Текст книги "Слезы печали"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Не найдя ни Эдвина, ни Харриет, я прошла к себе в комнату и стала думать о нашем разговоре в библиотеке. Было несомненно, что он имел какое-то более глубокое значение. Но какое?
* * *
Частити очень привязалась ко мне. Она ходила за мной по пятам, поскольку я, привыкнув к постоянному обществу сестры и братьев, хорошо понимала детишек. Я и опомниться не успела, как мы начали вместе играть. Бедная крошка Частити впервые узнала, что такое смех и веселье. Я ничего не могла с собой поделать. Я уводила ее подальше от дома, и там мы играли. Увы, однажды мы оказались слишком близко от конюшни, и Джаспер услышал наш смех. Он вышел, схватил Частити в охапку и унес ее, обернувшись только затем, чтобы бросить на меня мрачный недоверчивый взгляд.
Когда я на следующий день увидела Эллен, она сказала мне, что Джаспер недоволен. Я ответила, что не вижу большого греха, если у маленького ребенка хорошее настроение.
– Вам следовало бы обучать ее слову Господню вместо того, чтобы насмехаться над благочестием.
– Я и не делала ничего подобного, – запротестовала я. – Мы всего лишь играли в прятки. Она немножко оживилась, и я…
– Джаспер убежден, что мы живем на этой грешной земле не ради того, чтобы ублажать себя, госпожа. Джаспер говорит, что не знает тех мест, из которых вы приехали, но если вы ведете себя таким образом, то Честер, должно быть, грешное место.
Я подумала о бедняжке Частити, которую, несомненно, наказали за краткие мгновения радости, и забыла о необходимости сдерживать себя:
– О да, – воскликнула я, – это настоящие Содом и Гоморра!
Эллен уставилась на меня, подняв руки, с которых в таз медленно капало тесто.
Я выбежала из кухни. Что теперь сделает Джаспер?
На следующий день в мою комнату поднялась Частити. Я сидела там одна и чинила юбку, которую накануне слегка порвала, зацепившись за куст ежевики.
Частити, крадучись, вошла в комнату. Глаза у малышки вызывающе сверкали, и я подумала, что ей ведено держаться от меня подальше. Теперь она знала, что в жизни есть кое-что иное, кроме молитв, занимающих чуть ли не все свободное время, шитья одежды – обязательно неприглядной, поскольку красота есть грех, заучивания наизусть Священного Писания и исповедей в своих грехах.
Как недолго ей довелось посмеяться и поиграть не для того, чтобы развивать умственные способности, а просто ради удовольствия! И теперь у нее появились собственные желания.
– Частити, – заговорщицки шепнула я.
– Госпожа Бэлла! – воскликнула она, подбежала ко мне и уткнулась лицом в мои колени, а потом, улыбаясь, взглянула на меня – надо признать, с некоторым вызовом.
– Ты знаешь, что тебе не следует приходить сюда? – сказала я.
Частити весело кивнула.
– Я должна напомнить тебе об этом.
– Можете отвести меня вниз, к маме и сказать, что я согрешила, – спокойно предложила она. – Но ведь вы не сделаете этого, правда? – Она оглянулась на закрытую дверь. – Никто ничего не узнает, – продолжала она, – а если кто-нибудь зайдет, я спрячусь.
Она подбежала к шкафу, открыла его и залезла внутрь, потом выбралась оттуда, раскрасневшись от удовольствия и смеясь.
Эта девочка была такой милой, такой непохожей на то маленькое угрюмое создание, которое я увидела, приехав сюда, что мне захотелось вцепиться когтями в пуритан, чтобы дать этому ребенку возможность быть счастливым.
Частити подошла ко мне и стала рассматривать юбку, которую я держала в руках и которая была излишне изысканной для пуританки. Я подумала, что мы предприняли далеко не все необходимые меры предосторожности. Да иначе и быть не могло. Наше с Харриет участие в поездке не было запланировано. Мы сами нарушили все планы.
– Расскажите мне сказку, – попросила Частити. Это, конечно, было запрещено, кроме нравоучительных историй о каре за грехи, но я рассказала ей сказку, недавно услышанную во Франции: о девушке, которую мачеха заставляла без передышки работать на кухне, о том, как появилась ее крестная – добрая фея, благодаря который девушка оказалось одетой в прекрасное платье и очутилась на балу, где встретила принца, влюбившегося в нее. Частити слушала как зачарованная, и я не могла не радоваться, видя, какое удовольствие доставила ребенку. Я подумала, что все равно мы скоро уедем. Какой вред в том, что я дам ей немножко счастья?
Слушая меня, Частити изучала юбку, которую я зашивала. Сунув руку в кармашек юбки, она достала оттуда блестящую пуговичку.
– Ой, как красиво! – воскликнула она. Пуговичка лежала у нее на ладошке, и личико девочки светилось от восторга.
– Что это? – спросила она.
– Это пуговица. Я помню платье, к которому она была пришита, – синее бархатное, и на нем было десять таких пуговиц. Одна из них оторвалась. Да, теперь я вспомнила, когда в последний раз надевала его Я собиралась пришить пуговицу, сунула ее в карман юбки и забыла о ней.
Частити сжала пуговицу своими пальчиками и умоляюще посмотрела. Ну что я могла поделать? Глупость своего поступка я осознала позже, а тогда это казалось таким незначительным.
– Пожалуйста, пожалуйста, госпожа Бэлла, можно мне взять ее?
Разве я могла отказать? Ведь это была всего лишь пуговица. Бедняжке Частити так хотелось получить красивую вещицу!
Я сказала:
– Возможно, твоим отцу и матери не понравится, что у тебя есть что-то красивое.
Она пожала плечами и хитро взглянула на меня. Я больше ничего не сказала, поняв, что у нее хватит сообразительности не показать пуговицу родителям.
На следующий день я не увидела Частити. Эллен сказала, что девочка в своей комнате.
– Надеюсь, она не заболела? – спросила я. Эллен мрачно покачала головой.
– Может быть, мне стоит ее навестить?
– Нет, не надо! – резко ответила Эллен. И даже после этого меня ничто не насторожило. Я отправилась на огород на прополку и через некоторое время заметила, что за мной наблюдает какой-то мужчина. Я пристально взглянула на него, почувствовав какое-то беспокойство, как обычно бывает, когда за тобой подсматривают.
– Добрый день, друг, – сказал мужчина.
Я ответила в соответствии с принятым обычаем:
– И тебе день добрый, друг.
– Я иду издалека и нуждаюсь в куске хлеба и месте для отдыха. Как вы полагаете, я найду приют в этом доме?
– Я уверена в этом. Здесь никогда не откажут в помощи тем, кто в ней нуждается.
– Вы в этом уверены, госпожа?
– Полностью.
Я выпрямилась и рассмотрела его получше: черный камзол, широкополая шляпа, коротко остриженные волосы – самый обычный пуританин. Действительно, а кого еще здесь можно встретить?
Я добавила:
– Мы с моим мужем и сестрой получили приют под крышей этого дома, поэтому я знаю, о чем говорю!
– А, – сказал мужчина, – так вы не здешние?
– Да. Мы ждем прибытия нашего слуги с деньгами, необходимыми для продолжения путешествия. Именно по этой причине я не имею права сама оказать вам гостеприимство, но уверяю, что в нем не будет отказано.
– Расскажите мне об этом доме. Здесь живут добрые христиане?
– Несомненно, самые добрые из всех, каких только можно найти.
– Мне не хотелось бы получить оскорбление отказом.
– Не бойтесь этого. Если вы добрый пуританин, то получите здесь все необходимое.
– Ну, нынче мы все добрые пуритане. – Он как-то странно посмотрел на меня. – Нужда заставит, верно?
– Это так, – сказала я, стараясь не встречаться с ним взглядом.
– А вы сами издалека?
– Из Честера.
– Далековато отсюда.
– О да. На постоялом дворе у нас украли деньги. Мы положились на милость этих добрых людей и теперь ждем возвращения слуги.
– Да, встречаются еще дурные люди. При такой всеобщей набожности, казалось бы, можно не беспокоиться за свой кошелек.
– Увы…
– Мне приходилось бывать в Честере, – продолжал он. – Давным-давно… Я неплохо знал его. Я надеялась, что не покажу своего волнения.
– Да, друг, это красивый город. Но ведь города не должны быть красивыми. Где красота – там развращенность… Так нам говорят. А вы, значит, приехали из Честера? Долгий, долгий путь. Я когда-то жил в Ливерпуле. Вы, должно быть, по пути завернули туда.
– О да, – быстро ответила я. – Давайте я отведу вас в дом.
– Благодарю вас, друг. Я наблюдал за вашей работой. Если вы позволите мне сказать, создается впечатление, что в этом деле вы весьма неопытны.
– Конечно. Я занимаюсь этим лишь с тех пор, как мы остановились здесь. Удачно, что всем нам нашлись какие-то полезные занятия.
– Очень удачно. – Он подошел поближе. – Может статься, наступят дни, когда у нас появится время и для иных занятий, правда?
Сердце гулко билось у меня в груди. Я была уверена, что он не тот человек, за которого себя выдает. Возможно, он один из наших друзей и хочет проникнуть в дом, чтобы поговорить с Карлтоном и Эдвином.
– Может быть, – ответила я.
Он медленно прищурил глаз. Это выглядело так, будто мы стали сообщниками. Я направилась к дому.
Когда мы вошли на кухню, там была Эллен. Я сказала:
– Вот друг, который нуждается в крове.
– Войдите, – пригласила Эллен, – в этом доме никому не отказывают в приюте.
Я прошла в комнату, которую мы занимали с Эдвином, чувствуя смутное беспокойство. Я хотела разыскать мужа и рассказать ему о случившемся, но не смогла найти его.
Харриет тоже нигде не было видно. Я решила, что она вновь ушла собирать свои растения. Она говорила, что за ними приходится далеко ходить, и обещала Эллен объяснить, как надо их готовить и какие болезни ими можно лечить.
– Надеюсь, ты никого не отравишь, – сказала я, а она ответила, что если эти люди столь добродетельны, то они будут только рады поскорее попасть на небеса.
Пока я раздумывала, что же делать дальше, в комнату без стука вошел Карлтон. Я бросила на него гневный взгляд, но он не дал мне открыть рта.
– Как можно быстрее идите в библиотеку и сидите там, пока я не приду. Где Эдвин и Харриет? Я сказала, что не знаю. Он кивнул и сказал:
– Быстро вниз!
Мне стало ясно, что произошло нечто чрезвычайное, и я тут же связала это с появлением человека, которого привела в дом.
Я спустилась в библиотеку. Вскоре туда пришел и Карлтон. Он запер входную дверь, отодвинул стеллаж и провел меня в тайное убежище.
– У нас неприятности, – сказал он. – И в этом виноваты вы.
– Я?!
– Какая же вы дура! – закричал он. – Неужели вы не понимаете всю серьезность ситуации? Конечно, не понимаете. Вы первая вызвали подозрения. Какую глупость сделал Эдвин, взяв вас с собой!
– Я не понимаю…
– Конечно, вам этого не понять. Это же очевидно. Вы дали ребенку пуговицу. Вы так и не смогли усвоить, что ни один пуританин, будь он из Честера, или из Лондона, или откуда угодно в стране, где правит Кромвель, не может носить, хранить, а тем более дать ребенку такую пуговицу…
– Я думала…
– Вы ни о чем не думали. Вам просто нечем думать. И как мог Эдвин свалять такого дурака? В доме находится посторонний. Это шпион. За ним послал Джаспер, который подозревает вас всех. Слава Богу, что он не заподозрил меня. Все эти годы я прекрасно играл свою роль, а потом приехали вы, и теперь мы в смертельной опасности. Этот человек приехал сюда, чтобы шпионить за вами, Эдвином и Харриет. Вы все под подозрением… а наше дело не завершено. Вам нужно убираться отсюда как можно скорее, и мы это устроим.
– Ах, Карлтон, мне так жаль…
– Жаль… Жалеть уже поздно. Крупица здравого смысла принесла бы вам больше пользы, чем куча сожалений. Вы уедете отсюда, как только я это организую. Вернутся Эдвин и Харриет, и вы оставите нас. Я еще не знаю, как много им удалось разнюхать. Кажется, вы сказали, что ехали через Ливерпуль? Так вот, он находится к северу от Честера. Они подозревают, что вы вовсе не из Честера, и начинают обо всем догадываться. Они думают, что вы – французские шпионы. Вас выдала пуговица. Наверное, такие пуговицы носят во Франции. Ладно, что толку объяснять вам, как вы глупы и насколько легче было бы нам всем, если бы у вас хватило ума остаться во Франции. Идите к себе в комнату. Запритесь и не открывайте никому, кроме меня. А если вернется Эдвин и вы увидите его, то пусть он запрется с вами, пока я не приду. Я буду начеку.
Это произошло через час или чуть позже. Я сидела в комнате в ожидании Харриет или Эдвина. Меня колотило от возбуждения. Я боялась, что Эдвина поймают, когда он будет возвращаться в дом.
В комнату ворвался Карлтон. Глаза у него были безумные, я и не предполагала, что он может быть таким. С ним была Харриет в плаще, залитом кровью.
– Что случилось? – воскликнула я. Карлтон сказал:
– Снимайте свою одежду, немедленно переодевайтесь в костюмы для верховой езды. Будьте наготове. Я должен быстро вывести вас отсюда.
Он вышел, и я с тревогой спросила:
– Харриет, что это значит? Где Эдвин? Она пристально взглянула на меня. Ее глаза горели синим огнем на фоне бледного, очень бледного лица.
На ее волосах я заметила кровь.
– Это было ужасно! – сказала она. – Ужасно!
– Что? Скажи мне, Бога ради!
– Эдвин в беседке, – начала она. – Он пытался спасти меня. Ты знаешь полуразрушенную беседку… в конце сада…
– Причем здесь беседка? Скажи мне, Харриет, Бога ради, скажи мне!
– Я была там поблизости с корзиной трав и увидела Эдвина. Я окликнула его и в этот момент увидела человека с ружьем…
– О нет… нет… Она кивнула.
– Этот человек что-то выкрикнул, и Эдвин попытался защитить меня… Он втолкнул меня в беседку и прикрыл собой. И тогда раздался выстрел… Кровь хлынула рекой…
– Ты… ты бросила его…
Я хотела выбежать из комнаты, но Харриет удержала меня.
– Не ходи! Карлтон велел нам оставаться здесь и ждать. Он приказал мне удерживать тебя. Ты ничем не можешь помочь. Он сам отправился за Эдвином. Его принесут сюда…
– Эдвин… застрелен… умирает… Я должна быть рядом с ним…
Она прижалась ко мне:
– Нет! Нет! Они убьют нас обеих… так, как убили его. Ты ничего не сможешь сделать. Лучше подчиниться Карлтону.
Я тупо смотрела на нее, не в силах поверить в это. И в то же время понимала, что это правда.
Его внесли в дом на наспех сколоченных носилках. Я не могла поверить, что Эдвин, мой веселый Эдвин, лежит там. Только что он жил, смеялся – и вдруг его не стало.
Рядом со мной находилась Харриет. Она сняла шляпу и смыла с волос кровь.
Я продолжала монотонно повторять:
– Мне нужно к нему.
Но она не пустила меня. Положение и без того было крайне сложным. Мы не должны были ухудшать его.
Я знала, что она права, но не пускать меня к Эдвину было жестоко.
Вошел Карлтон. Он внимательно посмотрел на нас:
– Вы готовы?
Ответила только Харриет:
– Да.
– Хорошо. Немедленно вниз, в библиотеку! Мы последовали за ним. Он запер дверь библиотеки и открыл потайное помещение.
– Здесь вы пробудете до вечера, а затем я попытаюсь вывести вас из дома. Я послал весточку Тому. Он будет ждать вас в пещере. Там есть лодка. Дождитесь прилива и молитесь, чтобы море оказалось спокойным. – Он взглянул на меня. Эдвин мертв, – невыразительно сказал он. – Его застрелили в беседке. Он умер мгновенно, так и не поняв, что произошло. Он не почувствовал боли. Наша работа завершена, отчет о ней я пошлю с Томом. Он знает, куда его доставить. Я взмолилась:
– Мне необходимо видеть Эдвина.
– Это невозможно, – ответил он. – Эдвин мертв. Это только причинит вам боль. Когда он привез вас, я понял, что все пойдет не так, как должно. Теперь поздно сожалеть о чем-то. К счастью, они поверили мне.
Он запер нас, и Харриет обняла меня.
– Ты должна держаться, Арабелла. Нам необходимо вернуться. Подумай о своей семье и о том, как много поставлено на карту.
– Эдвин мертв, – сказала я. – А меня с ним не было… Сегодня утром он был живым и здоровым, а сейчас…
– Он умер мгновенно и ничего не успел понять. Пусть это послужит тебе утешением.
– Утешением… Что может утешить меня? Он был моим мужем.
Я больше не могла разговаривать. Я опустилась на какой-то сундук и стала думать об Эдвине, о том, как мы с ним встретились. Эдвин в роли Ромео… Наша встреча на постоялом дворе… Ах, как он любил жизнь!.. Он умел наслаждаться жизнью. Как жестоко было лишить его жизни!
Потом я попыталась представить себе, как я буду жить без него.
Мне не хотелось разговаривать с Харриет. Я ни с кем не могла разговаривать. Я хотела остаться наедине со своим горем.
Карлтон пришел к нам в сумерки. Он вывел нас из дома и доставил к месту, где находились лошади, а оттуда проехал с нами к побережью, где уже ждал Том.
Море было спокойным, но мне было все равно. Я, пожалуй, предпочла бы, чтобы разразился шторм и перевернул нашу лодку.
И сквозь отчаяние пробивалась ужасная мысль. Я вспомнила о своих играх с Частити. Я ясно видела, как она держит красивую пуговицу на своей маленькой ладошке.
– Эдвин мертв, – говорила я себе, – и именно моя беспечность убила его.
Это бремя я буду нести до конца своей жизни. Я не просто потеряла Эдвина я одна была в этом виновата.
Я бездумно пустилась в эту авантюру, не понимая всей серьезности миссии Эдвина. Вместо того чтобы стать ему опорой, я оказалась обузой и в результате виновницей его смерти.
Мне суждено отчаянно страдать, пока я жива. Нет ничего удивительного в том, что я хотела, чтобы нашу лодку поглотило море. Какая насмешка судьбы! Как весело мы отправлялись в путь; как трагично наше возвращение!
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В КОНГРИВЕ
Наверное, мне следовало благодарить судьбу за то, что нам удалось благополучно добраться до Франции, но я была способна чувствовать только тупую боль горя.
Харриет делала все, чтобы утешить меня, хотя это ей плохо удавалось. Она была опечалена не меньше меня, но ей, по крайней мере, не в чем было себя упрекать.
Том сумел хорошо позаботиться о нас. Он раздобыл лошадей и обеспечил нам возвращение в замок Конгрив, однако вынужден был сразу же расстаться с нами и отправиться с важными бумагами в Брюссель, где в то время находился король.
Стоял теплый солнечный май, на зелени травы ярко выделялись золотистые пятна цветущего дрока. Ветви боярышника были усеяны полураспустившимися цветами, а птицы хотели поделиться своей радостью со всем миром. Как разительно контрастировало все это с моим настроением, с болью потери и чувством ужасной вины!
Харриет пыталась разубедить меня.
– Забудь об этой несчастной пуговице, – говорила она. – Все они там ненормальные. Если не к пуговице, то все равно придрались бы к чему-нибудь другому.
– Нам не надо было туда ехать, пойми же, Харриет, – настаивала я.
– Послушай, – сказала она, – в свое время всем нам казалось, что это отличная идея. Ты ведь помнишь, как обрадовался Эдвин, увидев нас. Зная, что мы рядом, он трудился еще больше. Здесь нет твоей вины. Забудь об этом.
– Ты ничего не понимаешь, – возразила я, – ведь он не был твоим мужем.
– Возможно, я все-таки кое-что понимаю, – спокойно ответила Харриет.
Она так хорошо ко мне относилась, так пыталась расшевелить меня, но я упорно противостояла ее утешениям. Мне хотелось холить и лелеять свое горе. Я внушала себе, что жизнь кончена, ведь я потеряла все, чем дорожила.
– Все! – рассерженно воскликнула Харриет. – А твои родители, братья, сестренка? А моя дружба? Это для тебя не представляет ценности?
Я была пристыжена.
– У тебя есть многое, – сказала она. – Подумай о тех, у кого нет семьи… о тех, кто одинок…
Я крепко сжала ее руку. Бедняжка Харриет, она так редко на что-то жаловалась!
Мы прибыли в замок Конгрив. Выглядел он совсем не таким, как прежде, а мрачным, угрюмым, ничем не напоминающим то место, где мы еще совсем недавно играли и веселились.
Наше появление вызвало страшную суматоху, поскольку приехали мы без предупреждения. В замке находился Лукас, от которого дети узнали о нашем путешествии в Англию. Дик, Анджи и Фенн завизжали от радости, увидев нас. Первым ко мне бросился Дик, а за ним и остальные, чуть не сбив меня с ног от избытка чувств. Это было очень трогательно.
Я обняла их и горячо расцеловала каждого.
Тут вышел застенчиво улыбающийся Лукас и тоже крепко обнял меня.
– Мы так беспокоились… – сказал он. Дик воскликнул:
– Мы знали, что все будет в порядке, потому что с тобой поехала Харриет!
Они стали целовать ее и танцевать вокруг нас, и внезапно я разрыдалась, хотя не делала этого даже в самые острые мгновения моего горя.
Харриет начала рассказывать Лукасу о наших печальных новостях.
* * *
По дороге в Брюссель Том должен был заехать в Вийе-Туррон и принести туда трагическую весть. Я глубоко сочувствовала Матильде и бедной Карлотте. Каким это было для них несчастьем – почти таким же страшным, как для меня!
В замке воцарилась тишина. Жанна, Марианна и Жак ходили на цыпочках. Пришла мадам Ламбар, поплакала вместе со мной и уговорила меня выпить настойки горечавки и чабреца, которая, несомненно, должна была помочь мне пережить горе.
Мне хотелось все время неподвижно лежать в комнате и не вставать. Я была равнодушна ко всему и могла думать лишь об Эдвине.
Дети старались держаться в отдалении. Наверное, я стала казаться им чужой. Часто ко мне заходила Харриет. Она усаживалась возле кровати и всеми способами старалась поднять мой дух. Я слушала звук ее голоса, не вникая в смысл слов. Она была очень терпелива со мной.
Мне хотелось говорить только об Эдвине. Я вновь и вновь заставляла ее рассказывать о последних минутах его жизни. Она делала это именно так, как я хотела, – с чувством и с выражением.
– Моя затея со сбором целебных трав была всего лишь фарсом. На самом деле большую часть этого времени я проводила в беседке… ты должна была заметить эту старую беседку – остатки былой роскоши. Я повторяла там некоторые из своих ролей, чтобы проверить, многое ли я успела подзабыть. Мне, конечно, хотелось бы что-нибудь почитать, но в доме не держали ничего, кроме этих проповедей, которыми я и без того была сыта по горло. Иногда я просто сидела там и размышляла, как все были бы поражены, узнай они всю правду о нас. Я неплохо играла свою роль, Арабелла. Я сумела создать у них впечатление, что обладаю какими-то тайными знаниями, и Эллен, по-моему, даже побаивалась меня. Она, вероятно, считала меня кем-то вроде ведьмы и была рада, когда я уходила собирать травки.
– Да, да, но расскажи мне про Эдвина.
– В тот день я сидела в этой старой беседке… и вдруг услышала где-то в отдалении стук копыт. Я выглянула из беседки и увидела Эдвина, направлявшегося к дому. Я окликнула его, он остановился, спешился и сказал: «Привет! Вы, как обычно, в праздности проводите часы, дарованные вам Господом», – и рассмеялся… Внезапно появился человек с ружьем. Эдвин втолкнул меня в беседку и прикрыл своим телом. Потом раздался выстрел, и… Все произошло мгновенно, Арабелла. Он не страдал. Он только что смеялся… а в следующий миг был уже мертв.
– Это невыносимо, Харриет! Это так жестоко!
– Мир вообще жесток. До сих пор ты не знала об этом.
– А теперь, – сказала я, – со мной произошло самое жестокое, что только могло произойти.
– Ты должна помнить о своих близких, Арабелла.
– О близких… когда погиб Эдвин…
– Я уже не раз говорила тебе об этом, и ты знаешь, что я имею в виду. Твои родные очень тебя любят. Крепись! Думай о них. Дети чувствуют себя несчастными, Лукас подавлен, да и все мы…
Я молчала. Она была права: я подавляла их своим горем.
– Я постараюсь, – пообещала я.
– Ты еще так молода! Все позабудется!
– Никогда.
– Это сейчас ты так думаешь. Подожди немного. Совсем недавно ты вообще была незнакома с Эдвином.
– Ты не можешь судить о наших отношениях.
– Ну да, а ты можешь. Да ты была еще ребенком, когда встретилась с ним. Тебя и сейчас нельзя назвать взрослой.
– Зато ты, конечно, взрослая! Не пытайся заговорить меня, Харриет!
– Вспышка гнева – это уже лучше. Я говорю с тобой так, потому что тебе нужно еще многому научиться.
– Пока я не стану таким же знатоком, как ты?
– Да. Видишь ли, жизнь не всегда совпадает с радостными мечтаниями. Она вовсе не собирается относиться к тебе исключительно благосклонно.
– О чем ты?
– Твой брак оказался очень недолгим. Для тебя он был идиллией. Это не могло продолжаться вечно. Рано или поздно ты обнаружила бы, что Эдвин не совсем таков, каким ты его считала. Он тоже мог бы разочароваться в тебе.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что ты романтична, а жизнь не всегда столь проста, как тебе кажется.
– Ты хочешь сказать, что Эдвин не любил меня?
– Любил, конечно. А ты любила его. Но ты еще так молода, Арабелла, и совсем не разбираешься в этих вещах.
– Откуда тебе знать о моих чувствах к Эдвину и о его чувствах ко мне? Предоставь мне самой судить об этом.
Харриет рассмеялась, обняла меня и прижала к себе.
– Отлично! Теперь ты ненавидишь меня. Это хорошо. Это поможет вытеснить твое всепоглощающее горе. Ах, Арабелла, ты повзрослеешь и переживешь все это. Я обещаю тебе, обещаю.
Я ответила на ее объятие. Она опять была права: рассердившись на нее, я почувствовала облегчение.
В замок приехала моя мама. Она, должно быть, выехала сразу же, узнав о последних событиях.
Я была так рада видеть ее, что ощущение безысходности, охватившее меня с того момента, как я узнала о смерти Эдвина, несколько смягчилось. Дети были в восторге, и было просто невозможно хотя бы частично не разделить их счастье. Но мама приехала сюда именно для того, чтобы повидать меня.
Мы были очень близки друг другу. Я всегда чувствовала это, когда мы встречались, и наше вынужденное разъединение, как я убедилась, нисколько не влияло на наши отношения.
В этот ее приезд мы много времени проводили вдвоем, хотя мама ухитрялась общаться и с другими. Но главной ее заботой была я.
Она заставила меня говорить с ней. Мы поселились в одной комнате, и, если ночью я не могла уснуть, мама вела со мной разговоры. Меня изумляло, каким образом она сквозь сон ощущает, что я не сплю и нуждаюсь в ее внимании, и просыпается, чтобы поговорить со мной. Она тоже не могла этого объяснить. Нас связывали какие-то невидимые узы.
Мама заставила меня рассказать все до последних мелочей о нашем спектакле, о том, как я играла Джульетту, а Эдвин – Ромео, о поспешно заключенном браке и том, как я последовала за мужем.
– Если бы я этого не сделала, с ним не случилось бы несчастья, – рыдала я, – но мне хотелось быть с ним, понимаешь?
Она прекрасно понимала.
Я рассказала ей историю с Частити и с пуговицей. Кто бы мог подумать, что такая ерунда приведет к столь трагическим последствиям?!
– Именно незначительные вещи зачастую и оказывают решающее влияние на нашу судьбу, – ответила мама.
Потом зашла речь о Харриет. Именно Харриет отправилась с нами в Эверсли. Именно она задумала поставить спектакль, посоветовала мне последовать за мужем, и она же оказалась рядом с ним, когда его убили.
Я заметила, что мама постоянно возвращается в наших разговорах к Харриет. Так значит, впервые она появилась здесь с какими-то странниками?
Хотя я могла обмануть свою мать полуправдами, изложенными в письме, сделать это, находясь с ней лицом к лицу, было невозможно. Она умела получать нужные ей сведения, и вскоре вся история со странствующими актерами всплыла на поверхность. Мне удалось скрыть только тот факт, что Харриет симулировала серьезное повреждение лодыжки.
– Очень странно! – сказала мама. – Итак, она приехала со странствующими актерами. А как она к ним попала?
Тогда мне пришлось рассказать о том, как утонули мать и отчим Харриет, как она была спасена и принята в дом, где стала работать гувернанткой. Мама хотела знать фамилию людей, приютивших ее. Я сказала, что, если ей это так нужно, я спрошу Харриет.
Мать сказала, что сама спросит ее.
Я поспешно добавила:
– Один из хозяйских сыновей начал ухаживать за ней, и она была вынуждена покинуть их дом. Они могут дать о ней дурной отзыв.
Мать кивнула.
У меня сложилось впечатление, что она недолюбливает Харриет. Это меня огорчало, и я попыталась убедить ее в том, что моя подруга принесла большую пользу детям и доставила удовольствие всем нам.
– Я вижу, дети весьма уважительно относятся к ней, – заметила мама.
Не понимаю, как ей удалось успокоить меня, но она это сделала. Она заставила меня понять, что я была счастлива и уже поэтому должна благодарить судьбу. Печально, конечно, что мое счастье было столь недолгим, но у меня, по крайней мере, остались воспоминания о нем.
Мама сказала, что собирается навестить леди Зверели по пути в Кельн, где ее ждет наш отец, и что было бы хорошо, если бы я поехала вместе с ней в замок Туррон и некоторое время побыла с Матильдой. Это облегчило бы горе моей свекрови. Затем мама поедет в Кельн, а я вернусь в Контрив.
Так мы и договорились.
* * *
Бедная Матильда! Как я и предполагала, она была раздавлена обрушившимся на нее горем.
Она обнимала меня, называла дорогой доченькой и постоянно говорила об Эдвине:
– Он был надеждой нашей семьи. И вот он погиб, наш единственный сын… нам остается только оплакивать его.
Позже мама сказала мне:
– Боюсь, дорогая, что это отнюдь не смягчает твоего горя, но ей легче оттого, что ты здесь. Так что держись ради нее.
Она была права. Мне и самой становилось легче, когда я утешала Матильду Эверсли.
Карлотта была похожа на печальный серый призрак. Бедная Карлотта сначала потеряла своего любимого, а потом и брата! Казалось, она живет, ожидая, какой очередной удар нанесет ей судьба.
Я прогуливалась с нею по саду, и она расспрашивала меня о гибели Эдвина. Я могла лишь пересказать ей то, что говорила Харриет.
– Значит, Харриет была последним человеком, который видел его живым. Так и должно было случиться.
– Она находилась в старой беседке и услышала, как Эдвин подъезжает к дому. Видимо, поблизости сидел кто-то в засаде.
Карлотта прищурилась и спросила:
– А что она делала в этой беседке? Ты ее спрашивала?
Я поспешно ответила:
– Мы все обязаны были выполнять какие-нибудь работы по дому. Она вышла собирать целебные травы, а потом, наверное, захотела отдохнуть в беседке.
Карлотта крепко сжала губы. Конечно, она никогда не простит Харриет за то, что та отняла у нее Чарльза Конди.
И тогда я излила ей все свои чувства. Я рассказала ей о пуговице и о моем глупом поведении, которое вызвало серьезные подозрения.
– Ты не могла все предвидеть, – сказала она. – Все это кажется таким невинным. Не стоит терзаться.
Она относилась ко мне так мягко, так нежно, и я поняла, что в лице Карлотты обрела друга.
Какая скорбь царила в этом доме и как мучительно мне было выслушивать слова Матильды, благодарившей меня за то, что я сделала счастливыми последние недели Эдвина!
Она сказала:
– У нас военная семья. Мой сын погиб за своего короля, и мы должны этим гордиться. Он умер на поле брани, как и его предки. Не будем забывать об этом.
Однажды, когда мы сидели вместе с Матильдой, моя мать заговорила о Харриет. Карлотты с нами не было. Я догадалась, что мама не хотела задевать эту щекотливую тему при Карлотте, которую это могло больно ранить.
