Текст книги "Триста лет тому назад... (СИ)"
Автор книги: Виктория Максимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Дверь даже не скрипнула, только сквознячком потянуло, и вот, пожалуйте, Александр Данилович собственной самодовольной персоной. Этот проныра и баловень судьбы умудрялся всегда быть в прекрасном расположении духа, имел очень хороший аппетит, причем не только к кулинарным шедеврам, и всегда знал где что плохо лежит.
Меньшиков примостился прямо на столе, аккуратно подвинув мешавшие фельдмаршальской упитанной заднице бумаги, и подобострастно заглянул в глаза государю. И как умудряется шельмец, жаль что хвоста нет, заискивающе вилять нечем, для полноты картины. Любопытно, чует кошка, чье мясо съела? Или как обычно уверен в своей фартовости?
– ну что, Алексашка, как тебе Холмогорская усадьба?
– Какая усадьба, Мин Херц? – Меньшиков невинно захлопал глазами, вот умеет же пройдоха затронуть слабые струны царской души, и ведь было время покупался великий государь.
– Усадьба, сердешный, усадьба в Холмогорах, наследники купца Лядовского, которые судились – рядились из-за наследства, да наследство как то в казну ушло... но не дошло видать наследство до казны, почему-то приписано было к твоим землям, друг мой... Наследнички в недоумении – проговаривая всё это, "сердце" Александра Даниловича потянулся за тростью, с которой был неразлучен, и с которой очень хорошо по видимому был знаком Меньшиков. Последний с удивительным для его возраста и комплекции проворством, тоже вероятно, выработанным опытом, быстро нырнул под массивный стол, на котором гордо восседал минуту назад. И уже из под стола донеслось
– Государь, Государь не губи, врут, врут люди! Сами, сами, черти всучили эту усадьбу, чтоб помог рассудить наследство!!!
– Ах! Да ты у нас третейский судья! – старательно шуровал палкой под столом, но видно хитрый главнокомандующий владел секретами магов и шаманов, и умел сжиматься до размеров полевой мыши – достать его никак не получалось. – Да ты у нас самый честный радетель за обиженных и гонимых!!!
– Да какие обиженные и обездоленные государь! Да это дармоеды и пьяницы и моты, государь, все наследство промотали по кабакам да в карты! Неучи неграмотные! Ты сам давеча указ подписывал, чтобы дескать забирать именье у тех, кто его в запустенье приводит! – быстро тараторил Меньшиков.
– Аааа! Шельма! – радостно завопил царь, почувствовав что палка всё таки достигла возжелаемой цели.
Из под стола послышался вой, переходящий в жалобный скулеж верной и вороватой правой руки. Петр сразу успокоился, вытер пот со лба, еще раз кинул подозрительный взгляд в сторону стола, не исключено, что этот хитрый паяц притворяется.
– Вылезай, вылезай щельма! Вылезай, не торону боле.
– Шонешно, Фольше и не фушно, ты фшо фелел... Фатрап!
– Алексашка, прекрати паясничать – Петр чуть улыбнулся, жалобные стенания Меньшикова не выдерживали никакой критики, но все равно смешно у него получается!
– не фылефу! – прошепелявил из под стола временно опальный главнокомандующий – ты опять драться будеф! И зубы мне выбьеф!
– Алексашка, ты или шепелявь, или нет, а то не правдоподобно как-то...
– А это, Мин Херц, правдоподобно??? – несчастный Александр Данилович Меншиков – Российский государственный деятель, фаворит и сподвижник Петра I, светлейший князь, вылез из под стола сияя лиловым фингалом, стремительно закрывавшем правый глаз светлейшего. Парика на нем небыло, коротко остриженные волосы стояли дыбом, напоминая пресловутые рожки лукавого. Быстро оценив обстановку, как безопасную для своей персоны, Меньшиков снова нырнул под стол, и появился оттуда бережно держа в руках светлый завитой парик присыпанный пудрой и пылью – Ну вот, вместо того, чтобы любящего тебя друга охаживать палкой. Лучше-бы дал тумаков своей прислуге, за что только барский хлеб жрут! Вот! – Меньшиков аккуратно потряс перед собой париком, как изобличающей ленивую прислугу уликой – посмотри! Посмотри только! Три! Три целковых! Корову голландскую купить можно!
– Корову говоришь? Три целковых говоришь? – голос государя стал снова зловеще ласковым, и несчастный фаворит, озираясь кинул взгляд на стол, и сошел с лица – А вот в этой бумаге – Петр ловко подхватил со стола, и потряс бумагой как давеча Меньшиков париком – В эээтой бууумаге, скааазано, что коровы голландские покупались по 4 с половиною целковых за голову... А ну стой мерзавец!
Последние слова государя полетели в спину фаворита, хитрый царедворец умудрился проскочить промеж длинных ног Петра, и теперь стремительно улепетывал куда подальше...
Кальяри, Италия 1720
К утесу вела узкая тропинка, между кустарником большими камнями она обрывалась на маленькой площадке, с которой прекрасно было видно море, и порт. Девушка заправила черную прядь под платок, и приставила ладонь ко лбу наподобе козырька, и продолжила всматриваться в даль моря. Трудно объяснить, да и некому тут объяснять, свои странные причуды, но Бенедатта всегда знала, когда придет тот корабль, и привезет её любимого. Морской ветер безжалостно трепал платок, стаскивал с плеч плащ из козьей шерсти, облеплял одеждой крепкий стан девушки. Бенедатта, сморгнула слезу от ветра, поморщилась, и снова стала вглядываться в даль моря...
У него четыре имени, разных, она зовет его Андреа. Он называет ее Мими – любимая, и не любит имя Бенедатта, когда он рядом кажется, что даже воздух вокруг горячий. Когда он смеется, в его глазах пляшут черти, а улыбка, у него улыбка искусителя рода человеческого... Он верит в Бога и Каббалу, но Бенедатта никогда не видела его в церкви, или проводившим тайные обряды. Он жесток с людьми, но собаки и лошади его любят. И женщины, сколько их было до нее, Бенедатта старалась не думать, но иногда у него в речи проскальзывали женские имена. Его кожа пахнет силой, и еще какой-то травой, тело покрыто шрамами, но каждого шрама ей хочется коснуться губами. О до безумства смелый – дважды выходил в круг на ножах. Стоит на краю утеса, и выходит в море в шторм. И он зовет ее Мими...
На глаза навернулись уже настоящие слезы, почувствует ли она когда-нибудь его руки? А вдруг шальные ветры, и коварное море заберут любимого? Андреа всегда смеялся над её страхами, говорил, что он такой грешник, что никому не нужен там, даже Люциферу. И что они, Люцифер с святым Петром уже второй год не могут прийти к соглашению, куда отправится его душа, каждый старается спихнуть его душу конкуренту. Богохульство конечно, но Андреа так потешно рассказывает...
В далеке показалась темная точка, Бенедатта подпрыгнула на месте, и зашептала молитву Деве Марии. Конечно, уже рядом... но тем больше волнение. Девушка стояла почти на краю утеса и зажав в руке простой деревянный крестик шептала веками выверенные слова, которые шепчут все женщины в ожидании своих любимых...
Четверть часа спустя уже можно было рассмотреть намек на паруса, и видно, что корабль идет именно в порт Кальяри. Бенедатта подхватила подол коричневой юбки, из добротного, но простого полотна, и почти бегом бросилась по тропинке обратно.
Небольшой домик, сложенный из глины с соломой, встретил прохладой, и запахом трав. Бенедатта сама их собирала и сушила, сначала для Андреа, потом и сама пристрастилась к травяным отварам. Еще запах трав, приятнее запаха рыбы, хоть домик стоял на краю деревни, и с подветренной стороны, но рыбацкая деревушка, есть рыбацкая деревушка, никуда не денешься от этого. Внутри дом состоял из одной большой комнаты – служившей и кухней, и столовой, и небольшого помещения отделенного полотняной занавеской где стояла большая кровать. Несколько сундуков вдоль стен, покрытых лоскутными одеялами, Чистовыметеный глинобитный пол. Большой стол на толстых монументальных ножках посреди комнаты. На столе... деревянная миска, в свежем меду плавают соты и кружиться пара ос. Уже кто-то успел побывать. За те три года, что продолжалась эта странная связь, с этим странным человеком, Бенедатта уже успела привыкнуть, к некоторым необычным вещам, что стабильно два раза в неделю у дверей появляется козье молоко в глиняном кувшине (молоко следовало перелить, а кувшин поставить на место, и он так же таинственно исчезал, как и появлялся). Иногда орехи, или вот так мед... а однажды, когда отец тяжело заболел, и не мог ходить в море, а услуги лекаря стоили баснословно дорого, появился кошель с деньгами. Андреа отшучивался, хотя и не отрицал свою причастность к этим чудесам, говорил, что ему удалось подружиться с местными лешими, и они помогают его невесте. В легенде о леших, была доля правды, один из них отлеживался у них на чердаке, а оживший после болезни отец тайком выбрасывал окровавленное тряпье. Можно подумать Бенедатта совсем дурочка. Не понимает, что Андреа дружит с местными контрабандистами. Но если мужчинам нравится считать ее дурочкой, пусть так и будет. Девушка заглянула на чердак, на сей раз гостей там небыло, позвала отца, и не услышав ответа выгнала ос и принялась, напевая замешивать тесто. Скоро приедет любимый...
Любовная лирика Италия
Догорел закат, мелькнул прощальным лучиком сквозь вырезанное в ставнях сердечко, шаловливо скользнул по щеке, спящей Бенедатты, попытался скользнуть ниже, на оголенное бедро, но мужская рука уверенно закрыла бедро покрывалом. Лучик словно смутившись исчез.
–Правильно, вали отсюда, нечего лапать мою девочку – Давыдов посмотрел на луч, как будто тот был во плоти. Попытался отобрать у спящей подушку, которую она обнимала – Мими, отдай, – Бенедатта капризно сморщилась во сне, и крепче прижала к себе подушку.
Давыдов вздохнул, и лег рядом, положа руку под голову, потом повернулся на бок, приподнялся на локте, и замер созерцая спящую девушку.
Моя девочка. Когда ты вот так спишь, ты еще ребенок, и подушку обнимаешь как куклу. Только не было никогда у тебя кукол, твои игрушки вырезанные из дерева собачки и лошадки, твоим любящим отцом.
Моя девочка, ты спишь беззащитно, свернувшись клубочком... причмокиваешь во сне... твои волосы разметались по подушке, как хочется зарыться в них лицом.
Я хочу остаться с тобой, моя девочка, очень хочу. Хочу разделить с тобою все твои мечты и планы. Ловить рыбу, ходить в море на старой, но надежной фелуке, учить этому, и еще многому другому своих детей. Построить дом на том утесе, где ты меня всегда ждешь...
Если бы я мог... Но искромсать твою душу, это слишком даже для такого циничного вора как я. Я вор, я гнусный бессовестный вор, моя девочка.
Я украл у тебя три года твоей жизни, твоей молодости. Ты не хочешь ничего брать взамен, значит я вор.
Я мог бы купать тебя в роскоши, ты могла бы жить в любой стране в замке с прислугой, но ты любишь эту бухту, это море, эти утесы. И свою жизнь Твои пальцы, даже сейчас, во сне вздрагивают, словно плетут рыбацкие сети. Тебе снится море, фелука, и, наверное, я...
Я когда-то сумел прогнать кошмары из твоих снов... как мне хочется обнять тебя блаженно прикрывая глаза, моя Мими, и не отпускать из объятий хотя-бы эту ночь. Но зачем приучать тебя к тому, что скоро исчезнет из твоей жизни...
Я сумел залечить в твоем сердце пробитую брешь, но зачем подчинять и без того надломленную волю... когда ты плачешь, из твоих глаз капает боль и горечь, ты как наивный ребенок прижимаешь ладошки к щекам. Я хочу губами собрать всю соль с твоих щек, но зачем тебе эти жалкие крохи нежности...
Моя девочка сильная, я научил тебя многому, ты знаешь языки, географию, ты по-детски любопытна, и по-взрослому рассудительна, ты любишь тепло, паруса и ...меня. И боишься, что однажды я не вернусь. Позабуду тебя, или меня заберет Море...
Я бы мог сбежать, отпустить, погибнуть для тебя. Я клянусь себе всякий раз, что эта встреча была последней. Да только все зря. Каждый раз я возвращаюсь, возвращаюсь к тебе, так будет и в этот раз, все остальное не важно...
Сентябрь 1720года Где то в районе Смоленска, тракт на Москву.
О эти дороги! О! Эти Российские дороги! Будь прокляты эти кошмарные дороги! Пробираясь в столицу России, именно пробираясь, кабальеро дон Диего Альмага де Фога дважды участвовал в подкупе местных чиновников, нанес серьезные увечья неосмотрительным гражданам дуэлянтам, пару раз помогал вытаскивать карету из образованного весенней распутицей болотца называемого кучером дорогой, и изрядно почистил местные леса от работников ножа и топора, принеся пользы равно полку солдат в "позапрошлом годе отправленном государем лесА здешние от супостатов очистить" по словам того же кучера. К концу пути, возница, сопровождавший Диего от самой Риги, успел трижды поменять мнение о своем нанимателе, и уже двое суток подумывал, как бы половчее сбежать, от греха подальше.
А что бы вы подумали, прости Богородица, вот нанимает вас некий господин, гишпанец по виду, черноволос, зеленоглаз, смугл и нагл. При шпаге, дворянин значит. Одет в удобный дорожный камзол недешевого сукна, кожаные штаны, высокие добротные сапоги, шляпа и плащ дополняли костюм. Из багажа при себе только небольшой сундук притороченный за закорках кареты, да небольшой сундучок из толстой кожи пи себе. Сам невысокий, хлипенький такой, и как надеется до Санкт Петербургу доехать? И не слуги с собой, не охранника... Афанасий, так звали возницу даже прикинул, а не стоит ли нечаянно потеряться незадачливому пассажиру где-то по дороге? Но что-то, а чуйка у Афанасия была хорошо развита, чай не первый год по дорогам возницей подряжается, в общем рассудил, что ежели что, или гишпанский барин денежку накинет, если Афанасий его того, спасет, или приятели лесные спасибо скажут. Но как-то получилось, что, не проехав и ста верст, пришлось приятелей спасать. От барина. Такого ужаса, возница Афанасий, а по совместительству пособник и соучастник лесных разбойников, не видел никогда за всю свою богатую событиями жизнь. Чтобы так быстро, а главное хладнокровно, уничтожали людей. Ну если правде в глаза глянуть, то и людьми разбойников кабальеро не считал, так, словно волк овец порезал, возницу шести пудов весом одним махом из под кареты выволок, манатки свои катовы собрал, аккуратно тряпочками почистил и в сундучок сложил. И картавенько по-русски приказал, трогай мол.
Сам дон Диего был не капли не удивлен своими приключениями, преследования конечно мешали, но не казались странными. Он прекрасно знал, откуда растут уши этих "приключений" и по правде, они ему порядком надоели, но как-то разрешить этот щекотливый момент не представлялось возможным.
Прежде чем отправиться в это не простое путешествие, он конечно навел все справки о местах, которые придется проезжать, и о людях, которые встретятся. Мужчина смотрел в окно, задумчиво пожёвывая соломинку и наблюдая за проплывающим мимо однообразным серым пейзажем. Погодой Россия пока не баловала. Что ж, не на вОды едет, по делу важному, почти государственному, как ему пытался внушить его святейшество, Диего ухмыльнулся, вспоминая иезуитскую физиономию кардинала, старый лис обломал зубы, и даже слегка расстроился, что не удалось залезть в душу "лучшему человеку по тайным поручениям в Европе". Да и невдомек было опытному иезуиту, что в свои 26 лет, дон Диего Альмага де Фога души не имел вовсе, как и Родины, воспоминаний, и семьи.
****
Сентябрь 1720 года, Валдайская возвышенность, Россия
О! Пресвятая Дева Мария! Как кстати она обеспокоилась судьбой самонадеянного болвана, коим безусловно чувствовал себя д"Артаньян последние два дня. Своей десницей Дева Мария выбрала плотненького господина с породистым длинноносым лицом и насмешливо изогнутыми губами. Итальянец. Безошибочно диагностировал ограбленный француз. Но ничего, в этой затерянной на краю географии стране, любого католика можно считать братом. Будь он хоть эфиоп.
Итальянец выглядел респектабельно, одет чисто, благодушное выражение лица и не запыленная и не мятая одежда выдавала, что уж он то нашёл себе пристанище, во всяком случае на вчерашнюю ночь, и спал в удобной постели, а не в каком-то сарае с сеном, бок обок с верной кобылой. Господин итальянец, еще не подозревая о благородной миссии, уготовленной ему небесами, не торопясь направлялся к таверне, расположенной на противоположной стороне площади. Д"Артаньян быстро, как мог привел в порядок свой туалет, разгладил усы, и придав самое отчужденно мечтательное выражение лицу, стремительно ринулся на перерез итальянцу.
– Ах, простите месье, я так неловок – молодой дворянин расшаркался со всей возможной галантностью. Ловко поскользнувшись, лучше не думать, на чем, он слегка толкнул важного итальянца, не так сильно, чтобы оскорбить, но и не так незаметно, чтобы его не заметили. Что ж, время, проведенное при дворе короля Франции, не прошло даром, он многому научился – надеюсь, с вас не сильно зашиб?.. А! Чччерт – шевалье скривившись схватился за ногу
– Что с вами месье? Да вам больно! – итальянец, как и ожидалось подхватил симулянта под локоток, осторожно месье... Вы говорите по-русски? Честно говоря, я во французском не силен... – итальянец – смущенно улыбался, так же поддерживая под локоть и пытаясь заглянуть в глаза
– все в порядке, синьор, я говорю по-итальянски лучше, чем по-русски, я всего две недели в этой стране – ответил шевалье и улыбнулся искренне и открыто, ему где-то в глубине души, даже стало неловко обманывать этого господина, первое впечатление было очень приятным. Подозрительное урчание в животе, тут же заглушило это жалкое блеяние совести.
– О! это прекрасно! Позвольте представиться – Доме́нико Андре́а Трези́ни – инженер, архитектор.
– Шевалье де Бац, граф д"Артаньян, маркиз де Кастельмор – к вашим услугам, сеньор Трезини
– О! Шевалье, Граф! – у Трезини как у всех итальянцев, был в крови почтение к титулам, даже если представитель знатного рода, как сейчас, был запылен, помят, и безусловно голоден – позвольте помочь вам, вот тут в дух шагах вполне приличный трактир, и там сдают комнаты...
Услышав слово "сдают", лицо графа уже не произвольно перекосило гримасой, воспоминание об утраченном поясе с деньгами было как острый предмет на интимном месте.
– о! Граф! Да вы не шуточно повредили ногу! – инженер-архитектор по-своему истолковал мимику нового знакомого – нет, нет, никаких комнат! Мы сейчас-таки дойдем до трактира, и я попрошу подать мою коляску. Здесь недалеко имение моих друзей, у которых я имею честь гостить... Нет! Граф, не возражайте, Трезини опять неправильно истолковал искренний всплеск эмоций, попытавшегося рассыпаться в благодарностях шевалье, – я знаю вашу французскую гордость, но поверьте, никакого урона чести вашему достоинству не будет, мои друзья люди очень благородные, дворяне, и главное у них в имении самый хороший доктор в округе.
Спустя каких-то три четверти часа представитель старинных французских фамилий стоял на вымощенном тесаным камнем подворье вполне приличного замка, или как здесь говорили усадьбы.
– шевалье де Бац, граф д"Артаньян, маркиз де Кастельмор, барон де Сент-Круа и де Люпиак, владельцем Эспа, Аверона, Мейме и других мест, к вашим услугам мадмуазель – Вот теперь судьба сделала очередной вираж, и он впервые за пребывание на Русской стороне, знакомится с представителями действительно достойных фамилий.
как и его дед-гасконец, шевалье был блестящим офицером с манией величия и именовал себя всеми титулами.
Молодой мужчина примерно лет двадцати, одетый в потертый камзол серого цвета без украшений и излишеств, манжеты батистовой рубашки кружевом отделаны скудно, высокие сапоги, хорошей выделки кожи, красивый берет украшенный дорогой брошью и пышным страусовым пером. Короткая шпага у пояса, очень выдающийся нос, и известная для каждого россиянина двадцатого века фамилия д"Артаньян.
– д"Артаньян?! Тот самый??? Живой д"Артаньян?!– это вырвалось у Линочки не произвольно, точнее вырвалось у той, имя которой она так и не вспомнила, жительницы двадцать первого века. К счастью тот самый живой д"Артаньян не настолько владел русским языком, чтобы удивляться почему это собственно мадмуазель удивляет что он живой.
То, что мадмуазель знает его фамилию, честно говоря француза не очень удивило, он, как и его дед-гасконец, был блестящим дворянином с манией величия, и даже странно, что проехав пол России, его первый раз признали! А ведь должны были рассыпаться в прах, при первых звуках его имени! Ведь его отца крестил сам король Людовик XIV и королева Мария-Терезия! Ну что поделать, варварская страна, необразованные люди... Жан Батист приосанился, поправил усы, во взгляде появилась уверенность. Как будто это не он несколько часов назад размышлял над тем, как наплевать на дворянскую честь рода де Кастельмор, д"Артаньян, а заодно и де Бац, де Сент-Круа и де Люпиак, Эспа, Аверона, Мейме и честь других славных предков, по простому стащить у разносчика пару пирогов, и утолить наконец этот голод!
Тем временем шевалье д"Артаньян, (ах какое имя)! Не теряя даром времени, точнее зубами вцепившись в последний шанс, данный капризной судьбой, заливался соловьем мешая французские и редкие русские слова, о том, как он, шевалье счастлив, что она, судьба, подарила ему мгновение встречи с такой прекрасной мадмуазель... И таким бесподобном в своем величии господином графом...
Господин граф засмущался право, как давешний староста, что встретил их при въезде в имение
– Трошка, бегом беги, чтоб пятки сверкали, – взволнованным шёпотом говорил староста, оттягивая ухо босоного сорванца в свободных полотняных портах и такой же рубахе. Очень чистой, кстати, рубахи, – прям к барину беги, и скажи... – дальше староста перешёл на совсем тихий шёпот, но д"Артаньян и так догадался, торопятся предупредить о важных гостях...
Мадмуазель окинула его цепким взглядом
– д"Артаньян! Мы будем рады пригласить вас к обеду...
– Да, господин граф, мы будем очень рады – эхом отозвался представленный как Денис Иванович папенька, не оставляя малейших сомнений в том, кто тут играет первую скрипку. – господин Теразини, прошу к столу!
Обед подавали в большой зале, именовавшейся на новый манер столовой. Блюда и сервировка – достойны даже Людовика XIV. Кроме графа с дочерью, и временно исполняющего обязанности десницы Девы Марии, сеньора Теразини, за столом присутствовал господин ван дер Флас, голландец по происхождению, доктор медицины, почетный член академий Европы. Шевалье слыхал о нем в Париже, и никак не ожидал увидеть сего господина здесь.
За обедом обсуждали политику, цены на сукно, столичные дела и Санкт Петербург, обсуждение сводилось к тому, что нечего там делать на этих ассамблеях, а дела и тут у нас не плохо идут.
Милый Денис Иванович уже любезно предложил ему, шевалье, оставаться погостить "сколько душе заблагорассудится", и д"Артаньян поспешил согласится. Надо перевести дух, а там видно будет, да и компания подбирается приличная, сам столичный архитектор, как выяснилось, не малая величина при дворе. Граф, успешно развивающий мануфактуры и заводы в своих имениях, очень интересный человек, доктор ван дер Флас, воистину образованный и передовой пионер медицины. Только что он делал в этой глуши? Тоже проездом? И споткнулся о непосредственное обаяние милой мадмуазель? Странно, почему она сначала показалось ему необычной, и старше своих лет?
Сентябрь 1720 года. Окрестности усадьбы Головиных.
Петр Семёнович пробирался лесной дорогой во владения друга своего Головина, пробирался верхом конечно, не смотря на поврежденную в Н-ском сражении ногу, любил он верхом, и лошадей искренно любил и разбирался в них. Не имея своей семьи, кроме престарелой приживалки тетушки, до недавнего времени, он делил свою любовь между другом, его дочерью и лошадьми. И лошадям, пожалуй, доставалось большая часть.
Начало мая, завтра праздник светлого Христово воскресенья, Петр Семенович непроизвольно улыбнулся этим мыслям. Не то чтобы набожный был человек Давыдов, просто любил этот праздник, любил народные гуляния, хорошую погоду, весну. Именно праздник пасхи ассоциировался у него с новым годом.
В усадьбе Головина сейчас хорошо. После чудесного Линочкиного выздоровления, в позапрошлом годе, Денис просто воспрял, и раньше был крепкий хозяин, а сейчас богатейший помещик в волости. Новшества вводит, как сам Петр Семенович разводил лошадей, так у Дениса стали страстью мериносские овцы. Были и коровы голландской породы. А еще птица, а еще оранжереи, коптильни. Но овцы стали его страстью, он мог часами говорить о качестве руна, о ценах на шерсть и сукно, как улучшить породу... Второй причудой стал сыр. Да-да, вытащил старый черт откуда-то голландского же сыровара с не выговариваемой фамилией, окрутили его шустрой девкой, и теперь барин с сыроваром что-то постоянно выдумывали, экспериментировали, иногда запах от этих экспериментов делал невозможным нахождение в усадьбе, но переносить сыроварню подальше, Денис категорически отказывался.
Круглые головки едва успев вызреть, отправляются в столицу, сыр... да что сыр, хитростью и убеждением Денису удалось за год сделать то, что государь не смог за десять лет. Картошка. Её охотно сажают, охотно едят, и господа, и крестьяне, только на продажу спросом не пользуется, в отличии от того-же помпадура, который и солят, и вялят, и сырым подают, и зелёным и красным в пищу годен. Бочками соленые помпадуры купцы забирают.
Кое-что еще строится в удаленных имениях. За это кое-что, пришлось выложить добрую долю капитала, и Петр Семенович долго сомневался в рентабельности этой затеи, точнее аферы, но время показало – прав Денис! пуст пока образцы не большого размера, но главное принцип, а далее ловкость мастера. Стекло и зеркала. Причем зеркала намного чище и красивее венецианских. Но тсс... это пока тайна из тайн, и в отдаленном имении строится как бы два заводика чугунного литья, вот так вот.
Впереди неожиданно, словно вырос из-под земли появился внушительного вида крестьянин, в армяке и сапогах, внешне очень напоминающий разбойника. Скользнул острым взглядом по соседскому барину, и опять как в воздухе растворился. Даже ветки не качнулись. Такие, с позволения сказать, крестьяне, стали не редкость в имении, вроде мужики как мужики, по официальной версии, купленные бессемейные крепостные, получали небольшой надел земли, но особо на ней не старались, так жены огородничали помаленьку, у кого они были. А основным промыслом этих холопов была охота, или бортничанье, вообще шатались по лесу да вдоль дорог без всякой цели, по одиночке, а то ватагами небольшими по три четыре человека (видать привычно им так было). Но как ни странно, разбойники и душегубы перевелись в этой местности совершенно, можно было идти ночью и размахивать кошелем с серебром, если даже кто и встретится, доброго пути пожелает. И еще Денис Иванович всегда загодя знал, когда к нему гости едут, и даже знал, как подозревал Пётр Семенович, что гости везут в сундуках. Вот и сейчас, наверное, уже сверкают пятки какого-нибудь сорванца, в сторону усадьбы, с докладом что дорогой барин, Петр Семёнович пожаловать в гости изволят.
Белокаменная, с большой терассой, окруженная фруктовым садом, усадьба стояла на берегу озера. Красивый вид в любое время года, надо сказать. Подъезжая ближе Давыдов издали разглядел оживление в новой беседке, чай, не иначе. Тоже одна из причуд Линочки, чай самовар... Однако причуда очень понравилась, и пользовалась успехом, правда вместо дорогого заморского чая, заваривали сборы бабы Агафьи, местной знахарки.
–Линочка пару раз угостила её заморским чаем, и сказала, что хотела-бы также, но вкуснее, и из "наших травок", и вот Агафья делает такие сборы! ... -вальяжно развалившись за столом с непременным самоваром Денис Иванович, как обычно все сводил к тому, какая умница и красавица его дочь. Его собеседник в европейском модном платье, но без парика, парик валялся тут-же на лавке, плотненький итальянец с живыми цепкими глазками. Теразини, старый знакомец, и друг Дениса, зодчий из Петербурга; доктор ван дер Флас, тоже знаком, в Европе встречались, Это он, Давыдов и дал ему рекомендательные письма к Петьке. Только что то или гость слишком долго добирался, или неприлично долго задержался у гостеприимного Головина, ладно, будет видно... А это кто? Третий гость незнаком. Профиль с выдающимся носом, тщательно уложенные темные волосы, европейское платье. Француз. Ну вот, стоит отлучиться на несколько месяцев, как тут начинается нашествие иностранцев. Кого еще черти принесут? Петр Семенович незаметно сплюнул трижды через плечо, уж он то знает свой дурной глаз.
– Божественно! Денис Иванович, это просто бесподобно! – итальянец причмокивал, двигал черными кустистыми бровями и выражал всяческий восторг.
– Бесподобно, то дорогой Дементий Андреевич, что вы творите на берегах Невы, Петропавловский собор, спустя столетия будет потрясать воображение потомков – Линочка томно опустив глазки мешала ложечкой варенье.
– Что вы, Эвелина Денисовна, собор – это мелочи, вот если бы вы видели мой последний проект!!!
– Надеюсь, я просто мечтаю об этом! Когда-нибудь мы совершим путешествие в Петербург увижу все ваши гениальные творения! – чистый взгляд широко распахнутых голубых глаз, тронул даже давно привычного к лести модного архитектора.
Да, да, заливайте, как вы сами любите говорить, Эвелина Денисовна, заливайте. Давыдов про себя ухмыльнулся, за то время, что Линочка пришла в свой нормальный разум, он успел неплохо её изучить. Нет, некоторые моменты оставались белыми пятнами, некоторые высказывания и поступки вводили в ступор, но в целом Эвелина Денисовна была открытая книга для старого друга семьи. И, конечно, о том, чтобы "совершить путешествие", Эвелина Денисовна не только не надеется и не мечтает, а напротив, всячески противится этому, Петр Семенович понимал так же ясно, как и то что бедного итальянца сейчас просто окучивают. Тоже кстати выраженьице Эвелины Денисовны.
– вот вы такой умный Дементий Андреевич, Ваши творения, да творения искусства зодчества просто не вероятны...
– Ааа! Старый ты хрыч – Головин наконец то оторвал взгляд от своего сокровища и заметил еще одного гостя. Радостно – Какой гость! Дружище Петр Семенович! Как я рад!!! – Денис Иванович неловко выкарабкался из за стола, резво подскочил к другу и не преставая его тискать и похлопывать продолжал: – Проходи, знакомься – Это шевалье д"Артаньян – француз привстал и поприветствовал Давыдова учтивым полупоклоном – ну а с гер ван дер Фласом ты знаком, Доминико Андреа Теразини, тоже знаешь. Линочка зовет его Андреем Якимовичем. Он не возражает...
– Я возражаю!– скорчил умильную рожицу итальянец, – но Эвелина Денисовна меня не слушает! Доброго здравия Петр Семенович! Как там старушка Европа?
– Что? Я вас очень внимательно слушаю Андрей Якимович! – Линочка железной рукой вернула разговор в нужное русло – Что вы вчера рассказывали про систему вентиляции? Как по вашему мнению, было-бы сподручнее её сделать, чтобы тянуло здесь и здесь. И еще, вот ваши творения, они такие... огромные! Такое пространство! Мне всегда было интересно, как потолок держится на таком большом пространстве? Ведь нет таких длинный деревьев в природе...– Линочка ткнула пером в рисунок, и Теразини опять перешёл в реальность чертежей и расчетов. Известный столичный архитектор увлеченно что-то чертил на бумаге, записывая краткие пояснения на полях, а Линочка внимательно слушала с глупым видом хлопая глазами. Француз потягивал чай, тихо продолжая беседу с доктором по французки.
