Текст книги "Палач (СИ)"

Автор книги: Виктория Крэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

И вот он нашел, что хотел. Но его встретила стена. Он ударил. Я рефлекторно ударила в ответ. Но Палач даже не поморщился. Он просто отмахнулся от моей защитной силы, как от назойливой мухи, и нанес еще один удар. Стена выстояла. Но это было моим последним актом сопротивления. Что-то во мне сломалось, и я ясно поняла: это конец. Я умираю. Последний рубеж преодолен. Дальше лишь пустота. Тишина и покой.

Я радовалась. Наконец-то все закончится. Потому что я не смогла бы вытерпеть больше. Он бы просто растоптал мою личность. Окончательно. Без возможности восстановить утраченное. А эта участь хуже смерти. Для любого существа.

Боль уходила с каждой новой пульсацией моего сердца. Оно замедляло свой ход. Но я пока не могла уйти. Кое-что я должна была узнать. И ответ на мой вопрос мне мог дать только он. Мой Палач.

– Скажи мне, – это было крайне тяжело – говорить, когда тело разрушается, но я должна была.

– Ты что-то сказала? Я удивлен. Ты решила мне что-то поведать? Не слишком ли поздно, моя милая?

Я почувствовала, как он отстранился и выпустил из тисков мою память. Он уже понял, что я умираю. По сути, я уже была мертва. То, что сердце мое пока стучит, всего лишь последнее «прости» этому миру. Он не понял лишь одно – мои блоки сняты. Сейчас он мог увидеть абсолютно все. Но он верил, что моего сопротивления хватило, чтобы противостоять ему до конца. И я больше не была ему нужна. Так… отработанный материал.

Мне нужен был мой голос. Я взмолилась Богу, Дьяволу (смешно), любым силам, которые меня могли услышать, чтобы дать мне напоследок возможность говорить. И эти силы услышали меня.

Голос мой дрожал и был очень тих. Но я уже не шептала. А вместе с голосом вернулось зрение.

– Ответь мне на один вопрос, – Люциан вопросительно вздернул бровь. – Мой сын. Как он?

Он удивился моему вопросу. Ну еще бы. Я тоже удивилась бы, как и любой другой.

– А почему я должен это знать? У тебя есть ребенок?

В глазах его мелькнул интерес, расчет. Я угадывала его мысли. Ребенок Проводника сам становится Проводником.

– Есть. Был, – меня не волновали его планы, я должна была все узнать, пока еще оставались силы говорить.

– Скажи мне, где твой ребенок, и Арка о нем позаботится.

Его глаза хищно сощурились. Он даже не пытался от меня скрыть потаенного смысла своей фразы.

– Нет. Это ты мне скажи, – я набрала побольше воздуха, внутри что-то заклокотало. – Люциан! Заклинаю тебя! Скажи. Где. Наш. Сын!

Несколько секунд он просто глядел на меня. До него еще не дошло. И я увидела этот момент. Ведь я назвала его по имени. Первый раз за эту долгую ночь, с тех пор, как он вернул мне способность говорить. Произнесла имя, которое в этой реальности могла знать лишь я.

Он отшатнулся.

– Люциан? – я говорила все тише, одолженная сила иссякала. Я облизнула губы. – Пожалуйста… Он жив? Здоров?

Некоторое время он сидел неподвижно. Словно статуя. Потом его взгляд метнулся ко мне. Обежал с головы до ног. Рука его приподнялась. Губы шевельнулись. Потом до меня донесся голос. Тихий и неуверенный. Это у него-то?

– Мири?

Он смотрел мне в глаза, и все было в этом взгляде: боль, страдание, ужас. И над всем этим – понимание.

Я прикрыла глаза. Когда я их вновь открыла, Люциан стоял рядом. На коленях. Рука его коснулась моей шеи. Легко-легко, будто крылья бабочки. Потом чуть сильнее – на пульсе. Скользнула ниже, обводя контуры моего тела. Уже не отстраненно. И столько чувства было в этом касании, что слезы потекли из моих глаз. Кровавые. Во мне еще оставалось достаточно крови, чтобы плакать. По нему, по нам.

– Я…

– Не надо ничего говорить. Тебе больно… – голос его сорвался. Он закашлялся.

– Нет… Я скажу… Я рада, любимый… Я так рада, что ты жив, Люциан!

Сил почти не оставалось. Перед глазами темнело. Голова кружилась. Я потянулась к Люциану рукой. Рука упала. Он перехватил ее, переплетая свои пальцы с моими, и сжал.

– Не… откажи… мне…

– Все, что хочешь, Мири! Обещаю.

– Убей меня… я больше… не могу… прекрати это… одним махом. Ты можешь.

– Нет! – я увидела, как задергалась жилка на мощной шее.

– Я… не хочу… долгой агонии… Coup de grace… [1]1
  Удар из сострадания, последний удар, которым добивают умирающего из жалости (фр.)


[Закрыть]

Он осторожно просунул руку мне под спину и поднял мое ослабевшее тело к себе на колени.

– Мири! Ох, Мири… – он прижимал меня к себе, уткнувшись лицом в мои волосы, и покачивался.

– Я, правда, не знаю… своего истинного… имени. Я его… никогда… не знала, Люциан! Верь мне!

– Я верю, маленькая. Верю… Да и неважно это. Но почему? – он оторвался от моих волос и заглянул мне в лицо. – Почему ты не дала мне знать раньше? Ты… Ты так изменилась… Я не узнал тебя. Я… О Боже! Я думал, ты умерла, Мири! Я видел твое тело. Я же сам тебя похоронил…

Люциан, обращающийся к Богу – какая ирония! В другой раз я бы долго хохотала. Но не сейчас.

Лицо Люциана, и без того бледное и осунувшееся, помрачнело.

– Отец… Это он. А я поверил.

– Мы… верим в то, во что хотим верить, не вини себя… Я тоже…

– Не винить? Не винить?! – он почти рычал. – Вот за это?

Он качнул меня, показывая, что он имел в виду. Но я понимала. И я ему сострадала. Каково было ему, когда я ему открылась? Стороннему наблюдателю мое признание могло показаться местью. Изощренной последней местью. Но это было не так. Не могло быть так. И Люциан никогда не подумал бы, что я просто ударила в ответ.

Мне было тяжело, руки, словно свинец, но я коснулась его лица. Провела ладонью от виска вниз, по скуле, щеке… Вдоль линии подбородка. Потом большим пальцем тронула эти чувственно очерченные губы. Они прихватили мой палец и нежно сжали.

Когда Люциан смотрел на меня, мне легче дышалось. И я приняла решение, зная, что после этого меня не станет.

– Блоков больше нет, – шепнула я. – Давай. Ты хотел знать. Так узнай. Узнай все, любимый.

– Нет… Теперь это не имеет значения!

– Я прошу тебя, – я потянула его к себе. – Я впускаю тебя в свой разум. Добровольно. Полностью. Полный контакт… Ты не сделаешь мне больно… Я знаю…

Последние слова я произнесла уже беззвучно. Я молила его глазами. И он сдался. Он хотел знать. Но не то, что еще совсем недавно пытался взять силой.

Это так отличалось от первого раза. Не было давления. Не было страха. Не было боли. А может, мой лимит на страдания уже себя исчерпал.

Я лежала в объятиях Люциана. Его большие теплые ладони нежно сжимали мое лицо. Мне было тепло и спокойно. Он низко склонился надо мной и вошел в мой разум. Как легкое дуновение ветерка. Летнего, несущего запахи лугов и свежесть журчащего неподалеку ручейка… Я своими глазами видела изумрудную зелень мягкой травы, которая манила к себе. И я шагнула туда. Легкая, словно ветер. Я раскинула руки и обняла чистейшей голубизны небо. Высокое и чудесное. Я побежала вперед. Я смеялась и смеялась. Наконец я была счастлива.

Но какая-то сила ударила меня. Заставила остановиться. Я с негодованием обернулась. И увидела комнату. Странная комната. Светлая, но мрачная. На полу на коленях человек, у него на руках девушка. Она лежит в его объятиях изломанной куклой. Лицо в крови. Одна рука повисла вдоль туловища. Другую он прижимает к своей щеке.

Нет, он не человек! За ним я видела высокую тень. Истинная сущность. Не очень ясная, ведь со стороны Света его невозможно увидеть во плоти и в полной силе. Но этого достаточно. Его облик могуч. Пугающ. Но в то же самое время прекрасен… Темный принц.

– Я держу твою душу в своих руках!

Его глас был низок и раскатист. От фигуры исходило серебристое сияние. Она казалась сотканной из лунного света.

Его воля была сильна, и я не могла противиться зову. Меня потянуло назад.

Я парила над ними – мужчиной и девушкой. Я видела темную тень канала, что связывал меня и Принца. Но я знала, как его обрезать. И Принц это понял. Его Сила тут же пресекла мою попытку перерубить канал.

– Ты этого не сделаешь! – он смотрел прямо на меня своими пугающими хрустальными глазами. – Я не позволю. Один раз я уже вернул тебя. Я сделаю это снова. Вернись! Я приказываю тебе!

– Зачем? Кто я тебе? Отпусти, Принц. Дай мне уйти. Нам нечего делать вместе.

– Есть… Посмотри вниз. Ты ее видишь?

– Вижу. Она мертва.

– Она – это ты! Вернись!

И я вспомнила. Я испугалась.

– Люциан? Люциан! Я не могу!

– Мири, девочка. Ты сможешь, я знаю, – интонация Принца смягчилась.

– Как я вернусь? Я умерла. Я же вижу себя. И тебя… Как ты можешь говорить со мной? Вот так. Когда я…

– Когда ты – всего лишь Дух? Ты забыла? – его глаза сверкнули, освещая серебром канал. – Твоя душа под моей властью. Ты помнишь? Когда-то я дал тебе возможность жить. Даю ее снова. Но ты должна вернуться в свое тело. Пока не стало слишком поздно.

– Я боюсь. Там боль. Я не хочу больше боли. Сейчас мне хорошо. Я все забыла, а ты мне вернул память моей человеческой сущности. Что я буду там делать? Меня ничто не держит внизу.

– Держит. И ты вернешься.

– И что же это?

– Кто! Наш сын, девочка. Сын.

Это была Причина. Сын. Ребенок, которого у меня забрали. Ребенок, которого я даже не успела подержать на руках.

– Он… Сын… Он знает про меня?

– Знает. Он мечтал о встрече с тобой. Он не верил в твою смерть, когда даже я поверил.

– Это правда?

– Разве я когда-нибудь тебе лгал?

– Нет. Никогда.

– Возвращайся в свое тело.

– Мне страшно. Это будет больно. Я знаю.

– Да. Это будет больно. Но ты сильная девочка. И храбрая. Ты противостояла мне, когда никто другой не посмел бы. Ты одна такая. Ты сможешь.

Я колебалась. Я смотрела вниз. На себя. На залитые кровью лицо и грудь. На Люциана, державшего меня и тоже измазанного кровью. Моей кровью. Я не могла сделать этот шаг.

– Торопись. Иначе я сам призову тебя. Кровью и Болью.

– И я стану навеки твоей рабой. Неужели ты этого хочешь?

– Я предпочитаю, чтобы ты сделала это по собственной воле. Но если ты не оставишь мне выбора, я сделаю это. Пусть рабыня, но ты будешь жить!

Я понимала, что иного пути у меня нет. Быть рабой Темного Принца не самая страшная участь. Но я предпочитала бы снова стать собой – такой, какой была, а не марионеткой – пусть и самого великодушного кукловода.

И я сделала это.

Глава 3

Боль вспышкой озарила меня. Я судорожно вздохнула. Что это было? Сон? Видения агонизирующего мозга?

– Мири, Мири, ты меня слышишь?

Голос Люциана доносился издалека. Сквозь гудение в ушах. Сквозь болезненную пульсацию в висках. Мне казалось, что моя голова сейчас взорвется.

– Моргни, если слышишь.

Я сделала, как он просил. И тогда он осторожно снял меня с колен и уложил на кафель. Сам подскочил и, схватив со стола мобильник, начал жать на кнопки.

Мои глаза закрывались.

– Не спи! Не смей закрывать глаза! Скоро прибудет помощь. Потерпи.

Он что-то прокричал в телефон. Потом швырнул его на стол. Снова опустился рядом со мной на колени, начал осторожно ощупывать. Я вздрагивала, когда он касался особенно болезненных мест. Там, куда меня ударил Джек, вообще было ужасно. Я вскрикнула от легчайшего нажатия руки Люциана.

– Ш-шш. Сейчас прибудет каталка и медикаменты. Я сделаю тебе укол. Сразу станет легче.

– Ты… медик? – я с трудом разлепила губы.

– Помолчи. Мири. Поговорим, когда тебе станет легче. Обо всем, о чем захочешь…

– Нет. Ты скажи… Ты врач?

На мгновение его глаза насмешливо блеснули.

– Я – Палач, любовь моя. При моем ремесле я обязан быть хирургом.

– Действительно… глупый… вопрос.

Закончив меня осматривать, Люциан посмотрел на часы. И тотчас дверь распахнулась. Несколько человек, одетых в светлые одинаковые комбинезоны, вкатили каталку. Женщина опустилась на пол рядом со мной и раскрыла чемоданчик. Люциан достал оттуда же шприц и пару ампул.

Я отвернулась. С первого же мира, где была развита медицина, я по-детски возненавидела иголки.

– Боишься? – Люциан придвинулся ко мне, набирая из ампулы лекарство в шприц и освобождая место для женщины-врача. На его лице играла легкая улыбка.

Я попыталась презрительно фыркнуть, но только со свистом втянула в себя воздух. Лицо Люциана тут же стало серьезным. Он опустился на колени и осторожно разогнул мою руку. Я учуяла запах спирта, когда он провел тампоном по локтевому сгибу.

– Не смотри, если так страшно, – шепнул он, и иголка вошла в вену.

Больно не было. У моего Палача легкая рука.

У меня возникло чувство, будто я покачиваюсь на волнах. Это было приятно. Я не сводила глаз с сосредоточенного Люциана. Он что-то тихонько говорил женщине. Та отвечала… Я не разбирала слов. Или по каким-то причинам забыла язык.

Люциан аккуратно вытащил иглу из моей руки и прижал тампон.

– Что это? – я уже почти ничего не чувствовала. Боль уходила, оставляя о себе лишь неясное воспоминание.

– Обезболивающее. Наркотик и специальный препарат, – пояснил он, внимательно глядя мне в лицо.

У меня слипались глаза. Люциан приподнял мое правое веко. Всматривался какое-то время. Потом удовлетворенно кивнул.

– Осторожно поднимаем. На счет раз, два… три!

Голоса раздавались как сквозь войлок. Далекие и чудные.

– Сэр! Капельница готова, – произнес женский голос.

– Очень хорошо. Минутку. И поедем. Коул! Осторожно вези стойку. Чтобы ничего не натягивалось. Готовьте сканеры и операционную, – это звучал властный голос Люциана.

Внезапно его хрустально-серебристые глаза оказались прямо надо мной.

– Еще не спишь? Спи, моя хорошая. Я обо всем позабочусь. Пусть тебе приснятся хорошие сны.

Я почувствовала, как толстая игла капельницы входит в вену. Я больше никогда не буду бояться иголок. У Люциана все так хорошо получается! Я улыбнулась. Он поцеловал меня в лоб, и я провалилась в темноту.

Снова старый сон. Мой «любимый» ночной кошмар. Когда мне было плохо, когда я болела, когда я думала, что хуже уже быть не может, он врывался в мои сны, чтобы мучить, лишать последней надежды, убивать меня. Иногда мне казалось, что кошмар насылает на меня какой-то старый могучий враг. Враг, о котором я знала, но забыла. И он напоминает о себе.

Я проснулась, дрожа. Я всегда просыпалась в поту, когда ко мне возвращалась одна и та же картина: окровавленное тело моего любимого. Израненное и избитое. Его отец приоткрывает покрывало, и я падаю на колени у ног высокой сереброволосой женщины. Его матери. И вою, вою. Ибо на то, что издает мое горло, не способен человек. Так рыдает ночами одинокая волчица.

– Люциан, – хрипло позвала я темноту. – Люциан!

Как всегда после такого сна. Снова и снова. Зная, что никто не откликнется на мою боль. Никто ее не уменьшит. Безысходность. Отчаяние. И я даже не могла шевельнуться. Так страшно!

Последний кошмар отличался от других. Во сне я чувствовала запахи. Тонкий и пряный аромат духов женщины, которая держала меня. Руки которой были такими добрыми, а взгляд полон боли и сострадания. А мужчина… От него исходил запах… Я никогда не могла понять, чем же от него пахло, но я боялась вдыхать глубоко. Инстинкт подсказывал – не дыши, это смерть, погибель, вечный сон. Хотя отец Люциана никогда не угрожал мне прямо, я прекрасно понимала, что я совсем не та, кого он выбрал бы для своего Наследника. И я погубила его. Не свяжись Люциан со мной, он бы жил… Именно это я читала по, казалось бы, бесстрастному лицу Владыки, когда он смотрел, как я бьюсь в истерике у тела его любимого сына.

В такие моменты мне всегда хотелось умереть. Чтобы соединиться со своей первой любовью. Единственной любовью.

Я всхлипнула. Бесполезно кричать. Никто не придет. Мной пройдена долгая дорога. Может, кто-то порой и скрашивал ее. На время. Но пустоту внутри заполнить не мог.

В этот раз все было иначе. Я не могла приподняться. Не было сил. И что-то мешало. Такое ощущение, будто я связана.

Я шевельнула кистью. Потом скосила глаза. Точно. Руки привязаны к скобам по бокам кровати. Ну и ну. Где это я?

Тяжело оглядываться, когда невозможно приподняться. Я лежала в какой-то комнате. Больница? Я попала в аварию? Заболела? Я продолжала рассматривать помещение. Напротив кровати, у плотно зашторенного окна, стол. Занавеска чуть колыхалась – приоткрыта форточка. На столе темнел погашенный монитор. Рядом включена настольная лампа с отвернутым от меня плафоном. Стопка бумаг. Чуть дальше журнальный столик. Кресло. У кресла в напряженной позе стояла какая-то женщина в легком комбинезоне медика. Она что-то быстро проговорила в переговорное устройство и шагнула ко мне. В руках она держала стакан с соломинкой.

– Мисс? Как вы себя чувствуете?

Я открыла рот, закрыла. Не знаю, как я себя чувствовала. Вроде ничего не болело, но двигаться я не могла. И не только из-за этой дурацкой привязи. Тело было каким-то… Чужим, что ли. Я медленно качнула головой. Сестра поднесла к моим губам соломинку, и я с благодарностью сделала несколько глотков. Вода оказалась сладковатой. Или сок. Я не поняла.

Утолив жажду, я прикрыла глаза.

Где-то за изголовьем кровати отворилась дверь. Потянуло сквозняком. Я не могла видеть, кто вошел. Терпеть не могу быть такой беспомощной! Медсестра шагнула мне за спину и что-то быстро зашептала. Включился яркий свет. Я зажмурилась. Глаза с непривычки резало.

– Милая?

Надо мной вдруг склонился тот, чье лицо я только что видела во сне. Его пальцы нежно коснулись моей шеи, считая пульс. Потом он нагнулся ниже, и его теплые губы прижались к моим.

– Как ты себя чувствуешь?

– Я… я, – я растерялась. – Но… Люциан. Как же?

– Ты что-нибудь помнишь? – его длинные пальцы ласково поглаживали мой лоб.

– Не, – начала было я, но тут же умолкла.

Я вспомнила. Тело рефлекторно дернулось. Но Люциан, видимо, ожидал чего-то подобного, так как его руки твердо легли на мои плечи, удерживая меня, пока судорога не прошла.

– Ш-шш, – шептал он. – Успокойся. Все уже закончилось. Я сейчас освобожу твои руки. А потом снова поставлю капельницу.

Я следила, как он осторожно отрывает пластырь и вытаскивает из моей руки иглу, отсоединяет от стоящей у моей кровати аппаратуры какие-то провода. Снимает датчики с другой моей руки.

Потом Люциан откинул простыню и осмотрел меня. Придвинув к себе стойку с мониторами, начал нажимать на какие-то кнопки, снимая показания. Удовлетворенный результатом, он отсоединил датчики, прикрепленные над моим сердцем.

Его пальцы случайно задели сосок. Он мгновенно напрягся. А я жутко смутилась. Не то чтобы я его стеснялась. Господи, да я столько раз лежала перед ним нагая. Но… Не в этом теле. В этом теле я… Нет! Это потом! Да и врачей я никогда не стеснялась. Врачи есть врачи, они не имеют пола. Но это же не врач, черт побери!

Я не сводила с Люциана глаз. Я помнила все, до последней детали. Но реальность все еще не осознавалась. Я не знала, спала ли я, бредила или все это на самом деле происходило со мной. И вообще, что из моих воспоминаний – правда.

– Я, – я сделала очередную попытку заговорить. – Люциан…

Он оторвался от своего занятия и взглянул на меня. На его лице играла легкая улыбка. Улыбка, немного озорная, но в то же время несущая в себе какую-то тайну. Улыбка, которую я обожала.

– Ты жив… Господи, Боже мой! Это не сон. Ты жив!

Я не смогла сдержать слез. Они покатились по моим щекам, одна за другой, пока я не зарыдала во весь голос.

Люциан тут же уселся рядом. В руке его самым волшебным образом возникла салфетка. Он начал вытирать мне лицо. И столько нежности было в его движениях, во взгляде, что я не могла остановиться. И тогда он наклонился и осторожно обнял меня. А я уткнулась лицом в его плечо. Не знаю, сколько мы так пролежали. Мне было хорошо и тепло. Я была защищена от всего. От боли, от снов, от ночных кошмаров. Я хотела провести так целую вечность.

Почувствовав, что я перестала плакать, Люциан приподнялся надо мной. Его ладонь легла на мою щеку. Я повернулась и прижалась к ней губами.

– Я люблю тебя, – шептала я в его ладонь. – Люблю тебя. Так тебя люблю!

– Все хорошо, маленькая. Все хорошо. Я тоже тебя люблю, – его голос успокаивал. – А теперь я тебя оботру немного. А потом снова поставлю капельницу.

– Опять наркотики? – полюбопытствовала я, хотя в тот момент мне было все равно, пусть бы он ответил, что в капельнице смертельный яд.

– Немного. Ты должна спать и набираться сил. А когда ты немного окрепнешь… Тут очень красивый сад. Я тебя туда отвезу.

– Я хочу сесть.

– Нет. Тебе нельзя двигаться. Я снова тебя зафиксирую. Это очень важно – обеспечить твою полную неподвижность. Еще несколько дней.

– Я ненавижу веревки!

– Совсем-совсем? – он ухмыльнулся, а я вдруг покраснела.

– О, Мири. Ты краснеешь? Ты все еще краснеешь! Девочка! – он нежно поцеловал меня, и я зажмурилась от удовольствия.

Пока он обтирал меня влажной мягкой губкой, я лежала и нежилась под его руками. И мне совсем не хотелось о чем-то думать. Не хотелось вспоминать, почему я тут оказалась. И что со всем этим делать. Я еще успею.

А потом он снова подключил датчики и трубки. И осторожно ввел иглу капельницы. И сидел рядом со мной, держа за руку, переплетя свои пальцы с моими, пока я не заснула.

Я взлетела по широкой лестнице на галерею. Где-то во дворе осталась Гвендолин. Та самая красивая девушка, которая когда-то назвала меня Ангелочком, теперь стала моей гувернанткой.

Князь очень серьезно взялся за мое образование. В моем родном замке я никогда столько не училась. Да, я знала грамоту. Умела считать – это необходимо для ведения хозяйства. Еще я умела вышивать и танцевать. Но Князь нанял для меня лучших учителей. Я занималась историей, географией, философией, учила языки. Но и это ему казалось недостаточным. Меня учили сражаться. Если бы мой отец был жив и увидел меня с мечом, он бы превратился в статую – такие в замке Князя стояли повсюду.

Зачем девочке владеть мечом и кинжалом? Но Князь считал, что я должна уметь защищаться. И частенько давал мне уроки сам. При свете факелов, на посыпанной белым песком площадке. А был он рыцарем хоть куда. Недаром на его теле было столько шрамов.

Уроки с Князем я любила больше всего. Пусть потом я мучилась от боли в перетруженных мышцах, но зато это было так весело! Если б только Ян видел! Но он не мог, и я отгоняла грустные мысли, чтобы не расплакаться.

В тот день Князь уехал по каким-то делам вместе со своими воинами. Значит, мой любимый урок заменят нелюбимым. Какой-нибудь историей. Нет, я ничего не имела против истории. Просто Гвендолин не нашла никого лучше, чем старый Хиггинс. А я его возненавидела с первого же взгляда. Нудный, со скрипучим голосом. А главное, он не расставался с длинной тростью, которой все время постукивал, кружа у школьной доски и раз за разом обходя меня, сидящую за столиком перед ней.

Я угадала. Гвен пришла за мной в тот самый момент, когда я собиралась прогуляться по крепостной стене, а потом лечь спать. Наконец-то не с восходом солнца, а когда темно. Чтобы встретить рассвет с самой вершины Восточной башни, с которой открывался чудесный вид на озеро Блисс.

Вот к чему было сложнее всего привыкать, так это к странному распорядку Князя и его подданных. Дома нам, детям, никогда не разрешали засиживаться допоздна. Мы рано укладывались спать под присмотром нянек и гувернанток. В Замке Князя меня загоняли спать утром. А я хотела утром гулять. Купаться в озере, бегать под солнышком и собирать цветы. Как-то я спросила Князя, почему мы должны спать днем, но он ответил, что так надо, ему так удобно, и я не стала перечить. Хотя мне и было всего ничего – восемь лет, я прекрасно понимала, чем обязана Князю. Где бы я оказалась, не столкнись я той страшной ночью с княжеским разъездом…

Старик Хиггинс ткнул своей тростью в сторону стола. Я послушно уселась и с тоской приготовилась к долгому уроку. Он начал расхаживать около доски и, как обычно, бубнить. На этот раз он рассказывал про династию Камберлингов, которая правила Северо-западным побережьем около пятисот лет назад. Очередную интересную тему наставник умудрился превратить в самое тоскливое на свете времяпрепровождение.

Я уже давно зевала, глядя, как за окном, в зеркальных водах Блисса отражается луна. И тут вспомнила, что у меня припрятано несколько лент и обрывков разноцветных веревок. Из них получится прекрасный парик для моей новой куклы Тары, которую Князь подарил мне на прошлой неделе. Я осторожно отстегнула от пояса мешочек, вытащила оттуда ленты и веревки и начала рукодельничать. За этим занятием история про захват трона племянником тогдашнего властителя не казалась скучной. Я даже заслушалась. Пальцы мои плели узоры, а перед глазами возникали картинки, как принц-изгнанник восстанавливает справедливость в тяжелой битве. Как он побеждает злобного короля Никомеда и спасает заложников короны. Я прослушала, кого держал в заточении Никомед, но мне хотелось, чтобы это была прекрасная и несчастная девушка-сирота, которую Принц спасет, а потом женится на ней. И они будут жить долго и счастливо.

Я мечтательно вздохнула, и в тот же момент трость со свистом опустилась на мои пальцы. Я вскрикнула и выпустила из рук рукоделье. Пальцы мои горели. Я не могла ими шевельнуть. Снова свистнула трость. Мне казалось, что злобный старикашка сломал мне руку. Я подскочила и кинулась из комнаты как ошпаренная. В глазах моих застыли слезы. Но я не плакала. Ненависть, злость и обида не давали моим слезам пролиться. В голове зрели планы мести, один страшней другого. Но я не пойду никому жаловаться. Я отомщу сама.

Я вылетела во двор и наткнулась на хохочущую со стражниками Гвендолин.

– Юная леди! – ее голос тут же сделался строгим и серьезным. – Насколько мне известно, ты должна быть на уроке истории!

– Мне он не нравится! Я туда не вернусь, – я дерзко взглянула в темные глаза гувернантки.

Та тут же поджала губы.

– Что ты опять натворила, дерзкая девчонка?

– Ничего. Просто господин Хиггинс не умеет рассказывать историю. Я лучше почитаю книгу, а потом пусть он устраивает мне экзамен!

– Ты сейчас же вернешься в классную комнату, извинишься перед почтенным Хиггинсом, и вы продолжите занятия!

От обиды я топнула ногой. Это я должна извиняться? Что я такого сделала? Это он побил меня своей мерзкой тростью. Но я промолчала. Лишь зло смотрела на гувернантку. Та, прищурившись, изучала мое личико, с вызовом задранное к ней.

– А этой девочке палец в рот не клади, – хмыкнул стражник и отошел, похохатывая, к товарищам.

Я было собралась проследовать мимо Гвендолин к крепостной стене, но она ухватила меня за ухо. Я взвизгнула. Сначала руки, теперь ухо. Я извернулась и, хотя ухо мое горело, словно в аду, вцепилась зубами гувернантке в руку. Она выпустила мое ухо, и я убежала в замок. Подальше от злых взрослых.

Князь никогда не наказывал меня. Он, конечно, мог меня отругать. И этого хватало – я была разумным ребенком, и прекрасно знала, когда не права. Но чтобы так! Ох, как я разозлилась! И Гвендолин тоже достанется. Может, не сейчас, но я злопамятная. Когда-нибудь потом я придумаю что-то очень обидное, и они еще попляшут.

Я неслась по галерее в северную часть замка, где никогда раньше не была. Мне всегда запрещали это делать. Говорили, что там никто не живет, все заброшено, там грязь и запустение, и я обязательно переломаю себе ноги, если полезу туда. Стану хромоножкой, уродиной, и никто никогда не возьмет меня замуж. Запрет этот мне повторяли чуть ли не ежедневно, а я послушно кивала головой. Подумаешь, запустение. Я всегда была ловкой, и старые камни меня не испугают. Вот я и нашла себе занятие на долгую ночь. Тем более, меня наверняка будут искать. Но никому и в голову не придет, что я не забилась в угол, зализывая раны, а отправилась исследовать замок.

Галерея заканчивалась узкими ступеньками, которые вели на третий этаж. Где-то выше чадил факел. Его всполохи слегка развеивали клубящуюся тьму каменной лестницы. Темноты я не боялась. Да и как ее можно пугаться, если почти полгода моей жизни я провела не при свете дня. Гораздо сильнее меня привлекала тайна. И я почти забыла, что пальцы мои распухли и болели после трости старого учителя.

На третьем этаже факелы горели гораздо реже, чем в нижней части замка. Я огляделась. Пустынно. Тихо. Пыльные гобелены прикрывали редкие оконные ниши. И никаких разрушений, которыми меня пугали. Чуть впереди темнела фигура рыцаря в старинных тяжелых доспехах. Я подошла ближе и стукнула по латам. Глухой скрежет мне понравился. Я потрогала древко копья. Оно не двигалось. Слишком тяжелое. Жалко. А то взять бы копье да ткнуть им Хиггинса.

Я медленно пошла дальше, ведя рукой по холодной каменной кладке стены. Какой длинный коридор! Только дверей нет.

Впереди что-то стукнуло, а потом я услышала приглушенные голоса. Я тут же юркнула за ближайший гобелен и затаилась в пыльном уголке, стараясь не чихнуть.

Голоса приближались. Я не сдержалась и слегка отогнула плотную ткань. По коридору шли две служанки. Одна, помоложе, слушала старшую, разинув рот.

– Его не было около года, а сейчас он вернулся! – женщина всплеснула руками. – Нам было так спокойно. Особенно днем, когда весь замок вымирает. Но теперь и днем дел будет невпроворот. Князь сказал, слушаться Его, как себя самого.

– Ну и что? Какая нам разница?

– Э-э, нет, Стефа, ты Его не знаешь. Ты у нас недавно. Теперь, когда Он вернулся, Князь будет редко выходить из своих покоев. Вот увидишь, он скоро все дела скинет на Него. А Он – сам Диавол во плоти!

– Скажешь тоже, Диавол!

Старшая служанка перекрестилась, оглядываясь.

– Святой матушкой непорочной клянусь. Глаза у него точно лучи лунные. Волосы светятся. А если на тебя посмотрит, так оторопь берет. Ноги в землю врастают. Такая жуть. Не приведи Господи! Я сегодня убиралась в его покоях. Так он стоял и смотрел. И ни разу не шевельнулся, пока я не ушла. И вообще не дышал.

– Да ты чтоооо! – охнула младшая.

Когда служанки скрылись за поворотом и шаги их затихли, я вылезла из своего убежища. Интересно, про кого это они? Наверно про какого-нибудь нового рыцаря.

Не замечая, что вся перепачкалась в темном углу, я пошла дальше. Коридор плавно поворачивал вправо, следуя архитектуре основной части замка. И, наконец, я наткнулась на огромную кованую дверь. Не задумываясь ни на секунду, я дернула за круглую ручку. Дверь бесшумно отворилась, и я оказалась в просторных светлых покоях.

Почему здесь так светло? Ведь ночь? Я задрала голову. Купол! Таких куполов я никогда не видела. Если только на картинках. Луна светила словно солнце, преломляясь в стеклах и стеклышках, озаряя небольшую залу голубовато-серебристым светом.

Я двинулась вдоль периметра, разглядывая убранство. На стенах, не каменных, а покрытых странным бледно-голубым материалом, висели картины. Внизу, на столиках с причудливыми ножками, лежали книги, стояли вазы с фруктами. В камине за экраном трещали дрова. Пара кресел была повернута к огню, а между ними на низком столике лежала шахматная доска с неоконченной партией. Я уселась в ближнее к огню кресло и уставилась на доску. Шахматы я любила. Я уже придумала, как следует пойти – черными – чтобы избежать шаха, но трогать мраморные фигурки побоялась.