Текст книги "Вечный любовник"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
– А если бы я был свободным? – спросил Генрих.
Она опустила глаза:
– У вашего величества нет возможности стать свободным. Вы женаты на королеве, и, хотя она находится в Париже, а вы в Беарне, она тем не менее остается вашей супругой.
– О моей жене, Жанна, можешь не беспокоиться. Она удовлетворяет свою прихоть с другими любовниками, и ее вовсе не тревожит, что я делаю то же самое.
– Я боюсь не за нее и не за вас, сир, а боюсь за мою душу.
Генрих вздохнул. При французском дворе такие рассуждения иначе как за шутку не приняли бы. А она говорит с ним совершенно серьезно. В то же время вроде бы он не кажется ей неприятным, Жанна боится греха, а не его.
Если бы он был свободен!.. Впрочем, даже тогда разве же он смог бы жениться на такой простой девушке, как Жанна де Тиньонвилль? Это так трудно представить, что не стоит и вспоминать о женитьбе.
Но желание овладеть Жанной его не покидало. В ее поведении было что-то такое, что давало ему надежду. Он испытывал танталовы муки, когда предлагал Жанне стать его любовницей, а она отказывалась. Порой ему казалось, что она колеблется, хотя и клянется, что никогда не подвергнет опасности свою душу и сохранит невинность до брака.
Все дело в ее строгом религиозном воспитании, объяснял себе Генрих, и в образе жизни, который вела ее мать, многие его подданные. Его двор пуританский, но не хочет же он, чтобы разврат французского двора повторился в Беарне? Это не для его придворных, думал Генрих с усмешкой, потому что сам был одним из самых легкомысленных мужчин при французском дворе. В занятиях любовью Генрих ничего дурного не видел, для него это было чем-то вроде охоты или жё-де-пом, просто борьба за обладание женщиной казалась ему самой увлекательной из игр, и, следовательно, играть в нее следует чаще, чтобы достичь в этом деле совершенства.
Поэтому Генрих твердо настроился сломить сопротивление Жанны. А так как такая ситуация сложилась благодаря д'Обинье, который привел мать Жанны во дворец, то решил, что именно он и должен ему помочь.
Генрих послал за своим старым другом.
– Мой дорогой друг, – сказал он, – мне нужна твоя помощь.
Агриппа д'Обинье довольно улыбнулся. Он считал себя хорошим советчиком, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем моменты, когда к нему обращались за помощью.
– Чем я могу быть полезен вашему величеству?
– Хочу, чтобы ты сделал что-нибудь, чтобы я получил то, чего не могу добиться сам.
– Если ваше величество скажет что, я обещаю сделать все, что в моих силах.
– Жанна де Тиньонвилль.
– Ваше величество?
– Девушка, которую ты привел во дворец. Я хочу ее, но она полагает, что это грешно и постыдно, ничего не слушает. Ты должен ее просветить, сказать, что она как верная подданная должна служить своему королю, и привести в мою спальню этой ночью смиренной, готовой дать мне возмещение за все муки, которые ее господин претерпел ради нее.
Агриппа д'Обинье поднялся на ноги, его лицо было бледным, глаза сверкали.
– Ваше величество ошибается во мне. Я не сводник.
– Ты мой слуга, д'Обинье, и должен мне повиноваться.
Такие слова, произнеси их другой монарх, таили бы в себе угрозу, но совсем иначе было с Генрихом Наваррским. Он, как всегда, говорил полушутя, хотя в его желании обладать этой девушкой нельзя было сомневаться.
– Я служил вашему величеству как только мог, – возразил д'Обинье, – но отказываюсь делать что-нибудь, чтобы лишить невинности эту девушку.
– По-моему, – заявил Генрих, – я слишком добр к моим слугам. Потому что, кажется, они позволяют себе насмехаться надо мной.
– Прошу ваше величество оставить фривольные мысли в стороне и подумать о будущем девушки.
– Но, д'Обинье, разве ее будущему что-то угрожает? Тебе прекрасно известно, что она будет хорошо вознаграждена.
– Я думаю о ее душе.
Генрих потерял терпение. Ему казалось, что этой девушкой он увлечен сильнее, чем увлекался кем-либо раньше, и такое пренебрежение к его страсти вывело его из себя.
Если бы д'Обинье поговорил с ней, все объяснил, Жанна наверняка перестала бы быть такой непреклонной. Она же не находит его отталкивающим, просто воспитана так, что девственность для нее нечто святое.
В его глазах засверкали опасные огоньки.
– Подумай как следует, д'Обинье, – посоветовал он. – Надеюсь, тебе хватит разума, чтобы вспомнить, что я твой король, а ты мой слуга.
Жестом руки он отослал д'Обинье, который ушел молиться. Генрих некоторое время ходил взад-вперед по комнате, а потом решил пойти к любовнице, с которой проводил время до того, как увлекся Жанной. Но занятия любовью на этот раз не доставили ему большого удовольствия. Ему никто не был нужен, кроме этой упрямой девушки.
Д'Обинье был исключен из королевского совета и утратил прежнее расположение короля. Генрих как будто не замечал его, когда тот исполнял свои обязанности постельничего, и приближенные поняли намек короля.
Д'Обинье обнаружил, что ему задерживают жалованье, влез в долги, что для человека его принципов было весьма неприятно.
Генрих с насмешкой за ним наблюдал и однажды спросил:
– Ну как, ты не готов стать хорошим слугой?
– Всегда готов служить моему королю, но ни для кого не буду сводником, – последовал ответ.
– Глупцы должны получать вознаграждение за свою глупость.
Д'Обинье молча склонил голову.
С ним продолжали случаться разные неприятности. У него украли одежду, он вынужден был ходить в чем попало. Король откровенно к нему придирался и донимал насмешками. Некогда уважаемый, д'Обинье стал мишенью для острот, но по-прежнему стоял на своем, а Генрих продолжал преследовать Жанну. Двор с любопытством за всем этим наблюдал, и однажды один из друзей Генриха сказал:
– Самые главные упрямцы при дворе – старик и девчонка.
– Они очень упрямые, – согласился король, – но есть еще один человек, который не уступает им в упорстве.
– Но если их силы равны, сир, и они тянут в разные стороны, то кто в конце концов возьмет верх?
– Короли всегда имеют преимущество перед своими подданными, – с усмешкой ответил Генрих.
Жанна продолжала упорствовать, д'Обинье тоже, и через некоторое время добрая натура Генриха взяла верх. По отношению к старому другу он сменил гнев на милость, но Жанна де Тиньонвилль продолжала отказываться стать его любовницей, и, хотя его страсть нарастала, он оставался внешне спокойным, поджидая удобного случая.
Трудно было ожидать, что Генрих не будет уделять внимания никому, кроме малышки де Тиньонвилль. В Нераке было много других симпатичных женщин, которые считали честью для себя отвечать благосклонностью на ухаживания короля. И однажды, оказывая знаки внимания одной из них, он заметил, что Жанна хмурится. Значит, ревнует! Втайне он этому обрадовался. Ее сопротивление не будет долгим, в этом можно быть уверенным, потому что с нарастанием ревности она обязательно смягчится.
Но Жанна оставалась непреклонной. Однажды он опять повторил свое предложение, но, как обычно, получил отказ. Раздосадованный, Генрих сравнил ее холодность со страстностью своей последней любовницы. Жанна широко открыла глаза и заявила, что у той женщины совсем другое положение.
– В чем же? – спросил он. – По-твоему, ангел, который ведет учет наших дел, запишет твой грех и не обратит внимания на ее?
– Она замужняя женщина.
Тут настал черед Генриха удивляться. Мадемуазель де Тиньонвилль подняла плечики.
– Если ее муж не возражает, в этом нет ничего предосудительного, – пояснила она. – Она не одинокая девушка, которую, если она лишится невинности, никто не возьмет замуж.
– Как же я заблуждался! – засмеялся Генрих. – Я неправильно понимал твои взгляды на невинность. Сколько времени я потерял из-за своей слепоты!
Он подхватил ее на руки, поднял над землей. Держа над собой, со смехом смотрел ей в глаза.
– Любовь моя, почему же ты раньше не сказала мне об этом своем желании? Разве я тебе не говорил, что все, что ты попросишь, будет исполнено?
Вскоре после этого Жанна де Тиньонвилль вышла замуж. Ее супругом стал Франсуа Леон Шарль, барон де Пардайан и граф Панжа. И хотя барон был толстым, неповоротливым, староватым для нее, он был богат, занимал должность государственного советника и пользовался влиянием при беарнском дворе. Все говорили, что для мадемуазель де Тиньонвилль это хорошая партия, потому что на самом деле кто такие Тиньонвилли? Никто о них слыхом не слыхивал, пока на Жанну не положил глаз король, а она не стала ему отказывать.
Граф де Панжа был не только богат и влиятелен. Он понял, почему его господин выбрал его в качестве жениха, и не возражал против этой роли. Это был брак только по названию; обязанности мужа вместо него исполнял король.
Граф со всем соглашался. Своей уступчивостью он заработал благосклонность короля, а его расположение неизменно приносит свои выгоды. Он знал, что сделает карьеру, а его жена со временем к нему вернется. Жанна очень симпатична, так что он с готовностью ее примет. То был настоящий брак по расчету, в котором у каждого имелся свой интерес.
Медовый месяц проходил в Нераке. Панжа каждый вечер благоразумно уходил из спальни, и туда приходил король, чтобы исполнить роль мужа.
Это был фарс, который наверняка гораздо больше оценили бы в Лувре, чем в Нераке.
Д'Обинье испытал облегчение. Теперь, добившись своего, король удовлетворен. А Генрих первое время пылал страстью.
Какая жалость, думал он, что невинность Жанны обошлась так дорого, потому что ее уступка не доставила ему той радости, которую он обычно испытывал.
Некоторое время Генрих не решался признаться самому себе, что слегка разочарован. До этого он очень много думал о Жанне и полагал, что желает ее сильнее, чем какую-либо другую женщину. А теперь обнаружил, что она ничем не отличалась от остальных.
В покоях сестры он встретил молоденькую девушку, которая стала для него такой желанной! Но ребенок быстро исчез, уступив место расчетливой женщине, которая добилась, чтобы ее выгодно выдали замуж… Какая жалость!
Генрих зевнул. Он все чаще стал зевать в обществе Жанны.
Она слишком долго колебалась. И слишком искусно торговалась.
Теперь он выяснил, что она не может предложить ничего такого, чего нет у других женщин, а поэтому их любовь, едва вспыхнув, начала гаснуть. Генрих уже стал подумывать, как бы от нее избавиться, когда пришло известие, что к нему готовится приехать его жена.
Глава 8
НЕЖНАЯ ДАЙЕЛЛА
Марго все это время занималась плетением интриг при дворе брата короля. При этом ее амурным приключениям не было конца. Король и королева-мать ума не могли приложить, что с ней делать.
Другим источником их беспокойства был герцог Анжуйский. Тот порвал с гугенотами и снова воевал на стороне католиков, и везде, где только появлялся, становился источником всевозможных неприятностей. Теперь у него появилось новое амбициозное желание – стать правителем Нидерландов. Для этой цели он готовился снова сменить окраску, опять стать гугенотом. Хотя осознавал, что, так как недавно воевал с гугенотами, вряд ли будет тепло встречен в Нидерландах. Ему пришлось по душе предложение Марго отправиться в Нидерланды. Хотя формально она ехала туда на воды лечиться, но на самом деле хотела разузнать, что там и как.
Марго обставила свою поездку с той пышностью, к которой привыкла: ее носилки с балдахином были обиты красным испанским бархатом с золотым шитьем, а на стекло дверей нанесен изящный рисунок. Принцесса отправилась в путь с радостью. К привычной роскоши добавлялись интриги, которые она тоже очень любила. Кроме того, во время путешествия она встретилась со своим старым любовником, Генрихом де Гизом, и они с удовольствием убедились, что, какой бы долгой ни была разлука, их любовь не поблекла. Эта встреча вызвала много кривотолков, но к окружавшим ее сплетням Марго привыкла, как к драгоценностям на своей одежде.
Еще одним удовольствием стало романтическое приключение с испанским военачальником, братом Филиппа II Испанского, доном Хуаном Австрийским. Он сделал все возможное, чтобы добавить свое имя к списку любовников Марго. Дон Хуан был крайне внимателен и учтив, но прекрасно понимал истинное значение путешествия французской принцессы, а потому не сказал ничего лишнего. Она, как ни старалась, ничего от него не добилась.
Но в целом ее визит во Фландрию был успешным, хотя некоторые, как, например, дон Хуан, отнеслись к нему с подозрением. Многих Марго очаровала и проявила себя как прекрасный дипломат. Вероятно, она достигла бы большего, если бы король Франции, ненавидящий своего брата и видевший во всех его начинаниях – не без оснований – лишь желание досадить ему, не приказал Анжу отправиться на войну с гугенотами в тот самый момент, когда Марго так успешно устраивала его дела в Нидерландах.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что когда Марго вернулась в Париж, то обнаружила, что ненависть между ее братьями достигла предела. Анжу, по сути, находился в Лувре на положении пленника. Сестра решила помочь ему выбраться на свободу. С ее помощью устроить это удалось достаточно легко. Ночью Анжу вылез через окно ее покоев и спустился вниз по веревке. Когда он и его спутники оказались внизу, Марго и ее служанки, опасаясь разоблачения, сожгли веревку в камине.
И все-таки в исчезновении Анжу обвинили Марго. Король был в ярости. Он даже хотел заточить ее в тюрьму, но понял, что там она начнет плести новые интриги, а поэтому, когда она обратилась с просьбой отпустить ее к мужу в Наварру, дал на это согласие. Было решено, что королева-мать поедет вместе с ней.
Две королевы не могли отправиться в поездку без большой свиты. Среди сопровождающих были кардинал де Бурбон, герцог де Монпансье и Брантом, который особенно радовался оказаться рядом с королевой Наварры, так как обожал ее и посвящал ей вдохновенные строки. Марго тщательно отобрала себе фрейлин. Среди них оказались две совсем неопытные девушки – Франсуаза де Монморанси, дочь барона де Фоссе, и мадемуазель де Ребур, дочь дворянина-гугенота из Дофине, жертвы Варфоломеевской резни. Обе девушки были еще почти детьми, обеим недавно исполнилось по тринадцать лет.
Королева-мать, хорошо помня о распутной натуре зятя, взяла с собой свой «летучий эскадрон». Ее дочь, которую сопровождало столько красивых мужчин, наверняка не собиралась скучать. Екатерина решила, что ей надо быть готовой к любым неожиданностям, и поэтому во время путешествия в Беарн «летучий эскадрон» мог пригодиться. Приказала она ее сопровождать и ветеранке Шарлотте де Сов, которой в Беарне надлежало заняться Наваррским. Однако Шарлотте, все еще красивой и более любой другой женщины двора изощренной в искусстве любви, было уже двадцать пять лет. Так что следовало быть готовой и к тому, что Наваррский сочтет некогда любимую им Шарлотту увядшей. На этот случай королева взяла юную гречанку Дайеллу, счастливым образом уцелевшую во время набега на Кипр, – очаровательное существо, юное и грациозное.
Их путь лежал на юг, через Этамп к Орлеану. Екатерина на некоторое время задержалась в любимом ею замке Шенонсо, потом они отправились в Тур и дальше через Пуатье и Коньяк к Гиенне.
Приезд королев в Бордо был обставлен с большой помпой. Марго была одета в платье оранжевого цвета – одного из ее любимых, на этот раз на ней не было шляпы, ее черные волосы ниспадали на плечи, на белой лошади она выглядела очень эффектно. Люди, пришедшие посмотреть на королевскую кавалькаду, нашли ее самой прекрасной женщиной Франции. Все красавицы из «летучего эскадрона» уступали ей внешностью. Там, в Бордо, до них дошло известие, что Генрих Наваррский собирается встретить их в Кастре.
Марго, ожидая встречи с мужем, гадала, как он изменился за прошедшее время. И чем дальше они двигались к югу, тем меньше испытывала энтузиазма от предстоящего с ним свидания. Она вспоминала, каким грубым он был в сравнении с другими ее любовниками, но лелеяла надежду, что на этот раз примет ее как королеву.
Как и следовало ожидать от Генриха, он позволил им первым добраться до Кастра. Окажись на его месте Генрих де Гиз, он наверняка повел бы себя более галантно и прибыл бы туда раньше.
Марго оглядела своих спутниц. Шарлотта де Сов держалась самоуверенно. Очевидно, была уверена, что прежние взаимоотношения возобновятся. Неужели Генрих окажется настолько глуп, что опять позволит ей шпионить за ним?
Снаружи замка послышались звуки, говорящие о его приближении, и Марго сделала вывод, что ее муж не изменил своим привычкам, коли не обставил свой приезд никакими церемониями.
И вот Генрих предстал перед ее очами, слегка улыбаясь, поблескивая глазами.
– Жена моя! – воскликнул он, заключая ее в крепкие объятия и целуя в щеки.
«Нет, совсем не изменился!» – подумала она.
– Добро пожаловать… в твой дом, – сказал он. – Все мы рады тебе.
– Счастлива приехать сюда, – последовал ответ.
– Так же, как я счастлив видеть тебя.
Она поймала взгляд человека, стоявшего рядом с мужем. Он был высок и красив, в его глазах Марго увидела блеск, значение которого было ей хорошо известно. В ней тоже сразу вспыхнули искорки так знакомого ей интереса, и в этот момент она испытала радость оттого, что приехала в Наварру.
– Хочу представить тебе моего родственника, виконта де Тюренна, – сказал Генрих.
Тюренн низко поклонился, потом взял ее руку и поцеловал.
Марго вздрогнула от его прикосновения к ее пальцам; у нее был дар в начале каждого своего любовного приключения думать, что оно окажется ярче всех остальных; более того, она передавала эту веру и своему партнеру.
Теперь передала свой огонь Тюренну.
Когда Генрих остался один в своих покоях, к нему явилась та, кого он и ждал.
– Как только я узнала, что королевы отправляются в Беарн, то упросила их взять меня с собой, – сказала она.
Ее симпатичное лицо многообещающе светилось, но Генрих смотрел на него равнодушно. С тех пор как он и Анжу – которого тогда еще звали Алансоном – соперничали из-за нее, прошло уже много времени. Шарлотта была красивой женщиной, но уже в возрасте.
– Неужели, дорогая? – беспечно спросил он.
– Разве ваше величество может в этом сомневаться?
Генрих склонил голову набок и с улыбкой посмотрел на нее:
– Ты стала более серьезной, моя дорогая Шарлотта, и более заботящейся о том, чтобы быть любезной.
– Я всегда стремилась быть любезной с вашим величеством.
– И еще со многими! – Он рассмеялся. – А то, что доставляло наслаждение одному, не радовало другого. Бедная Шарлотта, перед тобой стояла такая трудная задача!
Она протянула к нему руки. Если бы он взял их, она обняла бы его, горячо поцеловала. Но он хорошо знал, чего от нее можно ожидать. Как волновала она его раньше! Но тогда и он был моложе. Малышка Тиньонвилль его и правда несколько утомила, но в свите прибывших гостей было много миловидных женщин, и Генрих не хотел вместо них отдать свои силы прежней возлюбленной. Ему не терпелось найти новую молодую любовницу.
Поэтому он отвел взор и улыбнулся поверх ее головы.
– Твоя госпожа столь же взыскательна? – спросил он.
Она широко открыла глаза, но попытка посмотреть невинным взглядом для очей, повидавших столь много, не увенчалась успехом.
– О, королева-мать всегда была очень требовательной, – ответила Шарлотта, пожимая плечами. – Никогда нельзя быть уверенной в том, что таится за ее словами.
– Да, – согласился он, – в этом никогда нельзя быть уверенным. – Потом посмотрел ей прямо в глаза. – Очень приятно, что ты сочла возможным меня навестить, Шарлотта… в память о прежних временах.
Это был отказ. Генрих сказал ей, что не намерен возвращаться к тем отношениям, которые были между ними в Париже. Ей следовало вернуться к своей госпоже и признаться в неудаче.
И король, и королева Наварры были влюблены, а поэтому им обоим жизнь казалась прекрасной. Марго была счастлива оттого, что присоединилась к мужу и благодаря этому находится в обществе Тюренна. Генрих радовался, что она с матерью в Беарне, потому что они привезли с собой очаровательную мадемуазель Дайеллу.
Каким восхитительным существом она была! Почти ребенок и вполне осознающая, какую честь ей оказывает король Наварры. Совсем не похожа на глупышку Тиньонвилль! Когда Генрих к ней приблизился, она покраснела, но это объяснялось уважением к нему, ее застенчивость была вызвана той честью, которую он ей оказал.
Все во дворе узнали о его увлечении этой девушкой. Жанна сильно ревновала, но ничего не могла поделать.
– Ну, моя дорогая, – заявил ей Генрих, – теперь ты снова можешь быть добродетельной, стать хорошей женой для своего Панжа и отдать все силы добрым делам.
Жанна де Тиньонвилль погрустнела. Но Генриха это не заботило. Он не мог думать ни о ком другом, кроме как о восхитительной Дайелле.
Королева-мать была довольна Дайеллой.
– Ты делаешь успехи, – сказала она девушке. – Продолжай в том же духе и помни, что, чем больше ты угодишь королю, тем больше угодишь мне.
Дайелла склонила прекрасную головку. Подобно большинству людей, она боялась долго смотреть прямо в глаза Екатерине Медичи.
Королева-мать погладила ее по длинным мягким волосам.
– Ты – очаровательное создание, – проговорила она и так сильно дернула девушку за волосы, что та взвизгнула. – Что он шепчет тебе, когда вы лежите рядом?
– Что он любит меня, мадам.
– Держи его при себе. Держи его при себе. – Екатерина громко рассмеялась. – Тебе может показаться, что это несложно, но помни: при его дворе теперь много симпатичных молодых женщин – гораздо больше, чем раньше. Скоро он увидит, что мы привезли с собой женщин, которые гораздо элегантнее, чем его крестьянки. Смотри, чтобы его кто-нибудь у тебя не отбил, Дайелла.
– Я сделаю все, что в моих силах, мадам.
– Да, постарайся, девочка. Потому что мне не понравится, если он увлечется одной из своих крестьянок. А теперь послушай. Я хочу, чтобы ты заставила его вернуться в Париж.
– Да, мадам.
– Это будет не очень трудно, детка, потому что, когда мы уедем, ты поедешь вместе с нами. Твоя задача – сделаться ему такой необходимой, чтобы он не мог представить себе жизни без тебя.
Дайелла кивнула очаровательной головкой. Справится ли она? Попадется ли Генрих еще раз в ловушку, в которую однажды шагнул, когда женился на Марго?
Екатерина верила в Дайеллу.
– Как я смогу жить, если тебя не будет рядом со мной?
Сладкие слова на сладких устах, подумал он. И в ответ поцеловал ее.
– Генрих, я слышала, что королева-мать скоро возвращается в Париж. Если это произойдет, мне придется отправиться вместе с ней.
Он ущипнул ее за ухо:
– Давай не будем думать о таком трагическом исходе.
– Но, Генрих, если…
– Не хочу об этом и думать.
– Но это обязательно произойдет.
– Сегодня все хорошо; давай не будем заглядывать в будущее, которое может оказаться хуже настоящего.
– Мы не должны допустить, чтобы оно было хуже, Генрих.
– Это, моя любовь, в руках судьбы.
– Но если мы поклянемся никогда не расставаться…
Он приник губами к ее шее:
– Мне есть о чем подумать и помимо клятв.
– Но я боюсь, Генрих.
– Чего же, моя малышка?
– Я боюсь, что меня заставят покинуть Беарн без тебя. Если я уеду… ты поедешь со мной?
Он продолжал, тихо посмеиваясь, целовать ее.
– Неужели ты думаешь, что я расстанусь с моей маленькой Дайеллой?
Это удовлетворило ее. Она была не в силах понять, что он лишь отвечает на ее вопрос. Дайелле, которая входила в «летучий эскадрон», приказали заманить его в Париж. «Нет, моя дорогая, даже ради тебя, даже ради любой другой женщины не поеду, – думал при этом Генрих. – Однажды меня уже заманили в Париж. Там я потерял моих друзей, слуг… все, кроме собственной жизни. Больше никогда! Даже ради самой желанной женщины на свете. Женщин на свете много, а жизнь у меня одна».
Очаровательная Дайелла! Такая юная и такая простодушная; она так мило пыталась исполнять свои обязанности. Но Генрих больше не был юнцом. С тех пор как король Наварры въезжал в Париж, не подозревая об опасности, он сильно вырос.
Настали нелегкие времена. Гугеноты не могли доверять Екатерине Медичи, потому что считали ее главной виновницей резни, однако все жаждали мира, и считалось, что Екатерина с дочерью прибыли на переговоры с Генрихом Наваррским о мире.
Между Екатериной и ее советниками, с одной стороны, Генрихом и его советниками, с другой, постоянно шли переговоры, в них принимала участие и Марго. Многое ей приходилось обсуждать и с виконтом де Тюренном, а для этого часто бывать в покоях друг у друга. То, что там происходило, ни для кого не было тайной, но Генриха, очарованного Дайеллой, поведение супруги никак не беспокоило. В интересах и его, и Марго, а также многих симпатичных господ и дам, бравших с них пример, было, чтобы переговоры шли как можно дольше и королева-мать не возвращалась в Париж, потому что это привело бы к разлуке многих любовников.
Марго вызывала всеобщее восхищение и сама получала истинное удовольствие, когда предоставляла возможность своим поклонникам любоваться ею, и фанатикам, которые считали ее дочерью сатаны, посланной из ада, чтобы навлечь на всех беды и несчастья, возмущаться. Она всегда была в центре внимания – черноволосая, в золотистых или красных платьях. Марго устраивала балы и маскарады, как в Париже; ее наряды отличались пышностью, были ли они сшиты из красного испанского бархата или из сатина, украшенного блестками и драгоценными камнями; на ее прекрасных волосах колыхались плюмажи, усыпанные бриллиантами, и все глаза устремлялись на нее, когда она танцевала итальянские или испанские танцы, которые были такими же модными, как и французские. Иногда Марго пела, аккомпанируя себе на лютне. Но наибольший восторг вызывал блеск ее остроумных речей. Они были бы неудивительными при дворе французском, но в Беарне воспринимались совсем по-другому.
Марго не была бы Марго, если бы не пыталась что-то менять. Недостаток роскоши в замках По и Нераке вызвал ее неудовольствие, а отсутствие хороших манер у беарнцев – сожаление. Во всем этом она обвинила мужа, бывшего ко всему прочему еще и королем, который обязан вести за собой своих подданных. Она заявила, что люди берут с него пример, когда он ходит в грязных одеждах и не принимает ванну. Сказала, что не подпустит его к себе, пока он хотя бы не вымоет ноги. После тех редких случаев, когда они бывали вместе, Марго требовала, чтобы белье меняли, а кровать спрыскивали духами. Высказала она неодобрение и по поводу того, что он ласкает служанок.
Генрих над женой посмеивался. Если она приехала в Беарн, чтобы попытаться сделать из него образцового француза, то ей лучше отправиться обратно, потому что эта миссия завершится неудачей, едва начавшись.
– Однако я заметил, – сказал он, – что месье Тюренн сильно изменился после твоего приезда. Значит, какие-то зерна упали не на каменистую почву.
Генрих, как всегда, раздражал Марго, однако особенно жаловаться ей не приходилось. Он вел себя как хотел, о его увлечении Дайеллой судачил весь двор, но все-таки и ей не мешал наслаждаться жизнью.
В По нравы были более пуританскими, и там к Марго отнеслись строже. Легкая критика ее не раздражала, но, когда ей пытались ставить палки в колеса, она впадала в гнев.
Прошло больше года с тех пор, как они приехали, и наконец переговоры продвинулись вперед. После того как королева-мать договорилась обо всех условиях мира между королем Франции и ее зятем, королем Наварры, никаких причин для того, чтобы им и дальше оставаться в Беарне, не осталось. Екатерине хотелось как можно скорее вернуться назад к горячо любимому сыну, к комфортной жизни в Париже, и, наконец, она объявила, что они отправляются в путь, на север.
Екатерина вызвала Дайеллу и спросила, как у нее обстоят дела с королем Наварры, хотя ей и было все прекрасно известно. Генрих без ума от этой девочки и не представляет жизни без нее.
– Ты просила его, чтобы он не допустил вашей разлуки?
– Да, мадам.
– Что ж, мы скоро уезжаем, и ты едешь вместе со мной в Париж. Король Наварры будет нас некоторое время сопровождать. Тебе предоставляется шанс. Используй все свои чары. Я хочу, чтобы он поехал с нами в Париж.
– Постараюсь, мадам, но, когда я спрашиваю его об этом, он отвечает уклончиво.
Екатерина ущипнула ее за щеку, да так сильно, что Дайелла вскрикнула.
– Это твои заботы, детка, – сказала она.
Генрих и Марго проводили Екатерину до Кастельнодари. Там все попрощались, хотя Екатерина до последнего момента лелеяла надежду, что они оба тоже вернутся в Париж. Она и король Франции не могли чувствовать себя в безопасности, пока король Наварры находился на свободе в своем маленьком королевстве; раньше они недооценивали его – и Екатерина только теперь узнала ему истинную цену. Он вовсе не был легкомысленным юнцом, каким представлялся раньше, и поэтому было еще больше причин держать его под своим контролем.
Перед отъездом Екатерина навестила Марго, войдя в спальню, где дочь возлежала на черных сатиновых простынях, на которых лучше выделялось ее белое тело.
Взглянув на нее, королева-мать попыталась догадаться, кого из любовников она ждет. Шпионы уже донесли ей, что Марго начала охладевать к Тюренну.
«Распутница, – подумала Екатерина. – И это моя дочь!» Но ее кольнула и зависть. Этой чувственной молодой красотке стоит лишь сделать знак мужчине, как он готов ради нее на все. Если бы ей хоть половину красоты дочери, как по-другому сложилась бы ее жизнь!
– Дочка, тебе не пристало жить в этом захолустье, – заявила Екатерина.
– О, я буду так скучать по французскому двору, – вздохнула Марго.
У королевы-матери начался свойственный ей приступ смеха.
– И по всем галантным господам, которые тебя очаровывали?
– Их хватает и здесь, мадам.
– Болваны и простолюдины. Где здесь люди утонченной культуры?
– Простолюдины часто оказываются хорошими любовниками.
– В сравнении с месье де Гизом?
Губы Марго дрогнули, но она ответила твердо:
– Ни один мужчина во Франции, ни один мужчина на земле не может сравниться с месье де Гизом, и вам, мадам, это прекрасно известно.
– Может, когда-нибудь настанет время… – Екатерина пожала плечами, ее глаза приняли многозначительное выражение. Марго напрягла слух. – Можно будет что-то устроить, – намекнула Екатерина.
Но нет. Это ловушка. Они никогда не отдадут ей Гиза. Как? Развести ее с Генрихом? Развести Гиза с женой? Нет, время, когда их брак был возможен, миновало.
Не верьте итальянкам, когда они что-то обещают! Марго слышала такую поговорку и не собиралась позволить, чтобы ее заманили в Париж, неизвестно к какой судьбе. По крайней мере здесь, при дворе ее добродушного мужа, она может делать все, что хочет.
– Я полагаю, что обязанность жены – оставаться при муже, – решительным голосом проговорила Марго.
Екатерина улыбнулась ничего не значащей улыбкой, но это ей не понравилось.
