Текст книги "Ладейная кукла (сборник)"
Автор книги: Вилис Лацис
Соавторы: Янис Лапса,Жан Грива,Визма Белшевица,Андрис Якубан,Эгон Лив,Харий Галинь,Зигмунд Скуинь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Янис выпил стакан до дна и передернулся. Нет, все равно пойдет к своим ребятам, хотя от рыбацкого порта до Ильзы и ее дома рукой подать! Такие холодные глаза!.. И белые руки поверх пальто – без кольца, подаренного Янисом, с которым Ильза не расставалась, даже когда тесто месила для пирогов… Если бы тогда объявился такой вот Казимир, может быть, все окончилось иначе и раньше? Мысли стали путаться и обрываться, только Ильза все стояла перед Янисом такая, как тогда в суде, и как Янис ни крутился на стуле, жмурясь, свирепо тряся головой, Ильза стояла в нескольких шагах от него, смотрела на него и не видела его.
Потянувшись к телефону, он уже знал, что не надо этого делать, но рука сама дернулась. И знакомый номер набирала – мозг как будто не принимал в этом участия – только сама рука, и Янис с каким-то удивлением ожидал, что же сейчас произойдет. Рука этого знать не могла, рука действительно не знала, что Янис скажет, если там – в его доме – кто-то снимет трубку. Блеснула надежда, что никто не ответит, что Ильзы там нет… Но Ильза была, и в трубке послышался Ильзин голос, приятный, торопливый и предупредительный:
– Вас слушают…
Словно всего час назад расстались!.. Ильза всегда говорит – вас слушают. Тогда Янис еще думал, что это она от имени их обоих отвечает. Ему это нравилось, и он всегда подшучивал над нею…
Янис посидел, понурясь, подобрав ноги под стул, понимая, что сказать-то ему нечего, так как голос в его доме веселый, он кого-то ждет, а его, Яниса, там нет… И он положил трубку.
Видимо, прогноз погоды для рыбаков был точный – за окном начался дождь. Янис торопливо стал натягивать свою «робу». «Дождик меня выручит, – подумал он. – Хороший летний грозовой дождь… с громом. И пустая, залитая улица».
До дождя Янис не добрался. На лестнице он столкнулся с «одинокой», с той женщиной, которой преподнес сегодня ветку сирени. Только теперь он заметил, что она красивая. Даже дождь не сумел повредить ее красоте. Она держала в пальцах длинные темные волосы, вода стекала с них на короткое летнее платье. На кончике носа висела детская капля – и Янис засмеялся. Засмеялась и она. Янис что-то сказал ей, а она испытующе взглянула в его лицо. Потом закинула волосы за спину, дружески улыбнулась и сняла туфли. Маленькие ноги ее оставляли на ступеньках отпечатки, когда она поднималась к квартире Криста. Нагревшаяся за день лестница быстро высушивала их, и когда они вошли в квартиру, отпечатков уже не было.
От шотландского виски она отказалась. Походила по комнате, поглядела на «стол», накрытый на ковре, отдернула занавески. Дождь был пахучий, плеск его заполнил комнату.
– Вы брат доктора?
– Нет, – ответил Янис. – Брат ее мужа… Я сегодня из заключения вернулся. Янис меня зовут.
– Янис… – повторила она, словно проверяя, насколько имя и человек подходят друг другу.
– А я водитель троллейбуса. – И она улыбнулась. – Дзинтра. Вот мы и познакомились.
Янис посмотрел на эту насквозь промокшую женщину.
– Это хорошо, что вы меня не испугались. У меня сейчас с жизнью конфликт, но, я думаю, это пройдет?
– Конечно, пройдет.
Намокшее платье липнет к ее животу. Янис подходит к шкафу и передвигает плечики с благоуханными нарядами Паулы.
– Я никогда не надеваю чужие платья. – Она смотрит в окно и улыбается. – Спущусь и переоденусь.
– Янис заступает ей дорогу, разведя руки.
– Не уходите… Придумаем что-нибудь!
И они придумывают. В ванной Янис находит Паулин халат. Дзинтра считает, что он будет ей великоват, что не может она в чужой квартире вот так… ну, переодеваться, и вообще… Но Янис уже понимает, что никуда Дзинтра не уйдет, что останется здесь, в квартире Кристапа, с ним, с Янисом, и он прикрывает дверь ванной. За тонкой стенкой слышно, как посвистывает намокшее платье, которое стаскивают через голову, и когда совсем неожиданно открывается дверь, когда Янис видит Дзинтру с мокрым лифчиком в руках – они долго и испуганно смотрят друг на друга. Конечно же, Дзинтра первая приходит в себя. Она закрывает дверь и, пока Янис смущенно потирает кулаком нос, говорит, что он ведет себя, как мальчишка, подглядывающий в банное оконце… Потом, когда Дзинтра выходит в Паулином длинном халате с подвернутыми рукавами, Янис и не знает, что сказать, – никогда еще он не видел ничего более подходящего для женщины.
Потом они в кухне заваривают чай.
Небольшое недоразумение возникло, когда Дзинтра решила накрыть стол. Так будет удобнее, полагала она, но Янис не соглашался, все ворчал, что уже не та будет атмосфера, но тем не менее с удовольствием следил, как двигаются ее руки, расставляя посуду. Проделывала она это с врожденной грацией, словно всю жизнь занималась только этим… Янис еще не знал, что есть женщины, для которых накрывать стол в присутствии мужчины – уже праздник.
Когда все было готово, когда в чашках уже дымился чай, Дзинтра как-то вдруг ослабла, что-то в ней встрепенулось, потом исчезло, и она сказала:
– Я все-таки пойду.
И они опять посмотрели друг на друга. Мысли их мчались в одном направлении – параллельно, как колеса вагона по синеватым рельсам. Еще Дзинтра никуда не ушла, еще сидит напротив Яниса, но миг этот – по канату через пропасть.
– Не надо вам сейчас уходить, – сказал Янис, и рука у него дрогнула, когда он поднес горячую чашку к губам. И вдруг Дзинтра улыбнулась, точно так же, как на лестнице, когда Янис пригласил ее к себе. И в один миг стало легко и ясно, как будто вокруг озаренное солнцем утро. Пили чай, и глоточек виски позволили, и Янис узнал, что водить троллейбус очень интересное дело, что институт Дзинтра не закончила, потому что… В общем, не захотела об этом рассказывать… Когда она спросила, почему Янис решил, что она одинока, он не знал, что сказать.
– Ну, потому что обрадовались этой сирени… И мне показалось… А что, угадал?
Словно прислушиваясь к далекому, давно неслыханному звучанию, Дзинтра отвернулась, и Янис понял, что она совершенно одна, несмотря на красивую фигуру и умные, теплые глаза.
– И давно вы так… одна?
– Давно. Сколько себя помню. – Дзинтра засунула руки в широкие рукава халата. – У меня, – и она грустно улыбнулась, – у меня ведь нетипичный случай. В войну, когда я была совсем маленькая, родители мои уехали за границу. Тогда говорили – в Германию… С той поры я одна, если не считать детского сада и интерната…
– Все время одна?
– Нет, почему… – Она улыбнулась. – Были, но это несерьезно. А с мужчинами такое не случается?
– И еще как! – махнул рукой Янис. – Только я всегда был убежден, что у женщин все серьезное, что женщины… – тут он вспомнил Ильзу и замялся.
– На свете, Янис, слишком много одиноких женщин. Выбора все меньше… Но как это ни странно – и мужчины становятся все более одиноки…
А Янис уже думал об Ильзе, о себе и о третьем. «Не у всех такой маленький выбор, – думал он. – А Паула, а этот треклятый Казимир?» Мысль эту он придержал про себя и поднял стакан.
– Все равно, или мы, мужчины, перестали выполнять свои обязанности, или вы требуете от нас невозможного, все равно – мир перевернулся вверх ногами.
– Возможно… Может быть, мы недостаточно подготовлены к этому миру. – Дзинтра покрутила в руках чашку и поставила обратно. – Но ведь этот «мир» – это мы, вы, Янис, я… Еще полчаса назад, на лестнице, я вас побаивалась, а потом пошла с вами. Теперь уже не боюсь. Теперь я хочу пойти к себе. Можно подумать – дурацкая ситуация, глупее быть не может…
Янис засмеялся.
– Может быть, я вел себя не совсем по-мужски?
Дзинтра долго и задумчиво смотрела на него.
– Вы вели себя по-мужски. Все время и даже сейчас. А теперь я хочу проститься.
Янис услышал, как шлепают ее босые ноги. Слышал, как шаги эти все удаляются, как хлопнула дверь ванной, а он все стоял, свесив голову, и не мог стронуться с места, словно его пригвоздили.
И вдруг затрещал звонок. Янис взглянул на телефон, но звонок слышался с другой стороны. Короткие и долгие звонки, торопливые и настойчивые заполнили всю квартиру доверху. Дзинтра вышла из ванной все еще в Паулином халате, прислонилась к дверному косяку и, глядя на Яниса, улыбнулась.
– Вот черт!.. – сейчас Янису хотелось одного – успокоить Дзинтру, а она улыбается, и глаза ее говорят: «Надо открывать, Янис. Открывай давай…»
За дверью не унимались – звонок прыгал по комнатам, отдавался в ушах – и Янис открыл.
Паула и Крист выглядели так, будто их из бассейна вытащили. Обдавая все водой, они хохотали, и дождевые капли катились по их лицу, как в фильме про металлургов…
– Ух, здорово! – кричала Паула. – До чего хорошо, Янис, было… Такой дождь!
От обоих пахло дождем и дымом костра. Крист улыбался, как именинник. Не переступая порог, он стащил хлюпающие сапоги, стащил прилипшие носки и… Дзинтру они увидели одновременно. Улыбка на лице Криста увяла, Дзинтру он сначала и не разглядел – все внимание его было привлечено к знакомому халату.
Янис переводил взгляд с Паулы на Дзинтру.
– Здравствуйте! – кивнула Паула и рассмеялась все тем же счастливым детским смехом. – Это было здорово! Что вы, как старики, торчите в доме!.. – Паула стащила через голову пуловер, и Янису захотелось в этот миг ее расцеловать.
Увидев накрытый стол, она закричала Кристу: – Господин Церп, ужин подан! – Потом достала из буфета стакан, плеснула туда виски и жадно выпила.
– Господин Церп, живее! Сейчас копаться преступно! – похватав из гардероба одежду, она втолкнула ошеломленного Криста в ванную.
Янис чувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Все произошло так внезапно. Он покосился на Дзинтру. А она, склонив голову, чуть заметно колыхалась в такт неслышной мелодии, и все ее существо как будто улыбалось над этим их смущением. Потом, ничего не сказав Янису, она ушла на кухню и принялась звякать посудой, и Янис понял – варит кофе.
Ужинали молча. Каждый думал о своем. Паула, закутавшись в клетчатую шаль, подтянув колени к подбородку, лежала в углу дивана и с улыбкой оглядывала всех поочередно. Крист старался вести себя непринужденно, но это ему не очень удавалось. Кофе помешивал с таким старанием, что он выплескивался на блюдечко. То и дело он поглядывал на Яниса, словно ожидая исчерпывающих объяснений. А Янис делал вид, что ничего не понимает. Дзинтра уже успела переодеться. Она намазывала хлеб, предлагала кофе, подавала кушанья и делала это с такой непринужденностью, словно она здесь свой человек, словно все они знакомы с рождения.
Крист отодвинул недопитый кофе и поглядел на свет пустую бутылку виски. Сказать ничего не сказал, но очень уж жест был выразительный. Затем принес из радиоприемника четырехгранную заграничную бутылку и наполнил стаканчики.
– Ну, так – за знакомство! – Он встал и, склонив голову в поклоне, повернулся к Дзинтре. – Я брат нашего выдающегося Яниса, Кристап.
Паула фыркнула. Дзинтра подняла стаканчик и чокнулась. – Дзинтра, – сказала она. – Очень приятно.
– Я Паула. Его невестка.
Выпили, и Крист сел. Его раздражало молчание Яниса и эта Дзинтра, которая ведет себя как дома. Никогда он эту Дзинтру раньше не видел. Ни у Яниса, ни в другом месте, и Крист решил больше не замечать эту незнакомую особу.
– Мне никто не звонил? – обратился он к брату.
– Звонили. И тебе звонили…
Паула поставила кофе и внимательно посмотрела на Яниса. Кристап откинулся в кресле. Лицо и вся фигура его выражали достоинство.
– Наверное, насчет этого подземного сооружения. В воскресенье! Вот же люди…
Янис знал, что у брата нет друзей, что в воскресенье ему могут звонить только насчет подземных сооружений, что он уже отвык от других звонков, от других голосов.
– Какой-то Грундманис…
Крист выпрямился в кресле и заморгал, как в детстве, когда предвидел порку.
– …я предложил ему выпить. Сказал, что я только что вернулся… что истосковался по людям, что у тебя дома целый склад питья, но он…
– Что он?
Янис пожал плечами: – Положил трубку…
Крист взглянул на Паулу, но Паула задумчиво смотрела на Дзинтру, и Кристу ничего не оставалось, как сказать:
– Насвинячил ты, братец. Истосковался по людям. Мы там два года работы вложили, это для нас второй дом… вторая жизнь, а ты – когда человек звонит…
– А кто он тебе, этот человек?
– Бог! – Паула вытянула длинные ноги, и шаль сползла с ее плеч.
– Бог, главный инженер, начальник, семья, жена, все… – Паула усмехнулась. Потом взяла с блюда горсть крыжовника и принялась похрустывать им, кидая в рот по ягодке. – И еще у этого универсума – рак. Об этом знает все управление, а Крист, видите ли, единственный, кто может заменить Грундманиса в строительстве подземного сооружения…
– Паула, я прошу тебя…
– Не проси, Крист. – Заметив движение Дзинтры, она протянула через стол руку. – Не уходите. Сейчас мы поговорим о чем-нибудь другом. Янис, да скажи же ты что-нибудь!
Крист встал и принялся расхаживать по комнате. Когда у человека штаны по щиколотку, шаги его кажутся мельче, нежели на самом деле, и Янис с улыбкой сказал:
– Прошу прощения, Крист. Как только этот Грундманис позвонит, я ему все скажу…
– Что ты скажешь! Неужели ты думаешь, что весь мир занимает твое несчастье? Будто ничего другого нет… Нет, вы подумайте – Янис вернулся домой, а Рига этого даже не заметила! – Крист сунул дрожащие руки в карманы, и штаны его вздернулись до самых икр.
– Прошу прощения, – поклонился он Дзинтре и закрыл за собой дверь кухни.
Паула подсела к Дзинтре.
– Мне кажется, мы где-то встречались, только не могу вспомнить…
– В троллейбусе, – улыбнулась Дзинтра. – Иногда на лестнице. Я живу этажом ниже. И еще – иногда по вечерам вы выходите на остановке на улице Свердлова…
Паула подперла кулаком подбородок и расширившимися глазами уставилась в ночное окно.
– Да, – задумчиво сказала, – там я часто выходила, но теперь… больше я туда не поеду. Наверняка не буду там сходить…
Янис внимательно вслушивался в голос Паулы, видел, как ее лицо подернулось тенью.
– Сегодня Кристу звонил какой-то Казимир…
Паула медленно повернулась к Янису, глаза у нее были пристыженные. Не страх, не мольба, а только стыд.
Дзинтра тихо встала. У двери ее догнал Янис, и вниз по лестнице они пошли вместе. Дом перед сном гудел, как улей. Ароматы ужинов уже рассеялись, остались только звуки и кошки подле радиаторов.
Когда Дзинтра открыла дверь, когда переступила порог, включила свет и растерянно взглянула на Яниса, – в соседней квартире кто-то дернул за ручку, и вода с шумом устремилась в унитаз. Янис конфузливо кашлянул.
– Спокойной ночи, – шепнул он.
Дзинтра облегченно перевела дух.
– Мгм… – не разжимая губ, кивнула она. Дверь закрылась. Янис постоял и пошел наверх.
На другой день Крист встал первым, все ходил по комнате, двигал стулья, кашлял. Вода в ванной хлестала водопадом. Янис понял: Крист хочет поговорить, объясниться – как теперь будет, что Янис решил, словом, брата терзала неясность дальнейшей жизни.
Янис поднялся с раскладушки и прошел в кухню. Крист стоял у газовой плиты и жарил яичницу. На нем был клетчатый халат, доходящий только до колен, поэтому тонкие и волосатые ноги Криста казались еще тоньше и волосатее.
Янис напился ледяной воды из крана и, потирая подбородок, пожелал брату доброго утра. Яичница была готова, и Крист принялся раскладывать ее по тарелкам. Потом разлил по чашкам кофе, поставил все на поднос и, взглянув на Яниса, словно оправдываясь, проворчал:
– У нас иногда завтраком занимаюсь я.
Янис хотел было сказать, что это баловство одно. Что женщина должна делать то, что ей положено, а мужчина… Янис не сказал об этом. Вспомнил вчерашний разговор с Казимиром и… А тут уж вспомнилась своя жизнь, Ильза, и он вновь потянулся к крану.
Разговор за столом не клеился. Паула молча ухаживала за мужчинами. Все ее вчерашнее веселье, навеянное поездкой, рассеялось. Взгляд ее сторонился Яниса, да и на Криста она не смотрела. Не доносись сверху или из-за стен звуков, можно было бы услышать стук сердца друг друга. Да, придется заговорить ему, Янису.
– Я в одиннадцать должен быть в центре, – соврал он. – Насчет работы уже все улажено…
Крист поднял голову.
– Да… и пока все уладится с разделом дома, я поживу на судне.
«На судне»… Янис слышал свой голос, и вдруг словно груз свалился с его плеч. И верно, поживет для начала на каком-нибудь судне. Все же там, в порту, свои…
– Вообще-то бы Ильзу следовало вышвырнуть из твоего дома, как приблудную собаку. Только теперь такие законы… – Крист презрительно вытянул губы, то ли не одобряя эти законы, то ли поведение Ильзы. – Теперь, видите ли, все пополам!..
– Да, все пополам… – согласился Янис и, чтобы не смотреть в глаза Пауле, привычно потер кулаком нос.
В дверях Крист вспомнил о деньгах.
– Спасибо, – сказал Янис и, чтобы не продолжать этот разговор, достал и показал пачку денег.
– Для начала хватит. Миллиона тут нет, но мне хватит.
Паула стояла в узком коридоре и грустно улыбалась.
– Ты, Янис, весь в старого Церпа пошел. Больше всех ты в него удался. – Паула улыбалась своей грустной улыбкой, и Янису вспомнились ее слова, еще до того, как Крист с Паулой поженились: «Старый Церп человек хороший, я это вижу… И все равно боюсь его…»
– Напиши отцу, что вернулся, – уже стоя в дверях, Крист заулыбался.
– Да, – кивнул Янис. – Обязательно! До свидания!
Дверь Дзинтры была такая же безмолвная, как остальные.
На дворе светило солнце. Слышались голоса, но один из них, один звучал как-то иначе, он слышался с неба, и Янис вскинул голову.
– Погодите, Янис! – в окне третьего этажа стояла Дзинтра.
Вокруг Яниса блистало и благоухало лето – тысячеголосое и многоцветное, и Янис двинулся в него. Все быстрее и быстрее.
У автостанции он столкнулся с потоком людей от центрального рынка, и ему так и захотелось смешаться с этой толчеей, идти мимо длинных рядов, перебирать цветы на длинных стеблях, взвешивать на ладони налитые солнцем помидоры, торговаться, покупать, разглядывать, протискиваться к лубяным корзиночкам с пылающей клубникой… К Ильзе он успеет, там его никто не ждет, так что Янис свернул, перешел мостик через канал, и его разом поглотил базар. Именно такой, каким Янис себе его представил.
Потом уже, захмелев от запахов и толкотни, он вернулся к автостанции, присел на скамейку возле стоянки такси, глядел, как в разогретом небе возвышаются холодные, одинокие церковные шпили, как с ревом снижаются к ближайшему аэропорту самолеты, и ни о чем не думал.
Подошел милиционер, попросил предъявить документы и, извинившись, ушел. Из очереди за такси кто-то крикнул, что его машина, но Янис все сидел, смотрел в жаркое небо, где не было уже ни башен; ни самолетов… Какое-то время спустя перед Янисом остановился человек на коричневых костылях. Одна нога его, как широкий ласт, касалась асфальта. Человек был слегка выпивший, лицо одутловатое.
– Такси ждешь? – осведомился он вполголоса. – Ставь бутылку пива – я тебе устрою. – И он побарабанил корявыми пальцами по вытершимся перекладинам костылей. – Так ты до вечера просидишь. Всего-то бутылка пива… Нам, инвалидам…
– Катись ты, инвалид…
Человек на костылях повернулся и, далеко выкидывая вперед ногу, поковылял в конец очереди. Там стояли трое в черных костюмах с венком. По их лицам и галстукам сразу можно было сказать, что они деревенские, что похороны начинаются вот-вот… И инвалид стоял уже в голове очереди. Подошла машина, инвалид сел рядом с шофером, люди с венком сзади. Машина тронулась, но вскоре остановилась – и человек с костылями вылез…
Очередь даже не особенно ругалась, только женщина с двумя детьми смотрела растерянно на рядом стоящих и твердила одно и то же: всюду так. Куда не повернись, всюду так…
Янис сел в нагретый автобус, пахнущий клубникой и бензином. Позже, когда набились женщины с корзинами и авоськами, запах клубники исчез, зато возникли уже виденные где-то лица, люди разговаривали о знакомых вещах, о мелочах, столь понятных и близких сердцу, и Янис со щемящим чувством осознал, что только теперь он приближается к дому. Съежившись, всем телом припав к окну, он вслушивался в говор, обрывки фраз, в смех… да, наконец-то он среди своих. Сколько раз он сам вот так возвращался из города, выпив с мужиками по бутылочке пивца… Много раз. И его голос в этом гаме был не из самых тихих. Казалось, полстолетия прошло с тех дней, с тех привычных и таких хороших дней, когда работа это была работа, а дом был не просто крышей над головой, и Ильза была еще той, прежней Ильзой… Янис попытался обнаружить в себе злость, попытался внушить себе, что Ильзы больше нет. Нет – и навсегда. Но Ильза приближалась с каждым километром. Вон там – за теми большими кленами… Там Ильза, и Янис мчится к ней, как во сне, когда шаги легкие и широкие, когда километр – шаг, когда до того, что за несколько километров, рукой подать…
На конечном пункте автобус описал дугу, с хрустом и шипом распахнулись все двери, и люди вывалили на асфальт. Мужчины, тихонько гудя, двинулись к магазину, женщины, словно муравьи, разбрелись по крохотным улочкам, и Янис мог бы себе пойти, если бы за спиной не послышался глуховатый, знакомый голос:
– Хорошеньким ты, однако, стал…
Янис сунул руки в карманы и, сделав вид, что ничего не слышит, закинул голову к затянутому дымкой солнцу.
– Не придуривайся, Янис. Уж коли здесь, так, значит, приехал.
Янис смял пустую пачку из-под «Элиты» и неохотно обернулся.
Кракштис не изменился – маленький, кругленький и тяжелый, как двухпудовая гиря. Голова без шеи, прямо на туловище, как у снежной бабы, глаза голубые, как у диктора на цветном телевизоре.
Поздоровавшись, они двинулись по самой середке асфальтированной улицы.
– Значит, два года прошли. – Сведя брови, Кракштис смотрел прямо вперед.
– Полтора…
– Ах, так… И теперь ты, считай, что – дома?
За оградами распускается жасмин. «Как только сирень отцветет, так и жасмин начинается, – подумал Янис. – Каждый год так».
– Если хочешь, могу тебе кое-что рассказать, – Кракштис делал полтора шага на один Янисов, поэтому говорил слегка отдуваясь.
– В другой раз, Кракштис. Как там капитан? – Янис уже знал, что на этом углу Кракштису сворачивать, поэтому остановился.
– Что? Капитан… Ничего, мерси. Заглядывай. Лучше даже сегодня приходи…
– Спасибо.
– Привет! – Кракштис свернул и исчез в кустах жасмина, как в пещере.
На другом углу над макушками липок торчала красная труба дома Яниса. Пальцы его нащупали в кармане спичечный коробок. Хотелось закурить. Очень хотелось постоять немного, здесь, под липками, и покурить… «Ничего, потом», – сказал он себе и большими шагами направился к зеленой калитке.
Раньше Янис в дверь не стучал. Смешно стучать в собственную дверь… Теперь остановился и подумал. «Надо постучать», – сказал он себе. Пока Ильза подойдет, пока откроет дверь, он еще сможет что-то придумать, подыскать нужные слова, самые важные, те слова, с которых надо начать и которые именно сейчас пропали вместе с мыслями.
Янис постучал. В доме, как в чреве огромного животного, бурчала музыка. Мелодия знакомая, только какое это имеет сейчас значение – знакомая или незнакомая? Янис постучал еще раз, но никто не отзывался, никто не шел открывать, и Янис шагнул через порог. В коридоре его охватила знакомая мелодия и запах жареной картошки. Знакомая и привычная вереница обуви под вешалкой, Ильза не разрешает лезть в комнаты в обуви… Дорожка к большой комнате с приоткрытой дверью… Янис прошел по ней к двери и смущенно остановился.
Ильза стояла посреди комнаты. От окна на нее падал широкий сноп света. Играли краски, играли ее волосы. Вся комната была залита игрой Ильзы. Цветистый нарядный костюм, какие носят в Нице, излучал удивительное сияние, и Янис чуть не зажмурился. Никогда он не видал Ильзу такую – красивая, стройная, гордая, с тихой улыбкой на приоткрытых губах. Неужели это та же Ильза, которая стояла в суде и смотрела на Яниса, как на незнакомого, будто никогда в жизни его не видала?.. Теперь глаза ее смотрели куда-то далеко и в них было ожидание близкой радости. Глаза были теплые, дыхание жаркое, наверняка жаркое, и Янис понял, что он пришел не вовремя, что сияние это не для него, и в груди так защемило, так стало больно!.. Янис сунул дрожащие пальцы в карманы. И он ушел бы. Он уже повернулся, чтобы уйти, но в этот момент смолкла музыка, и Ильза почувствовала чей-то взгляд. Повернувшись к двери, она хотела воскликнуть что-то веселое. Еще миг на лице ее трепетало ощущение близкого веселья, и вот все угасло. Цвета платья, улыбка на ее губах и в глазах, даже сноп солнечных лучей.
Если бы Янис мог в этот миг стронуться, он бы ушел. Тогда бы он, наверное, не увидел Тобиаса, а тут увидел. Только сейчас. Стоя на коленях, Тобиас своими женскими белыми пальцами возился со шнурками ее черных туфель. Помимо шнурков, там еще пуговки, а Тобиас явно не очень-то разбирается в этом деле. Он сопел и путался – и тут его насторожила установившаяся тишина. Он поднял голову и увидел Яниса.
– Здравствуй… – изумление и растерянность были так велики, что он поздоровался первый и даже повторил: – Здравствуй, Янис…
Ильза отдернула ногу в старомодной туфле и отошла в сторону. И Тобиас остался на полу посреди комнаты – один.
– Ну здравствуй, Ильза! – Янис выждал, покамест Тобиас встанет, покамест отойдет к прочному дивану у окна и сядет.
– Вот и я… Решил взглянуть, как вы тут вдвоем живете…
– Нас трое, Янис. – Ильза сняла расшитый бисером венец и заправила волосы за уши. Лицо ее вдруг заострилось и стало моложе. Почти такая же, как тогда, когда они познакомились. Но это было давно.
– Трое, говоришь? Я ведь только на минуточку, – Янис сделал вид, что ничего не понял. Где-то в подсознании затлел уголек надежды насчет третьего, но Ильза решила сказать все в самом начале. Чтобы не гадать и не надеяться ни на какие чудеса.
– У нас с Тобиасом сын.
– С Тобиасом…
Тобиас достал сигареты и закурил, глядя сквозь дым на Яниса.
– Да, – сказал он, – вчера Оскару годик исполнился…
Янис все еще смотрел на Ильзу, отчетливо понимая, что все эти годы они прожили как чужие, потому что Ильза – Тобиасова Ильза – совсем иная. Знакомая, виденная где-то, но не Янисова Ильза. Потом, повесив голову, Янис стал прикидывать. Прикидывал он долго, и когда вновь посмотрел на Ильзу, во взгляде его была такая растерянность, что Тобиасу стало даже его жаль.
– Тогда… ведь тогда выходит, Ильза…
– Да. – И для Ильзы этот разговор был нелегким, но она хотела быть сильной, и поэтому никаких препирательств здесь не должно было быть.
Янис стоял, прислонясь к косяку, и смотрел на обоих. Он действительно не мог понять, что это такое, отчего сердце грохает, как копер, загоняющий сваи, отчего светлая комната становится все сумрачнее и сумрачнее… Тогда, когда Тобиас, как угорь, вильнул к двери, тогда была ярость, кинувшая его на Тобиаса. Тогда была ярость. Может быть, еще и обида обманутого мужа, и еще что-то… Тобиас перелетел через стол, сломал стул, ударился об радиатор и сам как-то сломался – челюсть отвалилась, глаза закатились. Чистый мертвец. И никакой жалости в Янисе не было. На суде ему сказали, что Тобиаса он мог… что лишь чистая случайность… повезло… но там у него злости уже не было, тогда ему было все равно, что будет с Янисом Церпом. В мозгу его словно волчок крутился вокруг одного и того же слова – повезло… Кому же это повезло? Опять Тобиасу – Ильза досталась ему, побит, и то удачно… тогда он не думал убивать Тобиаса. Тогда он вообще ни о чем не думал, и хорошо, что он не знал тогда, что Ильза зачала ребенка от Тобиаса… От Тобиаса… От того самого Тобиаса, который сидит сейчас на его, Янисовом, диване и мусолит сигаретку. Хоть бы от кого другого, а то от Тобиаса…
Копер работал неистово, и Янис поднял голову.
– Скажи ему, чтобы вышел на минутку.
Ильза взяла стул, прошла в самый темный угол и села. Тобиас подошел к ней и бережно положил ладонь на ее светлые волосы. Рука его дрожала, уж какое там от него теперь успокоение! И все равно, это рука Тобиаса на таком знакомом затылке Ильзы… Ильза прикрыла глаза, потом взглянула на Тобиаса и улыбнулась. Глаза ее как будто сказали: «Ступай, милый, и не беспокойся. Я сильная, не беспокойся…» И Тобиас прошмыгнул мимо Яниса, вышел в коридор, и вскоре за ним захлопнулась дверь.
За окном на клубничных грядках сновали скворцы. Ильза сложила руки на коленях, и на красной юбке они были такие белые-белые.
Гул в груди немного утих, и дышать стало легче.
– Присаживайся, Янис.
А Янис смотрел на Ильзу и пытался понять, почему глаза у нее такие безразличные. Неужели и раньше были они такие же, да только он, ослепленный любовью, не замечал? Нет, не может этого быть! А Ильза сидит себе, подобрав под стул ноги в белых чулках, в старомодных туфлях с черными шнурками и на пуговках…
И Янис сказал первое, что ему пришло на ум:
– Я никогда не видал тебя в народном костюме.
– Я сейчас в хоре пою. Вместе с Тобиасом. Сегодня у нас генеральная репетиция.
«Генеральная репетиция… Пока я был там, они петь ходили. По вечерам и по воскресеньям…»
– И красивые у вас песни?
– Красивые и разные, – и Ильза бросила быстрый взгляд на часы.
– М-да. Когда человек поет, он о чем-то и думает. Обо мне когда-нибудь думала?
– Да в общем-то нет.
Ребенком надо быть, чтобы не понять, что разговор этот Ильзе уже надоел. Сидит она только потому, что ждет главного, ради чего Янис сюда явился. А Янис как назло все про эти песни.
– Вас там, певцов, много… Если каждый начнет думать да вспоминать – все пение насмарку…
Ильза вскочила.
– Давай кончим это, Янис. Тебя пение никогда не интересовало. Разве что под хмельком на судне или в забегаловке…
Янис продолжал стоять, подпирая косяк. В комнату не решался входить – его «мундир строителя» не очень гармонировал с ярким нарядом Ильзы. Так и стоял. То, что он еще хотел спросить у Ильзы, никак не облекалось в слова, а спросить надо, иначе не было смысла приходить.
– Ильза, – наконец решился он, – почему ты мне не сказала? Про Тобиаса и все остальное? Неужто судье и всем старухам, которые в зале сидели, легче было рассказать?
– Да, – ответила Ильза и принялась ходить по комнате. – Я хотела тебе обо всем сказать. Давно уже. Но ты всегда был такой… упрямый ребенок. Ты бы никогда не понял.
– Но ведь ты же была моя жена! Как бы я мог это понять?
– Вот видишь… Теперь ты сам видишь, что ничего бы ты не понял. – Ильза все ходила по комнате, и ее красная юбка плескалась и переливалась.
Яниса охватило странное чувство – до этого дня народное платье для него означало праздник. А теперь? А повесит ли Ильза его сегодня в шкаф, если разговор этот кончится?.. Но Ильза все ходит по комнате, юбка плещется, и с каждым ее шагом по комнате Янису все понятнее, что для Ильзы это платье не праздник. Что Ильза изменилась, а может быть, иной никогда и не была. Как будто с каждым шагом Ильза отдаляется от него. И в сердце его закрадывалось безразличие, холодное-холодное…
