Текст книги "Вечный любовник"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
– Хороший план, – согласился Анжу.
– Превосходный, – улыбнулся Генрих. – Ты будешь далеко и не сможешь помешать мне встречаться с дамой моего сердца.
Марго сердито посмотрела на них:
– Не валяйте дурака! Речь идет о ваших жизнях.
Анжу и Генрих обменялись взглядами, сначала их глаза сузились, потом оба рассмеялись. Ухаживание за женщинами для них было просто игрой. Они обнялись.
– Жаль, что не могу взять тебя с собой, старая кочерыжка, – сказал Анжу. – Мы нашли бы другую любовницу, чтобы бороться за нее.
– Не жалей меня, – парировал Генрих. – Здесь I получу двойную порцию.
Марго нетерпеливо вмешалась:
– Пока сам отсюда не убежишь! Ведь тебе угрожает такая же опасность, как и моему брату.
Она была права. Но Анжу следовало уйти первым. А потом настанет очередь Наваррского.
Король и его мать пришли в ярость, когда узнали о бегстве Анжу.
– Его надо вернуть, живым или мертвым! – кричал Генрих III. – Я проучу его, как идти против моей воли!
Он был сильно встревожен. Во дворце Анжу не был опасен, теперь же, на свободе, мог представлять реальную угрозу, не трудно было предположить, что он отправился к гугенотам поднимать их на борьбу.
– Надо следить за Наваррским, – заявила Екатерина.
Король согласился, вспомнив, с каким негодованием этот молодой человек отверг его предложение избавиться от Анжу.
– И моей сестрой, – добавил он.
После этого Марго и Генрих оказались под пристальным наблюдением. Но они понимали, что им необходимо как можно скорее бежать, а потому план бегства строили вместе.
Генрих продолжал создавать впечатление, что он увлечен Шарлоттой и не думает ни о чем другом, как только о ней. Даже королева-мать поддалась на его уловки и рассказы Шарлотты, утверждавшей, что она держит этого королька в руках.
Доверенный конюший Генриха, Агриппа д'Обинье, человек строгих принципов, поэт, который описывал все происходившее с Генрихом, был так расстроен беззаботностью своего господина, что решился ему на это попенять.
– Как вы можете здесь оставаться, когда ваше королевство так нуждается в вас? – требовательным голосом спросил он. – Как можете проводить время с женщиной, у которой есть другие любовники, и, по слухам, более дорогие ее сердцу?
Говоря это, Агриппа д'Обинье едва ли понимал, что вряд ли на свете найдется еще один монарх, позволяющий слуге разговаривать с ним в таком тоне. Но, возможно, именно поэтому служил ему верой и правдой.
– Ты забываешь, Агриппа, что я здесь пленник, – с улыбкой ответил Генрих.
– Пленник, сир! Но другие бегут из своих тюрем. И сейчас у них в руках оружие. Те, кто знали вас с младенчества, теперь отдали себя в подчинение месье Анжу, чтобы он вел их в бой. Но разве ему можно вполне доверять? Это вы должны вести их за собой, сир, а вы с вашей легкомысленностью беззаботно проводите здесь время.
Генрих не спеша, добродушно произнес:
– Терпение, мой добрый Агриппа. Еще немного терпения.
– И что за король этот Наваррский? – недоумевали при дворе.
Он по-прежнему оставался беззаботным; но люди стали поговаривать, что рано или поздно этот человек последует примеру Анжу. Разве можно быть таким легкомысленным? А как же его королевство? Разве можно рассчитывать оставаться правителем, если твои подданные тебя даже не видят? Ясно, Наваррский что-то замышляет.
А Генрих понимал, что ему сбежать гораздо сложнее, чем Анжу. Он не мог оставить карету у дома любовницы и просто удрать через заднюю дверь.
Предстояло придумать что-то такое, что не вызвало бы подозрений.
Екатерина с королем готовились к поездке в Сент-Шапель на молебен, когда им сообщили, что Наваррский исчез. Лицо Генриха III исказилось от ярости, но Екатерина осталась спокойной.
– Далеко ему не уйти, – заявила она. – Пошлем стражников, перекроем все дороги, ведущие на юг, и будь уверен, скоро его вернем.
Когда приказы были отданы, она повторила:
– Никуда ему от нас не деться. Он слишком легкомыслен. В отличие от Анжу, у него нет никакого плана. Надо же, бежал среди бела дня, когда его исчезновение сразу же заметили!
– Наваррского можно не опасаться, только пока он рядом с нами, – проговорил король, думая об отважном человеке, посмевшем отказать ему совершить убийство.
– Нельзя показывать, что мы расстроены его бегством, – сказала Екатерина. – Поэтому как ни в чем не бывало поедем в Сент-Шапель.
Мать с сыном отправились на молебен. По пути им рассказали, о чем судачат во дворце: все считали, что Наваррский отправился к гугенотам, так как его обращение в католичество никто всерьез не принимал.
– Вряд ли он способен стать вождем у наших врагов, – высказалась Екатерина. – Но они могут сделать из него символ. Гугеноты не забывают, что он сын своей матери, хотя и мало похож на нее.
На выезде из Сент-Шапель их нагнал всадник. Он был один, и через несколько мгновений король и королева-мать узнали в нем Генриха Наваррского. Он рассмеялся, в глазах его было озорство.
– Слышал, что вы ищете одного человека, – громко крикнул он, чтобы его хорошо расслышали, – поэтому доставил его к вам!
Во дворец он скакал между Екатериной и королем, весело посмеиваясь, очевидно чувствуя себя очень хорошо, а они не могли скрыть облегчения.
– Не понимаю, почему вы так легко поверили, что я вас оставил? – спросил Генрих.
– Ходили слухи, что ты присоединился к Анжу, – пробормотал король.
– Ха-ха! – рассмеялся Наваррский. – Я мог бы легко это сделать, если бы захотел.
– Мы быстро вернули бы тебя обратно, – предостерег король.
– Но вместо этого я сам себя вернул, а если точнее – и не собирался вас покидать. Зачем? При дворе столько удовольствий!
Он правда, повеса, убедились все. И вовсе не хочет покидать двора, становиться солдатом. Политические интриги – не для него. Наваррский предпочитает будуарные интриги.
А Генрих в душе смеялся. Он достиг нужного эффекта. До этого бегство было невозможным, теперь напряжение ослабеет, можно привести задуманный план в действие. Пусть еще некоторое время на него полюбуются, как на легкомысленного повесу.
В покоях короля Наварры собрался небольшой совет. Справа от короля сидел его верный слуга, Агриппа д'Обинье. Они обсуждали, как через несколько дней им стать свободными и отправиться на юг.
Генрих предложил довольно простой план. Он попросит дозволения отправиться в Санли на охоту, а чтобы не вызывать никаких подозрений, возьмет с собой герцога де Гиза. А там, когда герцог заснет, сядет на лошадь и будет скакать всю ночь. Нет ничего проще. Никто не заподозрит, что он убежал.
– Есть несколько причин, по которым это никому не придет в голову, – с усмешкой пояснил Генрих. – Во-первых, потому, что я попрошу, чтобы со мной поехал Гиз, а какой же гугенот, думающий о бегстве, пригласит с собою злейшего врага? Во-вторых, на днях я обратился с просьбой о пожаловании мне должности наместника, и королева-мать намекнула, что она и король склонны это прошение удовлетворить. Так зачем же мне бежать, если я вот-вот получу то, о чем мечтают другие? Они смеются над моей простотой, будто я и на самом деле мечтаю стать наместником. Есть и еще одна причина. Они полагают, что я слишком ленив для бегства.
– Значит, сильно удивятся, – вставил Агриппа.
– Да, мой добрый старый друг, удивятся. – Генрих улыбнулся своим единомышленникам и сказал одному из них: – Фервак, ты уверен, что никто не знает о том, что мы здесь собрались?
– Абсолютно уверен, сир. И ни у кого не может возникнуть подозрений, что я могу что-то замышлять.
– Мой верный друг, когда мы уедем отсюда, ты будешь сообщать нам новости о происходящем при дворе.
– Можете положиться на меня, – пообещал Фервак.
– А когда наступят лучшие времена, ты присоединишься к нам, – сказал Генрих. И добавил: – Друзья! Не думаю, что наш план потерпит неудачу, но самонадеянными быть тоже нельзя.
Король Наварры отправился в Санли, а в Париже никто и подумать не мог, что он замышляет бегство. Путь лежал мимо Сен-Жерменской ярмарки, и по просьбе Генриха они заехали на нее.
Генрих шел по ней рядом с Гизом и его приближенными, они двигались сквозь толпу рука об руку – самый красивый мужчина Франции и самый обольстительный. Острые глаза Наваррского высматривали симпатичных девушек, он останавливался, болтал с ними и назначал встречи через несколько дней, когда они будут возвращаться обратно. Гиз смотрел на него с презрением. Какие грубые манеры, даже для такого королька, думал он. Гиз не испытывал никакого уважения к человеку, который вел такую беззаботную жизнь при французском дворе, считал, что Наваррский недостоин править даже таким небольшим королевством и, скорее всего, в один прекрасный день его потеряет. Когда они поскакали дальше, Наваррский весело болтал о красоте местных девиц, говорил, что король и королева-мать вполне довольны им и готовы через несколько дней предложить ему пост наместника.
«Глупец! – думал Гиз. – Бедная Марго – вышла замуж за такого человека. Насколько лучше было бы, если бы она вышла замуж за меня. И кстати, я легко мог бы стать королем Наварры, отняв у этого болвана его королевство».
Когда они прибыли в Санли, Гиз заявил, что не хочет участвовать в охоте. Наваррский изобразил разочарование и попытался его уговорить, и чем старательнее это делал, тем сильнее Гиз приходил к убеждению, что этот человек никогда не убежит, как его брат Алансон. Кроме того, королева-мать послала двух своих верных людей, Сен-Мартена и Эспалена, чтобы они за ним присматривали, а сам Наваррский назначил на обратном пути свидание одной из девиц с ярмарки, да еще лелеет надежду стать наместником, что возможно только при верности королю и королеве-матери.
Когда Гиз покинул их в Санли, Наваррский довольно причмокнул губами. Все складывалось как нельзя лучше.
Фервак в Париже не мог найти себе места от беспокойства.
До этого момента никто не мог подозревать, что Наваррский собирается бежать, но через несколько дней все станет известно. Возможно расследование. Что, если кто-то видел, как он выходил из покоев Фервака?
Тогда – темная сырая камера! Допросы! Хруст ломающихся костей! Ходить он больше никогда не сможет. А возможно, и вообще придется сложить голову на плахе.
Наваррский никогда не сможет убежать. Он для этого слишком беззаботен.
Фервак продолжал безостановочно ходить по комнате. Затем остановился у дверей. Еще есть время. Наваррский, наверное, уже прибыл в Санли, но убежать еще не мог.
Фервак бросился к покоям королевы-матери.
Агриппа д'Обинье не поехал на охоту, но собирался оставить Париж вскоре после своего господина и готовился к отъезду, когда к нему, запыхавшись, прибежал один из его друзей, тайный гугенот Роклор.
– Я только что видел Фервака, который со всех ног бежал к покоям королевы-матери, – сообщил он.
– Фервак? Но почему?..
– Послушай, Агриппа, мой друг. Ну зачем Ферваку бежать в королевские покои? Будто он там часто бывает? И у него было такое выражение лица…
– Какое?
– Страха.
– Нам надо отсюда убираться! – воскликнул Агриппа д'Обинье. – Сейчас… немедленно. Без задержки.
Генрих был всего в нескольких километрах от Санли, когда его догнали Агриппа д'Обинье и Роклор. Он сразу понял: что-то случилось, скорее всего, их предали. Но как ни в чем не бывало поприветствовал своих друзей, так как рядом были Сен-Мартен и Эспален, шпионы королевы, которые не спускали с него глаз.
Эти двое были полны решимости хорошо исполнять свои обязанности, и Наваррский, когда появились его друзья, задумался, как от них избавиться.
– Какая радостная встреча! – сказал он д'Обинье и Роклору. – Вы прибыли вовремя. Скоро мы будем в Санли, где я намерен расположиться на ночлег, и знаю, что там же будут бродячие актеры. Хочу посмотреть представление, провести вечер с симпатичными жителями этого городка, а завтра мы отправимся на охоту.
Агриппа д'Обинье, изыскивающий возможность поговорить с Генрихом наедине, был полон беспокойства. Если Фервак их предал, все дороги, ведущие из Санли, перекроют и им не удастся бежать. А когда еще представится такая возможность, если все будут знать, что их первая попытка провалилась?
Улучив момент, Агриппа д'Обинье шепнул Генриху о том, что случилось.
– Через несколько часов все дороги будут перекрыты. Что нам делать?
– Немедленно бежать, – решил Наваррский.
– Как, если эти двое шпиков все время рядом?
– Я над этим думаю.
– Есть только один способ. Надо выбрать момент и внезапно их убить.
– Погоди, – остановил друга Наваррский. – Не хочу убивать ни в чем не повинных людей.
– Если вы собираетесь бежать…
– Дай мне еще немного времени.
Они прибыли в Санли, и Наваррский расположился на отдых. У владелицы гостиницы, которую он выбрал, была хорошенькая дочка, красота которой не осталась незамеченной Генрихом, он буквально глаз с нее не спускал. Агриппа д'Обинье в нетерпении думал: похоже, он забыл о побеге, у него в голове только одно – как бы получше провести ночь!
Наваррский предложил Сен-Мартену и Эспалену выпить.
– Король и королева-мать полагают, что я намерен бежать, – сказал он, слегка посмеиваясь. – И вы тоже так считаете, когда у здешней хозяйки такая очаровательная скучающая дочка?
Нет, заверили его стражники, ничего такого они не думают. В Наваррском было что-то обезоруживающее и ничего такого, чего обычно ждут от королей. Просто хороший парень, который очень нравится женщинам. Политические интриги его явно не интересуют.
Эспален и Сен-Мартен смотрели на своего пленника помутневшими от вина глазами. А Наваррский заявил, что ему жаль короля и королеву-мать – напрасно они из-за него беспокоятся. Может, Эспалену и Сен-Мартену вернуться в Париж и сообщить им, что бояться нечего?
– Расскажите им, как король Наварры проводит вечер, а завтра можете вернуться. Охота начнется рано, как и решили.
Эспален и Сен-Мартен поддались на его уловку. Генрих проводил их, усадил в седла, наказал рассеять страхи короля и королевы-матери, сказав им, что Наваррский проводит ночь в теплой постели с новой подружкой и вряд ли получит от нее за одну ночь все, что она может ему дать.
К его удивлению, шпионы ускакали.
– Все готово, – обратился он к своим друзьям. – Мы немедленно отправляемся в путь.
Они скакали всю ночь; не останавливались, даже чтобы поговорить, пока не переправились через Луару.
Потом Наваррский решил дать отдых лошадям.
– Спасибо Господу за мое избавление, – сказал он. – В Париже нашла смерть моя мать. Они убили адмирала и верных слуг. То же самое было бы и со мной. Никогда туда не вернусь, если только в этом не будет необходимости. – Он обернулся к друзьям: – Я сожалею лишь о двух вещах: о мессе и моей женитьбе. – Затем саркастически усмехнулся: – Что касается мессы, то постараюсь обойтись без нее. А без жены – нет. Хочу ее снова увидеть. – И, немного помолчав, добавил: – Итак, мы бежали. Но радоваться будем позже. Не сейчас. Вперед, в Беарн!
Глава 7
ДОЧЬ ГУВЕРНАНТКИ
Бегство Наваррского произвело на гугенотов сильное впечатление, ибо доказывало, что он не бездумный мальчишка, а человек действия. Ему удалось перехитрить Генриха де Гиза, королеву-мать и короля, которые, как ни старались, не смогли его удержать. Сам же Генрих в своей обычной шутливой манере заметил, что вполне мог бы обойтись без мессы. Эти его слова можно было истолковать как отказ от католичества, которое его вынудили принять, и возвращение в лоно гугенотской церкви. А еще король Наварры во всеуслышание заявил, что рад обретенной свободе от французского двора, где никто не может быть уверен, что в один прекрасный день ему не перережут горло.
– Теперь мне нужен только подходящий случай, чтобы устроить маленькую битву, – сказал он, – потому что они стремятся убить меня, и будет хорошо, если я их опережу.
По всей стране прокатились крики восторга гугенотов.
После смерти Карла и восшествия на престол Генриха III между католиками и гугенотами случались лишь небольшие стычки, большой войны не было ввиду отсутствия должного пыла у обеих сторон. Гугеноты понесли слишком большие потери, лишились своих вождей. Колиньи, Телиньи и Ларошфуко были убиты, а Конде и Наваррский стали пленниками, отрекшимися от своей веры, и гугеноты чувствовали, что их дела плохи. Что касается католиков, то после Варфоломеевской резни многие из них чувствовали себя виноватыми и не хотели нового кровопролития. Король и королева-мать – а оба они не отличались религиозным рвением – лавировали между двумя партиями.
Однако существовал один человек, под привлекательной внешностью которого скрывалось большое честолюбие. Это – Генрих де Гиз.
Он понимал, что король не может повести за собой католиков; видел лавирование его матери; герцог Анжуйский находился в рядах гугенотов, но они не могли на него положиться. Этот человек мог в любой момент переметнуться в стан их врагов, его фигура никогда не вызывала должного вдохновения.
Поэтому Генрих де Гиз решил, что самое время вождем стать ему, и разработал план создания Католической Лиги. Собственно, это было осуществление давней идеи его отца Франсуа де Гиза, и его дяди, кардинала Лотарингского. И хотя говорилось, что основной целью Лиги является защита католичества во Франции, на самом деле, что было более важно для Гизов, задумывался захват власти. Если династия Валуа прервется (а это было более чем вероятно при слабости детей Генриха II и Екатерины Медичи), Франсуа де Гиз мог быть возведен на трон. Но он погиб, его убил под Орлеаном протестант Жан Польтро. Зато теперь сын Франсуа, Генрих де Гиз, был полон жизненных сил и считался одним из самых доблестных воинов Франции. Он обладал незаурядной внешностью, его обожали в Париже и уже называли королем. А честолюбием молодой де Гиз не уступал своему отцу.
Генрих приступил к делу, и Лига была создана.
Теперь и у гугенотов, и у католиков появились вожди – Генрих де Гиз и Генрих Наваррский.
Под знамена гугенотов встали немецкие наемники и французы, бежавшие из своих домов в дни Варфоломеевской резни. Произошло несколько столкновений с католиками.
Один бой случился у Порт-а-Бенсона на Марне. Вождей гугенотов там не было, и их войско состояло преимущественно из немецких наемников, а католиков возглавлял Генрих де Гиз, твердо настроенный одержать победу.
И он достиг ее, но был ранен, причем в лицо, и после этого стал еще сильнее походить на своего отца, лицо которого тоже украшали боевые шрамы, за что его прозвали Меченым. А теперь и его сын, такой же храбрый солдат, как и Франсуа, был ранен во время боя.
С этого дня Генриха де Гиза тоже стали называть Меченым, как его отца, а люди начали смотреть на него, как на Бога. Его богатырский рост и красота, которая теперь казалась еще более яркой, после того как на его лице появились шрамы, привлекали всеобщее внимание. Когда Генрих проезжал по деревням, люди выходили на дорогу, чтобы приветствовать его, мужчины восхищались его смелостью, а женщины ловили его взгляды.
Его уже именовали королем Парижа, не назовут ли со временем королем Франции?
Сердце Меченого жег огонь честолюбия. И это сильно отличало его от Генриха Наваррского.
А тот жаждал мира для своего маленького королевства. Ему все больше хотелось спокойной жизни в Беарне, вдали от интриг французского двора.
После бегства из Парижа брата и мужа Марго попала под сильное подозрение короля. Тот даже хотел собственноручно ее выпороть, но мать его отговорила, сказав, что принцесса еще может быть им полезной.
Марго заболела, и это стало даже для нее выгодным. О бегстве не могло быть и речи, ее оставили в покое. Марго проводила время за написанием мемуаров, в которых изображала себя гонимой героиней, и читала свои сочинения верным подругам. Но этих занятий ей было мало. Когда муж, с его грубыми манерами, оказался далеко, она вдруг обнаружила, что скучает по нему.
Ее любовь к интригам не пропала. Она втайне завела переписку с Генрихом, и опасность этого занятия только придавала ей воодушевления. Марго даже заявила о своем желании быть вместе с мужем и попросила его потребовать для нее разрешения приехать к нему.
В Наварре Генрих тоже стал относиться к Марго добрее. Он понимал, что король со все большим неодобрением относится к новоявленному герою, которого радостно приветствуют повсюду, где он появляется. Если у Генриха III и есть настоящий враг, то вовсе не Генрих Наваррский, а Генрих де Гиз, вождь католиков. Именно Гиз был источником постоянного беспокойства, к Наваррскому же король всегда относился без особого уважения, и пока не было причин думать иначе.
Таким образом, казалось бы, не было никаких оснований для отказа Наваррскому в просьбе разрешить его жене и сестре приехать к нему.
Но на тот момент король посчитал, что он просит слишком многого. Генрих III ответил, что не считает Генриха Наваррского мужем его сестры, потому что она выходила замуж за католика, а не за гугенота. Однако его сестре Екатерине позволил вернуться в Беарн.
Екатерине теперь уже исполнилось семнадцать. Мать привезла ее в Париж, когда прибыла туда для подготовки свадьбы сына с Марго летом 1572 года. Екатерину тоже, как и Генриха, вынудили принять католичество и отказаться от гугенотской веры, которую она исповедовала.
Как-то к Генриху в замок Нерак приехал верный Агриппа д'Обинье и попросил аудиенции.
Генрих принял его, и д'Обинье сказал:
– Принцесса Екатерина вот-вот приедет. Надо, чтобы у нее был собственный двор с приближенными.
Генрих кивнул в знак согласия:
– Несомненно, ей это будет необходимо.
– Тогда надо все устроить до ее прибытия. Мы должны помнить, что ее совсем юной увезли к этим дьяволам. Живи она в Нераке или По, как желала ее добродетельная мать, то не подверглась бы никакому дурному влиянию.
– Они из нас обоих сделали католиков, – усмехнулся Генрих. – Ты полагаешь, мой добрый друг, что из нашей маленькой нехорошей католички надо сделать маленькую хорошую гугенотку?
Недовольное выражение лица д'Обинье позабавило Генриха, который любил дразнить слишком серьезных людей.
– Полагаю, принцесса не подвергалась слишком большим испытаниям в последние годы, – пробормотал Агриппа д'Обинье. – Но слуг и друзей для нее надо выбирать с большой осторожностью.
– А это, без сомнения, означает, что выбирать их надо тебе, мой дорогой Агриппа. Ну, кто у тебя на примете?
– Я думаю об одной даме, которая могла бы стать управляющей. Если ваше величество интересуется…
– Тебе прекрасно известно, что меня интересуют все дамы.
– Дама, о которой я говорю, уже немолода, она сама мать, серьезная, добродетельная…
– И потому идеальна для этой должности. Возьми ее, Агриппа. Ты, как всегда, прав. Дама, которую ты выбрал, наверняка подойдет больше моей сестре, чем мне.
Д'Обинье добился, что его господин снова улыбался. Он был доволен. Ему хотелось, чтобы во дворне было как можно больше серьезных дам.
Когда Екатерина приехала в Нерак, брат встретил ее радушно. Он был, как всегда, весел, шутил, а она радовалась, что вернулась домой. Екатерина чувствовала себя неуютно при французском дворе, где, как ей казалось, ее презирали за то, что она не меняла одного за другим любовников, как ее невестка, законодательница мод и первая красавица Марго.
Здесь, в Нераке, она будет чувствовать себя спокойно.
Екатерина слезла с лошади, обнялась с Генрихом, потом подняла глаза на замок, и глаза ее при воспоминании о матери наполнились слезами. Генрих взял ее за руку, ему были понятны чувства сестры, хотя сам он, несмотря на доброе сердце, не был склонен к такой глубине переживаний и ностальгии по прошлому. Ему хотелось видеть Екатерину улыбающейся, а не плачущей.
– Добро пожаловать домой, сестричка, – произнес он. – Мы зададим пир в твою честь. Хочу тебя заверить: мы исполнены решимости сделать все, чтобы ты была рада возвращению домой.
– Полагаю, ваше высочество, вы не забыли то, чему вас учила ваша мать, – вступил в разговор Агриппа д'Обинье.
Генрих рассмеялся:
– О, мой старый друг обеспокоен тем, чтобы сделать из тебя гугенотку. Ты серьезно к этому относишься?
– В глубине души я всегда оставалась гугеноткой, – призналась Екатерина. – Именно этого и хотела наша мать.
– Для д'Обинье это большая радость… и для меня, – пробормотал Генрих и поцеловал ее руку. – Для него – потому что ты ввернулась в нашу веру, для меня – потому что вернулась домой.
Он настоял на том, чтобы проводить сестру в ее покои, постоял рядом с ней у окна, глядя вниз на реку Баизу, на которую оба так часто смотрели в детстве. Агриппа д'Обинье с гордостью представил принцессе мадам де Тиньонвилль, обаятельную и серьезную женщину. Он радовался, что нашел для нее такую гувернантку.
Принцесса поздоровалась с мадам де Тиньонвилль, и они начали беседовать в манере, которая, по мнению Агриппы д'Обинье, вполне подходила для разговора гувернантки с ее подопечной.
Неожиданно дверь в покои открылась, и вошла девушка. Она была немного моложе принцессы и такая очаровательная, что, казалось, при ее появлении в помещении вдруг стало светлее.
Увидев множество людей, девушка смутилась.
– Но, мадам… – начала она.
Мадам де Тиньонвилль грациозным жестом подняла руку, и девушка замолчала, оставшись стоять там, где была; ее темные волосы ниспадали на плечи, а щеки покрыл румянец, что придало ей еще больше очарования.
– Ваше величество, – мадам де Тиньонвилль повернулась к королю, – прошу у вас прощения.
– Не за что, – ответил Генрих.
– Я взяла сюда с собой мою дочь, потому что иначе не могла бы принять это предложение.
– Нет необходимости просить прощения за то, что вы взяли ее с собой, – отозвался Генрих. – Очень хорошо, что вы так сделали.
– Жанна, подойди и поклонись его величеству, – потребовала мадам де Тиньонвилль.
Девушка смущенно шагнула вперед и поклонилась королю.
Агриппа д'Обинье пришел в ужас. До этого момента ему ничего не было известно о существовании дочери гувернантки, а теперь он увидел в глазах короля хорошо ему знакомый блеск.
Скоро Генрих забыл обо всем на свете, кроме дочери мадам де Тиньонвилль. Он не покидал покоев сестры, выказывая большой интерес к ее занятиям, а когда Екатерина гуляла по саду, присоединялся к ней потому что она никогда не была одна и среди ее сопровождающих всегда находилась Жанна де Тиньонвилль.
Девушка выглядела очень целомудренной, ее голубые глаза излучали простодушие, но Генрих был уверен, что через несколько дней добьется ее благосклонности, и уже предвкушал удовольствие, которое получит. Жанна разительно отличалась от опытной мадам де Сов. Удивительно, как он мог увлечься той женщиной, когда на свете существуют такие юные создания. С Жанной никого нельзя сравнить. Забавно, что для встречи с ней ему пришлось вернуться в Беарн.
Несколько дней Генриху никак не удавалось остаться с девушкой наедине, но наконец это случилось: он застал ее в саду, когда она рвала цветы. Заметив его приближение, Жанна выронила корзину, и Генриху даже показалось, что она готова обратиться в бегство. Он стоял раздвинув ноги и наблюдая, как девушка в смущении заливалась краской.
Потом он шагнул к ней и подхватил ее за локти. Жанна оказалась легкой, совсем ребенок, он легко оторвал ее от земли.
– О, вот ты и попалась, – улыбнулся Генрих. – Теперь бежать некуда.
Ее голубые глаза расширились, девушка ничего не могла понять.
– Ты меня избегаешь или мне это только кажется? – спросил он.
– Сир, я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Не беспокойся ни о чем. Теперь ты рядом со мной. Мне нужно многое тебе сказать.
– Мне, сир?
– Это тебя удивляет? О, не надо, моя маленькая Жанна. Ты не так юна, чтобы не знать, какие чувства я к тебе питаю.
– Хочется верить, что я не вызвала неудовольствия вашего величества.
– Моего неудовольствия? – Он рассмеялся. – Ты знаешь, что лишила меня сна с тех пор, как я тебя увидел?
– Прошу у вашего величества прощения…
– Ты его получишь. Но для этого есть только один способ. Остаться со мной на ночь, чтобы успокоить мои дневные часы.
Он увидел, что ее щеки заливает краска. Она была очаровательна.
– Я вынуждена просить ваше величество отпустить меня.
– О, ты должна за это заплатить. Поцелуй в обмен на свободу.
– Думаю, ваше величество во мне ошибается…
– Ошибаюсь в тебе?
– Принимая меня за шлюху.
Теперь настал его черед удивляться. Он опустил девушку на землю, но слегка придерживая руками, чтобы видеть ее лицо.
– Такое слово слетело с таких губок! – воскликнул он. – Их еще никогда не целовали?
– Мои родители и мои друзья… Внезапно он приник к ее губам.
– Это потому, – сказал он, – что я твой друг, и лучшего у тебя не будет.
Ее губы остались сжатыми.
– Думаю, ваше величество может что-то попросить за свою дружбу.
– Но дружба – не дружба, если она не добровольна.
– Тогда я прошу ваше величество, чтобы вы ничего не просили в обмен на дружбу.
– И если я не буду ничего просить, то ты?
– Трудно представить, чтобы такая простая девушка, как я, могла дружить с королем.
– Это случается очень часто, моя дорогая.
– Но не думаю, что случится со мной.
Маленькие губки были поджаты, глаза сверкали холодным огнем. «Боже, – подумал Генрих, – я должен добиться ее расположения».
Но он оказался неважным ухажером. Расточать комплименты, пользоваться духами и вести галантные разговоры ему было несвойственно. Это умели делать месье де Гиз и галантные кавалеры французского двора. Сам он предпочитал быстрый натиск и немедленные победы, к удовольствию обеих сторон.
Генрих почувствовал легкое раздражение. Ему казалось, что Жанна быстро окажется в его постели, а она, еще совсем девчонка, раздумывала, как далеко могут зайти их отношения.
Именно в этом саду он когда-то лежал с Флореттой – страстной, теплой крестьянкой, которая не видела никаких причин для того, чтобы держать его на расстоянии.
Он не собирался все это долго терпеть. Надо показать этой девчонке, что он король, который ждет повиновения, а она – простушка, с чем и сама согласна, и должна быть ему благодарна за то, что он обратил на нее внимание. Кроме того, Генрих собирался преподать ей такой урок страсти, после которого она будет ему только благодарна.
Он рассмеялся, обвил ее руками, но она повела плечами и отстранилась.
– Ну, Жанна, похоже, что тебя еще никогда не любили. Ты не знаешь, какие радости тебя ждут.
– Знаю, если послушаю ваше величество, то это будет грехом, а я не согрешу… добровольно. А если ваше величество принудит меня к этому силой, я покончу с собой, бросившись в Баизу.
Жанна говорила с таким жаром, что у него опустились руки. Почувствовав себя свободной, она повернулась и бросилась прочь.
Это становилось все более смешным. Генрих вздыхал по девице, твердо настроенной сохранить свою девственность.
Он устраивал ей ловушки, смеялся над ней, иногда совсем терял терпение, но она оставалась непреклонной. Пусть он и король, говорила Жанна, но у него есть жена, и он не вправе заниматься любовью с другой женщиной.
