Текст книги "Помни о хорошем"

Автор книги: Виктория Плэнтвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Сандра, не дослушав, радостно рванулась к дому. Эвелин открыла гараж и с некоторой робостью взглянула на Томаса Айвора, готового приступить к работе.

– Чем я могу отблагодарить вас? – спросила она.

– Ничем.

– Нельзя же трудиться просто так, из любезности… – Эвелин чувствовала себя неловко.

– Разве жизнь моей дочери – это «просто так»?

Эвелин замерла на месте, пораженная горячностью его тона. Если знать, что он знаком с Сандрой всего неделю, хотя и представлял, что у него где-то есть четырнадцатилетняя дочь, то его реакция была удивительной. В ней проявилась глубокая страстность натуры Томаса Айвора, которую он тщательно скрывал. Рассказ Айвора об истории появления Сандры звучал достаточно цинично, но все прошлое было забыто, как только он узнал о реальной угрозе жизни дочери. Наверное, он чувствовал себя виноватым, что за все эти годы ничего не сделал для девочки, и теперь боялся, что не успеет исправить свою вину.

– Я хотела сказать, что не люблю быть в долгу, – объяснила Эвелин, скрывая свое удивление.

– Вы думаете, мне приятно быть у вас в долгу? – незамедлительно отозвался Томас Айвор, пронзив Эвелин острым взглядом сердитых серых глаз.

– Не знаю, – ответила Эвелин, снова ощутив странную слабость. – Думаю, и вы не знаете. С тех пор как появилась Сандра, вы, вероятно, стали менее уверенным в своих чувствах и оценках.

– Не лезьте мне в душу, – заворчал Айвор, – я не ваш студент.

– Слава Богу!

Он решительно зашел в гараж, Эвелин машинально последовала за ним.

– Я умею многое делать своими руками. Вас это шокирует? – с насмешливой улыбкой повернулся к ней Томас. – Вы из тех изысканных леди, которые предпочитают, чтобы грязную работу за них делал кто-нибудь другой?

– Кто-нибудь другой! – гневно сверкнула глазами Эвелин. – Это свинство! Я не просила вас делать за меня грязную работу.

– Да, вы, вероятно, не такая белоручка, как ваша кузина. Глория никогда ни о чем не просила, но всегда рассчитывала, что все сделают за нее. Если бы она сама не говорила об этом, я бы не поверил, что Глория в детстве помогала родителям, работая на ферме.

– Моя жизнь почти во всем отличилась от жизни Глории, так что прошу не путать меня с ней! – Голос Эвелин дрожал от сдерживаемой злости. – Я не могу заменить аккумулятор в машине, но могу снять шину, залить в мотор воду и масло, и вообще, стараюсь чинить машину сама. И я – не белоручка, – яростно прошипела она.

Она увидела на лице Томаса Айвора уже знакомую – слегка ленивую – улыбку. В стальных глазах появился дьявольский блеск.

– Что бы вы ни говорили, я всегда буду видеть в вас изысканную леди. Изумительные голубые кружева, едва прикрывающие маленькую грудь, зовущую к поцелуям…

Эвелин пулей вылетела из гаража, не сказав ни слова.

Ее лицо было все еще пунцово-красным, когда она влетела в дом и ворвалась в гостиную, где Сандра с удовольствием разглядывала картины, развешенные по стенам.

– Что случилось? – повернулась она к Эвелин.

– Этот… этот человек! – Эвелин нервно сжимала и разжимала руки.

– Какой человек? – испуганно посмотрела на дверь Сандра.

– Твой отец!

– О! – Глаза Сандры блеснули любопытством. – Что он сделал? Признался в любви?

– Признался, если это можно так назвать, – фыркнула Эвелин, вспомнив некоторые выражения Томаса Айвора, – только говорил об этом на редкость неприятно.

– Ему, конечно, трудно признаваться… но он лучший из всех мужчин, кого я…

Эвелин невольно засмеялась.

– Ты знаешь, когда ты начинаешь лениво растягивать слова, ты становишься удивительно похожей на него. Последи за собой…

– Вы правда думаете, что я похожа на него? – притворно безразлично спросила Сандра.

– Иногда. У тебя – его глаза, только цвет другой. И темные волосы…

– Да, – огорченно вздохнула Сандра. – Все это так обычно… Мама очень сердилась, когда увидела вот это. – Она покрутила окрашенные кончики волос. – Но мне хотелось быть не такой, как все.

– По-моему, лучше добиваться этого иначе, – понимающе улыбнулась Эвелин. – Прежде всего, быть «особенной» в душе.

– В душе-то я совсем не такая, как все, – уверенно сказала Сандра, что звучало странно в устах юного существа.

– Настолько «не такая», что рискнула сбежать из дома?

– Мама никогда не говорила со мной об отце. В свидетельстве о рождении нет его имени. Я хотела увидеть его, но знала, что мама не станет мне помогать. Тогда я раскопала ее старье и нашла письмо, которое он написал ей еще до моего рождения. Он просил прислать мою фотографию, но она этого не сделала – я спрашивала. Если мама что-то решила, она никогда не отступится. Теперь, когда я узнала имя отца, было легко найти его по справочнику. Я выяснила, где он работает и где он живет, но не стала ему писать, боялась, что он сообщит маме, и она меня не отпустит. И я не знала, хочет ли он познакомиться со мной, пока мы не встретились.

– Тебе повезло, найти его было мало шансов. Люди этой профессии много разъезжают, ты могла не застать его. Надо было сначала все-таки написать письмо.

– И рисковать, что его выбросят в мусорное ведро, или вечность ждать ответа и бояться, что о нем узнает мама? Я хотела видеть отца немедленно, – подчеркнула Сандра последнее слово. – Я чувствовала, что могу впасть в отчаяние, если не найду своего отца. Хорошо, что папа не считает это моим капризом и пустым вздором. У него, правда, тяжелая рука, он такой требовательный… И потом, он слишком спокойный и старомодный даже для своего солидного возраста.

– Не такой уж у него солидный возраст, – возразила Эвелин.

– Понятно, он молодой и уже старомодный, – съехидничала Сандра.

Но Эвелин не дала поймать себя в ловушку нелепого спора.

– Я не хочу сейчас говорить и думать о твоем отце, – сухо сказала она. – Давай лучше посмотрим пластинки.

Сандра неохотно сменила тему разговора.

– У меня тоже есть три пластинки с записями Глории Грейвз. Папа говорил, она ваша кузина. Значит, у вас есть все ее записи?

– Вовсе нет, – засмеялась Эвелин, – она подарила мне только первую запись. Теперь она так высоко взлетела, что забывает посылать мне свои пластинки.

– Вот лентяйка! Но здесь их много. – Она пробежалась пальцами по стопке пластинок. – Вы сами их покупаете или вам дарят?

– И то, и другое. У меня здесь много записей опер, где поет моя мама. – Эвелин показала стопку стоящих отдельно пластинок. Когда-то Грегори Тернер, ее первый возлюбленный и менеджер родителей, прислал их ей в знак примирения. – Моя мама пела ведущие партии в оперных театрах, а отец всюду ездил с ней как дирижер.

– Boy! Значит, музыка была главным в вашей семье! Держу пари, вы не пропустили ни одной минуты музыкальных занятий!

– Представь себе, это вовсе не так, – спокойно возразила Эвелин, – я не хотела заниматься музыкой. К великому огорчению моих родителей, я не проявила ярких способностей и сидела за роялем исключительно из любви к родителям. Продолжением музыкальной династии стала Глория, которая жила с нами и показывала чудеса виртуозности, они перенесли весь жар музыкального таланта на нее. – Сандра смотрела на нее удивленно, не веря своим ушам. – А тебе нравится играть на рояле?

Сандра засияла.

– Да, очень! Но папа мог платить только за один урок в неделю, и я в детстве старалась не пропускать ни одного занятия.

– Папа платил? – переспросила Эвелин. – Я думала, что Томас не поддерживал связь с твоей мамой.

– Не Томас. Платил мой другой папа – Джуно, муж мамы.

– Я не знала, что у нее есть муж, – пробормотала Эвелин, понимая теперь, почему Кристина Брунсвик не поддерживала связи с Томасом Айвором.

– На прошлой неделе они отметили десятилетие свадьбы, – сообщила Сандра. – У меня есть два маленьких братика.

– Ты с ними дружишь? Джуно относится к тебе так же внимательно, как к ним?

– Мальчики пока еще маленькие, но симпатичные. Джуно – хороший человек. У него своя конюшня, и он учит меня езде на лошадях. – Сандра покачала головой. – Сложности у них со мной, а не у меня с ними.

Эвелин хотела спросить Сандру, что она имеет в виду, но вдруг спиной почувствовала, что сзади кто-то стоит. Она обернулась и увидела у двери Томаса Айвора, с интересом слушающего их разговор.

– Вы быстро справились, – сказала Эвелин, довольная, что он разглядывает дочь, а не ее.

– Я говорил, что не берусь не за свое дело. Где я могу вымыться? – Его руки были выпачканы и пахли смесью масла и бензина. Рубашка была засучена по локоть, на руках заметны капельки пота. Работа, видимо, оказалась не слишком легкой.

– Сейчас покажу.

Она хотела просто сказать ему, где ванная, но его присутствие настолько смутило и взволновало ее, что она, непонятно зачем повела его через холл и вошла вместе с ним в ванную комнату, сверкающую серебристо-голубыми и ослепительно белыми тонами. Его взгляд задержался на большой и глубокой ванне, где могли бы поместиться двое, затем он стал внимательно рассматривать коллекцию разноцветных флаконов с пеной для ванны, шампунями, кремами. Он кинул взгляд и на блюдца с ароматизированными свечами, стоящие на подоконнике и наполняющие комнату волнующим запахом.

– Ничего не говорите, – предупредила его Эвелин.

– Нельзя даже спросить, какое мыло я могу взять? – удивился Томас Айвор, глядя на разгоревшееся лицо Эвелин с притворным недоумением. В глубине его глаз теплился огонек желания. Эвелин опять попала в глупое положение, что смутило ее еще больше. – Я хотел бы воспользоваться этим миниатюрным кусочком мыла, лежащим на краю этого нежно-голубого умывальника, – нарочито витиевато обратился он к Эвелин.

Томас Айвор опять пытался смутить ее.

– Я вижу здесь много интересного, – медленно заговорил он, продолжая разглядывать уютную комнату.

Эвелин наблюдала за ним в зеркало. Он стоял в своей излюбленной позе, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал, пока она даст ему мыло.

– Неужели? – решила поддержать разговор Эвелин.

– Можно много узнать о человеке, зайдя в его ванную. Вы, к примеру, отличаетесь хорошим здоровьем, за исключением аллергии на свежескошенную траву. Вы не любите таблетки и принимаете их в случае крайней необходимости, вы предпочитаете обычную бритву, электрическая не для вашей нежной кожи. Вы, безусловно, целомудренны, очень заботливо лелеете свое тело и лицо, и, – он с иронией взглянул на роскошную ванну, – вам нравится держать себя в чистоте, в идеальной чистоте.

«Безусловно целомудренны»… Он так решил, подумала Эвелин, потому что не увидел никаких противозачаточных средств. Но ведь их удобнее держать возле постели. Она так и поступала, когда, после окончания университета, приехала к родителям и встретилась с Грегори Тернером. Тогда она верила, что он полюбил ее на всю жизнь, но появление Глории все изменило…

Эвелин достала новое мыло, сунула его в руки Айвора и захлопнула дверцу туалетного шкафчика, чуть не задев его лицо.

– Осторожнее! Меня уже однажды сильно стукнули по носу.

– Возмущенный клиент?

– Нет, разъяренный папаша.

– Вы дрались с отцом?

Он нагнулся над умывальником, включил горячую воду и стал намыливать выпачканные машинным маслом руки.

– Дрался он, я старался, по большей части, увертываться… до тех пор, пока не стал достаточно взрослым.

Сердце Эвелин сжалось от сочувствия и невозможности утешить его.

– Вас много обижали в детстве?

Он намылил руки зеленым хвойным мылом в форме рыбки и заговорил, не переставая отчищать грязь.

– Мне хорошо жилось, пока мать не умерла от рака. Мне тогда было десять. Отец озлобился и, когда напивался, что случалось все чаще, налетал на меня с кулаками. Он ни разу пальцем не тронул мою сестру – она была копией матери. Отец перестал лезть в драку, когда я вырос, но так и не избавился от злости на мир.

– Никто не знал, что он вас бил?

– Он страдал вдвое больше, чем я, – пожал плечами Томас Айвор. – В конце концов, я ушел, у меня было будущее. А он не смог избавиться от прошлого. Он тосковал до самой смерти. – Айвор ополоснул мыло и руки горячей водой, потом включил холодную воду и тщательно смыл остатки грязи с умывальника.

– Мне очень жаль, – с трудом выдавила Эвелин.

– Жалейте его, а не меня. – Он повернулся к ней и вытянул вперед руки, будто ожидая, что кто-то стремительно кинется их вытирать.

Эвелин поспешила достать ему пушистое махровое полотенце.

Томас Айвор насухо вытер руки, повесил полотенце на шею и с наслаждением вдохнул терпкий аромат, оставшийся в ванной после ее утреннего купания.

– Ммм… восхитительно. Вы фанатик омовений, мисс Лентон?

– Кажется, мы договорились, что вы будете звать меня Эвелин, – сказала она, не желая вступать на опасную почву.

– Я решил, что «мисс Лентон» звучит приятнее. Это так…

Она знала, что он скажет, и ее руки, сами по себе, закрыли его рот, пытаясь удержать очередную колкость.

Его глаза сверкнули.

– … изысканно… – Слово было еле слышно, его губы сомкнулись в центре ее ладони, – почти как в поцелуе.

Эвелин резко отдернула руку и вытерла ее полой блузки, но ощущение жара его прикосновения сохранилось.

Она с негодованием смотрела ему в спину, пока он вешал на крючок полотенце.

– Зачем только вы возились в гараже! Теперь придется все стирать.

– Я что-нибудь испачкал? – Он осмотрел узкие рукава светлой рубашки, заметил несколько пятнышек грязи на манжетах и воротнике и… начал расстегивать пуговицы.

– Вот уж, действительно, «непредвиденные обстоятельства». Не соблаговолите ли вы ее постирать? – Он сбросил рубашку, представив взору Эвелин мощный загорелый торс.

– Я – не прачка, – возмутилась Эвелин, отодвигаясь к двери. – Оставьте это удовольствие для миссис Морган.

– О, простите. Я думал, вы захотите воспользоваться шансом и полюбоваться моим полуобнаженным видом… мы тогда были бы в расчете, – промурлыкал Томас Айвор, придвигаясь к ней.

Только бы он не прочитал в ее глазах, что она уже представляла его и полностью обнаженным, в этой самой комнате!

– Неужели вам недостаточно всех тех неприятностей, которые ваша семья мне уже доставила? – Эвелин перешла в решительное наступление, стараясь не смотреть на Томаса. – Если из-за вас я потеряю и работу, и репутацию, то, клянусь, я подам на вас в суд. И тогда вам придется содержать меня всю оставшуюся жизнь.

Ее угроза произвела неожиданный эффект. Усмешка исчезла с лица Томаса Айвора, он выпрямился, расправил плечи, глаза угрожающе прищурились, а челюсть закаменела. Эвелин попыталась выскользнуть в коридор, но он уперся рукой в стенку, преграждая ей путь.

– Что это значит? Что этот проклятый Селдом наговорил вам?

– Что придется временно отстранить меня от работы «во избежание», пока шум не утихнет.

Он нахмурился.

– Что за чушь!

Его возмущение еще больше подстегнуло Эвелин.

– Вы думаете, я шучу? – Она коротко изложила Томасу Айвору суть разговора с Брюсом. Из гостиной доносились звуки знаменитого седьмого вальса Шопена, Сандра включила запись Глории. Это было кстати, Эвелин боялась, что Сандра их услышит. – Если события будут так развиваться, мне придется «помахать ручкой» всем моим планам. Официальное порицание будет внесено в мой послужной список, и тогда мне уже никогда не очиститься от этой грязи, а значит, и не быть педагогом. Но даже если дело не зайдет так далеко, я должна буду бороться за восстановление моей репутации.

Рука Томаса Айвора, упертая в стену, сжалась в кулак.

– Черт возьми! Я думал, вы с ним обо всем договорились.

– Я не могу, никого не компрометируя, представить доказательств невиновности, – попыталась она оправдать Брюса, предпочитая не делать скоропалительных выводов. – А он бессилен остановить сплетни.

Томас Айвор издал какой-то непонятный звук – то ли стон, то ли рычание.

– Неужели он не понимает, что своими действиями только поощряет сплетни? Это все попадет в газеты, если он не примет нужные меры.

– Может быть, проще накинуть мне на шею петлю, чем суетиться и доказывать? Впрочем, это долго. Отрубить голову – еще быстрее. – Эвелин картинно стукнула рукой по затылку и, издав театральный вздох, поникла головой.

– Не устраивайте представление, у вас это плохо получается. – Он пренебрежительно махнул рукой.

– Я могла бы все поставить на свое место, и вы знаете это, – разозлилась Эвелин, – иначе не пришли бы сюда с извинениями. И мне не нужен «законник» в модном костюме, с моим правдивым рассказом победа в суде обеспечена!

Профессиональная гордость Томаса Айвора была задета.

– Черта лысого! – не на шутку рассердился он. – Я съем вас с потрохами в суде. Вы можете вытащить из кармана сотню доказательств, пригласить знакомого судью, и вам все равно не удастся содрать с меня ни одного цента!

– Ха-ха! Кто теперь устраивает представление?!

Впервые, разговаривая с Томасом Айвором, Эвелин откровенно дразнила его, пользовалась его же оружием. Поэтому ее крайне удивило, что Томас Айвор принял ее слова всерьез.

Его глаза загорелись жестоким огнем, в его хищном взгляде не было даже намека на сочувствие к слабости своей жертвы.

– Пожалуй, не стоило сравнивать вас с вашей кузиной. Вы ведете себя еще хуже!

– Я просто требую элементарной справедливости.

– Вы занимаетесь вымогательством, грубым и прямолинейным!

– Я предпочитаю называть это компенсацией за унижения, как физические, так и моральные!

– Это – блеф, – тут же откликнулся он. – При первой же попытке вы поломаете зубы. Вы не осмелитесь. Вы блефуете!

Эвелин удивлялась собственному безрассудству, но уверенность Томаса Айвора в том, что ей не хватит мужества защищать себя, возмутила ее. Она знала, что, если сейчас отступит, то никогда себе этого не простит.

– Может быть. А может, и нет! – Эвелин скрестила руки на груди, изображая следователя. – А вы готовы рискнуть, сэр? Деньгами, общественным положением… Или вы согласны, мирно договорившись, выплатить пострадавшей определенную сумму? Что вы предпочитаете?

На мгновение Эвелин показалось, что Томас Айвор разразится громоподобным хохотом, но в этот момент звуки музыки в гостиной смолкли – вальс закончился. Айвор использовал эту тишину, чтобы вернуться к своей обычной манере и включить в работу проницательный ум. Его капитуляция, как всегда, выглядела победой, а не поражением. Он встал – так же картинно, как только что стояла Эвелин, – скрестив руки на груди, – и заговорил, подражая ее тону:

– Что ж, мы заключим сделку. Но не денежную. Забудьте о слове «суд», и я использую все свои финансовые и физические возможности, в которых вы, я надеюсь, не сомневаетесь, чтобы вернуть вам репутацию, работу и возможность перспективного роста в желательном для вас направлении…

– Вы думаете, это возможно?

– Позвольте мне закончить. В качестве оплаты вы обязуетесь заниматься воспитанием моей дочери Сандры все то время, пока она живет в моем доме. Я не знаю, насколько вы настойчивый и мудрый воспитатель, но, в любом случае, это пойдет Сандре на пользу. Кристина считает, что Сандре нужно особое внимание, которое она не сможет получить в колледже, и, поскольку сама Кристина педагог, я хочу последовать ее совету.

У Эвелин голова пошла кругом.

– Мать Сандры – учительница?

– Разве я не говорил? – небрежно спросил Томас Айвор. – Ее карьера закончилась тем, что она вступила в любовную связь с юным учеником, выпускником платной школы, где она преподавала. Ей пришлось уйти из школы, чтобы утихомирить разгоревшиеся страсти.

Эвелин не сумела сдержать удивление.

– Это значит – когда вы и она… Она была вашей учительницей?

– Она вела математику и статистику. Любви она обучала меня сверх программы. Я получил подарок к выпускному экзамену, а она – ребенка, о котором давно мечтала, так что можно сказать, что наша связь оказалась взаимовыгодной. Вот почему, Эвелин, я так взорвался, когда увидел вас с Альфредом в такой… э… пикантной ситуации. Женщина, даже будучи преподавателем, может перейти границы морали.

– Я… да, теперь я понимаю… – Эвелин не знала, что сказать, поняв наконец причину того неистового гнева, который Томас Айвор незаслуженно обрушил на нее, и прощая ему колючую безжалостность.

– Я жду ответа. Мы подписываем договор?

– Я согласна, если вы добьетесь успеха. – Эвелин безуспешно пыталась справиться с нахлынувшим потоком эмоций. – Но вдруг вы проиграете?

– Как только мы выйдем из этой пахнущей розами красоты, вы можете продиктовать свои условия. – Эвелин слегка удивилась неожиданной надменности, прозвучавшей в голосе Томаса Айвора. – Но это бессмысленно. Я никогда не проигрываю, запомните это, Эвелин. Если я берусь за дело, то не отступаю и добиваюсь своего. Тем или иным путем. Итак, решайте. Да или нет?

Он надел рубашку, застегнул ее на все пуговицы, и они вышли из ванной.