Текст книги "Хамелеон"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Я обернулась. Жермен еще возился на кухне. Такой обыденный и простой. Естественный, подобрала я определение. Каким-то образом для меня он, лишенный налета светской любезности и уловок своей 'профессии', перестал ассоциироваться с блестящей безликой толпой.

На несколько минут он замер, касаясь виска тонкими пальцами. Я не видела его лица из-за волос, они сильно отросли и почти ложились на плечи.

– Может быть мне помочь?

– Нет, нет, – Жермен ответил поспешнее, чем собирался.

Я села и взяла одну из книг. И чуть не упала.

– Я сейчас уберу, – опустив на столик поднос с кофе, он забрал у меня из рук и книгу и очки.

– Не знала, что вы интересуетесь восточной культурой, – я без боя отдала ему эпическую поэму шестисотлетней давности с витиеватым названием и томик четверостиший 'Рубаи'.

– Так… просто любопытство, – Жермен был явно смущен, как будто я застала его на чем-то исключительно интимном.

– Вы бывали на востоке?

– К сожалению, нет.

– Думаю, это легко исправить при желании.

– Да, возможно, – он подумал о чем-то своем и помрачнел.

– Мне очень жаль, что я нарушила ваш покой, – горячий кофе с корицей и кориандром был восхитителен.

– Ну, врядли вы могли спланировать заранее такой ливень, так что не стоит извиняться, – Жермен откинулся в кресле, вытягивая длинные ноги.

Мы погрузились в молчание. Смотреть на меня он избегал, и дело было совсем не в соблюдении приличий. Пока я мелкими глотками смаковала кофе, он отсутствующим взглядом следил за дождевыми каплями и как будто вообще забыл о моем существовании.

Дождь заканчиваться не собирался, но задерживаться дальше было бы уже бестактностью. Одежда почти высохла. Я засобиралась, – Жермен вежливо протестовал. В конце концов, мы сошлись на том, что он меня проводит коротким путем. Довольно глупая идея, если учитывать, что на двоих имелся всего один зонт.

Опираясь на его твердую руку, прижимаясь теснее к своему спутнику якобы всего лишь чтобы получше спрятаться под зонтом, я любовалась капельками дождя, блестевшими на высоком лбу, стекавшим по волосам. Это было слишком… волнующе!

– Теперь из-за меня намокли вы, – получилось это как-то тихо.

Жермен бросил на меня быстрый взгляд.

– Пустяки, – в его тоне промелькнула странная нотка, скорее напряжение, чем удовлетворение от своей неотразимости.

Вот черт, да он же воспринимает меня как угрозу, и боится, что я начну его домогаться! Я метнулась в вовремя возникший перед нами дом, как в спасительную твердыню, пискнув на прощание.

– Спасибо еще раз.

– Не за что.

На следующий день я с изумлением увидела Жермена из своего окна.

– Был здесь поблизости, решил узнать, не заболели вы после вчерашнего приключения, – пояснил он.

Это было мило, учитывая насколько мы старались избегать друг друга.

– Не зайдете? – зачем-то предложила я.

Жермен колебался.

– На ответный кофе…

– Я вам не помешаю?

– Совсем нет.

Он так очевидно не пытался меня увлечь, что это становилось даже интересно.

Сегодня Жермен выглядел бледнее, чем обычно. Давно не нежился на солнышке, или какая-нибудь милашка утомила до такой степени, подумала я, но придержала язык. В конце концов, здесь мы оба были в равном положении.

Жермен грел тонкие пальцы о кружку. Мы поболтали о пустяках, старательно обходя все, что могло напомнить о внешнем мире. Я забылась настолько, буквально растворившись в излучаемой им ауре тепла, что только когда он ушел, вспомнила об одолженном зонте. Да к чертям и к дьяволам приличия! Я давно уже не девочка, нуждающаяся в дуэнье, и краснеющая от неловких взглядов. И кто может узнать о моем сумасбродстве? Почему бы и не позволить себе немного легкомыслия? Завтра я снова возникла на пороге его дома. Разумеется, намеренно.

– Доброе утро.

Жермен выглядел так, как будто не спал всю ночь: какой-то растрепанный, небритый, усталый до бледной синевы. Может быть, так оно и было, мелькнуло у меня, хотя нельзя не признать, что и в таком вызывающе небрежном виде, он был великолепен. А легкая тень утомленности и грусти придала образу очаровательного красавца, еще утонченный привкус одухотворенности.

– Ваш зонт… вот… я вчера забыла… – еще немного и я начну писать стихи. Переоденусь в мужское платье, как моя любимая писательница и стану посылать ему букеты роз по утрам.

– А… – только и сказал он, принимая у меня зонт, на этот раз не торопясь впускать в дом. И плевал он на вежливость!

– Извините… я вас побеспокоила…

– Ничего… я просто никого не ждал… – спохватился Жермен и посторонился.

– Простите, что я все время порчу вам жизнь, – мне стало смешно и грустно, – Видимо, это все, что я умею…

Он посмотрел на меня со странной заинтересованностью.

– Зачем же так корить себя, – Жермен пожал плечами, и четко очерченный рот тронула легкая улыбка.

С этого момента мы заключили что-то вроде молчаливого пакта о ненападении. Мы встречались довольно часто, гуляли по окрестностям, совершали добрососедские визиты, несколько раз вместе обедали в городе.

У меня сложилось впечатление, что Жермен с немалым облегчением воспринимает то обстоятельство, что я не провоцирую его на эротические подвиги. Свою внешность он держал скорее за помеху, чем как повод для самолюбования.

К моему удивлению, Жермен оказался интересным собеседником с не лишенным самоиронии тонким чувством юмора. Сам он говорил о себе мало и неохотно, постепенно переводя разговор в абстрактную плоскость. Главное же его достоинство заключалось в умении слушать, почти невероятном для мужчины. Слушать, – давая собеседнику сказать ровно столько, сколько он собирался, не перебивая и не расспрашивая, не осуждая и не оправдывая. Поразительно, но для человека его образа жизни, Жермен обладал вполне четкими понятиями по многим позициям. Для меня оставалось загадкой, каким образом все в нем сочеталось настолько органично.

Странно ли, что я рассказала ему все: о Шато-Виллен, о своем браке и о многом другом. Ведь есть что-то необъяснимо притягательное в том, что бы поверять свои сокровенные мысли человеку, с которым вскоре расстанешься навсегда, оценить себя беспристрастным взглядом со стороны.

Почему-то верилось, что он выслушивает мои откровения не в надежде на дорогой подарок. В общем, я уже была близка к тому, что бы подобно Антуанетт воскликнуть: ты – мой единственный друг.

Быть может, именно этот темный внимательный глубокий взгляд придал мне недостающей решимости связаться с юристом по поводу развода.

Надо было поговорить с Морисом, график у него плотный, но по четвергам он всегда работал дома, и я собиралась в столицу. Жермена я просила присмотреть за моим коттеджем, который сдавать не собиралась в виду скорого возвращения.

Мы обсуждали возможные последствия развода и как раз подходили к его домику, когда я заметила, что он задыхается. Жермен оперся на стену.

– Вам плохо?

– Нет, нет… сейчас пройдет. Просто голова кружится…

Мне показалось, что он вот-вот упадет в обморок.

– Давайте ключ, я сама открою.

Я приняла из вздрагивающей руки ключ и отперла дверь. Жермен, он был очень бледен, вытянулся на диванчике. Я видела, как на лбу бешено пульсирует жилка.

– Что с вами? Я могу чем-нибудь помочь?

– Не стоит беспокоиться. Это пройдет, – он опустил голову на диванную подушку.

– Может быть, принести вам что-нибудь?

Жермен помотал головой, не открывая глаз:

– Просто нехорошо.

Я вышла на веранду и закусила мундштук. Я была испугана таким окончанием прогулки и не знала, что делать. Было заметно, что ему неприятно, что кто-то стал свидетелем его слабости, но я не представляла, как можно оставить его сейчас одного.

Курила я долго, но когда вернулась, то увидела, что Жермен все еще лежит в той же позе. Подойдя ближе, я с облегчением поняла, что он просто забылся сном. Его руки были холодны как лед. Я накинула на него плед и вернулась на веранду, – не решаясь остаться, я не могла уйти просто так.

Впервые со времени нашего близкого знакомства я всерьез задумалась о Жермене. Образ мотылька полусвета значительно поблек в моем сознании, но я, по сути, ничего о нем не знала. Кроме одного, – что однажды он один приехал сюда… почему-то… почему?

И еще – ему сейчас плохо.

Что ж, это была его жизнь, его секреты, его право. Я сказала себе, что и все остальное тоже не моя проблема, и вернулась за своими ключами, которые оставила на столике.

Жермен завозился под пледом.

– Делиз? Я думал, вы ушли…

Я подошла ближе.

– Вам стоило бы обратиться к врачу.

– Не забивайте себе голову, – он выпрямился, натягивая на плечи плед.

Во мне что-то перевернулось.

– Жермен, вы совсем больны… температура, наверное… вам нужно лечь в постель.

– А вам – ехать, и поезд не будет ждать. Я прекрасно справлюсь сам!

– Вижу, – я разозлилась, – Дьявол! Я прекрасно понимаю, что вам не терпится от меня избавиться, но я уйду только тогда, когда ты ляжешь в постель! И вызову доктора.

– А ты, оказывается, умеешь быть назойливой, – он еще шутил.

– Еще как! Вставай.

Жермен поднялся, но пошатнулся и вынужден был опереться на меня. Его знобило.

– Голова кружится?

Он криво усмехнулся:

– Есть немного.

– Давай же, – говорила я, провожая его по лестнице, – после того, как ты так терпеливо слушал мои откровения, меня замучает совесть, если я оставлю тебя без присмотра.

– Отлично, значит, ты будешь испытывать мое терпение и дальше…

– Это еще не предел!

На кровать он почти рухнул. Я испугалась, что он отключился, едва коснулся постели, но услышала:

– Никогда не думал, что настанет день, когда женщина будет укладывать меня в постель таким способом!

– Я как раз думаю, а не раздеть ли тебя, – немедленно отозвалась я, – но, пожалуй, пощажу твою стыдливость, а то ты обвинишь меня в грязном домогательстве.

Жермен хихикнул и с облегчением зарылся в одеяло.

Я отвернулась и тут увидела то, чего раньше не могла заметить, – упаковки лекарств на тумбочке рядом с кроватью. Вот тебе и объяснение его отъезда! А если это что-нибудь вроде чахотки?! Я бросилась в отступление.

– Я ухожу. Доктора вызову по дороге на станцию.

– Хоть господа бога…

Я скатилась с лестницы и выскочила за дверь. Отлично, дорогая Делиз, – ты свела знакомство с жиголо, да еще чем-то серьезно больным!

Разговор с Морисом вышел тяжелый. Мне не удалось собраться с мыслями за дорогу: я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме Жермена.

Он один. Он болен.

Я пыталась себя образумить. Он – совершенно чужой человек. Внезапный приступ не слишком его удивил или испугал, – он знал, что такое может произойти, или такое уже случалось с ним раньше. Он наверняка знает, что следует делать и вполне справится самостоятельно. Он взрослый человек. Если он забрался в такую глушь, то хотел именно то, что получил – уединение… или одиночество, – смысл не меняется, как не назови.

Возможно, ему просто не к кому обратиться. Я снова принялась себя накручивать. Не припомню, что бы замечала у него какую-нибудь мелочь, или какую-нибудь фразу, которые намекали бы на наличие семьи или близких друзей. Сомневаюсь, что бы Каро, Туанетт, Анели, Белль, Франсуаз, Марго и прочие его подруги были бы полезны в такой ситуации…

О, нет, они вовсе не были бездушны! Разумеется, они бы послали цветы, подарки, оплатили счета – каждая в меру широты своего сердца и кошелька, но ни одна не озаботилась бы его судьбой всерьез и надолго. Не говоря уже о том, что сам Жермен определенно не горел желанием видеть кого-нибудь из них рядом с собой.

Я вернулась к тому, с чего начала. Он болен. Он один.

Бывает, что ты абсолютно точно знаешь, что надо что-то сделать, именно потому, что так надо. По дороге на станцию, я зашла к доктору Фарбье, предупредив, что мой сосед болен и попросила его навестить, теряясь в раздумьях, что же такое с Жерменом. В общем, сосредоточиться на Морисе получалось плохо.

Я ждала своего так называемого супруга в его кабинете. У меня был еще целый час, что бы собраться с мыслями. Чем больше я думала, тем больше приходила в растерянность, и моя решимость таяла с каждой минутой, хотя я уже побывала у поверенного. Страх, такой простой и понятный, перед резкой и бесповоротной переменой в своей жизни, какой бы она не была, усиливался еще и тем, что у меня не было даже смутных представлений о другой! Мои планы не шли дальше развода.

Морис появился как всегда, деловой и подтянутый, – как всегда, – пунктуальный.

– Добрый день, Аделиз.

– Добрый день.

– Со мной связался Антуан Нуаре. Признаться, повод меня удивил.

– Зря, – при первых же словах, сказанных тоном, лишенным всяких эмоций, ко мне вернулась уверенность.

– Это из-за твоего любовника? – тон не изменился ни на йоту.

– Прости, кого? – меньше всего я ожидала такого вопроса.

– Того, к которому ты уехала.

– Жермен?! – это на столько не соответствовало истине, что я едва не рассмеялась.

Хотя, как еще со стороны могло выглядеть наше знакомство!

– Ты глубоко заблуждаешься, – мне все же не удалось скрыть улыбку.

– Хотелось бы верить. Я ведь забочусь только о тебе. Я понимаю, вы с ним одного возраста, а он красив как архангел Гавриил, но общество человека с подобной сомнительной репутацией и родом занятий, – не подходящая компания для Аделиз Рошар и даже для Аделиз Левеллен.

Не знаю, что меня задело – пренебрежение к фамилии Левеллен, грубость ли, цинизм, но я ответила раньше, чем успела прикусить язык.

– Какая трогательная забота! Но я могу вполне самостоятельно разобраться в людях! И если уж выбирать между вами, я – безусловно предпочту общество 'сомнительной личности'!

– Ты его уже предпочла, – спокойно поправил Морис.

Я глубоко вздохнула и попыталась вернуть разговор в нужное русло.

– Я приехала сюда не обсуждать Жермена Совиньи. Я не стану убеждать тебя, что ты ошибаешься. Как я вижу, ты не считаешь эту причину достаточной для развода.

– Ты абсолютно права, Аделиз. Я прекрасно понимаю, что у молодой привлекательной женщины гораздо больше потребностей, чем у меня свободного времени. Жермен, Жером – какая разница? Ты абсолютно свободна в своем выборе. Я же не указываю тебе, что одеть к обеду.

– Удовлетворение потребностей… ха! – у меня было впечатление, что я хватила неразбавленную водку.

Не то, что бы я была сильно потрясена, но услышать настолько недвусмысленное подтверждение своих самых нелестных выводов, да еще таким безучастным тоном…

– Давай поговорим, как взрослые люди. Ты понимаешь, что развод поставит тебя вне общества, как такового, – продолжал Морис, – И несомненно отразится на моей карьере…

Я улыбалась уже так широко, что сводило скулы.

– Даже жиголо не сравнится с твоей моралью. Жермен по сравнению с тобой, со всеми вами, просто ребенок!

– Разумеется! Его мораль закалялась в самых злачных местах, – впервые в его голосе промелькнуло нечто, похожее на тень чувства.

– Ты собирал о нем сведения, – меня уже нельзя было удивить.

– Разумеется. Это было нетрудно. Твой… друг, – Морис особенно выделил последнее слово, – прекрасно известен полиции!

– Жене начальника департамента тоже.

Морис Рошар поднялся и открыл сейф.

– Я все таки посоветовал бы тебе ознакомиться, прежде, чем ты опять уедешь. Повторяю, мне нет дела, до того как ты проводишь время, пока это не переходит определенные рамки, конечно. Но гордится подобной связью…

На стол лег пакет. Я взвесила его на руке.

– Мне нет дела до Жермена, морали и всего прочего! Но я ненавижу каждую минуту, проведенную в качестве мадам Рошар! Даже если ты не подпишешь соглашение, я сделаю так, что тебе придется со мной развестись, Морис, и мне плевать на твою карьеру!

– Если ты продолжишь глупить, – холодно сообщил он, – то твой 'друг', о котором ты так заботишься, отправится в тюрьму по обвинению в подлоге, мошенничестве и так далее!

Я смотрела на него в изумлении и растерянности.

– Прочти, – Морис указал на пакет, – Имя, которым он использует, настоящее, но даже отдаленно не связано с родом Совиньи. И с их побочными ветвями. Доказать, что документы, которыми он пользуется, получены за взятки – не составит труда. Даже если ему удастся сохранить свободу, его больше не пустят на порог ни в один дом. Согласись, что ублюдку уличной девки не место в приличном обществе.

Я знаком остановила его пылкую речь. Наверное, если в дебатах он выступает так же, то он все-таки хороший политик. И… ох, что же мне делать…

– Я не задерживаю тебя, Аделиз. Однако попросил бы тебя вернуться к началу сезона. Не стоит давать слишком явный повод к сплетням, – завершил разговор Морис.

Похоже, он был абсолютно уверен в себе и в моем решении.

Угрозу Мориса я восприняла более чем серьезно: одного у него не отнимешь, – слов на ветер он не бросает. Прежде чем мучиться угрызениями совести, – а я не настолько альтруистична, что бы жертвовать своим спокойствием ради другого, – я рассудила, что в скандал окажусь вовлечена не только я, но и многие другие подруги Жермена. Можно ли предположить, что Рошару не дадут вывесить грязное белье на широкое обозрение?

И тем не менее, Жермен Совиньи перестанет существовать вернее, чем если бы он умер. Перед ним закроются все двери…

Я посмотрела на переданное Морисом досье. Меня не трогало его шокирующее происхождение: родителей не выбирают, и детей не покупают в магазинах. Я на полном серьезе все еще считала его выше и лучше большинства моих светских знакомых. Не думаю, что эта папка скрывает какие-нибудь жуткие и омерзительные тайны…

Однако, пакет манил и тревожил. Открыть его, прочитать чужую жизнь, было так подло и так притягательно, что я не сумела его уничтожить, лишь засунула перед отъездом так далеко в секретер, как могла.

Во Париже я задержалась больше, чем на неделю, но разговора с Морисом никак не получалось. Проснувшись однажды утром, я поняла, что просто хочу обратно в свой коттедж, и собрала вещи. Кроме того, Жермен имел право знать, что его ждет.

Но… предполагать – это одно, а сказать человеку в лицо совсем другое! Я поняла, что боюсь, но на второй день не выдержала: мне просто необходимо было с кем-нибудь поговорить, и я знала только одного человека. И сразу же убедилась, что Жермена нет. И нет давно. Мой рай опустел. Один день, полный тишины и уединения к которым я так стремилась, показался вдруг просто невыносимым. А мысль о том, что рядом может поселиться кто-то другой – просто бесила.

Когда он уехал? Куда? А вдруг, что-то случилось…

Когда через пару дней мы столкнулись с Жерменом на площади, я почувствовала почти облегчение.

– Жермен? Какого черта ты не зашел ко мне, когда вернулся?! Я беспокоилась! – я даже не понимала, что именно сейчас говорю, однако как ни странно, но это была правда. Не сказала бы, что это мне самой нравилось.

– В самом деле? – на его лице отразилось что-то похожее на радость и смущение.

– Конечно! А как я еще должна себя чувствовать, когда на моих глазах человек ни с того ни с сего валится с ног?!

– А, – кажется, он меня неправильно понял, – не волнуйтесь, это не заразно.

– Я не это имела в виду!

Лед растаял быстрее, чем появился. Жермен рассмеялся.

– Делиз, у тебя манеры…

– Это ты на меня так действуешь.

– Ну, спасибо!

Мы наняли коляску и поехали ко мне.

– Так у тебя все в порядке?

– Вполне, – быстро отозвался он.

Нет, не все, поняла я, но больше он мне ничего не скажет.

– Как твой развод?

– Могло быть и хуже. Морис считает, что мы любовники, – зачем-то рассказала я.

– Ты говорила ему обо мне? – Жермен невероятно удивился.

– Он сам узнал, – я обернулась.

Он явно ждал продолжения.

– И дал добро на мелкие шалости.

Жермен внимательно смотрел на меня, слегка склонив голову на бок:

– Тебя это оскорбляет.

– Может быть, я слишком хорошо о тебе думаю, но тебя это тоже должно оскорблять, – я ответила ему не менее пристальным взглядом.

Жермен отвернулся и делано пожал плечами.

– Делиз, я уже давно привык к тому, что меня рассматривают в качестве мелкой шалости. И вполне понимаю, почему твой муж считает нас любовниками.

Повисла неловкая пауза.

– Делиз, эта сплетня может стоить тебе доброго имени, – Жермен был очень серьезен.

– Мне все равно, если суд примет решение о разводе! Я лишь хочу избавиться от присутствия этого человека в своей жизни. И от своей жизни, какой она стала!

Момент настал, а я все еще не могла сказать, что его ждет. Не глупо ли?

– Подумать только, я умудрился испортить репутацию женщине, с которой даже не целовался!

Это была шутка, но это была грустная шутка.

– Зато я, возможно… Испорчу тебе не только репутацию! Морис предоставил мне на тебя полное досье…

Господи! Глаза и улыбка остались прежними, руки не дрогнули, но он так побледнел, что мне стало страшно!

– Он угрожает обвинить тебя в подлоге за использование фамилии Совиньи…

– Вот как, – Жермен поднялся и отошел к окну.

Спустя не более, чем минуту он продолжил:

– Делиз, то, что ты со мной еще разговариваешь, я могу вознаградить, только избавив от лишних угрызений. Ты можешь продолжать процедуру развода, потому что я… не собирался возвращаться. Мне безразлично, что сочтут обо мне в свете!

Не собирался возвращаться?! И почему я так глупо улыбаюсь, и не могу остановиться размешивая в чашке сахар… Я не утерпела и все таки подошла к нему. Интересно, смогу ли я когда-нибудь увидеть, что скрывается в непроглядной глубине его глаз? Я поймала себя на том, что смотрю на него слишком долго и слишком пристально. В голове царила пустота, если не считать мысли, что будет, если действительно прикоснуться к его губам… один раз, только один, попробовать их на вкус…

Наверное, это было написано у меня на лице. Уголки его губ дрогнули почти презрительно, выражение лица застыло, а глаза превратились в два зеркала. Жермен отстранился и отвернулся.

– Извини, – сказала я ему в спину.

Хуже могло быть только, если бы я, раздевшись, запрыгнула к нему в постель.

– Ничего. Забыли. Я тебя понимаю.

Было бы проще, если бы этой нотки в его голосе не было.

– Может быть, сделаешь мне свой кофе… – бросила я спасательный круг.

Жермен с облегчением направился в кухню и взялся за джезву.

Ты все испортила, дура! Он снова замкнется в своем домике, что бы взяться за очередную сказку Ориента… а ты снова останешься совсем одна… и никому не будет до тебя дела.

– Ты не обижайся, – я сама доставала чашки, – Наверное, любая женщина хочет убедиться, что она желанна. Ты мой друг, но ты – мужчина, самый привлекательный в моей жизни мужчина… Морис умудрился поднять всю муть со дна!!

При слове 'друг' Жермен метнул в мою сторону молниеносный пронзительный взгляд. Он заговорил, не отрываясь от процесса приготовления.

– Ты тоже не обижайся, Делиз. Ты потрясающе красивая женщина. Ты очень хороший и искренний человек. Если мы с тобой действительно друзья, мне бы не хотелось этого лишиться, приобретая всего лишь новую… любовницу.

Пока он говорил, на губах играла легкая улыбка, но мне бы очень и очень не хотелось, что бы когда-нибудь он еще раз улыбнулся мне так. Что угодно, только не видеть ее! В этот момент, я боялась, что он поднимет на меня взгляд.

– Я больше не буду.

В ответ Жермен рассмеялся и вдруг обнял меня за плечи.

Ощущение сильных мужских рук, обнимающих тебя без похоти, но и без равнодушия – самый драгоценный подарок, который он мне сделал.

Я смотрела, как он уходит: медлительная походка, руки в карманах светлых брюк, небрежный разворот плеч, волосы разметались от ветра. Мне безумно хотелось узнать о чем, он думает в такие минуты. И я безумно радовалась, что так и не открыла досье. Ты права, Каро, нам всем хочется обмануться…

Мы оба понимали, что этот день прошел необычно, что мы не сможем забыть всего, что наговорили и сделали, и не думать о том, чего не сделали. Я была готова к тому, что на завтра он не появился. Я сидела в кресле, понимала, что жду, и понимала, что жду напрасно. Я не стала навязываться. Ощущение утраты, навсегда упущенной возможности чего-то очень важного, – вот что я чувствовала.

День второй. Я нехотя выползла из дома на прогулку. Подсознательное желание хотя бы случайной встречи отозвалось неожиданно болезненным разочарованием. Чем я так обидела тебя, что ты вообще больше не хочешь обо мне знать? Накипью в душе поднялось необъяснимое раздражение. Да что он о себе вообразил? И какого черта ты к нему цепляешься? Я была так зла на не свойственное себе поведение!

А ночью опять не могла уснуть.

Утро выдалось такое солнечное и яркое, что сидеть в четырех стенах было просто не возможно. Я пошаталась по окрестностям, побывала в городе и опомнилась только тогда, когда уже стояла у него на пороге.

Тихие шаги раздались не сразу. Жермен выглядел растрепанным и откровенно измученным, до болезненной зелени, как будто все это время вообще не смыкал запавших глаз.

– Делиз? – мое появление его определенно не порадовало.

– Да. ты пропал… Зашла узнать, не случилось ли что-нибудь.

– Нет. Не случилось, – казалось, он говорит через силу.

– Тогда извини. До свидания.

– До свидания. Спасибо, Делиз…

Это он, значит, что бы я не чувствовала себя такой навязчивой. Спасибо, Жермен! Ты так внимателен! Я уже было сошла с высокого крыльца, но развернулась, прежде чем он успел прикрыть дверь. Надо сказать, что он и не торопился.

– Вообще-то, я пришла мириться!

Жермен растерянно заморгал.

– Мы, кажется, не ссорились.

– Тем лучше! Тогда считай, что я соскучилась и решила зайти. На правах друга, – я уже решительно отодвигала его от порога, шагая внутрь.

Оказавшись в доме, я вдруг замолчала и уставилась на нечто непривычное – смятый плед, пыль, и грязную посуду на кухне.

– Ты болел! Ради бога… – я укоризненно посмотрела на него.

Жермен молчал, уткнувшись взглядом в пол.

– Хорошо. Сейчас я все устрою! И не буду мешать!

– Делиз, ты… – он не закончил.

– Иди, иди, – я решительно отмахнулась, от его протестов, – Ты и сейчас выглядишь не лучшим образом!

Я видела, что пока присланная Барбой девушка под моим руководством хлопочет по хозяйству, он пытался читать, но то и дело ловила на себе темный взгляд поверх очков. Встретившись со мной глазами, Жермен встал. Он обнял меня и долго стоял так. Я чувствовала его дыхание и эхо биения сердца.

– Делиз…

Теплые губы нежно коснулись виска.

Я проснулась резко и сразу. Оказалось, что я уснула прямо так, как мы и сидели на веранде, положив голову ему на плечо. Когда ушла Николетта, я не могла сказать.

– Уже светает… – признала я очевидное, – Ты так и не спал?

– Да… нет… – Жермен смотрел на светлеющую кромку неба.

– Что с нами происходит, Жермен?

– Не знаю… – одними губами.

– Ты знаешь, я никого никогда не любила. Я, наверное, вообще не способна любить. Но… я не хочу тебя терять…

Он едва заметно вздрогнул. В глазах – до предела перетянутой струной звенела грусть.

– Рано или поздно, – это случится.

– Тогда я хочу, что бы это случилось как можно позднее.

Его поцелуй был целомудреннее мелодии церковного хора…

* * *

Счастливые часы убегают незаметно, и всегда слишком быстро. Мы были вместе, и я забыла обо всем окружающем мире, кроме мужчины, который был со мной рядом. Иногда просыпаясь в ожидании новой встречи или засыпая в кольце его рук, я думала, что так не бывает, что это слишком хорошо, что бы длиться долго. Жермен был совершенством, идеал, воплощение мечты: слишком хорош, что бы быть правдой. Ни один мужчина не мог быть более внимательным, ни один любовник не мог быть более чутким. В тот момент, когда впервые он лаская коснулся меня, я до дрожи боялась разочарования. Он был великолепен, он обязан был быть великолепным, – не зная всех тайн и секретов женского тела, он не смог бы достичь такой репутации одними неподражаемыми манерами… Но ведь мне нужно было не это!

В нашу первую ночь он любил меня так же безыскусно, как и дышал, и, вытягиваясь в истоме, я едва удержалась от слез. Что бы не следовало дальше, я уже не могла сомневаться в той искренности, с которой он так щедро отдавал себя на мою милость либо подчиняя меня своей власти.

Я готова была часами наслаждаться близостью восхитительного тела, которое природа творила с несомненной любовью, но все же это не было главным в наших отношениях. Плотская страсть была лишь самым простым выражением той связи между нами, существование которой нельзя было не признать. Мне было достаточно его молчаливого присутствия.

Мне стало казаться, что я физически ощущаю его, и могу слышать отзвуки его чувств. Я убеждалась в этом, явившись к нему прямо с утра, на несколько часов раньше обычного, что бы услышать: 'Я думал о тебе', или неожиданно нагрянув вечером, что бы убедиться, что он пытается скрыть очередной приступ дурноты.

Больше всего это было похоже на сумасшествие.

– Я пугаю тебя?

– Немного. Ты изменилась, – Жермен коснулся пальцами моей щеки.

– Я больна тобой. Наверное, это смешно?

– Не знаю, – он покачал головой, – такого со мной еще не было.

– Жермен… – я была потрясена, – неужели у тебя никогда не было девушки? Ты никогда не встречался с женщиной просто так?

– Как-то не до того было.

Он улыбался, но говорить об этом ему было явно неприятно. Что бы знать об этом, мне было не обязательно видеть его лицо. Мы были связаны с ним.

Иногда меня это пугало. Неизвестность всегда пугает. Я представить себе не могла, чем кончится наш роман. И к самому Жермену было много вопросов. Возможно, это не беспокоило бы меня настолько сильно, если бы он так старательно не уклонялся от личных тем.

Несколько раз Жермен уезжал.

– По делам? – спрашивала я, пытаясь унять любопытство.

– Вроде того, – он не считал нужным объяснять, куда он едет и когда вернется.

А возвращался он обычно еще более… нет, не грустным, не мрачным, не подавленным – отстраненным. Словно каждый раз ему приходилось идти ко мне не просто из конкретного населенного пункта, но из неведомой и, как видно, абсолютно безрадостной дали.

Несколько раз, когда мне приходилось выбираться в столицу по поводу развода, так как Морис упорно стоял на своем, Жермен меня сопровождал, но это была скорее тяжелая обязанность для него. Я долго не могла поверить в это, но ему и правда было неуютно и не приятно во всей должной быть привычной обстановке.

Жермен не протестовал, когда мы останавливались в гостинице, и мы редко выходили куда-то еще, тем более, что даже тогда он выбирал тихие, мало известные, хотя, безусловно, уютные и романтичные места.

– Такое впечатление, что ты меня стыдишься, – как-то в шутку заметила я.

– Я просто стараюсь избежать нежелательных встреч, – мои слова его задели, – но если ты хочешь встретиться с кем-нибудь из знакомых, я не могу тебе мешать.

– Мне никто не нужен, – я прижалась щекой к его плечу: восхитительное ощущение.

Правда, мелькнула у меня как-то одна мыслишка, что подобная простота в пристрастиях, объясняется еще и ограниченностью средств. 'Моих' денег он не принимал, я, собственно, не настаивала, понимая, что в противном случае опять поставлю его на положение содержанца. Но любопытство подавить не удалось.