Текст книги "Передовой отряд смерти. Фронтовой дневник разведчика Вермахта 1942-1945"
Автор книги: Вилли Кубек
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
28 сентября 1942 г
Безумно рад возможности улечься спать. В 6 утра всем нам позволяют уйти, остается только один пулеметчик. Его сменяют каждые 2 часа.
Собираю вещички, иду к бронемашине и завтракаю.
К 8 утра мне снова идти к пулемету на перекресток. Мой предшественник оставил там целую кучу иллюстрированных журналов, так что есть чем заняться.
До сих пор туман, ничего не видно.
Но и артиллерия с самого ранья уже постреливает, но куда слабее, чем вчера. Огонь ведет, по-видимому, русская батарея легких орудий, снаряды так и свистят над головой. Иногда совсем рядом визжат и осколки. Мало-помалу здесь становится неуютно.
В 10 часов дежурство заканчивается. Вообще-то оно уже давно должно было закончиться, вот только мой напарник об этом мне и словом не обмолвился.
После обеда чищу оружие и люльку орудия.
Несколько раз наши артиллеристы предпринимали обстрел, посылая на противника от 50 до 100 снарядов. Стреляли и 6-ствольные минометы, те выпускали не более 50 ракет.
Русские отвечают лишь одиночным огнем. Надо сказать, сегодня вообще куда спокойнее, чем вчера.
Сижу на машине и чищу оружие. Один раз прилетели 9 бомбардировщиков американского производства и совсем неподалеку от нас разгрузились. Несмотря на яростный огонь наших зенитчиков, ни одной русской машины им подбить не удалось.
Бенцель приволок воды – источник в полукилометре от нас. Впервые за 3 дня можно помыться. Боже, какое же это блаженство – ощущать себя вымытым.
Венцель и Гроссе отправились на пост, так что я в одиночестве. Читаю, потом оборудую себе местечко в бронемашине, даже некое подобие письменного стола соорудил. Наглухо уплотнил все люки машины. До 24 часов под приятную музыку, пойманную по рации, пишу с десяток писем, и даже война отступает на задний план.
29 сентября 1942 г
Сегодня затишье, лишь изредка постреливает артиллерия.
Вчера Бенцель достал на кухне кусок мяса, сегодня нарезал и поджарил.
У нас пока что остается хорошее подсолнечное масло – 10 л у Таузенда.
До обеда привозят почту. Уж она точно найдет нас где угодно.
Усаживаюсь в бронемашине писать дневник. Над нами вновь появляются бомбардировщики американского производства и метрах в 500 от нас сбрасывают бомбы. Время от времени со свистом проносятся и снаряды.
Мы как раз вспомнили Фрёбеля, мол, уже скоро должен возвратиться из отпуска. А он, оказывается, уже возвратился. Ему есть что рассказать мне, к тому же его назначили ко мне водителем.
На обед капустный суп, мы всей компанией решаем его проигнорировать.
Во второй половине дня пожаловали только несколько русских фанерных бипланов.
На ужин – свежая колбаса и хлеб.
Меня назначили в охранение, послали в распоряжение унтер-офицера Штихерта. Это на прогалине. С 18 до 19 часов в секрете, с 19 до 20 в бронемашине у пулемета.
Темень непроглядная. Два часа спустя появляются несколько ночных бомбардировщиков и бомбят чуть дальше впереди. Жуткий свист и грохот. А предварительно высвечивают небо ракетами. Но в целом дежурство прошло спокойно.
С 24 часов и до 2 ночи я снова в охранении, ночные бомбардировщики не оставляют нас в покое. Каждый час примерно 4–5 машин, идущих тем же курсом. Один раз бомбы упали на участке роты, но без какого-либо ущерба.
С 2 до 6 спокойно дремлю.
Как же все-таки пойдет дело дальше?
Мы уже совсем превратились в пехотинцев!
1 октября 1942 г
В 6 часов утра подъем. Дожидаемся, когда придут нас сменять. Наконец, уже почти в 7 часов смена пожаловала.
Возвращаюсь к нашей бронемашине. Бенцель уже поджарил яичницу, мы с Фрёбелем съедаем по бутерброду, потом я зажариваю еще 6 яиц на всех сразу. До обеда все тихо, лишь одиночный огонь русской артиллерии.
Сажусь в бронемашину и до самого полудня читаю роман. Снова прибыла целая груда почты. Нашего командира Штольца куда-то переводят, так что в 14 часов к нам явится другой, поэтому все вокруг бегают как чумовые.
Пришиваю на мундир ленточку «зимнего ордена». Потом кое-что по мелочи подштопываю.
Нас извещают о том, что, дескать, каждой разведгруппе полагается раздобыть и сдать по 2 ведра картошки. Мы с Клоппом отправляемся на поиски. Картофельное поле в двух шагах, правда из-за бурьяна и картошки не видать. И чтобы отыскать картофельный куст, сначала приходится выдрать кучу сорняков. Ведро мы с грехом пополам успели накопать, но тут команда: «Приготовиться к маршу!» Сдаем картошку на кухню.
В канцелярии раздают заказанные яблоки и торты – их только что доставили из тылового обоза.
На наш экипаж полагается 5 кг яблок, Гроссе оплатил их – 17,50 рейхсмарок. Все аккуратно укладываем в машине.
По-видимому, русские артиллеристы засекли наше местонахождение, стреляют по нашему лесочку, разрывы, визг осколков. Так что лучше уж не вылезать из бронемашины.
Хоппе приносит еще довольствие для меня: хлеб и колбасу.
Только Фрёбель надумал отправиться к полевой кухне за глинтвейном, как снова рядом разорвалось несколько снарядов. «Воздух!» – завопил кто-то из наших.
Над нами гудят 18 бомбардировщиков американского производства и 10 истребителей сопровождения, потом разворачиваются и заходят атаковать наши артиллерийские позиции. Наши зенитчики палят по ним вовсю, но попасть никак не могут.
Едва эти убрались, как на смену им появляются другие. Наши старые знакомые – фанерные бипланы, машин 20, никак не меньше. Особых хлопот они не доставляют, но вот зато переполоху от них – носятся на бреющем, как растревоженные пчелы, сбросят парочку мелких бомб, дадут несколько очередей из пулемета – вот и все. Но в конце концов и они убираются восвояси. А уже 16 часов.
Мы трогаемся с места, но проезжаем не больше 3 километров чуть левее.
Дорога находится под обстрелом, на обочине и в кюветах валяются покореженные и сгоревшие грузовики.
Мы проезжаем через изрытое воронками селение, кое-какие дома полностью разрушены в результате прямых попаданий. Проехав еще 3 километра, сворачиваем вправо и поднимаемся на гору. Никто понятия не имеет, что вообще происходит.
Проезжаем через кукурузное поле примерно до половины подъема. Ставим машины в кустах колючки и маскируем их. Лейтенант Гляйз вместе с водителем забрались выше по склону подыскать место для позиции, а мы тем временем следим за обстановкой. Уже начинает темнеть.
Возвращается Гроссе, нам предстоит не мешкая приступить к охране участка.
Снимаю с бронемашины пулемет, беру автоматы, мешок с патронами для пулемета, и мы со всем этим тяжеленным добром взбираемся на гору и проходим метров 150 до колючего кустарника.
Темно, хоть глаз выколи. Над горой сильный ветер, по небу несутся темные клочья облаков.
Мы с Фрёбелем снова спускаемся к бронемашине забрать остальные вещи. Едва мы спустились, как начинается дождь.
Кое-как, действуя на ощупь, нахожу и растягиваю над башней кусок брезента. Мы пережидаем дождь, благо 10 минут спустя он перестает.
К нашему великому облегчению, мы все же наверху. Закусываем хлебом с колбасой. Все промокло насквозь, а тут еще этот ветер.
По обе стороны расположились другие группы. Перед нами лежит долина, за ней снова горы. Нас в группе шестеро, по 2 часа каждому предстоит провести в охранении.
Примерно в 4 километрах от нас расположились части 370-й пехотной дивизии.
Около часу ночи вдруг раздается стрельба, но быстро стихает, а в целом все спокойно.
Спать приходится в кустарнике, подыскав более-менее защищенное от ветра место.
Другие группы сумели обнаружить брошенные русскими землянки.
2 октября 1942 г
В 4.30 утра перебираемся на противоположный склон горы – чтобы враг не заметил на верхушке. Все, за исключением четырех человек, отправляются вниз к нашим бронемашинам. По дороге приходится держать ухо востро.
Нам, четверым оставшимся, как только развиднеет-ся, предстоит изучать местность. Для этих целей сюда из пункта корректировки огня доставили стереотрубу.
Холодно. Просматриваю газеты и журналы. Медленно рассеивается туман.
Русские прицельно бьют из орудий по пересекающим равнину дорогам, по нашим артиллерийским позициям и по отдельным домам и подворьям.
Эти ребята не промахиваются. Так что даже нашему военврачу, и не только ему, приходится подыскивать себе другое местечко.
Снаряды противника свистят буквально над головами. Мы уже даже по звуку научились определять место их попадания и редко ошибаемся, стоит только взглянуть в бинокль.
Около 8 утра лейтенант Ташнер приказывает нам перебраться на новый и более удобный наблюдательный пункт на кукурузном поле.
Стою на новом месте с 8 до 9 часов, когда меня сменяют, отправляюсь на старое, где остались все вещи.
В 12 часов нас сменяют.
За неимением воды котелки приходится прополаскивать чаем.
Во второй половине дня смазываю оружие, читаю роман и пишу дневник и письма.
Вдруг налетает рой фанерных бипланов, машин 20, но их быстро отгоняют наши зенитчики. Впрочем, ненадолго – вскоре они возвращаются и сбрасывают на нас несколько штук легких бомб. Один раз я даже наблюдал в бинокль, как бомбы, отделившись от самолета, падают и взрываются.
Около 15 часов русская артиллерия накрыла тот наблюдательный пункт, откуда мы вели разведку сегодня утром. Туда упало снарядов 30. А один угодил прямо в окоп корректировщика артогня. Парня разорвало на куски. Еще один снаряд попал в траншею – также один погибший.
Сижу в бронемашине и пишу. Слышу, как после каждого взрыва снаружи светят осколки.
Быстро едим и сразу же в охранение. Сегодня к 17 часам заступаем на позицию.
Нагруженный своими спальными принадлежностями и пулеметом, поднимаюсь вверх по склону горы, прохожу через кукурузное поле до брошенной русскими позиции.
Спим в крытой траншее. Двое наших постоянно на посту в 50 метрах от нас, еще один человек остается за пулеметом.
Время тянется нестерпимо медленно, ждешь не дождешься, пока явится твой сменщик. Уже в 3 часа утра пролетает четверка русских ночных бомбардировщиков. По обе стороны от меня, как и вчера, в 50–100 метрах расположились наши пулеметчики.
3 октября 1942 г
Сегодня вторая годовщина моей солдатской службы. Как все-таки летит время! До сих пор все было переносимо, да смилостивится надо мной судьба и дарует мне и третий такой же год.
С рассветом, в 4.30 утра, мы снова собираем пожитки и с оружием возвращаемся к нашим бронемашинам.
Поскольку днем русским ничего не стоит заметить нас, оставляем на светлое время суток только один пост – на кукурузном поле.
На завтрак ели только поджаренный на масле хлеб – больше ничего нет. После завтрака нам с Бенцелем приказано спуститься вниз к ручью на разведку.
Спускаемся по тому же участку горы, где ночью стояли в охранении, в долину, через которую протекает ручей.
Спуск довольно крутой, проходим метров 30 через густой, дремучий лес. Русло ручья здесь пересохшее.
Как индейцы, пробираемся через лесную гущу вдоль ручья примерно 300 метров и наконец обнаруживаем воду. Под крышку заливаем прихваченные с собой канистры и, обливаясь потом, идем назад. Наконец можно хоть по-человечески помыться.
Сегодня снова интенсивный артобстрел. Наши батареи, включая 6-ствольные минометы, долбят какое-то расположенное примерно в 5 километрах селение, преграждающее нам путь через предгорья к Орджоникидзе.
Около 11 часов меня вызывают к командиру – сдать солдатскую книжку. Пришло время и мне отправиться в отпуск домой. Страшно обрадован.
После этого приказано снова карабкаться наверх и стоять там в охранении. Оттуда прекрасно видно в бинокль, как наша артиллерия продолжает молотить занятое русскими селение.
Оттуда доносится шум боя, похоже, часть селения уже в наших руках, но тут заговорили «катюши». Во второй половине дня в небе множество бипланов, но наши зенитчики и пара истребителей вскоре прогоняют их.
Наша «рама» часами кружит в воздухе. Около 17 часов спускаюсь, ужинаю, намазываю колбасным фаршем пару кусков хлеба и беру их с собой в нашу землянку.
До 18 часов беседуем о том о сем, потом ложимся спать.
С 23.20 до 1.40 ночи стою в охранении. Мыслями я уже в отпуске. Меня сменяет Фрёбель, и я снова ложусь на узкое жесткое ложе – собственно, на дно траншеи, через которую переброшены несколько бревен.
Внезапно меня будит Фрёбель и с волнением в голосе сообщает, что, дескать, примерно в 50 метрах в тростнике заметил чью-то тень. Выкрикнул: «Стой, кто идет?» – ответа никакого. Он хотел выстрелить, да пулемет отказал. Осмотрев оружие, оттягиваю рукоятку затвора и убеждаюсь, что затвор не так вставлен. Разумеется, выстрелов не жди.
Так надо было из автомата пальнуть, говорю ему. Фрёбель отвечает, что, мол, и автомат заело.
Я беру пулемет и даю короткую очередь как раз туда, где мой напарник заметил странную фигуру. От стрельбы проснулся Кёрбер, с соседнего поста приходит унтер-офицер Шассе. Вместе осматриваем местность и обнаруживаем подстреленную нами лошадь.
В такой темнотище всякое может привидеться. Но мы все равно довольны – в кромешной тьме бьем без промаха. А ведь вместо этой несчастной лошади вполне могла пожаловать и разведгруппа русских.
В 4.30 снова возвращаемся к своим бронемашинам.
4 октября 1942 г
Вот и настал долгожданный момент – первый за 2 года службы отпуск на родину!
Прибыв к бронемашине, тщательнейшим образом умываюсь, после чего укладываю вещи. Решил прихватить на всякий случай и полтора литра подсолнечного масла.
Покончив с этим, прощаюсь с товарищами, кое-кто отдает мне письма, чтобы я довез их до ротной канцелярии – все же скорее дойдут по назначению.
Только в 8 часов я наконец уселся в коляску мотоцикла, чтобы уехать. Всего тебе наилучшего, Кавказ!
Дорога, по которой мы следуем, ужасная – рытвины, колдобины, пылища страшная. Радуюсь, что мы, кое-как одолев эти проклятущие два десятка километров, прибываем в селение, где разместилась наша рота.
Зайдя в канцелярию, узнаю, что мне дали в нагрузку чуть ли не мешок писем. Что поделаешь – ради товарищей я готов на все.
Получаю на руки отпускное свидетельство и докладываю по инстанции об отбытии. От нашего кухонного императора унтер-офицера Хоппе получаю буханку хлеба, банку рыбных консервов и свиной жир.
Между тем прибывает почта с родины, я получаю бандероль и несколько писем. Время близится к 10 утра.
В 11 часов удалось сесть на грузовик, который отвез меня на 30 километров в наш тыл. Каким образом мне добираться с Кавказа в мое родное местечко Фёльпке под Магдебургом – целиком и полностью моя забота.
Во всяком случае, поездом по расписанию явно не удастся.
Уже довольно скоро я нашел еще один грузовик, который доставил меня в Гнаденбург. В Гнаденбурге мне пришлось прождать битый час, потом еще на одном грузовике переехать 20-тонный мост через Терек, потом ехать вдоль реки в Моздок мимо разрушенной церкви.
По чистой случайности мне удалось сесть на грузовик, в котором в Прохладный ехали саперы. То есть туда, где 11 сентября я был ранен и где потерял столько боевых товарищей.
Дорога на Прохладный идет вдоль железнодорожной линии. На подъезде к Моздоку стоят два поврежденных русских бронепоезда. Рельсовый путь снова восстановлен саперами с помощью русской рабсилы. За дорогу меня пропылило чуть ли не насквозь.
Потом я понял натуру водителей обоза – они страшно боятся ехать до Прохладного, мотивируя это тем, что, дескать, минувшей ночью русские подвергли город страшной бомбардировке.
Поэтому они решили переночевать в каком-то селении неподалеку от города. В поисках этого селения мы проехали километров 20, но так ничего и не нашли. Пришлось снова возвращаться на трассу, но, пока мы плутали, успело стемнеть.
В конце концов проехав еще с десяток километров, мы набрели на какое-то совсем крохотное село и переночевали в огромном помещении, принадлежащем сейчас Имперской службе трудовой повинности.
5 октября 1942 г
Вот уже успел миновать первый день отпуска, а я еще торчу у Терека. В 5 часов мы снова едем в Прохладный. С грузовика меня ссадили как раз у дороги, ведущей в Георгиевск.
Направляюсь в первый попавшийся дом, как следует умываюсь, съедаю кусок пирога, присланного мне во вчерашней посылочке, и записываю несколько строчек в дневник. По улице постоянно идут машины. Время – 8.30. Мне надо в Георгиевск, но увы – приходится довольно долго ждать попутной машины. Что-то не спешат, они выехать из города.
Наконец, часа через два меня подбирает грузовик, идущий на Солдатскую. Уже скоро до меня доходит, что я еду вообще не туда, поэтому вылезаю у перекрестка с указателем на Георгиевск.
Жду там до 14 часов, и ни одной машины!
Только тогда до меня дошло, что эта дорога к маршруту следования отношения не имеет.
Подхватив тяжелый чемодан, тащусь, обливаясь потом, с полкилометра до аэродрома.
Здесь базируется эскадрилья истребителей «Ме-109». От часового узнаю, что летчики в день сбивают от 10 до 20 вражеских самолетов. Истребители постоянно садятся и взлетают.
Несколько дней назад сюда пригнали и 8 пикирующих бомбардировщиков, за два боевых вылета они уничтожили два русских бронепоезда.
Через вокзал и аэродром направляюсь к главной трассе, проходящей вдоль железнодорожной линии. Грузовики идут взад и вперед, и мне не составляет труда поймать машину.
На аэродром уже успели доставить около 50 ООО бомб, вскоре пожалуют и сами бомбардировщики.
Грузовик доставляет меня к месту в 20 километрах, не доезжая Георгиевска. Потом меня подхватывает какой-то дизель и довозит до города.
Дальше трясусь на телеге почти до самого вокзала и там начинаю искать место ночевки. Мне везет, и мы еще с одним солдатом быстро находим квартиру.
Кое-как поужинав, ложимся спать.
Что же готовит мне день завтрашний?
6 октября 1942 г
Примерно в 6 утра поднимаюсь, умываюсь, что-то наскоро проглатываю, беру вещи и отправляюсь на вокзал.
Какая досада – буквально только что, каких-то 10 минут назад отошел поезд на Ростов-на-Дону. Приходится ждать следующего.
На вокзале есть столовая, можно выпить кофе и получить довольствие. Ругаю себя за то, что забрал довольствие до 10 октября у себя в роте. Здесь довольствие получше, но, увы, не для меня. На день выдают здоровый кусище колбасы, жиры и мармелад.
Я же на неделю получил только 450 г говядины и банку рыбных консервов. Это просто ерунда, но ничего не попишешь.
В зале ожидания не протолкнуться. Около 14 часов прибывает поезд на Ростов-на-Дону. Мы толпой бросаемся рассаживаться по товарным вагонам. Семь вагонов – резерв для раненых. Полы устланы толстым слоем соломы.
Мы – нас 25 человек – едем без соломы.
Как только в вагоны погрузили раненых, поезд отправляется.
В Минеральных Водах стоянка дольше. Я выхожу размять ноги, и тут у меня глаза на лоб лезут – на открытой грузовой платформе, прицепленной к нашему поезду, вдруг вижу наши подбитые в Прохладном тяжелые бронемашины, в том числе и свою родную. Их направляют в Лейпциг на ремонт. Так что судьбе было угодно, чтобы на родину мы следовали вместе.
Опускаются сумерки и мы ложимся спать, теснотища ужасная, лежим впритык друг к другу.
Подкладываю на доски одеяло, а вторым укрываюсь.
Спалось отвратительно: только заснешь – и тут же просыпаешься.
7 октября 1942 г
Когда утром мы проснулись, поезд, оказывается, давно стоял. Сами мы отодвинуть тяжелую вагонную дверь не смогли, потребовалась помощь извне.
Времени 5 утра, мы в Армавире.
Скоро поедем дальше.
Я пересаживаюсь на грузовую платформу, на которой стоит моя бронемашина. Отсюда куда лучше обозревать местность.
Железнодорожная линия здесь большей частью двухпутная. Постоянно идут встречные поезда, масса вагонов, груженных боеприпасами, и рефрижераторов.
На многие километры по обе стороны линии – сплошное кладбище вагонов и локомотивов. Страшное и унылое зрелище.
Местность однообразная, монотонно стучат колеса. Проезжаем станцию Кавказская. Поезд часто останавливается.
Во второй половине дня ложусь на голые доски рядом с бронемашиной.
Когда мы уже в сумерках останавливаемся, узнаю, что до Батайска еще 160 километров.
Я хотел было вернуться в свой вагон, но не успел – поезд внезапно отправился, и мне пришлось около часа мерзнуть на открытой грузовой платформе до следующей остановки. Когда поезд остановился, я все же решил не возвращаться в крытый вагон, а подстелить побольше соломы и спать на ней.
8 октября 1942 г
Пятый день отпуска, а все еще на Кавказе.
Минувшая ночь прошла ужасно – пришлось встать, надеть шинель и закутаться в одеяло. Но и это мало помогло – промерз до костей.
Никогда в жизни больше не поеду на открытой платформе.
К 4 утра поезд наконец останавливается. Мы прибыли в Батайск.
Ждать нам, отпускникам, скучно, поэтому подхватываем багаж и 2 километра до вокзала топаем на своих двоих.
Здесь сплошные руины. Здание вокзала, самое крупное на участке от Георгиевска, полностью разрушено прямым попаданием авиабомбы.
Поезд для отпускников уже стоит на путях. Отъезд на следующий день, вроде в 6.35.
На вокзале выдают довольствие и кофе. К сожалению, вопрос о довольствии у меня уже решен раньше.
Иду в место для размещения ожидающих – огромные, неуютные помещения, столы, скамейки, покрытые соломой полы.
До обеда читаю роман, потом иду и получаю рисовый суп.
Во второй половине дня немного пишу дневник, а после нехитрого ужина ложусь спать.