Текст книги "Ладейная кукла (сборник)"
Автор книги: Вилис Лацис
Соавторы: Янис Лапса,Жан Грива,Визма Белшевица,Андрис Якубан,Эгон Лив,Харий Галинь,Зигмунд Скуинь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
– На развод я хотела подать осенью. Никто же не думал, что тебя выпустят раньше… – Ильза подошла ближе и посмотрела такими глазами, будто ей на полчаса надо сбегать в магазин.
Янис молчал.
– Осенью Тобиас получает квартиру. – Ильза нашарила за отворотом рукава крохотный платочек и прикоснулась им ко лбу, хотя на нем не было ни капельки пота, ни случайной соринки…
Янис молчал.
– Твоя одежда в шкафу. Все в целости.
Янис вынул руки из карманов и вытер вспотевшие ладони.
Ильза уже знала, что сейчас из него напрасно вытягивать слова. Она подошла к шкафу, отыскала его сберегательную книжку и вернулась.
– Вот. Бери, там у тебя уже хорошие проценты накопились…
Вот-вот, казалось, Янис ударит ее, такой был у него вид. Но нет. Потер кулаком нос, взял книжку и сунул в карман.
– А что, он, – и Янис кивнул на дверь, – прокормить-то тебя может? И этого… Оскара вашего?
Спасибо. – Ильза испуганно спрятала руки за спину.
– Ну, так до осени… – начал Янис.
– А одежда? Я не хочу, чтобы ты каждый день сюда приходил… Возьми, что тебе надо, чтобы…
– Я не приду, – перебил ее Янис. – Осенью, когда станет холоднее… Когда приду с лова, когда вы уже переберетесь, тогда… – Янис прошел по дорожке цвета морской воды к двери. Тобиас сидел на ступеньках и курил.
– Я не хочу, чтобы твоя одежда висела у меня перед глазами, – крикнула за спиной Ильза. – Если не заберешь, я отошлю все Кристапу. Слышишь! Кристапу перешлю!
«Кристу… – подумал Янис, похрустывая гравием. – Кристу тоже не лучше».
У калитки Янис остановился.
– Это ты мальчишку Оскаром назвать решил?
Тобиас смотрел на зеленые вишенки и молчал.
– А, где тебе… А с хором ты смотри! Я слышал, что скоро туда только порядочных людей будут брать…
Улочка тихая, вся в летней зелени. Только кое-где мелькнет маковым цветом фигура. Певицы идут. И при виде этих ярких фигур Янис с грустной радостью сознает, что все же народные костюмы для него – праздник. А те двое там, в его доме, они как будто растаяли в ярком свете дня. «Ничего, – решил про себя Янис. – Придет и праздник, если среди жасминовых кустов движутся на спевку маки».
Долгого разговора с председателем в конторе рыболовецкого колхоза на следующий день не было.
При виде Яниса Зирнис встал со своего председательского кресла и, вытянув руку, пошел к Янису.
– Это ты с Кракштисом вчера в его саду орал? Песни пели хорошие, ничего не скажешь, только громковато… Садись и рассказывай!
Янис сел, но рассказ что-то не клеился. Попели они вчера всласть, кто бы подумал, что у Кракштиса такая глотка!.. И слова… слова любой песни знает. Жена Кракштиса пришла со спевки и руками развела.
«Тебе бы, дурак, плакать надо, – уставилась она на Яниса, будто и не замечая своего старика. – Ильза, такая баба, а тебя бросила… По виду и не скажешь, что у тебя не в порядке что… Как жить-то теперь будешь?»
Ха! И они затянули новую песню. Ха!..
А теперь вот Янис смотрел на Зирниса, прокашливался, но слова все что-то застревали в глотке.
– Ну, кадры у меня подобрались, – Зирнис подсел к Янису. – И чего было так орать?! Работу пришел просить или аванс?
Янис вытащил из кармана темно-серой робы сберкнижку и швырнул ее на полированный стол. Зирнис лизнул палец и раскрыл голубенькие корочки.
– Да… Значит, работать хочешь… Еще бы с полгода мог кантоваться…
Янис налил из графина воды и поверх стакана глянул на председателя.
– Ну и как – алименты тебе платить не придется?
Янис пожал плечами: – Ильза говорит, что ребенок не мой. Она-то уж знает. Приходится верить.
– Приходится… – Зирнис встал и подошел к окну. – Вот и верил все время… Лопух! А ловко она нас провела. Всех… Ну, Янис, не может быть, чтобы ты ничего не заметил?..
– Я бы хотел в дальний рейс – на большом траулере… – Янис выпалил это одним духом, и ему стало легче.
– Погоди ты со своим траулером! Я тебя спрашиваю – неужто ничего не замечал?
Янис уже сотни раз ворошил это в уме… Вспоминал – после каждой такой ночи, когда он до беспамятства любил свою Ильзу, она спустя месяц-другой собиралась в Ригу к дипломированной акушерке. «Надоели мне эти вечные аборты, сил больше нет», – говорила она, и Янис беспомощно стоял, словно ребенок, заблудившийся в темном лесу… Но о Тобиасе… О Тобиасе Янис и не подозревал. Никогда, ни одну минуту… Но этого уже никому не расскажешь, вот Янис и молчал.
– А может, ты ей это… не подходил? Для женщины это большую роль играет. – Зирнис вздернул плечи и уперся в подоконник.
– Не строй из меня дурака, председатель! – рассмеялся Янис.
– Да уж теперь строить нечего… Только нам, мужикам, кажется, что мы такие умные… Я, конечно, как председатель… не смею такое говорить, но я бы на твоем месте…
– Ничего бы ты, Зирнис, не сделал, поверь мне…
Потом поговорили о дальних рейсах, о том, что траулеры будут только через месяц, что место там для Яниса найдется, но пока что…
– Пока что не могу тебе ничего обещать. Разве что на место Озола ночным сторожем в порту, – хитро наморщив нос и прищурившись, сказал выжидательно председатель.
– Ну-ну… Ночным сторожем… Это чтобы всем на смех… А знаешь – я согласен. Хоть бы и ночным сторожем.
Янис уже открыл дверь, когда председатель крикнул ему: – Эту арестантскую одежду скинь к чертям! Не позорь колхоз! И еще – тут тебя какая-то дамочка в штанцах искала…
Янис остановился и через плечо поглядел на председателя.
– Меня?
– Да. Подъехала в своей машине, сняла темные очки, покрутила бедрышками и встала перед окном. – Зирнис кивнул на открытое окно.
– Ну и что она… эта с бедрышками? – Паула, вроде бы, не должна быть. У Паулы машины нет.
– Спросила тебя, работаешь ли ты уже, больше ничего. Сказала, что еще приедет…
– К тебе?
Зирнис, не зная, что ответить, снял трубку.
Дзинтра явилась спустя неделю.
Траулеры только что вышли на ночной лов. В порту царило безмолвие. Солнце плескалось в море и все не решалось нырнуть. Все покрылось мягкими тенями и тишиной. Даже чаек не было ни на воде, ни в воздухе. Янис сидел на свае, болтая ногами и думая, какой воздух пустой, когда улетают птицы… Помимо этих раздумий, время от времени вспыхивали обрывки каких-то воспоминаний, без всякой связи и смысла, но тут же угасали… Такое небо – без птиц – вгоняет человека в тоску, думал Янис. И именно в этот момент рядом появилась Дзинтра. Тихо подошла, незаметно, а когда Янис увидел ее, то лишь смотрел и даже ни о чем не спросил. Так они и чернели на краю темной воды – два молчаливых человека… И тьма вокруг них скоро стала жаркой, все жарче и жарче, и у Яниса перехватило дыхание. Какой-то жгучий ток исходил от Дзинтры, так что лица их все сближались, пока в голове Яниса уже не было ни мыслей, ни рассудка. Он встал, привлек к себе гибкую фигуру Дзинтры и поцеловал ее, обжигаясь ее дыханием. Целовал ее, как безумный, словно долгие годы ждал этого. Дзинтра не сопротивлялась. Она не сказала ни слова, только волосы ее горько пахли; и это делало все еще более безумным.
Когда Дзинтра поднялась с лежанки в узкой сторожке, Янис сказал:
– А знаешь, я ведь о тебе всякое могу подумать. Ты ведь ни капельки не сопротивлялась…
Бурное дыхание Дзинтры все так же обжигало в темноте его лицо.
– Тогда, у твоего брата… разве тогда мы с тобой не сопротивлялись?
Тогда все было иначе… В этот вечер птицы еще не улетели и небо еще не было пустым… Но птицы возвращаются. Всегда. Даже после самой темной ночи… И напрасно Янис отыскивал в себе прежнее одиночество. Оно осталось где-то снаружи, на свае причала, во тьме.
Когда Янис уложил Дзинтру на покрытую промасленной одеждой лежанку, его вновь опьянил горький запах ее волос.
– Янис… – шепнула она ему на ухо, – Янис, я знала, что так будет…
Жизнь началась для Яниса как будто заново. Каждый день занимался по-новому, и вечера и ночи были непохожи один на другой. Дзинтра была с ним везде – всегда, даже когда водила свой троллейбус. Янис теперь часто ездил на троллейбусе. Купил пачку билетов со спичечный коробок и ездит. И никто ничего не подозревает! А знают ли люди, толпящиеся у двери, что Дзинтра так часто поглядывает в зеркало, чтобы поймать взгляд Яниса… что она теперь видит только Яниса и светофоры на углах… Но где пассажирам это знать, вот они и жмутся у двери так, что порой взгляд Дзинтры исчезает за многоголовой стеной пассажиров.
Как-то дождливым вечером в троллейбус села Паула. Встряхивая мокрыми волосами, она стояла среди пассажиров, и нос ее дрожал, как у загнанного зверька. Уловив взгляд Яниса, она прикрыла глаза. Потом нашарила в тесноте его локоть.
Вылезли на следующей остановке. Над улицей колыхались дождливые сумерки, фонари еще не зажгли, и дождь такой же сумеречный, как вечер. Долго они шли молча, Янису это наконец надоело, и он заговорил, не пытаясь ничего скрывать:
– Ты все еще к нему ходишь… к этому Казимиру?
В такт тихому плеску дождя постукивание ее каблуков звучало молоточком по наковальне. Но вот ритм нарушился, и Паула остановилась.
– Хожу, Янис… Не хочу, но хожу.
– Не надо бы тебе это делать.
– Я пыталась… – похоже, что сейчас Паула начнет оправдываться, запираться, врать, но она, подняв голову и взглянув Янису в глаза, тихо сказала:
– Каждый раз мне кажется, что это последний.
– Ха!.. – крякнул Янис.
В голове его была какая-то чехарда. Словно далекий гром перекатывалась приближающаяся злость.
– Эх ты, Паула, Паула… Потому-то и коньяком балуешься?..
Паула грустно кивнула.
– А мне кажется, что твое несчастье с Ильзой чему-то тебя научило… – Она стронулась с места, и Янис пошел рядом.
Неожиданно Паула вновь остановилась и схватила Яниса за лацканы. Как маленький ребенок смотрела она на Яниса широко раскрытыми глазами, моля:
– Пойдем со мной, Янис. Ты сильный, он тебя испугается. – В лицо Янису ударило ее дыхание. Запах коньяка и слез. – Он трус, Янис. Когда ты сгребешь его за шиворот, он… – Сильные пальцы Паулы потянули его вперед. – Ты поможешь мне, Янис! Если ты мужчина, ты должен мне помочь! Он сразу все поймет… Тебе не придется драться, Янис, нет!.. Ну, разве что раз-другой – и он тут же заскулит.
Мигающий огонек, приближается троллейбус. Может быть, Дзинтрин. Янис снял руки Паулы со своей груди.
Словно угадав его жест, Паула припала к нему и зашептала:
– Тебе надо торопиться… Тебе же Казимир ничего плохого не сделает, а я… я же ваша, Янис… Идем!
– Нет, Паула.
Паула достала платок и вытерла мокрое лицо.
– Всего полтора года понадобилось, чтобы тебя перевоспитать… – презрительно засмеялась она. – А ты бы мог мне помочь – ты, самый сильный из Церпов… Ты не очень-то испорчен высшим образованием, мог бы и понять…
И, прощаясь, Паула ушла в дождливый вечер.
Янис стоял на троллейбусной остановке, ждал Дзинтру, а сам думал о Пауле и ее слезах. Он еще раз пытался убедить себя, что не мог пойти с Паулой, отдуть этого паршивца Казимира, что это всего лишь Паулина блажь, но какой-то голос, неслыханный раньше голос, непрестанно шептал: «Пауле ты бы мог помочь. Ты бы мог помочь, ты, самый сильный из Церпов… Если уж теперь Паула тоже относится к роду Церпов… Не может быть, Янис, чтобы ты за эти восемнадцать месяцев утратил самое главное…»
Подошел троллейбус. Дзинтра улыбнулась. Люди сошли, вышли, а дверь все открыта. Дверь ждет. Потом с хрустом закрылась и вновь открылась, и из кабины водителя вышла Дзинтра.
– Поедем, Янис.
А Янис все смотрел на дождливую улицу, по которой ушла Паула.
В троллейбусе пересмеивались, припав к окнам.
– Потом все расскажешь, Янис. Поехали.
И самый сильный из Церпов сел в троллейбус, и дверь за ним захлопнулась.
Как-то они на машине Дзинтры уехали далеко за город, расположились на усеянном ромашками лугу и были счастливы.
– Было ли у нас лучшее лето, Янис?
В эту минуту он смотрел на набухающие на небосклоне облака, впервые в жизни сознавая, что бывает и такое лето: с ромашками и облаками, с тишиной вокруг и с женщиной, лежащей рядом, в высокой полевице, – его женщиной, Яниса… Которая ни о чем не спрашивает, ничего не запрещает, жаркая и тихая, как этот летний день с такими облаками на небосклоне и ромашками вокруг…
«Долго так не может продолжаться. Долго так не будет, – непонятная тоска заныла вдруг в нем, какое-то предчувствие. – Я не могу освоиться со счастьем. Я не умею быть счастливым. Еще с детских дней, когда мне твердили: не радуйся раньше времени или: радуйся, радуйся, как бы плакать не пришлось…
Расплата за радость… Несчастье за счастье… Неужели так все в жизни устроено? И по-другому невозможно? Ни у кого?»
Янис высказал это Дзинтре. Разумеется, выраженная словами, эта мысль прозвучала по-детски, глуповато, и Янис насупился.
– Мы не приучены к радостям, – Дзинтра села, и с ее яркого купальника вспорхнули две бабочки. – Во всяком случае, я. И теперь мы побаиваемся, так ведь, Янис?
Побаиваться Янис не побаивался, но и возразить не мог, и насчет траулера, на котором он через две недели уйдет в океан, оставив Дзинтру одну в городе, об этом сейчас говорить не к месту.
– А ты не хочешь, Янис, чтобы мы поженились? – Дзинтра закинула голову, глядя в небо, и в ямочке у основания ее шеи пульсировала жизнь.
Янис засмеялся. И смутился.
– Ты хороший, Янис. Даже не знаешь, какой ты хороший. Если ты решишь иначе, я останусь с тобой столько, сколько ты захочешь… – Прижмурясь от солнца, Дзинтра продолжала смотреть в синеву неба.
Непонятные мысли кружили в его голове. Стиснув зубы, он отгонял их, а они возвращались, и избавиться от них не было мочи.
«Почему ты меня, именно меня полюбила? Почему? Кто ты такая? Неужели лучше во всем мире не нашлось? Или ты устала от всего этого хорошего, и теперь тебе надо покоя со мной? «Мы не приучены к радостям», – говоришь ты». Но то, что Янис пережил за эти немногие дни… надо быть последним дураком, чтобы назвать это иначе…»
– Не думай, Янис. Сейчас об этом не думай. Я сказала тебе об этом для того… – Дзинтра смотрела ему в глаза, смотрела просто и открыто, и сейчас это была не женщина, с которой Янис провел не одну ночь, хмелея от ее близости и ласк. Сейчас на Яниса смотрел друг. – …я должна была тебе это сказать.
Дзинтра опустилась на траву, нашарила его руку, и они замолчали, и лишь высокая полевица и ромашки колыхались между ними.
В город возвращались медленно, занятые своими мыслями.
– Тебе надо будет научиться водить машину, – сказала вдруг Дзинтра. – Когда я с тобой, я не хочу сидеть за рулем.
– Да, – согласился Янис. – Научусь. Вот вернусь из плаванья и научусь.
Дзинтра повернула голову и без всякого удивления и растерянности сказала:
– Долго же тебе придется плавать…
– Да.
– И наша сторожка уже не будет нашей. И мы скоро забудем, как нам там было хорошо.
– Черт с ней, с этой сторожкой, – усмехнулся Янис. – Когда буду уплывать, я ее спалю. Другим не оставлю.
Дзинтра остановила машину и обняла Яниса.
Подъехал трактор, остановился рядом, тракторист, выскочив из кабины, посмотрел на них и подумал бог весть что.
В порту Яниса поджидал Крист. Сидел на ступеньке сторожки, повесив голову и разглядывая носки коричневых сандалий. По причалу бродили рыбаки, раскидывали тралы… В безветренных сумерках разноголосо тарахтели моторы, но Крист ничего не видел и не слышал. Даже шагов Яниса не услышал, когда Янис остановился рядом.
– Эгей! – крикнули с траулера. – Янис, поможешь лед грузить? Мои ребята куда-то запропастились…
Только тут Крист заметил Яниса. Повернув голову, он с каким-то испугом взглянул на брата.
– Здравствуй, Крист!
Крист молча кивнул, не в силах отделаться от своих мыслей.
– Эгей, Янис!.. – крик с траулера не прекращался.
– Тебя зовут, – прислушавшись, сказал Крист. – Иди, я подожду.
И Янис ушел к заваленной опилками ледяной горе. Помогал таскать на борт ящики со льдом, отдавал швартовы, перекликался с ребятами – делал все то же, что и каждый вечер, – отпустил соленое слово, погоготал, а у самого из ума не шла унылая фигура родного братца на пороге сторожки. И когда наконец в порту стало тихо, когда над спокойной водой колыхалась лишь голубоватая вонь несгоревшей нефти, Янис пошел к сторожке. Шел медленно, отшвыривая ногой камни и сухие салачьи головы.
Крист все сидел на ступеньке. Янис присел рядом, Крист медленно перевел дух и сглотнул.
Янис молчал. Тело его еще хранило солнечное тепло и ласки Дзинтры, на плечах лежала спокойная усталость от долгого дня.
Неожиданно Крист встал, подошел к краю причала и долго смотрел на покрытую нефтью воду.
– Я сегодня заходил к Ильзе, – все так же глядя в воду, сказал он.
В грязной воде колыхались отражения первых тусклых звезд.
– Ильза… Ах, Ильза? – Что-то далекое и тяжелое вынырнуло на обочине сознания… Вроде тучи, принесшей снежную вьюгу весной.
– Да… – Крист вернулся к сторожке, присел на нагретую за день ступеньку и понурился. – Да, какая-то абстракция… Словно кто среди бела дня под живот пнул…
– Тебе?
– Чужой, никогда невиданный человек… – не слушал Яниса Крист. – Идет такой, человек как человек – и вдруг раз тебе под живот. У тебя в глазах темно, корчишься от боли, а он, этот незнакомец, идет себе дальше, будто и не пнул… – Крист с усилием сглотнул слюну и, закинув голову, взглянул на звездное небо. – Ме-ерзко…
Постукивая когтями, по дощатому причалу пробежала крыса. Непривычный человек мог принять ее за кошку, но Янис провел здесь не одну ночь, он-то знал, что это крыса.
– Мерзко, – повторил Крист. Крысы, он и не заметил. Он боролся со своими мыслями, и Янис выжидательно молчал.
– У Ильзы живет какой-то проныра, – продолжал Крист. – Живет в твоем доме! Живет с твоей Ильзой, расхаживает по твоему саду, собирает смородину. Этакий с низеньким лбом, с усами, как у шляхтича.
– Тобиас… – Янис равнодушно передвинул языком сигарету в уголке рта.
– Тобиас… И тебе все равно? У них ребенок, у твоей Ильзы! Стоит, голозадый, среди твоей смородины…
– Оскар… Я знаю…
Крист вздохнул.
– И ты на все это согласен? Оставил им дом, сад, все? Ведь он же кретин! Неужели Ильза этого не видит?
На миг Янис вспомнил Казимира, вспомнил слезы на лице Паулы в тот дождливый вечер, и странно – Ильза с ее Тобиасом как будто скрылись за плотной завесой, только Паула стоит, смотрит на Яниса и плачет. И Янис стремглав метнулся от этих воспоминаний к Дзинтре, где все светло и чисто.
Но Крист словно читал его мысли, иначе почему бы он сказал:
– А ты тут с этой троллейбусной особой… Ты ведь с нею теперь? Эх, Янис, Янис… Наш большой, сильный брат… Моряк… Что от всего этого осталось? Ночной сторож…
– Через неделю я иду в море, – Янис уже не хотел дальше слушать. Пусть брат поскорее убирается отсюда. И он сказал:
– Дзинтру ты не трогай, милый. Это я тебе как брату скажу.
Крист встал.
– Вот что… брат… Она, эта твоя Дзинтра, на своей машине ездит… Из института ее вышибли… Не слишком ли много неприятностей для нашей семьи?
Янис тоже поднялся, устал он за долгий день, и потому наверное в голосе его не было ни злости, ни упрека.
– Ступай домой, Крист. Шуруй, шуруй, старик… – Хлопнув брата по плечу, Янис прошел к себе и закрыл дверь.
Когда, спустя какое-то время, он вышел по нужде, Крист все еще стоял неподалеку от сторожки и, свесив голову, качался, как пьяный.
– Крист!.. Старик, что с тобой?
Крист ничего не слышал. Крист раскачивался всем телом – одинокий, как оторвавшаяся леска в потоке.
Когда они сидели в сторожке на ободранной лежание, Крист рассказал брату про Паулу. Рассказал то, что Янис уже знал.
– Пять месяцев это тянется. Пять месяцев…
Янис слушал брата. Пять месяцев… А если одна ночь без птиц?..
– Я не могу там оставаться. Когда я уходил, Паула не плакала. Сказала, что мне не надо никуда уходить… А я не мог там оставаться. Поехал к тебе, в твой дом, а тебя там уже нет… Только Ильза с этим кретином и голозадый парнишка. Они в твоем саду едят твою смородину…
В окошечко сторожки уже заглянул рассвет, когда Крист, припав к подушке, сморенный, самозабвенно засопел, как ребенок после долгих слез.
Утром Крист ушел. Достал из кармана электрическую бритву, побрился, протер щеки чаем и ушел.
А когда кто-то уходит, кто-то и приходит.
Пришел Тобиас. В руках у него был желтый портфель свиной кожи. Когда-то в этом портфеле Янис приносил из порта рыбу, так что был он не очень казистый. Теперь рыбу в портфеле носил Тобиас, но портфель-то был Янисов, и все равно ничего нельзя было изменить – Ильза ушла к Тобиасу, и портфель теперь в руках у Тобиаса, этот прочный, пропитавшийся рыбой портфель свиной кожи, который был новеньким и скрипучим, когда председатель Зирнис на общем собрании вручил его Янису за перевыполнение годового плана…
Тобиас поставил портфель между ног.
– Зирнис вызывает нас в контору, – сказал он и, чтобы не смотреть на Яниса, стал отковыривать с ладони налипшую чешую.
– Нас?
– Да, тебя и меня…
В первый момент Янис хотел послать к черту и председателя и Тобиаса, но передумал. Запер сторожку и пошел в контору. Где-то сзади шагал Тобиас, но Янис о нем забыл. Только позднее, когда он уже стоял в кабинете Зирниса, когда открылась дверь и вошел Тобиас, оставив портфель с рыбой в коридоре, только тогда Янис вспомнил, что разговор пойдет касательно обоих.
Линолеум в кабинете сверкал и пахнул мастикой. Зирнис, повернувшись спиной, стоял у карты с квадратами лова, словно видел ее впервые в жизни, словно не знал, что Янис с Тобиасом уже вошли…
Трудно сказать, как долго он еще стоял бы так, не зазвони телефон.
– Да, – свирепо сказал он. – Да, я сказал – да! – и положил трубку. – Тобиас, скажи секретарше, чтобы нам не мешали!
Когда Тобиас вернулся, Зирнис сел в свое председательское кресло и, глядя на Яниса, сказал:
– Вы оба подали заявление, что хотите пойти в дальний рейс…
– Да, – услышал Янис спокойный голос Тобиаса. Зирнис все смотрел на Яниса. Вовсе не ожидая ни вопросов, ни ответов. Нет, просто смотрел на Яниса, а уж что там творится в голове председателя, это было как за семью печатями. Но ведь молчание вечно длиться не может, и, все еще глядя на Яниса, Зирнис сказал:
– Помощник тралмейстера нам нужен только один… а вас двое…
Взгляд Зирниса как бы говорил: «Теперь твой черед говорить, Янис, да скажи ты что-нибудь…» Но Янис все думал о замызганном портфеле свиной кожи, в котором рыбу носит теперь Тобиас, и говорить ему явно не хотелось. Янис искоса поглядывал на Тобиаса, видел его тонкие, алые губы, черные, отвислые усы, как у шляхтича, густые, вьющиеся волосы на затылке, где трещина наверное уже давно заросла… Смотрел равнодушно и сам не мог понять, откуда тогда взялась эта неистовая ярость, когда он ударил Тобиаса так, что тот перелетел через стол, грохнулся об радиатор и свернулся на полу, этакое маленькое что-то, с закатившимися глазами, дрожащее, как студень на тарелке… Потом, когда прибежали люди, когда приехала «скорая помощь», Ильза ненавидяще смотрела на Яниса и всем рассказывала, как Янис бил, но тогда злости в Янисе уже не было, а только недоумение, ведь она же должна быть на стороне его, Яниса…
Председатель налил из графина стакан воды.
– Ну, что онемели? – Зирнис пил маленькими глоточками из запотевшего, стакана. – Может, придумали что?
Тобиас заерзал на стуле.
– Довольно странно, – усмехнулся он, отковыривая с рук чешую. – С каких это пор у нас такая демократия? Выходит, сам председатель уже не может решить…
– Я-то решил. Я только хочу послушать, что вас гонит из дому.
– Никто меня не гонит, – и Тобиас закинул ногу на ногу. – В заливе летом улова нет, это все знают. Так, чтобы не терять время… до… осени… У меня семья – сын, жена…
– Жена… – Зирнис встал и обошел вокруг стола. – По бумагам Ильза еще Янисова жена. – На шее Зирниса выступили красные пятна.
Тобиас вытянул губы, словно собирался свистнуть.
– Насчет жен не твое дело, начальник. Прошли те времена. Ты меня вызвал поговорить насчет рейса. Вот об этом и поговорим.
– Ах так. – Зирнис прошелся по натертому полу, оставляя серые следы. – Залива мало, тебе нужна Атлантика, сволочь ты этакая…
– Потише, начальник, потише, – усмехнулся Тобиас.
– Гнать таких к дьяволу надо! Влез в дом к порядочному человеку на все готовое и еще – подавай ему Атлантику, такую работу, где заработать можно… Да я тебя…
– Стареешь, председатель. Забываешь иногда, что главное слово за правлением, а то бы действительно ты отпустил Церпа Яниса в океан, хотя у него судимость, только что из заключения… – Тобиас встал и направился к двери. – Мы тебя, Зирнис, выбрали председателем, чтобы ты защищал права рыбаков, а ты про жен толкуешь… А насчет того, что влез в чужой дом… Ильза по закону имеет право на половину дома. Так что зря ты горячишься.
Зирнис побледнел.
В Янисе заработал молот, забивающий сваи. Кровь зашелестела в ушах, и Янис поднялся.
Тобиас не успел окончить. Дверь открылась, и в ней появилась голова двухпудовика Кракштиса. Он уже открыл рот, но увидел побледневшего Зирниса посреди кабинета, подавшегося вперед, будто он собрался поднять что-то тяжелое, Тобиаса… и слова застряли у него в горле.
– Кракштис! – и Зирнис указал взглядом на Тобиаса. – Возьми его за шиворот и выкинь вон. Слышишь, выбрось этого хорька отсюда! Нам с Янисом нельзя… а тебе я приказываю: вышвырни его!
– Спасибо, – тихо сказал Тобиас. – Я и сам уйду. – И, открыв дверь пошире, ушел, чавкая резиновыми сапогами по линолеуму.
Лето было в самом разгаре. Солнце целый день стояло в небе одинокое и раскаленное. Многочисленные дачники плескались в спокойных волнах, на пляже валялись апельсинные корки, водоросли и миллионы утонувших божьих коровок.
Природа и люди ждали дождя.
А Дзинтра радовалась солнцу. У нее был отпуск, так что Янис с нею уезжал так далеко от Риги, что в прибрежных кустарниках Дзинтра могла загорать голой. Сначала Яниса это смущало, но Дзинтра только смеялась и с каждым днем становилась все шоколаднее. Порой он украдкой разглядывал ее покрытое мелкими капельками пота тело, видел ее всю, и удивительное чувство обладания богатством наполняло сто.
– Ты знаешь, – как-то сказал он, глядя ей в прикрытые глаза. – Мне уже за тридцать, а такого… чтобы среди бела дня… я уже забыл, что такое может быть…
– Я знаю, – не открывая глаз, тихо улыбнулась она. – Она тебя не любила. Если любят, об этом не думают. Она наверняка гасила свет, когда вы ложились в постель… – Дзинтра не спрашивала, она утверждала это, словно она все знала о Янисе и Ильзе.
«Если любят, – подумал Янис. – Получается, что теперь у Ильзы с Тобиасом все иначе… Так, как у нас с Дзинтрой? Тьфу, черт…» Он отмахнулся от этих мыслей и сказал:
– Вчера приходил Тобиас. Ильза подала на развод. Там было написано: «Мои отношения с Тобиасом требуют, чтобы все было оформлено законно. Ребенку необходима фамилия отца и крыша над головой… Я думаю, что ты в суде сумеешь вести себя сдержанно, чтобы соседям не пришла охота судачить. Тобиас не верит, что тебя пустят в Атлантику, но если ты все же уйдешь в плавание, суд разведет и без тебя».
Янис смотрел на нагретую водную гладь, где у самого горизонта белели очертания корабля.
– Сразу видно, что под диктовку Тобиаса…
Дзинтра молчала. Коричневая грудь ее вздымалась спокойно и ритмично.
– Слушай, Дзинтра, когда вся эта катавасия кончится, как с нами будет?
Дзинтра повернула голову и, открыв глаза, с улыбкой долго смотрела на него.
– И теперь ты прикидываешься, будто ничего еще не понял? – Дзинтра села и положила прохладные ладони на горячую грудь. – Тебе бы надо быть посамостоятельнее, – задумчиво сказала она. – Потому что теперь должен решать все ты, теперь ты уже не Ильзин Янис…
Белый корабль на горизонте далеко не ушел. Прищурясь, Янис смотрел вдаль, а мыслями был здесь, с Дзинтрой, понимая, что вся его дальнейшая жизнь будет совсем иной, что теперь с ним всегда будет Дзинтра, которая угадывает и понимает любую его мысль, любое невысказанное слово, требуя за это всего, что от любимого человека можно требовать. Янис не думал сейчас, много это или мало. Так далеко он не заходил. Сердце наполнилось силой, более того, он ощущал неизведанную ранее гордость, что он мужчина, что у него есть женщина, сильная и умная женщина, которая ему доверяет, которая живет его силой и лаской, что радость и счастье, и все, все дается им обоим в одинаковых долях, каждому свое, но всегда общее, пока они ходят и живут на этой земле, под этим небом, под солнцем и в ночи…
Когда Янис склонился над Дзинтрой, она раскрыла растрескавшиеся от солнца губы и, как будто она размышляла вместе с Янисом, сказала: – Потому ты и мой, чтобы я могла тебя любить…
Янису уже тесно было в нагретой за день сторожке, мало было провожать и встречать суда. Руки его требовали дела, хотелось морской свежести, и он пошел к Зирнису.
– Пусти меня в море, – сказал он, стоя посреди кабинета и потирая ежик волос. – Не могу я больше ждать. Работать хочу!
– Вон что… А как же с дальним рейсом? Значит, пусть Тобиас идет! Нет уж, фига! Через четыре дня траулер будет дома, а ты укладывай давай мешок! – Зирнису было некогда долго разговаривать. – Да, погоди! – окликнул он Яниса, когда тот был уже у двери. – Это, может быть, она, эта с бедрышками, при машине которая, голову тебе морочит? Кто это к тебе по ночам бегает?
Улыбка на лице Яниса погасла.
– Да ладно, ладно, это я так… – Зирнис попытался превратить все в шутку. – Ты бы, как ночной сторож, должен такие дела пресекать, а ты… Скоро вас по телевизору будут показывать, какая у вас любовь… Точка. Хватит. Четыре ночи в твоем распоряжении, ночной сторож. В твоем возрасте они пройдут как одна, а работа никуда не убежит. Будь здоров, Янис Церп, собирай манатки!..
Вечером к сторожке пришли Паула с Кристом. У обоих на локте висели белые шлемы.
– Мотоцикл мы оставили у ворот, – вместо приветствия сказал Крист. Паула ничего не сказала. Сев на ступеньку, она достала сигареты, и они с Янисом закурили – серое облачко дыма недвижно висело над их головами. Вечер был тихий. Теплый и тихий. Чайки вниз головой падали в тихую воду и, вынырнув, долго приводили в порядок перья на спине. От Паулы пахло духами, и Янису припомнилось его возвращение – охапка сирени, смущенный взгляд, Паула в углу дивана, голос Казимира в трубке… И как Дзинтра в ванной выжимала промокший лифчик… Все это пробудил запах, чуть слышно струившийся от Паулы, которая молчит, которая опять со своим Кристом, с тем самым Кристом, который несколько дней назад всхлипывал здесь на лежанке. И никто ничего не сказал и не спросил, потому что жизнь продолжает идти вперед и в молчании, и это хорошо сознавать.
В дальнем углу причала шла кучка людей. Они долго сидели в буфете, но этого показалось мало, и вот они пошли на судно, и в карманах у них булькают бутылки. Ночь пройдет у них в глубокомысленных разговорах и с песнями, которые можно петь только на судне, когда жены спят дома подле детей, когда выдалась свободная ночь, такая, как эта, когда с моря находит гроза…
