругъ тихо открылась одна изъ боковыхъ дверей. Габріэль вспомнилъ общаніе Маріано, но удивился, услышавъ шаги нсколькихъ человкъ.
– Кто идетъ?– крикнулъ онъ.
– Мы,– глухо отвтилъ голосъ Маріано.– Я вдь теб говорилъ, что мы придемъ.
Когда пришедшіе подошли, то при свт отъ алтаря Габріэль увидлъ, кром Маріано, также Тато и сапожника. Они принесли бутылку водки и стали подчивать его.
– Вы вдь знаете, что я не пью,– сказалъ Габріэль.– Но куда это вы отправляетесь такіе разряженные?
Тато быстро отвтилъ, что донъ Антолинъ заперъ двери въ девять часовъ, и что они вс ршили провести ночь въ город, и уже были въ кофейн и угостились на славу.
Вс трое были, видимо, навесел, и Габріэль сталъ ихъ упрекать, говоря, что пьянство унижаетъ бдняковъ.
– Ну, ужъ сегодня особенный денекъ, дядя,– сказалъ Тато.– Пріятно видть, когда умираетъ кто-нибудь изъ важныхъ. Я кардинала одобрялъ, вы знаете, но всетаки радъ, что и его часъ насталъ.
Они услись и стали громко разговаривать, особенно Маріано, безъ умолку болтавшій о богатств кардинала, о донь Визитаціонъ, о радости канониковъ.
Прошло около часа. Маріано пытался нсколько разъ прервать разговоръ, точно собираясь сказать нчто очень важное, но все не ршаясь. Наконецъ, онъ ршился.
– Послушай, Габріэль,– сказалъ онъ.– Время проходитъ, a y насъ еще много дла впереди. Уже одиннадцать часовъ. Нечего мшкать.
– Что ты хочешь сказать?– удивленно спросилъ Габріэль.
– Я буду кратокъ. Пора всмъ намъ разбогатть. Мы устали отъ нищеты. Мы – ты самъ это замтилъ – избгали тебя въ послднее время. Это оттого, что ты ученый, а настоящее дло могутъ сдлать только ршительные люди. Ты намъ говоришь все объ очень далекихъ революціяхъ, а для насъ важно только настоящее. Такъ вотъ что мы ршили. Ты одинъ сегодня сторожишь въ собор. Мадонна стоитъ на алтар, вся покрытая драгоцнностями, которыя обыкновенно заперты въ ризниц. Дло самое простое. Снимемъ съ нея вс украшенія и подемъ вс въ Мадридъ. Намъ нужно будетъ нсколько времени скрываться. Это нетрудно, въ виду связей Тато въ мір тореадоровъ, а потомъ удемъ заграницу. Ты всюду бывалъ, ты поможешь намъ устроиться. Потомъ удемъ въ Америку, продадимъ тамъ камни и будемъ вс богаты.
– Вы предлагаете мн совершить воровство!– съ ужасомъ воскликнулъ Габріэль.
– Воровство? Такъ что же такое? Вдь ограбленные – мы… У насъ съ дтства отняли всякую надежду на нашу долю счастья въ жизни… Да и кого мы грабимъ? Стату Мадонны не нужны драгоцнности, которыми она обвшана… а наши дти мрутъ съ голода… Скоре, Габріэль! Heчего терять времени.
Габріэль уже не слушалъ его, съ ужасомъ увидвъ, какая пропасть отдляла его отъ его учениковъ, какъ они въ своемъ невжеств, удрученные своей нищетой, ложно поняли его благородныя стремленія и видли въ его освободительныхъ идеяхъ предлогъ устроиться самимъ хорошо, хотя бы на счетъ ближняго. Въ нихъ слишкомъ сильно говорилъ голосъ эгоизма, и все, что они извлекли изъ его ученій, это – сознаніе своей нужды. Лишь бы самимъ спастись отъ нужды – объ остальныхъ несчастныхъ они не думали. Т, которыхъ онъ считалъ своими учениками, были такіе же люди, какъ вс. Гд найти высшій типъ человка, облагороженный разумомъ, способный на вс жертвы во имя солидарности,– гд человкъ свтлаго будущаго?
– Нечего терять времени,– повторилъ звонарь.– Намъ достаточно пяти минутъ, и тогда сейчасъ убжимъ вс вмст.
– Нтъ,– твердо сказалъ Габріэль.– Я не допущу этого.– И мн горько, что вы думали найти во мн сообщника.
– Довольно, Габріэль!– грубо прервалъ его звонарь.– Мы пришли предложить теб хорошее дло, а ты отвчаешь намъ руганью. Довольно болтать. Замолчи и слдуй за нами – мы силой поведемъ тебя къ счастыью. Впередъ, товарищи!
Они поднялись втроемъ и приблизились къ ршетк. Тато толкнулъ дверцы, и он раскрылись.
– Остановитесь!– крикнулъ Габріэль.
Видя, что онъ не можетъ отвратить ихъ отъ ихъ замысла, онъ сталъ между ними и алтаремъ. Но звонарь оттолкнулъ его.
– Убирайся!– крикнулъ онъ.– Разъ ты не можешь намъ помочь, предоставь намъ дйствовать однимъ… Ты, что-ли, боишься Мадонны? Мы вдь знаемъ, что она чудесъ не совершаетъ.
– Если вы подойдете къ алтарю, я позвоню…
При этой угроз сапожникъ схватилъ связку ключей, замахнулся ими и стукнулъ Габріэля по голов съ такой силой, что онъ упалъ на полъ, потерявъ сознаніе, и струйка теплой крови оросила ему лицо.
Онъ очнулся въ большой зал съ блыми стнами, куда солнце входило сквозь ршетчатое окно, на кровати подъ грязнымъ одяломъ. У него давило въ вискахъ, точно вся тяжесть собора давила ему голову. Онъ не могъ пошевельнуться и передъ глазами былъ красноватый туманъ.
Онъ увидлъ наклоненную надъ собой голову въ полицейской треуголк, съ огромными усами. Очевидно, какъ только онъ пріоткрылъ вки, его хотли допросить. Какой-то господинъ въ черномъ сюртук подошелъ къ его кровати въ сопровожденіи двухъ другихъ съ портфелями подъ мышкой. Этотъ господинъ, видимо, что-то сказалъ; Габріэль видлъ, какъ шевелились его губы, но ничего не слышалъ. Затмъ глаза его сомкнулись.
Когда онъ снова поднялъ вки, ему показалось, что онъ видитъ брата Эстабана, окаменвшаго отъ ужаса, среди группы полицейскихъ, и еще боле смутно увидлъ черты своей нжной подруги, Саграріо, которая глядла на него съ безконечной любовью. Больше онъ уже ничего не увидлъ. Глаза его закрылись навсегда. Въ самую минуту смерти раздался голосъ у его постели:
– Негодяй! Теперь мы его выслдили. Сведемъ, наконецъ, съ нимъ счеты!
Но никакихъ счетовъ уже съ нимъ не сводили. На слдующій день тло его вынесли въ покойницкую, чтобы похоронить его въ общей могил,– и тайна его смерти ушла вмст съ нимъ въ землю, гд хоронятъ вмст все величіе, и все безуміе, и все горе человческихъ жизней.
