Текст книги "Чумной Пир (СИ)"

Автор книги: Виктория Роа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава 10

Мы можем говорить обо всех и обо всем, как хотим. Рассуждать, думать и даже осуждать, но мы никогда не сможем понять других людей. Во избежание суждений мы прячемся за масками нескончаемой лжи и боимся признаться сами себе, что давно потеряли лица людей, потеряли человека и свою важную цель в жизни. Отношения с людьми дошли до стадии «нормального инцеста». Сейчас же так модно быть не таким. Это ведь так естественно. Разрушение семейной ценности и потеря уважения родственников, проблемы и разлады. Все эти мысли Виталика лишь охапка нечто большого, неописуемого, как ледник, как айсберг с началом, но без какого-либо конца. Когда-то давно он был участником убийства неверной супруги одного знакомого. Как всегда, считал Виталий, любое убийство можно оправдать, но вот только за последствия никогда нельзя ручаться. Сегодня ты убиваешь свою неверную супругу, а завтра своего младшего брата за то, что узнаешь о его вожделение твоей покойной жены. Все просто, как масло на хлеб с утра: – это аморально и не вписывается в рамки положенного.

Виталий вернулся в дом, где в воздухе еще оставался запах скверной пустоты и ее приторных духов, что сводят с ума своим мускусным шлейфом настоящей охотницы, что закатывает от удовольствия глаза не прекращая урчать возбужденно горлышком, когда на тонкой шейке смыкаются грубые пальцы. Он метался по комнате в надежде, что все это женский обман, а не суровое решение уверенной в себе и в своих действиях женщины. Катрин…ее взгляд сводит с ума, и заставляет подчинится. Он раб перед этой женщиной. Он падает ей в ноги только бы королева чувствовала себя желанной. Виталий боялся ее ухода сильнее смерти, которая полюбила так едко дышать ему в затылок. Все оказалось иным. Все оказалось жестоким. Несправедливым. Скулящий щенок остался без хозяйки и понятия не имел, как можно жить дальше.

Воцарившаяся атмосфера жестокой пустоты, а от Катрин и ее вещей простыл и след, да и что тут можно еще сказать? Опустела полка с духами, что ломилась от роскоши и количества ароматов, которым пропитано все нутро, ванная освободилась от вкусных кремов, шампуней, а в шкафу остались лишь вещи Виталика, и то не поглаженные. Это напоминало страшный сон. Просто страшный сон, где нет начала и конца, но есть неподдельная вакуумная боль. Боль, что вонзалась своими острыми лезвиями в его кожу заставляя кровоточить его изнутри. Потирая ладонями влажные от слез глаза, Виталик сел на кровать, где помимо сладкого запаха ее тела остался след губной помады, а одеяло впитало нежных запах ее естества. Молодой человек лег на подушку, и сжал ее всеми силами, как вдруг обнаружил под мягкой периной письмо. Письмо, написанное ее нежнейшей рукой.

«Мой дорогой, нет, мой любимый Виталик, я пишу это письмо, потому что сказать все это в лицо тебе – выше моих сил. Я знаю, что сейчас ты винишь себя в моем уходе, но просто послушай меня, пойми – ты чудесный человек, который просто не может быть рядом с такой, как я. Все это время, я думала, что ты сможешь, стать той стеной, за которой я смогу чувствовать себя в безопасности, но я ошиблась. Я научила тебя любить, но я никогда не обещала тебе себя. Я обожглась. Я ошиблась, как школьница ошибается в важности одного предмета. Ты знаешь, что твоя кандидатура продвинута, как только можно, и место криминального верховода скоро станет твоим, но прежде чем ты его займешь – просто вспоминай о том, что это я помогла тебе осуществить заветную мечту, к которой ты стремился с самого начала.

Мой милый мальчик, ты ведь знаешь, что жизнь на мне не заканчивается, и твоя любовь обязательно найдет себя в другой женщине, но не во мне. Ты заполнял меня собою, когда этого хотел ты. Я давала тебе себя, когда этого хотела я, но сейчас, я совершаю сделку на расстоянии и возвращаю твою душу тебе. Ты не должен мне ничего, но я прошу тебя, лишь вспоминай обо мне, как о чем-то хорошем, как о той, кто смог внести в твою жизнь каплю любви и океан настоящей боли. Виталик, мой милый, ты ведь думаешь, что я ушла к Беркуту, но это не так. Борис Беркут – пешка на большом поле, а я ухожу к королю, который ставит мат.

Я не падка на власть, на деньги, но мучить тебя – мучить маленького котенка, но я не хочу быть той, кто навсегда бы уничтожила твою жизнь, мысли и чувства. Я знаю, что ты не бросил бы Славу, но продолжал бы говорить о своих чувствах мне, а я, как маленькая дурочка, вновь бы поверила тебе сглатывая порцию обещаний. Я бы верила, но не потому доверчива, а потому что люблю тебя, Виталь. Наш с тобой союз был создан на поле войны, как оборонительный пункт, как бухта для пирата, как трактир для наемника. Ты приходил в мою обитель, когда тебе было плохо, я старалась быть твоей бухтой, когда начинался шторм, но я хотела быть членом команды, но ты ведь не принял меня на борт.

Все это письмо – порыв души любящей женщины. Если ты хочешь последнее свидание, то я буду ждать тебя на старом месте нашей жизни. На месте, где вода и где много птиц. Ты знаешь это место, а я буду в пятницу там…»

Виталий вздохнул. Он понимал, что все написанное Катриной слова, и верил, что все обязательно можно исправить, д только женщина была неприступна, и считала совершенно иначе. Катрина тем временем промышляла подлый, хитрый план в казино, где так часто Беркут навещал свою любимую сестренку. Девушка медленно потягивала коктейль и заметила, как в казино зашел Беркут. Внутри нее все перевернулось. Это был тот мужчина, который всегда сопровождал ее самые грязные мысли. Мысли, где она беззащитная раба его желаний, а он крепкий и такой любимый баловень судьбы. Она смотрела на него и все время думала «Почему Виталик не может быть таким?». Статный, знающий себе цену и имеющий свой индивидуальный подход ко всему. Мужчина с крепкой хваткой, за чью спину хочется спрятаться от всех жизненных неурядиц. Это ведь такое идеальное начало их по истине порочного союза.

Катрин взяла с барной стойки длинный фужер наполненный шампанским, и подошла к одинокому бильярдному столку. Опиравшись бедром на угол столика, она наблюдала за Беркутом. За загнал шар прямо в ее лузу. Улыбка надменной радости озарила его лицо, и только отводя стыдливый взгляд Катрин могла смотреть на мужчину лишь мельком. Такой манёвр всегда сходит ей с рук. Девушка не могла понять, как такая женщина, как Аня могла стать женой Беркута. Что можно было с нее взять? Никакой фигуры, такая простетская внешность, как и нрав. Что может дать такая девчонка? Грация бегемота в балетной пачке, и кокетливая улыбочка обольстительной кошки. Разве Беркут готов променять авторитет на простоту? От одной мысли, что именно Аня ублажает Беркута ее сердце бешено билось от злости. Она должна взять всю ситуацию в свои руки.

– Метко. – улыбнулась Катрин. Ткань бархатного подола ее синего платья нежно сползла в сторону оголяя перед Беркутом гладкую кожу бедра.

– Дело привычки. – спокойно ответил Борис словно не обращая на женщину никакого внимания.

Катрин понимала, что Борис не падок на ее заигрывания, а идти напролом просто не в ее стиле. Нелепо сползая с бильярдного стола и имитируя падение, она застонала от боли. Ее длинные пальцы коснулись лодыжки, щиколотки и она сморщилась от пронзающей ее боли. Звук резкого удара кием по шару заставил Катрину вздрогнут. Беркут снисходительно протянул свою руку, и девушка медленно коснулась мягкой кистью грубую ладонь Бориса. Он, придерживая ее за талию, помог дойти до подвального помещения, где помимо пристанища его друга была еще и комната отдыха. Достав из кармана брюк ключи, он просунул его уверенно в замочную скважину, но повернуть в сторону просто не получилось. Всучив свою небольшую сумочку в мужские руки Катрин выпятила свои ягодицы так, чтобы нарочно прикоснуться ширинки стоящего позади нее Беркута. Мужчина сделал шаг назад и потер ладонью свой гладкий подбородок.

Как только закрылась дверь за спиной Катрины, она сняла с себя обувь, и ее ладонь резко коснулась торса Беркута. Мужчина облокотился об рядом стоящую тумбочку, и взаимности проявлять не собирался, что уж говорить-то, если это ему даже не льстило. Она ничего не понимала. Почему Борис так холоден к ней? Разве она не сексуальна? Разве она не достойна его грубой любви? От каждого прикосновения становилось только хуже, и она это понимала. Понимала, что он не собирается одаривать ее любовь и от этого становилось горько. Как так получается? Он любитель грубого секса брезгует ее покорностью? Разве так бывает?

– Ах, мальчик хочет чтобы за ним побегали. – хмыкнула Катрин облизывая нижнюю губу. – что же, я могу, но какой в этом смысл, дорогой?

– Да, какой смысл? Ты лезешь ко мне в штаны и я не понимаю зачем ты это делаешь. – Беркут обвил своими руками ее хрупкие кисти и подул в них холодный воздух.

– Что…что за глупые вопросы? – вздрогнула Катрин.

– Что за глупые действия? – Борис ухмыльнулся.

Она не сдержалась. Отвесив Беркуту звонкую пощечину, она нахмурилась, и с глаз ее прыснулись слезы возмущения, недовольства, настоящего разочарования. Она столько старалась, она так хотела приблизиться к нему, но все попытки были так жестоко отвергнуты им…вокруг нее сплошной туман. Туман обид, грез, разочарование холодной постели в которой она так сладко…с таким истинно похотливым жаром представляла, как зазывно раскинет перед этим мужчиной ноги, чтобы дать вкусить сок запретного, но такого спелого, растекающегося в его руках липким нектаром приторного плода. Она вспомнила, как ревновала, представляя уверенного, властного Беркута, что потягивал медленно терпкий алкоголь и наблюдающий за длинноногой блондинкой, что танцует на его столике завлекала в игру запретной доступности.

– Да почему нет? Боже, Боря, я ведь ради тебя… – она всхрапнула. – да я ради тебя бросила Виталика. – прошептала Катрин, смахивая ладонями нескончаемые слезы. – а ты…ты просто не хочешь хотя бы попробовать. – ее дрожащие руки легко ударили по торсу мужчину. – что со мной не так?

– Что с тобой не так? – переспросил Беркут. – ты совсем что ли больная? Твой Виталик затевает со мной драки только потому что ты виляешь своей задницей, когда тебе захочется. Я устал от вашей больной семейки. Твой больной рассудок вообразил себе какую-то ересь и ты в нее свято веришь.

– Почему ересь? Боря, я люблю тебя. – Катрин вцепилась острыми коготками в его руку, но он грубо одернул ее.

Отпихнув от себя девушку он вышел из комнаты оставив впечатленную особу наедине с мыслями, безумием, что разрывало ее изнутри оголяя душу. Он не понимал, чем вызваны такие позывы ее женского начала, но и не понимал Виталика. Откровенно говоря, Борис думал, что по такой, как Катрин убиваться просто невозможно. В ветхой комнатушке Катрин рвала на голове волосы, но только понимание происходящего наступало гораздо позднее. Что тут можно сделать? Отняла покой Виталика, и сама же села в лужу. Полный провал…

***

От доброго пробуждения его отделяла лишь секунда до задорной Ламбады, которая, как заводная обезьянка запоет на электронном будильнике, и прикажет ему проснуться. Весна. Остатки зимы напоминают о себе сыростью, грязным снегом, слякотью под которой таятся подлые глыбы оставшегося, и новообразованного ночью льда. Редкие снежные участки покрывают ранее сброшенную осенью листву, и сырую землю наступив на которую скользишь по грязи. Он открыл глаза, когда будильник напомнил о себе восьмибитной мелодией, и вздохнул.

В этом доме уже с восьми утра начинает шуметь кастрюлями его жена. Имея привычку ничего не делать заранее, ей проще проснуться за час до его пробуждения, чтобы приготовить свою фирменную яичницу, которая сидит у него в печёнке, ибо завтракать он терпеть не мог, но вот эта суетливость супруги просто заставляла его наступать на горло всем своим привычкам, всем своим смыслам, принципам, и самое отвратительное в этой ситуации то, что, сколько бы он не говорил ей о своей нелюбви к завтракам, она продолжала их готовить, ибо считала важными, но только ему хватало и чашки свежего кофе.

Выйдя из ванной комнаты, он застал свою супругу заправляющей кровать. Она напоминала ему настоящую женщину эпохи ренессанса. Небольшого роста миловидная девушка двадцати лет, имела пышное телосложение. Округлые, тяжелые бедра, крепкий торс с такой же тяжелой пышной, свисающей грудью и полное, щекастое личико, какое имели лишь самые истинные женщины итальянской эпохи. Ее светло-рыжие, вьющиеся в мелкую кудряшку волосы всегда собраны в низкий хвост, а нездоровая бледная кожа придавала нотку аристократичности, и лишь в светло-голубых глазах не было того самого первородного греха, какой окрутил всех. Одетая в теплую, нежно-розовую пижаму с изображением мишек Тедди, она повернулась, когда почувствовала пристальный взгляд супруга, скользящий по ее спине.

– В чем дело, милый? – спросила своим тонким, растерянным голоском Аня.

– Хочу сегодня позвать Кешу. Мне кажется, что этот балбес может свой долг отработать проще, чем ему кажется. Может быть, предложить ему побыть с годок другой телохранителем Майи? – Беркут подтянулась вытянув руки вверх, и позвонки его захрустели. – сегодня обещают плюсовую температуру. Чувствую, что эта каша продлиться еще с месяц.

– Конечно, а что ты ожидал? – улыбнулась девушка. – утром плюс, а вечером минус. Вот тебе и чехарда погоды. Побыть ее телохранителем? Какой детский лепет, милый. – Аня покачала головой. – единственный от кого стоит защитить Майю это и есть Кеша. Видел, как он глазками стреляет? Какие пожелания на ужин? Если хочешь, то я приготовлю утку, как ты любишь, или можем что-то еще. Хочешь медовик?

– Нет. – он убрал пальцы с легких штор, и ткань гармошкой выпрямилась на окне. – не хочу я утку. Не хочу я медовик. – Боря сел в кресло, и зевнул. – во сколько ты сегодня поедешь к Эле? Она просила тебя выбрать свадебное платье с ней.

– Почему с ней не может поехать твоя сестра? Мне казалось, что будет лучше, если с ней поедет родня, а не какая-то новая девушка отца. Кстати, Борь, сейчас только девять утра, и я подумала, что может мы… – девушка робко улыбнулась покосившись в сторону кровати. – могли бы попробовать с тобой…

– Ты опять за свое? – Борис резко одернул руки. – я тебе сто десять раз говорил, что нет! Хватит!

– Ты меня не любишь? – она дернулась назад, словно его резкой волной негатива ее просто отбросило назад. – или в чем проблема?

– Люблю. – мужчина замолчал. – я похож на попугая, который будет повторять тебе «попка дурак», каждый раз, когда ты этого захочешь?

– При чем тут «попка дурак», Борь? Я тебе тоже сто раз говорила, что хочу детей. Ты это понимаешь? Ты понимаешь, что мама каждый день спрашивает меня, когда я буду в интересном положении от своего «бандюгана».

– Классно. И давно она меня так называет? – мужчина скривился. – почему у тебя хватает мозгов, рассказывать мне о том, что там говорит твоя мамка? – Беркут ушел на кухню, но спустя минуту вернулся с холодным кофе. – когда уже бросишь свои деревенские замашки и научишься объяснять своей деревенской семейке, что ты не колхозница и не машина по деторождению? Вот скажи мне, зачем ты меня пилишь через каждые три дня этой тупой, как вся твоя чертова семейка, темой? – он от злости взмахнул рукой, и черная жидкость разлилась по полу.

– Может быть… – Аня вздохнула. – Майя и есть твоя новая женщина? А что? Забавно получается, ты мне говоришь, что нельзя и твоя малышка Майя говорить точно так же. Ты мне можешь объяснить, чем мы с ребенком помешаем тебе, если тебя никогда нет дома, а в те редкие моменты, когда ты дома, мы начинаем с тобой ругаться. – Аня заплакала. – хватит меня использовать, как свою домработницу. Сам будешь вытирать свой отвратительный кофе.

Беркут вынул половую тряпку из само сделанного чулана в коридоре, и вернулся в спальню, где его милая Аня, захлебываясь слезам, сидела на краю кровати, болтала, словно маленькая ногами, и скулила. В такие моменты он всегда вспомнил свою мать, когда ее бросил один из любовников. Яше тогда было пятнадцать, и он прекрасно помнил, как после звонкой пощечины тот тип оставил все в доме матери, и просто исчез. Его мать тогда сидела точно так же на краю, болтала ногами, и, закрыв лицо ладонями, скулила от брошенного положения, а в этот момент, надрыва глотку в спальне кричала ее младшая дочь. Бросив влажную ткань на пол, он сел на корточки, и собрал разлитый кофе.

– Прислугу ты сама из себя сделала. – спокойно произнес Беркут. – никто тебя не просит пыхтеть каждое утро на кухне, никто тебя не просит стирать каждый день мои футболки, и уж тем более выдраивать каждый день все углы в доме. Я хочу приходить домой, а не возвращаться в больничную стерильную палату.

– Ах, теперь я еще лишаю тебя уюта, да? – она убрала руку с лица и нахмурилась. – Боря, да?

– Хватит меня провоцировать! – мужчина сжал в руках мокрую, липку тряпку. – я тебе не мальчик для битья, поняла?

– А, папа говорит, что все вы шакалы бандитские позорные, только и умеете права свои везде качать. – Анна вся сжалась от предстоящего взрыва. – жаль, что я его никогда не слушаю. Даже он мне говорит, что любой мужик бы уже заделал мне ребеночка, и только твой бандюган все тянет. Видимо не может!!!

Борис ничего больше не сказал. Молча надел черную футболку, поверх пиджак. Застегнул ремень на строгих брюках, и накинул на плечи куртку. Он уходил. Уходил из дома прочь, чтобы просто почувствовать, как первые лучи весеннего солнца коснутся его и без того горячих щек.

Глава 11

*Майя

В этой моей новой обители было все для счастливой жизни и даже больше. Великолепный, небольшой кабинет и банда агрессивных, но уважающих тебя головорезов. Знаете, это чувство лучше, чем найти деньги в зимней куртке. Это больше похоже, когда ты шпагоглотатель и впервые суешь острие лезвие в свою глотку. Вот на что это точно похоже. Словно оставил за спиной все, что было тебе дорого, словно оставил судьбу и ступил на путь праведника, что праведником является лишь в твоих глазах. Прикасаясь ко всему здесь я чувствовала себя так же, как когда-то моя мать ощущала себя королевой над моим отцом, которой он так покорно целует пальцы ног. Я бежала от этого, но в итоге…в итоге приняла все: эту нескрываемую нашу схожесть, это духовное распутство и любовь к бандитам, что чтят не только закон, но и твою преданность. Возможно, я достойна осуждения, но только сейчас хочу чувствовать себя королевой положения, а не полотёркой в доме властной хозяйки. Сейчас я хозяйка. Сейчас я достойна золотых побрякушек и неисчерпаемого уважения. Дуновение легкого сквозняка прикоснулось моих щек и я почувствовала, как бешено бьется в судорогах нарастающих чувств мое сердце….я увидела его…

Сероглазый мужчина засунув ладони в карманы брюк сделал два шага вперед, чтобы встав за спиной любимой женщины просто замереть. Замереть в ожидании наивысшей формы проявления ее природного, женского очарования. Мама собрала волосы своими хрупкими ладонями, и перекинула на правое плечо оголяя перед любимым мужчиной изящный стан своей хрупкой шейки, по которой отец ласково проводит губами рисуя кончиком языка узкую тропу к впадинке между ее выпирающих лопаток. В этой не спешке движений было нечто настоящее интимное, что могла быть только между привязанным друг к другу людьми. В его мыслях одно: «Я так хочу быть с тобой.» Отец понимает, что вся его вера лишена преданности, и прошлые идеалы такие тусклые, померкшие на фоне его бешеного, рвущегося из груди вон сердца, которое готово выпрыгнуть только при ней. От настойчивой нежности она словно стеснительная фиалка скрывает свои розовые лепестки, не позволяя ему проявлять грубость и прикасаться небрежно к хрупким, трепетным листочкам, что, краснея становятся только бледнее. Его любовь напоминает ночной бред, в котором просыпаешься мокрым и от того наваждения, что словно кошмар преследует тебя в самых страшных снах становится удушающим. Он ослабил галстук не в силах сделать очередной глоток воздуха, чтобы наполнить свои легкие новым приливом. «Делай больно, но только не уходи…»

Я открыла глаза, и судорога всего тела постепенно начала меня отпускать. Оглядев свое пристанище, я самодовольно ухмыльнулась резко, сворачивая голову горлышка бутылки. Едкие, колючие пузырьки подскочив к основанию игриво зашипели, выталкивая газом соленую пенку, что через секунду растеклась по моим рукам. Удобное кресло, множество папок и бумаг, как у политика, а еще, я повесила подкову над дверью в свой кабинет, и поставила на столик икону с тремя ликами святых. Почему? Я хоть теперь и главарь злейших бандитов, но я все еще такой же, как и все человек, который верует в Бога, но отрицает бесов. Как я буду выполнять заказы на убийства? Я пока не знаю, но понимаю, что очиститься мне, потом ничего не поможет. Бог, конечно, не давал мне прав вершить людские жизни, но что мне остается? Отказываться я не могу, да и не хочу. Это, как быть всю жизнь гадким утенком, а потом вдруг почувствовать себя павлином. Заслужено. Хотя иногда мне бывает тяжело…

Тяжело прикасаться к прошлому, что пропитано тайной и загадкой отношений моих родителей, которые хоть и были близки недолго, да и страсть их так скоротечна, но только найдя старенький флакончик духов мамы я застыла. Тяжелое чувство ноющей ноши сжало мою душу в свинцовые тиски. Меня бросало в жар от прикосновений, что чувствовала мама в моменты нависшего наслаждения с моим отцом. Меня сковывал холод от той непередаваемой, запретной любви, какую она чувствовала, глядя в эти серые, бездонные глаза мужчины, что не желал быть ее. Мое сердце вздрагивало от поцелуев, кои она получала от него ласковым прикосновением к шейке, и ломало от боли, когда щеки загорались Богровым румянцем от страха первых пощечин. Я открываю глаза и не могу сдержать тех слез бессилия, какие скрывала всю свою жизнь в попытке быть другой…не такой, как она. Быть не такой, как мама, что умеет любить, что умеет быть чувственной женщиной. Я плакала и сдерживала крик беспомощности, но такие моменты были редки. Подавлять в себе слабость, как новый вид идеальной энергии. Как там пелось в одной старенькой песне? «Я никогда не стану Марией Магдалиной… Ты – создание ночи, Мария Магдалина… Ты – жертва борьбы, Тебе нужна любовь, Ты обещал мне наслаждение… Тебе нужна любовь!»…быть может, и моя мама не смогла стать той самой Марией Магдалиной, что желала быть любимой. Быть может и мне не стать ею…Марией Магдалиной…

Ночь. В ночь здание здесь пустеет, становится одиноким, и сложно поверить, как несколькими часами ранее переполняющие залы ломались от изобилия людей совершенно разных мастей. Самодовольные криминальные авторитеты в сопровождении своих любовник-наивных овечек, что целуют им монетку на удачу моя излюбленная категория, как и сильные, властные женщины, что срывают огромный куш из-под носа этих самых авторитетов просто потому что их же женщины уже целовали монетку не для них. Жаль только, что такое случается крайне редко, ибо тогда это заведение просто разорилось бы. Все же помнят первое правило казино? У него невозможно выиграть. Я так часто наблюдаю за людьми, что иной раз не могу сдержать своего любопытного взгляда на тех или же иных людях. Словно находившаяся долго время в заточении, темнице нелюдимая дикарка я шепчу про себя слова молитвы «Ave Maria» и прошу святую деву помочь мне стать такой, как эти уважающие себя люди, но все меняется в одну секунду. Хватает секунду.

Я спускаюсь в коридор ведущей к моему пристанищу и теряюсь в этих неоновых огнях, как когда-то моя мама не смогла найти выход в этом лабиринте неоновой похоти, неоновой жизни, кислотного отношения. Затылком сползая по стене вниз, я теряюсь себя в этом опьянение, в этом наркотическом угаре, когда табачный дым выдыхают в лицо позволяя чувствовать себя дешевкой. Когда выдыхают дым в губы позволяя наполнить легкий этим ядом, что, пропитывая тебя изнутри становится жиже крови, заполняя сильнее воздуха не позволяя вернуться прежней в твой мир и ты чувствуешь, как смыкаются над твоими запястьями чьи-то сильные руки, как настойчиво раздвигают коленом ноги заставляя размякнуть в горячих мужски руках становясь схожей с глиной из которой лепят совершенно новую женщину. Открываю глаза…трясет. Дикая головная боль, и это хлесткое ощущение по коже…Мама…

Сейчас ночь, и именно, когда бильярдная пустеет я остаюсь в своем кабинете, и начинаю придаваться рвением души, как самый странный, как самый безумный человек, что однажды встретился с Богом. Так включив классическую музыку, я долго ласкалась о ее ноты своими слуховыми органами, а после принялась распивать разбавленное минералкой вино. Эти струнные проникали своими остриями в мою душу оставляя шрамы чувственности, громкие духовые пробуждали желание власти, и только тонкие нотки клавиш фортепьяно заставляли меня остановиться на секунду, словно только что посмотрела в глаза самой невинной из всех женщин и боишься спугнуть этого мотылька, который так робко прикоснулся к твоему яркому свету. Вдруг я услышала, как открылась дверь, и подкова огрела того самого счастливчика. Громкие, тяжелые, такие настойчивые ноты «Луной сонаты» словно заставляют меня кружиться в комнате с собственным «я». Эти переходы от нежнейших клавишных переходов до самых тяжелых басов били по моим напряженным нервам заставляя содрогаться всем телом пытаясь понять нутро блудливой девчонки, что хотела бы любить. Я дождалась пока пластинка завершиться и улыбаясь обернулась чувствуя, как мои волосы прикоснулись своими холодком спины. Это был Кеша…потирающий пальцами голову, он щурился, оборачиваясь на вход, чтобы повесить подкову на свое место. Его молчание это так красиво…

– Кеша… – произнесла с характерной хрипотцой я. – какого черты ты здесь делаешь? – спросила я приподымая правую бровь в эмоции нескрываемого язвительного удивления. – странно, ты ничего не напеваешь, и даже не свистишь. Я ведь тебя даже не услышала. Впрочем, для твоего бандитского амплуа это так естественно… – вздох. – быть тихим.

– Ты не дала мне досказать тебе пару вещей. – улыбнулся он захлопывая за собой дверь. – кстати, дорогая, Беркут приказал мне оберегать тебя. Ведь такую птичку нужно оберегать от монстров криминала. Знаешь, я даже удивлен, что этот кретин решил подарить тебе эту золотую клетку. Такую огромную клетку для маленькой, язвительной канарейки. Наверное, за всем стоит своя плата. Я ведь прав, дорогая?

– Не понимаю твои ехидные замечания. Знаешь, все это доказывает твою мелочность в этом мире. Ты позволяешь себе, говорить обо мне такие вещи, какие могут очернить любую девственницу, невинную девицу и простую женщину. Ты, Кеша, ищешь слабых и стараешься прыгнуть выше тех, кто просто ниже ростом. К тому же, единственный монстр от которого меня нужно оберегать это ты. Кстати, мой замечательный, – я отпила еще глоток. – а помнишь, я тебе пообещала, что мои парни выпотрошат тебя? – я подалась чуть вперед и склонила его спину над столом. Его крепкая рука обвила мою талию и он улыбнулся.

– Удивительно, – он улыбнулся своим привычным, хищным оскалом. – такие громкие речи от такой мышки. – клацанье зубами. – ну, Майя, малышка, – Кеша облизнулся. – разве я сделал что-то плохое? Мне казалось, что между нами не осталось разногласий. К тому же, как я могу причинить боль такой, как ты? Сгорю со стыда от самого себя, если позволю какую-то мерзость к такой милашке. Ты же меня знаешь, да и не скроешь от тебя ничего.

– Обманул меня. – отпив глоток я поставил фужер на столик. – ты, как грязная скотина, обманул доверчивую меня. Мало того, ты воспользовался мною, заставил поверить, что моя драгоценная мамочка могла раздвинуть ноги перед таким, как ты…

– Если тебя это утешит, то не по всей воле она это сделала. – Кеша улыбнулся. Колючие волоски его несколько дневной щетины становились чуть острее стоило ему натянуть кожу своего лица. – в этом вы сильно похожи. Ее легко обмануть, а тебя обвести вокруг пальца. Играть на ваших чувствах просто, ведь яблоко от яблони не сильно-то далеко упало. К тому же, такие девочки-пай всегда ведутся на ложь таких, как я. – его ладонь крепче сжала мою талию. – просто представь, ты такая одна на миллионы. Мою игривую ложь ты могла бы и увидеть. – он хищно сломал зубами зубочистку.

– Когда тебя заставляют раздвинуть ноги, как ты думаешь, станешь сожалеть об утраченной невинности? – вздох. – я доверилась тебе в этот нелегкий для меня час, а ты просто играл мной. Кеша, я понимаю, что ты считаешь себя закаленным малым в этом грязном мире порочного криминала, но только я не дура, как ты считаешь. За моими плечами скрыто многое, что знать тебе не положено, и что закаляет до самых маленьких, незаметных косточек в теле. Ты считаешь, что вправе держать меня в своей власти, хотя ты лишь капля в этом море, что стоит далеко не у берега и чье слово здесь ничего не значит. Знаешь, что про таких говорят?

– Закрой свою пасть. – его губы дернулись от злости.

– Шестерка… – прошептала я с нескрываемым вызовом в голосе. – ты всего лишь шестерка.

– Дочь шлюхи решила учить меня жизнь, – он достал сигарету и закурил. – докатился, бл*ть.

– Так. – громко поставив стакан на столик произнесла я. – пошел отсюда к черту, бандит проклятый. Не, какой ты наглый. Кувыркаешься с левыми девицами, а потом вваливаешься ко мне со всей ухмылкой рассчитывая, что я полная дура, которая вот так просто поведется и снова раздвинет перед тобой ноги? – эмоционально жестикулируя я отошла на три шага назад. – я могу стерпеть многое, но только не такую беспардонную наглость, Кеша. Если ты считаешь, что поливать мою маму грязью это нормально, то убирайся отсюда и никогда в жизни не возвращайся, а Беркуту так и передай «-я мудак и мне нельзя поручать серьезные вещи!».

Кешка рассмеялся в полный голос. Он хохотал так, что подвальные кошки услышали бы первое дребезжание стекол моего кабинета. Я скрестила руки под грудью и не находила ничего смешного в своих словах. Мне, откровенно говоря, захотелось съездить ему по морде чем-нибудь тяжелым. Только…почему при одном виде его бесподобных глаз…я таю, словно липкое мороженое в руках горячего мальчишки, что облизывает стекающие капли сладкого эскимо со своих пальцев? Кеша облизнулась, и протянул ко мне свою крепкую руку с которой в детстве, может быть, слизывал пломбир, а быть может и сладкий сок фруктового льда. Я вздрогнула. Резкое состояние морского тумана погрузило меня воспоминая нашего с ним первого секса, когда я позволила овладеть своим чувственным телом, когда искала в нем ту мужскую поддержку, которую никогда прежде не чувствовала…когда просто хотела забыться в его объятьях. Я буквально почувствовала, как потяжелели мои запястья. Возникшая перед глазами картинка заставляла меня извиваться словно прыткая змея в его руках…