Текст книги "Вечный любовник"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
– Конечно, хочу.
– Но готова пожертвовать этой возможностью ради того, чтобы поваляться в койке со старым любовником?
– Понимаете, я люблю Бельгарда.
Мадам де Сурди щелкнула пальцами:
– Король знал, что он под кроватью. На этом все не кончится. С тобой-то ничего не будет, хотя я и в этом не уверена, а вот насчет него король что-то задумал. Лучше бы уж сразу вытащил Бельгарда и убил его на месте.
– О нет!
Мадам де Сурди дала племяннице пощечину и сама немного испугалась. Все-таки Габриэла могла в один прекрасный день стать королевой Франции. Вся ее семья старалась ей в этом помочь.
– Я должна заменить тебе мать, – торопливо объяснила она. – Но, моя дорогая, нам надо быть осторожными. Если на этот раз все обошлось, то больше ничего такого быть не должно. Ты ведь не станешь больше делать глупости, не так ли?
Габриэла рассказала тетке о письмах, которые Лонгвиль отказался вернуть. Мадам де Сурди задумалась.
– При случае он хочет их как-то использовать. Мне такое положение дела не нравится. Это может быть опасным. Помни, сотни женщин только и ждут, как бы занять твое место, и одна из них может в этом преуспеть, если ты будешь делать глупости. Я поговорю с Лонгвилем. Нам остается только надеяться на его благородство, а для тебя это должно послужить хорошим уроком. Но все зависит от того, что дальше сделает король.
Скоро стало ясно, что намерен предпринять король.
Габриэла получила письмо, которое сильно отличалось от его прежних к ней посланий. Он писал холодно и лишь по делу, что не хочет делить ее с любовником, но и не желает ни на чем настаивать. Она сама должна сделать выбор. Он же глубоко ее любит, будет заботиться о ней и дальше, но при условии, что она больше не станет его обманывать.
Прочитав это письмо, мадам де Сурди упала на колени.
– Какое счастье! – воскликнула она. – А тебе это должно послужить хорошим уроком. Никогда больше не позволяй Бельгарду даже целовать твою руку.
Габриэла с облегчением всхлипнула. Все последние дни она чувствовала страшное напряжение, поэтому была рада получить известие от короля. И тут же написала в ответ, нежнее обычного, что будет верна ему до конца своих дней.
Генрих удовлетворился ее письмом, однако Бельгарда удалил от двора. И тот не имел права вернуться иначе как с женой.
Было ясно – терпение короля кончилось.
Габриэле всегда нравилось, когда решение за нее принимал кто-то другой. Теперь она больше не спрашивала себя, была ли бы она более счастлива с Бельгардом. Его навсегда удалили из ее спальни, и она посвятила себя тому, чтобы угождать королю.
Генрих IV стоял с армией около Парижа. Однажды он вызвал к себе своих самых верных советников, среди которых были Агриппа д'Обинье и герцог де Сюлли, и сказал им, что эта война бессмысленна, что, пока он остается гугенотом, мира в его стране не будет.
– Я вижу, как жители моей столицы едва держатся на ногах от недостатка пищи. Они голодают в Париже только потому, что не хотят принять короля-гугенота. Против Генриха IV они ничего не имеют. Им не нравится Генрих-гугенот. Друзья мои, этот великий город перестал быть великим. Его ремесла в упадке. Мужчины Парижа больше не могут заработать средства, чтобы прокормить свои семьи, они заняты лишь войной, чтобы не допустить гугенота на трон. Но я люблю этот город, люблю эту страну. Это мой город, моя страна. Я хочу, чтобы снова заработали кожевенники, хочу, чтобы купцы заключали сделки, хочу, чтобы у каждого человека в моем королевстве по воскресеньям варилась в чугунке курица. Вы поймете меня, если я скажу, что Париж стоит мессы?
Они поняли.
Иначе Париж бы не сдался, а скорее погиб. Но король Франции действительно любил Париж, чтобы дать ему умереть.
Если город не принял короля-гугенота, значит, примет короля-католика.
Глава 16
ТРАГЕДИЯ ГАБРИЭЛЫ
Горячие лучи июльского солнца освещали пышную процессию, во главе которой ехал король Франции, держа путь к церкви Сен-Дени.
У входа в церковь стоял архиепископ Буржский с несколькими епископами и другими священниками. Они ждали Генриха.
Как только король подъехал, архиепископ громко спросил:
– Кто ты такой?
– Король, – ответил Генрих.
– Зачем ты здесь и чего хочешь?
– Я хочу быть принятым в лоно римской католической апостольской церкви.
– Ты действительно этого хочешь?
– Искренне хочу.
– Тогда встань на колени и скажи вслух о своей вере.
Генрих повиновался.
Когда процессия двигалась от церкви, он с удовольствием смотрел на толпившихся на улицах парижан, собравшихся его приветствовать.
– Виват король! Виват Генрих IV!
Да, на самом деле Париж стоит мессы.
Короля охватила легкая грусть. Всегда неприятно услышать, что кто-то хочет твоей смерти. Как много людей во Франции, думал он, шепчутся по углам, что-то замышляют, подыскивают наемного убийцу. Его предшественник погиб от удара ножом сумасшедшего монаха. Когда настанет его очередь?
Жизнь короля Франции в эти времена была полна опасностей. Преследовали они и Генриха IV.
– Расскажите мне об этом человеке, – велел он приближенным, когда допросили покушавшегося на его жизнь убийцу.
– Бедный лодочник, сир. С Луары. Человек небольшого ума. Ясно, что он был орудием каких-то амбициозных людей. Его поймали с ножом, а когда спросили, зачем он ему, этот человек во всем признался.
– Чтобы вонзить его в мое сердце?
– Увы, именно так, сир. Но мы рады, что его поймали до того, как он смог добраться до вас.
– Это первый из многих. Королем Наварры быть безопаснее, чем королем Франции. Говорите, он признал свою вину?
– Да, сир.
– Под пытками?
– Самыми жестокими, какие только можно представить, сир.
Генрих задумчиво кивнул.
– И, сир, его приговорили к смерти… медленной. Но он уже перенес так много страданий и был таким простаком, что его удавили.
– Рад этому. Хорошо, что вы так сделали, потому что я бы его помиловал.
– Помиловали, сир? Человека, который хотел вас убить?
– Да, потому что он был простолюдином и, вне всякого сомнения, пребывал в уверенности, что свершает святое деяние, избавляя мир от меня.
Наступила тишина, и Генрих улыбнулся своим друзьям.
– Долой печаль, – сказал он. – Пока я еще жив. И кажется, это уже само по себе немалая победа короля Франции.
Генриху пришлось короноваться в Шартре, потому что Реймс оставался в руках его противников из Лиги. Но даже после того, как он стал католическим королем, положение его было непростым. Хотя Генрих открыто заявил в церкви Сен-Дени о своем переходе в католическую веру, сторонники Лиги оставались хозяевами во многих районах Парижа. В то же время позиции Лиги после смерти Генриха III ослабели, потому что люди устали от лишений и слышали, что король хочет мира, исполнен решимости снова сделать свой город процветающим.
Генрих понимал, что судьба становится к нему более благосклонной. Может, и были люди, замышлявшие его убить, но тысячи французов хотели видеть его мирно восседающим на троне.
Вскоре Париж окончательно перешел под его власть, а затем – Руан, Нормандия и Пикардия, Шампань, Пуату и Овернь.
Между тем Габриэла забеременела, и это вызвало у короля большую радость. Больше всего на свете он хотел одного: быть свободным, чтобы жениться на ней, чтобы их дети были законными сыновьями и дочерьми Франции. Этому препятствовали только Марго и месье де Лианкур. Какой глупостью было выдать за него замуж Габриэлу! Генрих сделал это из ревности к Бельгарду, неразумно поддавшись минутной ревности. Надо указать Габриэле, чтобы она никогда больше не давала для этого повода. Ничего, избавиться от ее мужа не трудно, а вот развод короля с королевой – несравненно более сложная задача.
Бельгард женился на Анне де Бюэль, дочери губернатора Сен-Мало, и неприятностей от него Генрих больше не ждал. Хотя его тревожила мысль: не от Бельгарда ли ребенок, которого вынашивает Габриэла?
Габриэла лежала в спальне в замке Курси. Роды приближались, и она молила Бога, чтобы это был мальчик. Ее тетушка, мадам де Сурди, находилась подле нее и вообще редко ее оставляла, потому что все еще не очень доверяла племяннице и боялась, что она из-за собственной глупости потеряет свое выгодное положение.
Сейчас мадам де Сурди, наклонившись над кроватью, вытирала лицо Габриэлы.
– Если ребенок окажется мальчиком, тебе надо потребовать от короля, чтобы он немедленно освободил тебя от Лианкура, а после этого ему тоже надо развестись с женой. Разве он может подарить Франции наследника, если никогда не видит свою жену? Ему нужна новая жена. Позаботься, чтобы это оказалась ты.
Габриэла устало кивнула. Все это она уже слышала и раньше.
– Генрих все сделает так, как сам сочтет нужным, – отозвалась она.
– Его нужно поторопить, – настаивала мадам де Сурди.
– Моя дорогая тетушка, позови служанок. И лекаря. Похоже, роды вот-вот начнутся.
Мадам де Сурди распорядилась, и через несколько минут в комнате появился первый королевский лекарь, месье Альбе.
– Рада вас видеть! – воскликнула мадам де Сурди. – У моей племянницы вот-вот начнутся роды.
Лекарь преисполнился важности. Он полагал, что его предназначение – служить лишь королевской семье, а Габриэла в нее не входила.
Мадам де Сурди, всегда быстро выходившая из себя, когда ей противоречили, пришла в негодование.
– Этот ребенок – самый важный в королевстве, – заявила она. – Не забывайте, что он от короля.
Месье Альбе слегка, но со значением поднял брови. Мадам де Сурди ничего больше не сказала, но едва не потеряла сознание от душившей ее злости. Если бы ее племянница не делала таких глупостей! Этот человек намекает, что ребенок может быть от Бельгарда. Ей намекает! А что он скажет другим?
В спальне раздался крик новорожденного.
– Мальчик – очаровательный, крепкий малыш! Габриэла устало улыбнулась, а мадам де Сурди почувствовала, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди от распиравших ее чувств. Габриэла доказала королю, что может рожать ему сыновей. Скоро она может стать королевой Франции.
«Моя племянница, королева Франции…» – шептала мадам де Сурди.
Она внимательно осмотрела ребенка в колыбели. Надо незамедлительно сообщить королю.
Генрих пришел в спальню вместе Агриппой д'Обинье. Мадам де Сурди ликовала. Этот д'Обинье сопровождал короля только в особо важных случаях.
Сначала Генрих подошел к Габриэле, обнял ее и сказал, что необычайно рад рождению сына. Потом подошел к люльке, поднял ребенка.
– О, какой крепыш! А где наш Альбе? Вот он! Скажи, разве ты видел лучшего мальчика?
– Очень симпатичный, крепкий ребенок, ваше величество.
– Конечно, симпатичный. Конечно, крепкий. Разве это не мой сын?
Альбе слегка неодобрительно кашлянул, но мадам де Сурди увидела в этом намек.
– Неужели ты не видишь, что он похож на меня? – требовательным голосом спросил Генрих.
– Ну, сир, – ответил лекарь, – пока рано что-либо говорить. Вдобавок к своим легким ребенок имеет пару глаз, нос и рот, которые могут походить на любого мужчину. Время покажет, есть ли у него сходство с вашим величеством.
Странный ответ, и довольно дерзкий. «Ну, погодите, месье Альбе», – подумала мадам де Сурди.
Генриха ответ лекаря несколько разочаровал. Это было хорошо видно. Но, как обычно, он не стал винить лекаря. Он вообще редко обвинял людей за то, что они говорили ему правду, даже если их слова ему не нравились.
– Д'Обинье, – сказал он, – подойди и посмотри на ребенка.
Д'Обинье задумался. Ребенок был очень хорошим. Мальчик. Насколько лучше было бы для Франции, если бы его можно было назвать дофином. В чем страна нуждалась, так это в сильном короле, причем именно сейчас. Но не меньше она нуждалась и в наследнике. Д'Обинье часто думал об этой Габриэле д'Эстре. Она на самом деле изменяла королю с Бельгардом, но он был ее женихом, пока король не отнял у него его невесту. А с тех пор, как Бельгарда удалили от двора и он женился, Габриэла была верна королю. Она не из тех женщин, которые постоянно суются не в свои дела. Это ее качество, особенно если вспомнить о Екатерине Медичи, безусловно, ценное. Королю нужна жена, причем такая, которая будет его страстно любить. Ему нужны сыновья для Франции.
Д'Обинье посмотрел на ребенка в люльке.
– Ну, сир, – промолвил он, – это действительно хорошенький мальчик, и мне кажется, что он немного походит на ваше величество.
– Правда, дружище? – Генрих радостно смотрел на д'Обинье, этого честнейшего человека, который никогда ему не льстил.
– Разве вы не видите? Взгляните, сир, на эту бровь. Мальчик светловолос, как его мать, но рот – ваш, клянусь.
– Это мой сын! – воскликнул король. – Его будут звать Цезарем.
Вскоре после рождения Цезаря произошли три важных события. Альбе, королевский лекарь, съел что-то неудобоваримое, слег в постель и через несколько дней умер. Поговаривали, что он слишком открыто делился своими сомнениями по поводу того, кто на самом деле отец Цезаря. Вторым событием стала смерть герцога де Лонгвиля, убитого выстрелом из мушкета. Когда он въезжал в Дурлан, был устроен салют в его честь. Считалось, что произошел несчастный случай.
Узнав об этом, мадам де Сурди поспешила к Габриэле.
– Ну, наконец, – улыбнулась она, – мы можем не беспокоиться об этих письмах, которые он отказывался вернуть.
Третьим событием стал развод Габриэлы и Лианкура.
Королю хотелось, чтобы в стране знали, как он ценит свою любовницу, и поэтому он удостоил ее титула маркизы де Монсо.
Д'Обинье был сторонником брака короля с Габриэлой, но герцог де Сюлли вел поиски другой невесты. А Генрих считал, что с помощью д'Обинье может быстро достичь своей заветной цели, и отправил его к Марго на переговоры о разводе.
Габриэла участвовала в торжественных церемониях вместе с королем. С грациозными манерами, лишенная какого-либо высокомерия, необыкновенно красивая, она нравилась людям, и любовь к ней короля не трогала сердца только самых больших циников. Генрих обожал ее и страстно желал сделать королевой, и его подданные, которые начинали все больше уважать своего короля, хотели, чтобы он был счастлив. Разве не прекрасно, что он выбрал в качестве будущей королевы любимую женщину, родившую ему сына, а не какую-нибудь иностранку, которая привезла бы с собой во Францию других иностранцев и иноземные нравы.
Постепенно Габриэлу начали признавать некоронованной королевой Франции.
Она прекрасно сидела на лошади, причем верхом, что было необычно, и при ее красоте выглядела очень элегантно. Всем нравились ее юбки-штаны из фиолетового бархата, отделанные серебряным шитьем, накидка из золотисто-зеленоватого атласа и так идущая ей серебристо-фиолетовая шляпка из тафты.
Глаза короля сияли от гордости. – Как только я освобожусь от Марго, мы поженимся, – повторял он любовнице.
Король устроил прием в доме Шомбера неподалеку от Лувра. Настроение у него было прекрасное. Д'Обинье привез хорошие новости: Марго готова выслушать предложения Генриха и выдвинет свои требования, но больше не настаивает на сохранении их брака. Она не может забыть, как во время их свадьбы хотела выйти замуж за другого.
Королю было странно это слышать – тот человек уже давно мертв. Гиз был красив, полон жизни, любим женщинами, но быть обожаемым многими значит и иметь немало ненавистников. Врагов порождает зависть. Наверное, из семи смертных грехов это самый распространенный. Гиз разбудил ревность в короле и в результате нашел свой конец в Блуа. А Марго все еще его помнит. Наверное, думает, какой бы была ее жизнь, выйди она замуж за Гиза? Но кто теперь может дать ответ на этот вопрос?
Однако главное достигнуто – Марго дает согласие на развод. Только беспокоится о том, чтобы добиться более выгодных для себя условий. Это вполне естественно: ей нравится быть в центре внимания, поэтому переговоры могут затянуться, однако со временем все уладится. Тогда Цезарь станет его законным сыном, а Габриэла – королевой Франции.
Перед королем остановился молодой человек. Что у него в руке? Какое-то прошение? Генрих всегда относился благосклонно к просьбам, которые адресовались ему лично. Он вовсе не походил на Генриха III, окружавшего себя надушенными любимчиками и не выносившего запаха простых людей. Генриху IV хотелось, чтобы люди видели в нем одного из них. Он воспитывался в суровых условиях и считал, что если его подданные это поймут, то будут ближе к нему, чем были когда-либо к другому правителю Франции. Он разрешал им подходить к нему со своими бедами, обсуждал с ними, как оживить в стране ремесла. Надо, чтобы все поняли: его сильнейшее желание – сделать Францию мирной, процветающей страной.
Генрих улыбнулся молодому человеку. И… отпрянул назад. Острие кинжала, направленное ему в горло, разрезало ему верхнюю губу, послышалось, как треснул его зуб, по подбородку потекла горячая кровь…
– Я ранен! – крикнул Генрих, затем увидел упавший к его ногам окровавленный кинжал, увидел, как молодого человека грубо схватили.
Король был ошеломлен, но, к счастью, рана оказалась несерьезной.
Он подумал: «Это уже вторая попытка. И мои враги не всегда будут терпеть неудачи».
О результатах расследования Генриху докладывал не кто иной, как его кузен граф Суассон. «Бедняга Суассон! Ему не за что меня любить, – думал при этом король. – Суассон надеялся жениться на Екатерине, а я запретил этот брак, рассчитывая выдать ее замуж за короля Шотландии, хотя из этой затеи ничего не вышло».
– Ну? – спросил он.
– Его зовут Жан Шатель, сир. Из простых.
– За нож всегда берутся простые люди, – заметил Генрих.
– Сир, на какой-то момент я пришел в ужас, даже когда понял, что вам не причинено серьезного вреда. Я заметил этого человека, только когда он выронил нож, хотя стоял рядом с вами. Все произошло так быстро…
– Боишься, что я могу подозревать тебя? Нет, кузен, я не подозреваю тебя в покушении на убийство.
– Это был короткий приступ страха. Но покушавшийся во всем сознался.
Генрих кивнул:
– Что ж, кузен, иногда королю надо быть твердым в своих решениях. Я не мог отдать тебе Екатерину, а сейчас она замужем за герцогом де Баром. Так уж получилось.
Суассон склонил голову.
– Что сказал этот человек? Зачем он это сделал?
– Сожалеет, что промахнулся.
– Страх ему неведом?
– Говорит, в католической школе его учили, что пролить кровь короля не католика и не утвержденного папой – не только не грех, но богоугодное дело.
– Разве я не принял мессу?
– Сир, это было сделано ради выгоды.
– Интересно, как много католиков во Франции думают так же?
– Толпа людей пошла к католической школе иезуитов, сир. Они угрожают сжечь ее. Это показывает, что у вашего величества в Париже есть друзья.
– И друзья, и враги. – Король погрустнел. – Суассон, это уже не первый случай с тех пор, как я стал королем Франции.
– Да, сир, но люди узнают вас и полюбят.
– Мне не нужно ничего, кроме как достойно служить стране. Хочу, чтобы люди говорили, что Франция благодаря Генриху IV стала жить лучше. Стала более терпимой страной, в которой сытые мужчины и женщины не боятся открыто выражать свои взгляды. Моя сокровенная мечта – сделать это для Франции.
– И вы добьетесь своего, сир. Люди начинают это понимать.
– Возможно, Суассон. Но мне хотелось бы знать, сколько ножей сейчас точится, – отозвался Генрих, а про себя подумал: «Мне надо жениться. Если они твердо решили лишить меня жизни – а не может же мне все время везти, – я должен иметь сына, чтобы было кому передать корону, когда пробьет мой смертный час, и который сделает для моего народа то, что не успею сделать я. Марго должна дать согласие на развод. Это дело неотложное».
Но устроить развод короля и королевы было совсем не просто. Папа римский отказывался дать на это согласие. Что же касается Марго, то хоть она и не хотела возвращаться к мужу, вдруг начала колебаться из-за того, что он собирается жениться именно на Габриэле д'Эстре. Несмотря на то что он сделал ее маркизой де Монсо, а потом герцогиней де Бофор, заявила Марго, это не отменяет ее прежнюю крайне распутную жизнь. А куда это годится, если королевой Франции станет женщина, которую в молодости ее ненасытная мать несколько раз продавала разным мужчинам? Нет! Марго решила не уступать место такой женщине – по крайней мере, без продолжительных уговоров.
Прошло несколько лет. Король продолжал жить беспокойной жизнью, потому что часть страны по-прежнему была в руках его врагов, и он делал попытки оживить ремесла. Но при этом не забывал, что становится старше, а у него все еще нет дофина.
Габриэла была совершенной любовницей и больше не вызывала у него ревности. Она подарила ему дочь, Екатерину-Генриетту, и еще одного сына, Александра. Все они могли стать детьми Франции, но переговоры с Марго о разводе затянулись.
Генрих подозревал, что некоторые его министры содействуют этому, так как не хотят видеть на троне Габриэлу.
Герцог де Сюлли, собрав втайне информацию, пришел к заключению, что большую пользу короне могло бы принести богатое семейство Медичи. Финансы в стране в результате многолетних войн находились в расстроенном состоянии, а женитьба короля на одной из дочерей Медичи могла бы исправить положение. Исходя из этого, Сюлли посчитал своим долгом всячески препятствовать бракосочетанию Генриха с его любовницей, потому что это не принесло бы в казну никаких денег.
Этого вельможу, как и всех других, все больше одолевало беспокойство. Короля уже нельзя было назвать молодым, но он имел только несколько незаконных детей, включая и тех троих, которых они с Габриэлой считали законными. Габриэла называла своих сыновей и дочь детьми Франции, однако на самом деле такой титул могли иметь лишь члены королевской семьи.
Разговаривая очередной раз с королем о настоятельной необходимости развода с Марго, Сюлли заметил, что она могла бы стать более сговорчивой, если бы король собирался вступить в брак, с ее точки зрения, более приличный и выгодный.
– Потому что, сир, не следует забывать, что ваша жена станет королевой Франции.
– Ты думаешь, я об этом забываю?
– Нет, сир, но все слишком запутано. Крайне важно, чтобы у вас был наследник. Если бы вы заранее выбрали себе невесту, это заметно облегчило бы дело. Почему бы нам не показать вашему величеству самых красивых женщин королевства? Вы могли бы выбрать из них ту, которая придется вам по душе.
– Зачем все эти хлопоты, если я уже знаю, на ком хотел бы жениться? Думаю, тебе, Сюлли, это тоже известно. Давай говорить без обиняков.
Министр вздохнул:
– Сир, ситуация становится все более сложной. Допустим, вы женитесь на герцогине и у вас родится еще один сын. Кто же станет дофином – тот ребенок, который родится после вашей свадьбы, или тот, что появился на свет раньше?
– Что об этом сейчас говорить? Пока такая проблема не стоит.
– Вопрос весьма деликатный, сир.
– Однако, полагаю, разрешимый.
– Да, сир. А крестины вашего сына Александра?
– Ну, а тут что?
– Полагаю, церемония должна быть более скромной, чем это задумано герцогиней. Она собирается сделать ее такой пышной, словно будут крестить наследника трона.
– Сюлли, ты, кажется, хочешь вывести меня из себя.
– Я исполнен решимости верой и правдой служить вашему величеству и Франции.
– Знаю, знаю. Но чувствую, что моя злость растет. Сюлли, мой дорогой друг, смирись с этим. Нам вовсе незачем ссориться.
– Клянусь, если герцогиня узнает о моих предложениях, мы с ней поссоримся.
– Я не скажу, что это исходит от тебя. Она уже не раз говорила, что слава королевства ей дороже, чем мое, ее и наших детей счастье.
– Слава страны – это слава короля, – ответил Сюлли. – И, сир, во имя короны прошу вас отменить королевские крестины ребенка. Это не понравится людям, а вы должны согласиться, что угождать им очень важно, ибо король может править только при добром согласии с ними.
– Понимаю, что ты имеешь в виду. Приготовления к крестинам делались без меня.
– Теперь я испытал облегчение, сир. Тем легче будет все изменить. Полагаю, все устраивала мадам де Сурди.
Генрих кивнул:
– Родственники герцогини иногда берут на себя слишком много.
Сюлли воздал должное благоразумию короля и немедленно распорядился урезать расходы на крестины.
Разозленная мадам де Сурди пришла к нему и спросила, чем вызван этот приказ.
– Возможно, вам неизвестно, – сказала она, – что расходы на крестины сыновей Франции всегда были именно такими, и я не вижу причин для их сокращения.
– Мадам, – парировал Сюлли, – я вас не понимаю. Никакого сына Франции нет!
В глазах у мадам де Сурди вспыхнули опасные огоньки.
– Но вы же не станете отрицать, что это ребенок короля?
– Не мое дело утверждать это или отрицать, мадам. Но мне точно известно, что этот ребенок – незаконнорожденный, а незаконнорожденный не может быть сыном Франции.
От охватившей ее злости мадам де Сурди лишилась дара речи, но нашла в себе силы процедить сквозь зубы, что Сюлли об этом пожалеет. Потом она отправилась к Габриэле и обо всем ей рассказала.
– Ну, моя девочка, – заявила тетка, – а теперь тебе надо добиться, чтобы крестины Александра были королевскими, а этого самонадеянного Сюлли отправили в отставку.
Поняв, что мадам де Сурди представляет опасность, Сюлли тут же доложил королю о том, что только что произошло.
– Сир, – сказал он, – тетушка герцогини – весьма корыстная особа. Стремится управлять вами через герцогиню. Она говорила со мной так, будто это она королева Франции, и сделала мне выговор за то, что я урезал расходы на крестины.
– Мне она никогда не нравилась, – в раздумье бросил Генрих.
– Думаю, сир, вы не позволите, чтобы вами управляла такая женщина.
– Боже упаси! Ты это и сам прекрасно знаешь! Сюлли получил одобрение своим действиям. Габриэла, науськанная тетушкой, прибежала к Генриху в слезах, чтобы рассказать ему, как ее оскорбил Сюлли.
– Послушай, моя любовь, – мягко объяснил ей Генрих, – Сюлли просто исполняет свои обязанности. И ты не должна позволять своей тетушке думать иначе.
– Сюлли оскорбил меня, Генрих! Пошли за ним. Я хочу поговорить с ним в твоем присутствии.
Генрих пожал плечами.
– Очень хорошо, – согласился он. – Он объяснит тебе причины своих действий, и, думаю, ты увидишь, что они не лишены здравого смысла. Имей в виду, моя любовь, Сюлли – один из лучших моих министров.
Габриэла, обычно покладистая, была выведена из себя тетушкой и так уверилась в своей власти над королем, что вместе с мадам де Сурди решила добиться отставки Сюлли. На этом и собиралась настаивать, потому что было совершенно ясно, что он препятствует ее браку с королем, а если она собирается отстаивать интересы своих детей, то его надо изгнать.
Сюлли пришел, поклонился Габриэле, но она демонстративно отвернулась.
– Между вами возникло небольшое недоразумение. Сюлли, объясни, в чем дело, – предложил король.
Не успел министр ничего сказать, как Габриэла выпалила:
– Не желаю ничего слушать от этого лакея!
– Лакея? – опешил Сюлли.
– Лакей… слуга… вот кто ты, разве не так? Генрих, увидев, как щеки его министра зарделись, тоже разозлился.
Сюлли вытянулся во весь рост.
– Сир, – промолвил он, – вы понимаете, что я не могу смириться с такими оскорблениями и…
– И лучше оставишь службу у меня? – закончил за него король.
Габриэла торжествующе воскликнула:
– Ясно, что нам при дворе одновременно места нет!
Генрих повернулся к ней и жестко произнес:
– Мадам, король лучше потеряет десять любовниц, чем одного такого министра, как месье Сюлли.
Повисла напряженная тишина. Габриэла смотрела на короля так, будто он ее ударил. Затем повернулась и вышла из его покоев.
Сюлли одержал победу, но скрыл свою радость за мягкой улыбкой. Кое-кто считал, что Генриху IV не нужно ничего, кроме удовольствий. Но он был настоящим королем, и, если приходила пора это показать, его подданные никогда не бывали разочарованы.
Сюлли решил найти настоящую королеву Франции и служить ей и своему повелителю до конца своих дней. Но Габриэле королевой не быть.
Размолвки Генриха с его любовницами никогда не были долгими. Он и раньше порой ссорился с Габриэлой, находя на это время утешение в объятиях других женщин. У него был роман с Шарлоттой дез Эссар, очаровательным созданием, родившей ему двух дочерей, он позволил себе легкие интрижки с настоятельницей монастыря на Монмартре и юной особой по имени Эстер Эмбер, которая родила ему сына. Все это были легкие развлечения, однако некоторые святоши-министры короля всерьез опасались за его душу.
И все были согласны, что ему нужно как можно скорее жениться, а многие из приближенных одобряли брак с Габриэлой, которая уже родила ему двух сыновей.
Жениться на Габриэле было делом нетрудным, вся проблема заключалась в Марго.
Ей было уже сорок шесть лет, она сильно располнела, наслаждаясь жизнью в Юссоне, который был словно нарочно создан для ее любовных утех. Чем старше Марго становилась, тем моложе были ее кавалеры. Положение в обществе ее нимало не заботило. Она искала в любовниках лишь внешнюю привлекательность, а потому нередко вызывала к себе в спальню даже конюхов или пажей.
Последним громким скандалом в Юссоне была ее связь с сыном угольщика. Он пел в кафедральном хоре, и, увидев его, Марго пожелала, чтобы юноша пришел во дворец спеть для нее. У него был изумительный голос, но она нашла в нем и нечто более для себя интересное.
Марго предложила ему остаться в Юссоне, а когда парень ответил, что ему надо подумать, рассмеялась, щелкнула пальцами. Она подарит ему поместье, о работе ему больше не придется беспокоиться, поскольку отныне он будет ее личным секретарем.
Марго сильно ревновала своего хориста и боялась, что на него положит глаз одна из ее приближенных дам, как раньше делала она сама, ибо все жившие рядом с ней подражали ее образу жизни. Поэтому велела во всех женских спальнях убрать покрывала с кроватей, а сами кровати поставить на высокие ножки, чтобы она могла не наклоняясь – при ее комплекции это было затруднительно – заглядывать под них и видеть, не прячется ли там ее любовник.
Хорист ей очень нравился, Марго не могла и придумать, что бы еще для него сделать. Даже решила его женить, хотя, конечно, это был бы брак для его удобства. В первую брачную ночь она бы выпроводила невесту и заняла ее место, а он унаследовал бы состояние своей жены. Это казалось вполне приемлемым для Марго, но, к несчастью, за несколько дней до бракосочетания хорист простудился и вскоре умер.
Марго так была этим расстроена, что тоже слегла, и несколько недель даже самые симпатичные мужчины ее двора не могли привлечь ее внимания.
– Я и так страдаю, а муж надоедает мне просьбами о разводе, – стонала она. – Нет, что он сделает, если я дам ему развод? Женится на этой женщине? Хороша будет королева! Вела распутную жизнь, пока на нее не положил глаз король. Нет, Генрих, я тебя от этого уберегу.
