Текст книги "Вечный любовник"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
Лицо Генриха приняло унылое выражение.
– Вы уверены, что это необходимо, мой адмирал?
– Я уверен, что проявление интереса к духовной жизни города – важнейшая часть ваших обязанностей.
Когда Генрих ехал по улицам Ла-Рошели, прохожие восторженно его приветствовали. Он был очень популярен, особенно среди молодежи. Те, что постарше, относились к нему без особой горячности, но, видя его, находили его поведение извинительным. Он еще очень молод, говорили люди, позже станет сдержаннее. Но при этом горожане предупреждали дочерей, чтобы они не попадались на глаза принцу.
Однако эти предостережения зачастую оказывались бесполезными. От цепких глаз Генриха не могло ускользнуть ни одно милое личико; и было выше человеческих возможностей не ответить на его радушную улыбку. Иногда за этим следовали свидания, которые всегда заканчивались уступкой, потому что принц бывал достаточно настойчив; и если такая встреча имела серьезные последствия и на свет появлялись дети, он никогда не отрицал своей ответственности за это.
В тот день у Генриха было неважное настроение. Светило солнце; по пути ему попалось несколько хорошеньких девушек, они улыбались ему в ответ, и он мог бы хорошо провести с ними время. Однако был вынужден ехать в университет, чтобы там в каком-то темном углу пить и внимать восторженным рассказам старика профессора о древнееврейском и греческом языках.
Он будет вынужден демонстрировать свой интерес и задавать вопросы. Хуже всего, что ему придется внимательно выслушивать ответы. Генрих почти пожалел, что сегодня ему не предстоит участвовать в очередной битве, – все же это лучше общения с престарелым профессором.
У дверей университета Генрих отпустил своего слугу, сказав ему:
– Нет причин, приятель, чтобы ты мучился вместе со мной.
Встретили его с почтением и тотчас же проводили в помещение, которое занимал профессор Мартин. Там, как он и предполагал, оказалось темновато и душновато, а профессор выглядел не вполне здоровым.
– Ваше высочество, – промолвил Мартин, – то, что вы проявили интерес к моей работе, чрезвычайно радостно, и ваше особое покровительство – большая честь для нас. Изучение греческого и древнееврейского языков весьма полезно, наверняка вы придерживаетесь такого же мнения, и я испытываю гордость за успехи моих студентов.
Генрих кивнул. Его одолевала дремота и мучило предположение, что здесь придется остаться весьма долгое время. Вопросы, которые он подготовил и теперь задавал, получали со стороны профессора немедленные ответы, и вскоре беседа стала заходить в тупик. Однако когда Генрих замолчал, Мартин продолжил свой рассказ. Потом, заметив, что принц с трудом сдерживает зевоту, произнес:
– Вашему высочеству нужно немного перевести дух. Моя супруга принесет нам вина и закуску. Я ее сейчас позову.
«Вино и крендели! В компании профессора и его старой перечницы. Как только закончу с этой трапезой, постараюсь немедленно уйти, – решил Генрих. – И никто, даже сам адмирал, не заставит меня снова посетить это заведение».
Профессор вернулся:
– Жена сейчас все принесет. Но разрешите сначала представить ее вам.
Генрих вздрогнул, подумав, что задремал в этой затхлой комнатенке и ему снится сон. Жена профессора оказалась лишь ненамного старше Генриха. Ее темные глаза блестели; густые черные волосы выбивались из прически; красное платье было ярче, чем этого можно было ожидать от профессорской жены; под ним была хорошо видна изящная талия, а грудь и бедра плавно играли под тонкой тканью.
Когда она вошла, Генрих приподнялся и поднял руки в знак приветствия.
– Профессор рассказывал мне о древнееврейском и греческом языках, – сказал он.
– К сожалению, ваше высочество, я вряд ли могу к этому что-то добавить. С древними языками я почти не знакома.
– Но очевидно, вы обладаете познаниями в других областях?
– Вы весьма любезны, ваше высочество.
Ее черные глаза блестели. Генрих понял, что она обладает живым умом и он вызвал у нее не меньший интерес, чем она у него.
– Ваше высочество позволит мне принести вино? – спросила она.
– Конечно, – ответил он. – Но я не могу допустить, чтобы вы принесли его сами.
– Его принесут слуги, ваше высочество, – вступил в разговор профессор.
– По-моему, мадам де Мартин предпочла бы принести его сама, а я мог бы ей помочь.
Повернувшись к мужу, мадам де Мартин сказала:
– Наверное, будет не совсем хорошо, если наши слуги появятся перед его высочеством. Я сама принесу вино.
– А я помогу его принести, – добавил Генрих.
– Ваше высочество, – промямлил Мартин, но Генрих сделал знак рукой, чтобы он замолчал.
– Вам лучше остаться здесь, профессор, – веселым голосом проговорил принц. – Мадам, я следую за вами.
Итак, уже через несколько минут он оказался с ней наедине. Они стояли в крохотном чуланчике, и их внимание занимал не столько уставленный блюдами поднос, сколько они сами.
– Я не мог и подумать, – сказал Генрих, – что встречу здесь столь красивую женщину.
Мадам де Мартин опустила взор:
– Вашему высочеству следовало узнать в университете нечто такое, что ему ранее не было известно.
– Я бы давно нанес сюда визит, если бы знал, что меня здесь ждут такие уроки.
– Очень рада, что ваш приезд сюда оказался не бесполезным.
– Хочется верить, что так. – Генрих сделал шаг и приблизился к ней. «Бедная девочка, – с сожалением подумал он, – она такая красивая, а ей приходится коротать дни со стариком профессором».
– Ваше высочество испытывает интерес к наукам?
– Очень большой. Полагаю, и вы могли бы меня кое-чему научить. – Она вскинула брови, а Генрих продолжил: – Не сомневаюсь в этом.
– Мы должны вернуться к моему мужу.
Она сделала попытку поднять поднос, но Генрих положил ладонь ей на руку и почувствовал столь сильное влечение к ней, какого, как ему показалось, никогда прежде не испытывал. В его распоряжении было совсем мало времени. Как встретиться с ней еще раз? Он протянул руку и повернул ее лицом к себе.
– Я должен еще раз вас увидеть… вскоре, – промолвил он. – Где?
– Я почти все время дома, – ответила она.
– Но могу ли я вас навестить?
– Вы можете прийти якобы к мужу, когда его не будет дома.
– Когда это возможно?
– Завтра. В пять часов его не будет.
В их глазах заблестели огоньки. «Она испытывает столь же сильное желание, как и я», – взволнованно подумал Генрих.
– Завтра в пять часов я приду к профессору. Мадам де Мартин улыбнулась:
– Только не нужно, чтобы он раньше времени узнал об этой чести.
Ее хитрость не уступала ее чувственности. Удача улыбалась Генриху.
Он вернулся в комнату, держа в руках поднос. Профессор был в шоке: наследник беарнского трона взял на себя такой труд, который, на его памяти, не брал на себя ни один его гость.
Принц весь искрился веселостью, как вино, которое они пили. Он заметил, что ему не приходилось пробовать ничего подобного, а крендели – просто восхитительны. Потом сообщил, что подумывает в ближайшее время нанести им еще один визит.
Мадам де Мартин при этих его словах потупила взор.
«Адмиралу, – решил Генрих, – мой интерес к университету должен понравиться».
Сюзанна де Мартин оказалась великолепной любовницей. Она была столь же красива, сколь и образованна, будучи на несколько лет старше Генриха, превосходила его опытностью и не уступала ему в чувственности.
Сложившаяся ситуация Генриха более чем устраивала. Он не мог не улыбнуться, когда Колиньи выразил одобрение в связи с его столь неожиданным интересом к университету.
– Это должно произвести хорошее впечатление на горожан, – заметил адмирал, – весьма вероятно, что легкомыслие вашего высочества вызывало у них легкое недоумение.
– Слыть за добродетельного весьма приятно, – скромно заметил Генрих.
Что тут плохого? Конечно, они водят за нос профессора, но раз его, как кажется, интересуют лишь греческий и древнееврейский языки, скорее всего, он не будет особенно огорчен, если каким-либо образом узнает о проделках жены.
Они занимались любовью в кладовке с припасами еды. Профессор в это время дремал у себя в кабинете, и это разжигало их страсть. Происходящее напоминало сцены из «Декамерона» Боккаччо или «Гептамерона» Маргариты Наваррской. Они все больше теряли голову, и нередко Генрих ласкал Сюзанну в присутствии ее мужа.
– Вижу, – заметил как-то при этом профессор, – что принц испытывает удовольствие от легких любезностей. К счастью, моя жена достаточно молода и способна вдохновить его высочество.
Иногда Генрих задумывался, на самом ли деле профессор ничего не подозревает или делает вид, будто не замечает того, что происходит буквально у него под носом. И успокаивал себя – поскольку хорошо относился к старику, – что профессор Пьер, пожалуй, ему признателен. Молодая, полная сил жена могла вызвать у него истощение, и было приятно думать, что старик рад уступить молодому человеку часть своих обязанностей.
Восхищение Генриха Сюзанной не ослабело и по прошествии нескольких месяцев. Она заметно отличалась и от юной Флоретты, и от легкомысленных жительниц Ла-Рошели. Сюзанна была хорошо образованна, и оттого сочла для себя приемлемым быть женой профессора.
Однако посещения Генрихом университета были настолько частыми, что вызвали пересуды в городе. Разве мог принц так быстро обрести серьезность? В это было трудно поверить. Он стал чаще смеяться, все время вполголоса петь гасконские песни и вежливо отклонять любые приглашения: «Прошу прощения. Я должен быть в университете. Меня ждет профессор Мартин».
Но вскоре горожане обратили внимание, что мадам де Мартин не лишена приятности и не выглядит недотрогой; а когда она слегка округлилась в талии, стало ясно, почему Генрих, принц Беарнский, вдруг сделался столь пылким покровителем университета.
Священник с кафедры произносил гневную речь. Сначала Генрих позевывал, но потом догадался, что говорят о нем. Он стал слушать более внимательно.
Священник рассказывал, как легко ступить на путь, ведущий к вратам ада, и каким жарким будет пламя, ждущее тех, кто попирает нравственные устои.
В Ла-Рошели есть человек, который, будучи весьма знатным, обязан служить примером простым горожанам. Он должен излучать свет, чтобы они стремились походить на него и освободиться от своей порочности. Увы, к несчастью, этот человек подает пример прямо противоположный – греха и порока. А то, что он занимает высокое положение, лишь усугубляет его вину. И скрыть его грехи невозможно. Блуд и распутство – направляющие столбы на пути в ад. Об этом должны помнить все – как простые горожане, так и особы королевской крови. Врата ада шире всего раскроются перед теми, чья обязанность – показывать пример простым людям, именно для таких грешников огонь ада будет особенно жгучим.
«Значит, все открылось! – подумал Генрих. – И они надеются разлучить меня с Сюзанной всеми этими разговорами об адских муках?»
Он сложил руки на груди и пристально посмотрел на священника; а в Ла-Рошели стало известно, что в помещении для молитв его порицали за связь с супругой профессора.
Живот у Сюзанны становился все больше, и только один профессор думал, что жена вынашивает его ребенка.
Военные действия, из-за которых Генрих находился при армии, прекратили его дальнейшие встречи с Сюзанной, их связь перестала быть притчей во языцех.
Андело, брат Колиньи, повсюду был рядом с ним, его верный друг и соратник как в религиозных, так и в военных делах погиб. Адмирал был убит горем, а в Париже ему объявили смертный приговор, его чучело повесили на Гревской площади. Было обещано пятьдесят тысяч золотых экю человеку, который приведет его на суд. Более всего старика опечалило то, что эту награду назначил король. Карл IX всегда относился к нему с большим уважением, и Колиньи даже полагал, что мог бы оказывать на него хорошее влияние. То, что короля настроили пойти против него, удваивало горечь, испытываемую адмиралом.
Ему, как никогда, хотелось закончить войну. Он был слишком стар для битв. Кроме того, боготворившая его Жаклин д'Антремон намеревалась выйти за него замуж. Но о спокойной семейной жизни Колиньи мог только мечтать, ибо преданно служил делу гугенотов, хотя уже каждому солдату было ясно, что гражданская война ведет лишь к новым и новым бедствиям.
Сражения возобновились, и Генрих был вынужден сказать «до свидания» своей беременной любовнице. Под Ла-Рошелью произошла битва, в которой победили гугеноты. Причиной тому в большей степени послужила поспешность Генриха де Гиза, молодого вождя католиков, нежели военное искусство их противников. Но после такой неудачи католики решили активизировать боевые действия.
Их армия во главе с герцогом Анжуйским двигалась к Монконтуру, и это тревожило Колиньи. Чутье подсказывало ему, что там произойдет решающее сражение, и он беспокоился о двух молодых людях, которые формально являлись вождями их армии, а по сути находились под его опекой – Генрихе Конде и Генрихе Наваррском. Их страстно желала поймать в свои сети Екатерина Медичи, рассчитывая заставить этих молодых людей, если они окажутся в плену, отречься от гугенотской веры, как прежде это случилось с их отцами.
В итоге адмирал решил отослать обоих подальше от места боевых действий, и по его приказу несколько удивленные молодые люди вернулись в Ла-Рошель.
Когда они уехали, Колиньи сначала почувствовал облегчение, однако теперь все зависело лишь от него одного. Адмирал старался освободиться от ощущения бессмысленности происходящего, от неуместных перед боем сомнений. Но его уже давно не покидало чувство, что он слишком стар для войны, необходимость ее продолжения вызывала у него сожаление. По иронии судьбы большинство солдат его армии были, как и у герцога Анжуйского, наемниками, причем за католиков сражались швейцарские кальвинисты, а на стороне гугенотов – католики из Германии. В таких обстоятельствах было трудно предположить, что эти люди бьются во имя веры, они шли в бой лишь потому, что зарабатывали таким образом себе на пропитание.
Однако при Монконтуре Колиньи, как никогда, продемонстрировал полководческое искусство и доблесть. Даже будучи раненным, с кружащейся от потери крови головой, он подбадривал солдат и сделал все возможное, чтобы избежать напрасных жертв.
И все же на этот раз удача не сопутствовала гугенотам.
Франция ослабла от войны. Царила неразбериха, и нельзя было понять, где друг и где враг. Даже в королевском совете влиянием пользовались люди, склонные к протестантизму. Повесить чучело Колиньи на Гревской площади было несложно, гораздо труднее – на самом деле казнить этого величайшего и многими уважаемого во Франции человека.
Екатерине Медичи война тоже была не по душе. Она избегала открытых столкновений, намного лучше ей удавалось втайне плести интриги. Когда ей кто-то мешал, Екатерина придумывала способ убрать его с дороги без кровопролитного сражения. Что касается юного короля Карла IX, то он от природы был очень впечатлителен, и адмирал вызывал у него неподдельное восхищение.
– Давайте встретимся и обсудим условия перемирия, – предложила королева-мать, обладавшая в стране наибольшей властью, поскольку руководила сыном. – Из-за гражданской войны Франция приходит в упадок. Надо с этим кончать. Пусть католики и гугеноты живут бок о бок в согласии.
В Ла-Рошели звонили колокола, ее жители обнимались на улицах. Конец войне. Больше не надо оплачивать податями никому не нужные бои и схватки. На какое-то время наступил мир.
В Ла-Рошель приехала встревоженная Жанна. Ничего не значащие перемирия случались и прежде – это было третье за последние семь лет. От подписанного теперь в Сен-Жермен-ан-Ле договора не приходилось ждать большего, чем от предшествовавших ему в Амбуазе и Лонжюмо.
Колиньи старел и терял силы. Жанне оставалось возлагать все надежды только на сына, но тот вел себя легкомысленно. В круговороте всего происходящего Генрих занимался не разрешением опасных ситуаций, а любовными интрижками, подчас выбирая для этого самое неподходящее время и место. Чего стоил один скандал в университете!
Мир, по мнению Жанны, был более тревожным, чем война. Коварство королевы-матери для нее не являлось секретом. Дружить с этой женщиной гораздо опаснее, чем находиться во враждебных станах.
Пропитанные елеем приглашения из французского двора следовали одно за другим. Екатерина Медичи писала, что была бы рада видеть в Париже Жанну с сыном и дочерью.
Генрих в Париже?! Там он очень легко станет добычей для одной из придворных шлюх Екатерины. Нет, он не должен ехать в Париж.
О да, этот мир совсем не спокойный.
В Ла-Рошели проходили свадебные церемонии. Несколько недель назад сюда прибыла вместе с пятью спутницами Жаклин де Монбель, дочь графа д'Антремона. Их приезд был окутан тайной, потому что суверен Жаклин, герцог Савойский Эммануэль Филибер, строго-настрого запретил ей вступать в брак за пределами своих владений. Но Жаклин твердо намеревалась выйти за Гаспара де Колиньи. Она давно его боготворила, и другой жених ей был не нужен.
Поэтому, несмотря на весьма нежаркую февральскую погоду, она бежала из Савойи. Оставила свой замок, на лодке по реке добралась до Лиона, а оставшуюся часть пути проделала верхом на лошади.
Теперь она была словно вдовой, у которой за душой ни пенни, так как Эммануэль Филибер, решив ее покарать, вскоре после бегства конфисковал ее имения.
Однако Колиньи, уставший от войны и мечтающий о семейном очаге, был весьма тронут преданностью Жаклин; утраченные имения его нисколько не волновали.
Он собирался на ней жениться, а потом отправиться ко французскому двору, где его должен был ждать теплый прием. Там адмирал намеревался продолжить борьбу за свое дело в более цивилизованной форме, нежели на полях сражений. В Париже ему будет внимать король; он постарается освободить молодого самодержца из-под влияния матери, привить ему любовь к добродетели. Колиньи полагал, что Карл по природе хороший человек, нужно только помочь раскрыться этим его качествам.
И вот в марте 1571 года, вскоре после подписания в Сен-Жермен-ан-Ле мирного договора, Колиньи женился.
Генрих Наваррский и его кузен Конде веселились на свадьбе. Довольное лицо невесты произвело на Генриха сильное впечатление. Жаклин вся светилась от счастья, танцуя в подвенечном платье. Пуговицы-бриллианты на ее груди сверкали в пламени свечей; корсаж был сшит из светло-серебристой парчи и вышит золотом, юбка на испанский манер из темно-золотой парчи была украшена вышивкой из золотых и серебряных нитей. В этом наряде новобрачная выглядела великолепно.
«Какая разная бывает любовь, – размышлял Генрих, наблюдая за этим романом, столь отличным от его собственного опыта. – Ведь пылкая страсть, необходимая для чувственных натур, здесь отсутствует». Ему были интересны все аспекты любви, и привязанность этой женщины к адмиралу казалась ему очаровательной. Он представил себя на закате жизни, когда пылкая женская страсть ему уже будет не нужна и он будет согреваться теплом женщины, подобной Жаклин.
По распоряжению Жанны ворота Ла-Рошели взяли под охрану. Стояли мирные времена, но королева-мать не тот человек, которому можно доверять.
«Я очень хочу, чтобы вы прибыли ко двору, – писала Екатерина. – Каким, должно быть, замечательным молодым человеком стал ваш сын. Говорят, он очень нравится женщинам».
Читая, Жанна буквально слышала приглушенное хихиканье, сопровождавшее сочинение этого письма; видела холодное, непроницаемое лицо и ничего не выражающие глаза Екатерины – никогда нельзя понять, что у нее на уме.
Колиньи тоже получил приглашение.
Когда адмирал пришел к Жанне с этим известием, та сильно встревожилась. После свадьбы его жизнь стала уютной и спокойной, он словно помолодел и даже перестал походить на старого солдата, сражавшегося при Монконтуре. А полученное письмо вызвало у него радость.
– Сам король повелевает мне явиться к нему, – объявил Колиньи.
– Прибыть ко двору? – холодно уточнила Жанна.
– Именно так. Хотя повеление сделать это изложено не в приказном тоне. – Губы Колиньи тронула легкая улыбка. – Его величество очень вежливо просит меня приехать.
– С какой целью? Чтобы вас можно было повесить на Гревской площади?
– Уверен, таких намерений у его величества нет и в помине. Он просит меня прибыть, чтобы стать ему помощником в наиболее сложных делах. Мой жизненный опыт может оказаться ему полезным.
– Звучит красиво, – согласилась Жанна. – Но что у них на самом деле на уме?
– Дружба. Карла я хорошо знаю.
– Карла – да. Однако это мальчик, который во всем слушает мать. А вы уверены в дружеских чувствах к вам Екатерины, адмирал? И неужели, по-вашему, Генрих де Гиз настолько преисполнен к нам симпатии, что без вас ему белый свет не мил?
– Вашему высочеству свойственно все и вся подвергать сомнению. Да, мы совсем недавно были врагами. А теперь они протягивают нам руку дружбы, хотя не исключено, что относятся к нам не без подозрения, как и мы к ним.
– С куда более сильным подозрением, – хмуро поправила Жанна.
– Ваше высочество, находясь при дворе, я смогу быть полезным для дела гугенотов больше, чем на поле сражения. Я стал смотреть на все несколько по-другому. Мне кажется, продолжение братоубийственной войны не принесет ничего хорошего. Уверен, убеждением, демонстрацией нашего образа жизни мы сможем многого добиться.
Жанна поняла, что адмирал принял решение прибыть ко двору, и грустно посмотрела на него. По сути, он был солдатом, а не дипломатом. Будучи по натуре простым человеком, Колиньи судил о других по себе. Думал, что его враги стремятся к миру по той же причине, что и он. Ему и в голову не могло прийти, что, предлагая гугенотам дружбу на словах, на деле они могут замышлять их уничтожение.
Колиньи продолжал улыбаться:
– Его величество пишет, что хотел бы видеть при дворе и супругу адмирала.
– Итак, вы держите путь в самую гущу наших врагов, – вздохнула Жанна. – Остерегайтесь подвоха, мой друг.
Колиньи поцеловал ей руку и поблагодарил за предупреждение, но было видно, что он считает ее тревоги напрасными.
Чета Колиньи отправилась в Париж, а Сюзанна произвела на свет мальчика. Это вызвало восторг у профессора, ибо он один в Ла-Рошели полагал, что ребенок его.
Жанна, до которой дошли слухи о скандале вокруг ее сына, не придала им значения, поскольку ее одолевали другие заботы. Она осознавала, что установившийся мир не будет продолжительным.
Ее тревожило будущее сына и дочери, а также в какой-то степени племянника, Генриха де Конде, который собрался жениться, и подготовкой к этому событию она не без удовольствия занималась.
Генрих приехал в университет, и его встретил в дверях опечаленный профессор.
– Мой принц, – надрывным голосом сказал он, – мы с вами были такими хорошими друзьями. Вы разделите нашу печаль.
Генрих спросил старика, что стряслось.
– Наш мальчик…
– Что с ним?
– Вчера ночью умер. Я так хотел сына и, когда он родился, благодарил Бога. А теперь… Господь забрал его у меня.
У Генриха от этих слов буквально перехватило дыхание. Его маленький сын… умер! Он выглядел вполне здоровым, когда Генрих видел его в последний раз.
– А мадам?.. – с тревогой спросил принц.
– Исполнена печали.
Вскоре к ним присоединилась Сюзанна. Ее глаза были красными от слез. Она бросилась к Генриху, и он обнял ее, хотя на них смотрел профессор.
– Помогите ей, ваше высочество. Это в ваших силах.
– Мой маленький сын, – всхлипнула Сюзанна. – Он внезапно заболел и через несколько часов…
– Я так хотел сына… мечтал о нем много лет, – продолжал бормотать профессор.
Генрих похлопал его по плечу:
– Вы не должны так печалиться. У вас будут другие сыновья…
Сюзанна посмотрела на него, и в ее глазах вспыхнули огоньки надежды, но теперь она привлекала его меньше, чем несколько месяцев назад. Недавно принц встретил на рыночной площади женщину, которую не мог забыть.
Сюзанна не спускала с него глаз.
– Как по-вашему, мой принц, у нас будет еще сын?
Мольба в ее голосе тронула его; отказать женщине в просьбе Генрих был не в силах.
– Конечно, у вас будет еще сын, – заверил он ее.
К Генриху пришел Конде. Вид у него был несколько смущенный.
– Я поставлен перед необходимостью жениться, – заявил он.
Генрих рассмеялся:
– Немного раньше, чем это можно было предположить, старина.
– Это моя кузина, Мария Киевская.
– Надеюсь, она не лишена приятности?
Не ответив на вопрос, Конде сообщил:
– Все устроила твоя мать. Немного странно, что мне она нашла жену раньше, чем тебе.
– Помню, – задумчиво сказал Генрих, – я был при французском дворе, когда правил Генрих II, который потом трагически погиб на турнире. Тогда был еще совсем маленьким – лет четырех-пяти. Король очень любил детей, и меня тоже. Он поднял меня на руки и спросил, не хочу ли я стать его сыном.
– И ты ответил: «Да!», потому что кто же не хочет быть сыном короля Франции.
– Не угадал. Мать научила меня всегда говорить правду. Поэтому, указав на стоявшего рядом отца, я сказал: «Как вы можете быть моим отцом, если он у меня уже есть? Вот он стоит». И знаешь, как отреагировал король? Засмеялся и спросил: «Тогда, может быть, ваше высочество станет моим зятем?» Его дочка стояла рядом – такая егоза с черными волосами и донельзя дерзкими глазенками. Генрих пояснил: «Это моя дочь Маргарита. Если ты, малыш, женишься на ней, то станешь моим зятем». После этого все захлопали в ладоши, а нас подтолкнули друг к другу, чтобы мы обнялись. Она так больно ущипнула меня за ногу, что синяк не проходил несколько дней, но я тоже ущипнул ее не слабее.
– Это была бы хорошая партия, – заметил Конде. – Только сомневаюсь, что она пришлась бы по душе твоей матери. Дочь короля Франции и сын наследника трона Наварры – Валуа и Бурбон.
– Хорошая партия? – Генрих щелкнул пальцами. – С этой чертовкой? Она уже тогда показала, чего стоит. Брызгала слюной от ярости, когда ей что-то было не по нраву, и делала глазки всем встречным мальчикам. Она была еще совсем девчонкой, но…
– Похоже, вы один другого стоите.
– Моей женой станет любая женщина, но только не Марго, – отрезал Генрих.
– Однако…
– Я не испытываю страха. Все это выдумки. Просто они не хотят, чтобы я оказался при французском дворе. У меня отсутствуют хорошие манеры. И Наварра не так уж велика. С Марго у меня не может быть ничего общего. А ты, кузен, скоро станешь отцом семейства. Я буду молить Бога, чтобы из тебя вышел достойный супруг.
– Достойнее, чем когда-либо получится из тебя.
Генрих набросился на кузена, и некоторое время они боролись, как это часто с ними случалось в более юные годы. Оба смеялись во время схватки, и каждый на самом деле был гораздо более серьезным, чем это могло показаться его противнику. Молодые люди понимали, что беззаботная пора уходит, и навсегда. Впереди их ждет новая жизнь.
Конде, в отличие от кузена, испытывал некоторую тревогу, а Генрих знал, что шагнет в свое будущее с обычным для него спокойствием, и верил, что ему будет сопутствовать удача.
Жанна решила, что ее сыну незачем оставаться в Ла-Рошели. Скандальная история с женой профессора осталась без последствий, так как ребенок, родившийся в результате этой связи, умер, и все-таки Генриху лучше вернуться в Беарн, пока его подруга снова не забеременела. В Беарне к таким вещам относились с большей терпимостью, чем в Ла-Рошели, где возмущению видных гугенотов не было предела.
И Генрих с матерью отправились в Беарн.
Едва они успели приехать, как явился посланник от короля Франции и попросил аудиенции у королевы Жанны. Это был маршал де Бирон, и то, что Карл прислал столь важную персону, говорило о важности возложенной на него миссии.
Жанна сразу приняла маршала, а тот, не откладывая дела в долгий ящик, изложил суть дела.
– Короля беспокоит судьба его дорогого кузена, вашего сына, принца Наваррского. Его величество склоняется к мысли, что ему следует подыскать невесту.
– Его величество подобрало для моего сына жену, маршал?
– Король предлагает вашему сыну руку своей сестры, принцессы Маргариты.
Жанна не нашлась что ответить.
– Ваше величество наверняка помнит, что блаженной памяти король Генрих II высказал такое пожелание, когда ваш сын был еще совсем маленьким.
– Я это хорошо запомнила, – кивнула Жанна.
– И вот теперь его величество король и королева-мать высказывают пожелание, чтобы принц незамедлительно прибыл ко двору.
Жанна промолчала. Случилось то, чего она больше всего боялась. Королева-мать требует, чтобы Генрих прибыл ко двору. Но с какой целью? Насколько искренни ее заверения в дружбе и желание его женить? Можно ли верить договору о мире?
– Предложение его величества не радует ее величество?
– Мне необходимо посоветоваться с моим духовником, – нашлась Жанна.
– Значит, ваше величество не радо той чести, которую ей оказывает его величество?
– Когда никаких сомнений не останется, не будет и никаких условий, которые я бы не приняла, если они устраивают королеву-мать. Я готова пожертвовать всем во славу Франции, но предпочитаю быть последней женщиной в стране, чем принести в жертву мою душу и душу моего сына ради возвеличения моей семьи.
Де Бирон склонил голову и заверил королеву, что никаких условий, которые она бы не могла принять, не будет.
Жанне хотелось все взвесить. Ей совсем не нравилось, что Генрих должен ехать ко французскому двору. Он слишком падок до женщин и непременно станет легкой добычей одной из подручных шлюх королевы-матери. Нет, отправляться ко французскому двору Генрих еще не готов.
Колиньи писал из Парижа:
«Принцесса Маргарита отличается живостью нрава, остроумием и проницательностью. А вследствие этого, почему бы ей не внять слову разума и истины, не принять веру, которую исповедуют ее будущий муж и свекровь?»
Читая это письмо, Жанна спрашивала себя, не отравлен ли адмирал елеем, который источают придворные льстецы? Но ее не так легко одурачить, как его. Отчего это королева-мать и король – ее послушный сын – идут на несомненно мучительные для них изъявления дружеских чувств по отношению к тем, кто еще совсем недавно был их врагом? Жанна была уверена – в этом есть какая-то опасная для них подоплека.
«Король готов устранить все препятствия для свадьбы, – писал Колиньи, – даже религиозные предубеждения».
Что он этим хочет сказать? Король предлагает обратить Марго в гугенотку, чтобы угодить ее будущему мужу?
Жанне хотелось крикнуть: «Нет! Нет! Я вижу, что за этим стоит. Генрих нужен им в Париже не для свадьбы, а для чего-то другого».
Она собрала своих советников, но они, казалось, тоже были одурманены предложением женить Генриха на сестре короля. Жанне напомнили, что времена мирные, что они должны обращаться с недавними врагами как с друзьями, а Маргарита – блестящая партия для наследника наваррского трона.
