Текст книги "Возлюбленная из Ричмонд-Хилл"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Их брак постигло лишь одно разочарование: детей пока не предвиделось. Однако Мария была еще очень молода, и супруги считали, что у них вся жизнь впереди. Томас не сомневался, что такая идеальная жена, как Мария, сможет его полностью осчастливить.

Он обожал, когда они обедали вдвоем, без гостей. Такое, правда, бывало редко: их постоянно окружали друзья, поскольку Томас отличался веселым нравом и любил общество. Вдобавок он был богат и имел прекрасные дома, где мог принимать гостей, а поскольку домов было три, располагались они в разных местах, и в каждом месте у него соответственно были друзья, то визиты практически не прекращались.

И все же изредка Томасу и Марии доводилось обедать вдвоем, и сегодня как раз выдался такой случай. Как прелестно она выглядела! Золотистые волосы спадали на плечи, она была одета так просто и мило!.. Томас подумал, что в муслиновом платье с голубыми оборками Мария еще красивее, чем в атласных, шелковых, бархатных или парчовых нарядах, в которых она появлялась на балах.

По дороге домой они проезжали по улице Молл и обогнали экипаж, в котором ехала молодая женщина – яркая, пышно одетая, в бледно-розовом атласном наряде и большой соломенной шляпе, украшенной розовыми и зелеными перьями. Она была безусловной красавицей, но Мария нашла ее несколько вульгарной. Томас сказал, что это миссис Робинсон, актриса, которую прозвали Пердитой, поскольку принц Уэльский впервые обратил на нее внимание, когда она играла Пердиту в «Зимней сказке».[6]6
  Пьеса У. Шекспира.


[Закрыть]

За обедом они обсуждали это женщину и ее скандальное поведение.

– Мне жаль Его Величество, – заявил Томас. – Принц причиняет ему много огорчений.

– Просто он еще молод, – возразила Мария. – Наверняка, повзрослев, принц будет вести себя благоразумней.

– Но когда наследник трона открыто живет с актрисой, это не может не удручать хороших подданных короля, который, как я слышал, провел много бессонных ночей – так его тревожат поступки принца.

– Удивляюсь, как он мог влюбиться в такую женщину?

– Актрисы обычно весьма привлекательны для молодых людей, а эту особу считают красавицей.

– И правильно считают, – согласилась Мария.

– И она это прекрасно знает!.. Знаешь, я думаю, она пробудет в фаворе у принца еще месяца три, не больше. Поговаривают, что Его Высочество уже настроен не так решительно, как раньше…

– Бедняжка! И что же она будет делать?

– Найдет себе другого покровителя! Я в этом нисколько не сомневаюсь! Такая не пропадет.

– Мне ее жаль. Она милая…

– Зря ты жалеешь эту особу, любовь моя… Но хотел бы я знать, какое влияние оказывает принц на английскую политику? Я слышал, его частенько видят в обществе таких людей, как Берк[7]7
  Берк Эдмунд (1729–1797) – английский публицист философ, один из лидеров вигов. Автор памфлетов против Великой французской революции.


[Закрыть] и Чарлз Джеймс Фокс.[8]8
  Фокс Чарлз Джеймс (1749–1806) – лидер радикального крыла вигов в Великобритании. Обсуждал войны против северо-американских колоний и революционной Франции.


[Закрыть]

– Выходит, – заметила Мария, – что он проводит время не только с актрисой. Должно быть, он интересуется политикой, раз у него такие друзья.

– Что ж, вполне возможно.

– А как ты думаешь, он может оказаться на нашей стороне? Муж улыбнулся.

– Принц всегда занимает сторону оппонентов своего отца. Но король почти два года назад принял наш билль, так что Его Высочество вне всякого сомнения отказался бы его принять, если бы ему предоставили такую возможность… коей он, по счастью, был лишен! Нет, принцу придется подождать, пока ему исполнится двадцать один год. Только тогда он сможет влиять на политику… а до этого еще целых три года!

– Он так молод? – удивилась Мария.

– Да, очень. На шесть лет моложе тебя, Мария.

– На шесть лет…

Она в этом возрасте вышла замуж за Эдварда Уэлда! Тогда ее все считали почти ребенком… Мария помолчала, размышляя о принце, который приносил столько огорчений своему отцу, но, судя по отзывам тех, кто его знал, был очень пылким, веселым и – так, во всяком случае, уверяла молва – необычайно обворожительным и бесспорно красивым юношей.

«Бедная женщина!» – вновь подумала Мария, и перед ее мысленным взором возникла женщина, которую они повстречали на улице Молл: разряженная, с густо напудренными волосами и нарумяненным, набеленным лицом, больше походившим на маску.

Разговор принял крайне неприятный оборот, и Мария поспешила сменить тему.

– Как хорошо, что теперь не существует этого жестокого закона! Помнится, мои родители говорили о нем задолго до того, как я уехала во Францию. Хуже всего в нем было то, что сыну-католику приходилось становиться протестантом, если он хотел унаследовать состояние отца. Ты только представь, что Уолтер, Джон или Чарлз это сделали! Чудовищный закон!

– Все законы, направленные против меньшинств, чудовищны. Но нам повезло с королем, Мария. Он всегда высказывался за веротерпимость, да и вообще он хороший человек. Я знаю, многие над ним потешаются… называют «Георгом-хлебопашцем», потому что он любит землю, и «Пуговичником» – за его интерес к ремеслам. Его считают скучным, потому что он верный муж… однако, по-моему, король – хороший человек.

– Но хороший человек и хороший король не одно и то же. Ты только посмотри, что творится в колониях! Я подозреваю, что король Георг сыграл не последнюю роль в этой печальной истории.

– Тут ты права, моя дорогая, – вынужден был признать Томас. – Но я-то говорил о его веротерпимости! Он защищал методистов и квакеров… и нам, как мне кажется, тоже всегда сочувствовал.

В этот момент вошел слуга, доложивший, что к ним явился сэр Карнаби Хаггерстон.

– Лорд Джордж Гордон возглавляет Протестантскую Ассоциацию, – сообщил Карнаби, – и я слышал, что он подстрекает своих соратников выступить в Лондоне против католиков. Господи, только бы здесь не вспыхнули мятежи… по примеру Шотландии!

– Быть того не может! – воскликнул Томас. – Протестантская Ассоциация – вполне достойная организация. Я в этом уверен.

– Но говорят, что Гордон – безумец, – вздохнул Хаггерстон.

* * *

Мария сидела у окна на верхнем этаже дома на Парк-стрит. Лондон был объят ужасом, и она знала, что в любой момент толпа может выбежать на их улицу, остановиться возле их дома, взломать дверь и разгромить или сжечь все, что попадется ей под руку.

Томас просил, чтобы она уехала из столицы, но Мария не могла этого сделать. Ведь Томас заявил, что его долг – оставаться здесь. Дома нескольких его друзей были разграблены, некоторым священникам угрожала опасность.

– Я должен сделать все возможное, чтобы перевезти их в безопасное место, – сказал Томас.

Как он будет считать себя истинным католиком, если убежит в деревню, спасая свою жизнь? Да и потом… кто знает? Может быть, волнения распространятся и на деревню… Однако Томаса очень огорчало то, что Мария оказалась в самой гуще событий.

Мария же в кои-то веки сделала наперекор желанию мужа.

Решительно сжав губы – Мария могла быть весьма решительной, когда считала это необходимым, – она заявила:

– Если ты останешься в Лондоне, Томас, я отсюда тоже не уеду! Тебе может понадобиться моя помощь.

И Томас понял, что переубедить ее нельзя.

Беда подкралась незаметно. Всю эту страшную бучу заварил сумасшедший лорд Джордж Гордон, в общем-то ничем не примечательный молодой аристократ довольно приятной наружности, бонвиван и член Парламента, который никак не мог добиться того, чтобы его воспринимали всерьез.

– В этом-то, – сказала Мария Томасу, – и таится корень зла!

Лорд Джордж решил привлечь к себе внимание, даже если ради этого ему пришлось бы перебить половину жителей Лондона! Он был протестантом, и когда его избрали президентом английской Протестантской Ассоциации, решил, что его час пробил… Лорд Джордж заявил о своем намерении добиться отмены Католического Акта, предоставившего католикам Англии права, которых они так долго были лишены. Он произнес речь в Парламенте, однако там на его словоизлияния не обратили серьезного внимания. Тогда лорд Джордж добился аудиенции у короля, но и она не дала желаемых результатов.

Когда такие люди, как Гордон, получают отпор, это лишь усиливает их решимость. Парламент и король его отвергли? Что ж, прекрасно! Еще есть всякий сброд…

И начался кошмар… Члены Протестантской Ассоциации собрались на Сент-Джоджс-Филдс; они принялись маршировать, распевая гимны и высоко подняв знамена, однако лорду Джорджу нужны были не эти старики, а толпа, которую ему удалось собрать по пути к Парламенту. К шествию присоединились нищие, преступники, проститутки и вообще все, кто жаждал острых ощущений и легкой наживы. И в результате толпа выросла до двадцати тысяч человек.

– Нет католицизму! – вопили они.

Чернь забрасывала грязью экипажи членов Парламента; когда Гордон зашел в здание, они ждали его у входа, однако разговоры их не интересовали, им нужно было действовать! Многие даже не понимали, в чем суть дела, однако кричали, как попугаи: «Нет католицизму!» А потом начался разбой…

Мария вздрогнула. Если выглянуть из окна, то можно увидеть в небе красное зарево… Чернь жгла католические церкви и дома известных католиков. Фитцерберты не входили в число известных… Когда наступит их черед?

К дверям подъехал экипаж, на него выскочила Франсис. Сестра торопливо вошла в дом. Мария сбежала вниз по лестнице.

– Франсис! Как ты могла отважиться на такое?.. Ехать сейчас по улицам…

– Но, Мария! Карнаби ушел… Я не знаю куда… А я не выдержала дома одна. Мне хотелось быть рядом с тобой. Вот я и решила рискнуть. О, Мария, до чего же это ужасно! Я видела, как горят дома… дома наших друзей!.. Боже, что будет дальше?

– Откуда нам знать? Присядь, выпей бокал вина. Служанка принесла вино. Уж не бросает ли девушка на них косые взгляды?.. Служанка была хорошей католичкой – в противном случае ее просто не приняли бы на службу в этот дом, – однако кто знает, о чем сейчас думают слуги? Ведь приманкой для разъяренной толпы служат богатые, а не бедные католики…

Франсис выпила вина и поглядела на сестру, явно ища утешения.

– Это не может долго продолжаться, – сказала Мария.

– Но почему не может? – воскликнула Франсис. – Да они в состоянии спалить весь Лондон! Они напали даже на дом мирового судьи, который попытался их предупредить, что они нарушают закон… По пути сюда я видела семь больших пожаров. Ах, Мария! Кто станет их следующей жертвой?

– Этому непременно положат конец. Призовут на помощь армию.

– Тогда почему ее уже не призвали? Почему потворствуют всем этим бесчинствам? Чернь освободила заключенных Ньюгейта. Они подожгли тюрьму! По улицам разгуливают злодеи. Боже, что с нами будет?

– Мы узнаем это в самое ближайшее время… независимо от мятежей, устроенных Гордоном. Франсис, не надо так волноваться! Все равно бесполезно. В любой момент может настать наш черед играть отведенную нам роль в этой драме, и мы должны быть готовы…

– А где Томас?

– Ушел… чтобы помочь друзьям. Он пытается вывезти священников из Лондона. Это для них единственная надежда на спасение.

– Да их убьют, не моргнув и глазом! – воскликнула Франсис и, замерев, прошептала: – Слышишь?

Крики, похоже, раздавались гораздо ближе, а красные отблески пожара стали ярче…

Мария принялась беззвучно молиться о том, чтобы с ее друзьями, сестрой и с ней самой ничего не случилось. Что будет, если мятежи вспыхнут по всей стране?.. Она подумала о доме в Брэмбридже, об отце, беспомощном калеке, о мальчиках… Что сейчас делает дядя Генри? Он ведь, как и Томас, не может сидеть сложа руки… А все люди, которые, подобно Томасу, принимали активное участие в страшных событиях, подвергались наибольшей опасности…

Нет-нет, Томас непременно спасется! О, как ей хотелось, чтобы он сейчас вошел в дом! Крики немного поутихли.

– Они пошли в какое-то другое место, – прошептала Франсис.

Мария вздохнула с облегчением… Но куда запропастился Томас?

* * *

Он вернулся только в полночь; одежда его была вся перепачкана, Томас совершенно обессилел. Мария вскричала:

– Слава богу! Ты дома!

Она не стала задавать вопросов. Главное было уложить его в постель. Мария не отважилась поручить слугам ухаживать за Томасом, ведь было совершенно непонятно, кому в таких обстоятельствах можно доверять…

– Я должен смыть с себя сажу, Мария, – сказал Томас.

– А я пока сварю тебе грог.

Но в ванне Томас совсем разомлел и, не дождавшись грога, пошел спать.

Утром Марию встревожил внешний вид мужа: с его лица исчез здоровый румянец, Томас беспрерывно кашлял. Мария хотела позвать врача, но Томас сказал, что у него обыкновенная простуда, которая скоро пройдет. Главное сейчас делать дело! Большинство священников подвергается смертельной опасности, и он, как и прочие мужчины, должен помочь им спастись.

Однако когда Томас попытался встать с постели, силы изменили ему, и Мария решила, невзирая на все его протесты, позвать доктора.

* * *

Она толком не знала, что творится на улицах города, потому что Томас был серьезно болен – у него обнаружили воспаление легких, и Мария день и ночь сидела у постели мужа, который метался в горячечном бреду.

Тем временем мятежники осадили дворец Сент-Джеймс и здание Английского банка, и король, осознав необходимость принятия крутых мер, ввел военное положение. Войска стреляли по толпе, и после того, как несколько сотен бунтовщиков погибли, порядок был наконец-таки восстановлен.

Мятежи, затеянные Гордоном, удалось подавить.

Однако Томас Фитцерберт был болен не на шутку, и хотя температура спала, его здоровье никак не восстанавливалось.

Не поправился он и к началу зимы, поэтому Мария решила повезти мужа на юг Франции, надеясь, что более теплый климат окажется для него живительным. Они сняли виллу на берегу моря, и Мария всячески старалась ублажить больного. Но – тщетно! Легочная болезнь никак не прекращалась.

Тут только Томас в полной мере осознал, как ему повезло с женой. В лице Марии он обрел идеальную сиделку. Она посвящала ему двадцать четыре часа в сутки: сидела рядом с Томасом у открытого окна, выходившего на море, и беседовала о том, что происходит в Англии, ибо ее супруга одолевала тоска по родине. Сама же Мария не испытывала ностальгии. Проведя свое отрочество во Франции, она полюбила эту страну и была бы не против поселиться здесь навсегда.

Однако время шло, и становилось понятно, что во Франции здоровье Томаса тоже не поправляется; даже напротив, он чах день ото дня.

Томас забеспокоился о будущем Марии: ему было известно, что стряслось в конце ее первого замужества. Он знал, что Мария жила бы безбедно, если бы завещание было вовремя подписано, и твердо решил позаботиться о том, чтобы в этот раз печальная история не повторилась.

Томас сказал Марии, что он составил завещание и в случае его смерти она получит довольно большое наследство.

Мария заявила, что не желает об этом говорить, и попыталась убедить Томаса, что все будет хорошо, однако он настаивал на своем…

– Свиннертонское и Норберское поместья должны отойти к моему брату Бэзилу. Я получил их на таких условиях. Эти поместья всегда переходят по наследству к мужчине… а поскольку сына у нас нет…

Мария кивнула. Увы, ей пришлось отказаться от надежды на материнство, ибо можно было сказать почти наверняка, что Томасу уже не суждено стать отцом.

– Однако я все равно позабочусь о тебе, Мария. Дом на Парк-стрит не является частью нашего фамильного состояния. Он станет твоим вместе со всей обстановкой… еще ты получишь лошадей, экипажи и вдобавок – ежегодную ренту в две тысячи фунтов. И хотя ты, моя дорогая, не будешь так богата, как мне хотелось бы, все же я сумею тебя достойно обеспечить.

– Ах, Томас, не будем об этом!

– Хорошо. Но мы договорились. И я могу утешаться мыслью о том, что, если мне суждено умереть, ты не останешься без средств к существованию.

– Вздор! – резко возразила Мария, – Ты не умрешь! Скоро наступит весна, и…

Но весна наступила, а состояние Томаса не улучшилось. Он кашлял все сильнее, и когда Мария увидела на его подушке кровь, у нее, увы, не осталось сомнений…

В мае он умер. Умер тридцати семи лет от роду. Марии же было двадцать пять, и она снова стала вдовой.

ВЕЧЕР В ОПЕРЕ

Мария уже не была молоденькой девушкой, она дважды овдовела и теперь могла жить, как ей заблагорассудится. Марии очень не хватало Томаса; она с нежностью вспоминала порой о своем первом муже Эдварде, однако неожиданно обнаружила, что и в свободе есть своя прелесть. Мария уже никому ничем не была обязана, а средства, оставленные вторым мужем, позволяли ей вести весьма комфортную жизнь.

После смерти Томаса Мария не вернулась в Англию, а задержалась в Ницце. Потом у нее возникло желание вновь побывать в Париже, и она решила немного пожить там… Как приятно было вновь очутиться в веселом городе, который она когда-то так любила! Мария с удовольствием каталась в экипаже по улицам, прогуливалась среди шикарной публики в Буа, ходила к модисткам, встречалась с друзьями при дворе короля. Но ей хотелось сделать что-нибудь полезное, и поскольку Томас умер за веру («ведь он заболел, – не переставала повторять Мария, – во время мятежа, когда помогал пострадавшим»), то она основала в Париже приют, где могли бы поселиться женщины из благородных католических семейств, если бы жизнь в Англии сделалась для них невыносимой.

Поближе познакомившись с парижской действительностью Мария слегка опечалилась, ибо выяснилось, что город уже не совсем тот, каким был раньше. Мария быстро почувствовала, что страсти на улицах накаляются. Люди ненавидели королеву, это было сразу понятно, стоило только взглянуть на язвительные карикатуры с ее изображением. И хотя на свет появился маленький дофин, ропот не стихал, и Мария начала подумывать о возвращении в Англию. Вдобавок родственники уговаривали ее в письмах вернуться домой, где ей была обеспечена предельно комфортная жизнь. И наконец Мария, все больше расстраивавшаяся из-за того, что над ее любимым Парижем сгущаются грозовые тучи, а с другой стороны, уже немножко соскучившаяся по родине, пересекла Ла-Манш и решила подыскать себе дом неподалеку от Лондона.

* * *

Марбл-Хилл не продавался, однако Марию вполне устраивало то, что особняк можно не купить, а снять, и, осмотрев его, она решила сразу же там поселиться.

Местоположение дома было идеальным: он находился в Ричмонде. Его когда-то построили для любовницы Георга II, графини Суффолкской, и назвали «Марбл-Хилл»– «Мраморным Холмом», – потому что он стоял на самой вершине и поражал своей ослепительной белизной. Со всех сторон дом окружали зеленые лужайки и каштаны, а из окон открывался очень красивый вид на Ричмонд-Хилл.

Мария сказала себе, что здесь ей будет хорошо. Она не собиралась предаваться бурным развлечениям, а уверяла и саму себя, и друзей, и родных, что намерена вести спокойную жизнь.

Однако свет единодушно решил, что столь прелестная, изысканная женщина, как Мария, не должна жить затворницей, и вскоре в Марбл-Хилл приехала леди Сефтон, дальняя родственница Марии по материнской линии. Она заявила, что намерена ввести очаровательную молодую женщину в лондонское общество. Мария пыталась протестовать, однако леди Сефтон не сдавалась.

– Право же, моя дорогая! – воскликнула леди Сефтон. – Ты слишком молода, чтобы стать отшельницей. Я говорила о тебе с герцогиней Девонширской, и она жаждет с тобой познакомиться.

– Но, леди Сефтон…

– Ах, боже мой! Родственники должны звать друг друга по именам. Пожалуйста, называй меня Изабеллой.

– Хорошо, Изабелла. У меня пока нет желания выезжать в свет Я вполне счастлива тут, в Марбл-Хилл, меня часто навещают здесь друзья и родные.

– Когда Георгиана Кавендиш приглашает кого-нибудь в гости, это большая честь. Кроме того, ты сама будешь заинтересована в этом знакомстве. Из всех придворных дам у нее самый блестящий салон! Там бывают все… буквально все интересные люди! Фокс, Шеридан… даже принц Уэльский!..

– Но, Изабелла, милая, я же деревенская простушка!

– Ерунда! Я не знаю второй такой блестящей красавицы! Уверяю тебя, моя драгоценная родственница, твои таланты не должны зачахнуть в Ричмондской глуши! Я этого не допущу! Пожалуйста, поедем со мной в оперу! У тебя ведь есть дом на Парк-стрит! Что может быть удобней? Да это же ясно, как день!

И Мария дрогнула. В глубине души она любила светское общество. Вероятно, ей стало страшновато, что спокойная жизнь в Марбл-Хилл действительно вскоре может приесться, и захотелось познакомиться со знаменитостями, о которых она давно знала понаслышке.

– Итак, решено! – обрадовалась леди Сефтон. – Ты приедешь на Парк-стрит и мы пойдем в Оперу, у меня там отдельная ложа. Я думаю, ты произведешь большое впечатление на высший свет, Мария, ведь ты не просто очаровательна, ты еще и оригинальна! Мария Фитцерберт не похожа ни на одну из придворных дам или великосветских красавиц.

* * *

Мария принялась готовиться к поездке в Лондон. Она говорила себе, что ей будет не хватать Ричмонда, ведь здесь такой свежий воздух! Впрочем, от столицы до Ричмонда не так уж и далеко, и она в любой момент, как только пожелает, сможет вернуться… а побыть немножко в Лондоне тоже приятно, да и неплохо убедиться в том, что дом на Парк-стрит содержится в полном порядке. Мария хотела приодеться, но решила сделать это в Лондоне. Что ж, она с удовольствием предвкушала жизнь в городе… пусть даже и не очень долгую.

Однако и в деревне было великолепно. Прелестными весенними днями, когда на деревьях распускались почки, а птицы звонко распевали свои песни, Мария гуляла по берегу реки, направляясь в сторону Кью.

И вот однажды солнечным утром она накинула на плечи плащ и, не потрудившись прикрыть шляпой свои роскошные, ненапудренные кудри, свободно рассыпавшиеся по плечам, отправилась на прогулку.

На реке было очень мало судов; Мария подозревала, что на отрезке между Кью и Вестминстером их становится больше, поскольку многие люди плывут из одного королевского дворца в другой. Еще и по этой причине Ричмонд был очень спокойным местом…

Внезапно Мария остановилась: до нее донеслись веселые голоса, смех, и на дорожке показалось несколько мужчин и женщин. Мария собралась было повернуть назад, но они уже заметили ее, а ей не хотелось, чтобы у них создалось впечатление, будто она кого-то избегает. Марии сразу бросились в глаза элегантные наряды этих людей, бархатные и атласные плащи, напудренные прически. Она догадалась, что перед ней придворные; должно быть, они шли из дворца в Кью.

Вдруг от стайки придворных отделился некий молодой человек; похоже, он запретил жестом своим спутникам следовать за ним, и они послушно замедлили шаг. Когда молодой человек подошел поближе, Мария разглядела на его плаще бриллиантовую звезду, и у нее закралось подозрение, что это какой-то очень важный господин.

Он был молод, голубоглаз, слегка склонен к полноте, довольно высок и несомненно красив; весь его облик дышал свежестью.

Мария приблизилась, и юноша отвесил поклон, элегантней которого ей еще не доводилось видеть… Она поклонилась в ответ и, прибавив шагу, торопливо свернула на тропинку, которая вела от реки. Мария шла, не оборачиваясь; сердце ее учащенно билось. У Марии даже промелькнула мысль: а не преследуют ли ее? Но – нет! До слуха Марии донеслись голоса людей, мимо которых она только что прошла: эта компания по-прежнему неторопливо шагала вдоль берега. Мария вышла кружным путем обратно к реке и облегченно вздохнула, ибо элегантно одетые господа уже скрылись из виду. Она, разумеется, догадалась, что за юноша почтил ее столь изящным поклоном. Это был не кто иной, как принц Уэльский.

* * *

Вот когда Мария действительно обрадовалась предстоящему отъезду в Лондон! Ведь у нее возникло предчувствие, что если наутро в то же самое время опять отправиться на прогулку по берегу реки, то она вновь повстречает вчерашнюю компанию.

А ей этого не хотелось. Принц Уэльский уже приобрел опасную репутацию дамского угодника: он обожал романтические приключения. Мария не сомневалась, что, по мнению принца, берег реки прямо-таки создан для любовных свиданий. Однако Мария Фитцеберт была совсем не такой, как миссис Робинсон! И поэтому решила, что ей пора появиться в свете. И пусть все узнают, что она почтенная матрона с безупречной репутацией!

Не успела Мария обосноваться на Парк-стрит, как к ней явилась Изабелла Сефтон. Изабелла сказала, что они, разумеется, пойдут в Оперу, но сначала она представит свою дражайшую родственницу высшему свету на балу, который собирается устроить на следующий день.

Марии было приятно оказаться в гораздо более блестящем обществе, нежели то, в котором она привыкла бывать, однако Изабелла уверяла, будто бы ее бал куда скромнее, чем те, что дают в Девонширском или Камберлендском дворцах… не говоря уж о Карлтоне!

– Неужели нас могут пригласить в Карлтон?! – воскликнула Мария.

– Я бы этому нисколько не удивилась, – рассмеялась Изабелла.

Марии было немного неловко, когда она вспоминала встречу с принцем на берегу реки… но может, она ошибалась? Может, он всегда приветствовал подданных своего отца таким учтивым поклоном?.. В конце концов, ему же нужно завоевывать популярность, а от королевской особы люди ждут самых изящных поклонов… Мария слышала, будто бы отец принца, английский король, прогуливаясь возле дворца в Кью, заговаривал с людьми с таким видом, словно он был обычным помещиком…

Марию тут же окружила толпа поклонников. Они восхищались не только ее красотой, но и тем, что она так разительно отличалась от остальных дам. Модницы с напудренными волосами были похожи одна на другую, а Мария Фитцерберт была совершенно иной. Она не только не пудрила локоны, но и цвет лица предпочитала естественный, не пользуясь ни румянами, ни белилами. Всех восхищало сочетание свежей кожи, какая бывает только у юных девушек, с пышной, развитой женской грудью. Марию Фитцерберт просто невозможно было не заметить! Она стала королевой бала, ибо никто не смог с ней сравниться.

На следующий день в разделе светской хроники «Морнинг Хералд» появилась заметка. В ней говорилось:

«На небосклоне нашего высшего общества недавно появилась новая звезда, которая привлекает взоры всех, кто неравнодушен к обаянию красоты. У вдовы Ф…ц…т толпа поклонников из числа наших юных аристократов, и поскольку леди пока не проявила благосклонность ни к кому из своих воздыхателей, все они тешат себя надеждами на успех».

Когда Изабелла показала ей газету, Мария была раздосадована.

– Что за вздор! Я ведь только приехала… И с какой стати рассуждать о моей благосклонности? Да это просто нелепо!

– Всем, кто становится знаменитым, приходится мириться с подобными вещами, Мария.

– Тоже мне, слава! Из-за какого-то появления на балу.

Но Изабелла только рассмеялась в ответ. И сочла Марию обворожительной. Она была так непохожа на остальных!

* * *

Придя в «Ковент-Гарден» и усевшись в ложе леди Сефтон, Мария оглядывала публику. К самой же Марии было приковано очень много взоров.

«Пожалуй, – подумала Мария, – следует сократить срок моего пребывания в Лондоне. Да, конечно, в Ричмонде жить гораздо спокойнее… А может, стоит погостить немного в Брэмбридже или у дяди Генри?»

Потом вдруг что-то изменилось, и Мария перестала находиться в центре внимания. Она почувствовала, что происходит нечто необычайное…

Изабелла прошептала, наклонившись к Марии:

– Сегодня ожидается присутствие Его королевского Высочества.

И тут же в одной из лож, расположенной прямо напротив ложи леди Сефтон, появилась фигура в сверкающем мундире. Черный бархат был усеян голубыми блестками, на груди ослепительно сияла бриллиантовая звезда.

Когда сын короля подошел к барьеру ложи, публика разразилась приветственными криками, и Мария вновь увидела, как принц отвешивает изысканнейший поклон; он улыбался людям, которые встречали его с такой любовью. Теперь у Марии не осталось никаких сомнений: галантный юноша, повстречавшийся ей на берегу реки, действительно был принцем Уэльским!

Он сел и облокотился о край ложи; занавес подняли, и Мария, взглянув исподтишка на принца, увидела, что он пристально смотрит на нее.

Мария торопливо опустила глаза, однако успела поймать его улыбку и заметить, что во взгляде принца сквозит откровенное восхищение.

После этого она уже не могла спокойно слушать пение, а думала только о нем. Что же касается принца, то он даже не пытался притворяться, будто его интересуют события, происходящие на сцене, его внимание было приковано к Марии.

Изабелла тихонько хихикала.

– Так-так, моя милая! – прошептала она. – Я вижу, ты произвела впечатление на Его Высочество… он ведь у нас такой чувствительный!

– Мне… мне так неловко.

– А многим бы это польстило.

– Только не мне, Изабелла! После спектакля мне нужно поскорее домой. И вообще я, пожалуй, вернусь в Ричмонд.

Принц подался вперед. Он заметил, что Мария беседует с Изабеллой и, похоже, хотел услышать, о чем они говорят.

«Интересно, он часто себя так ведет?» – подумала Мария.

И вспомнила о его позорном романе с актрисой… Как стыдно! Он должен понять, что перед ним почтенная вдова! Но как убедить в этом принца, который явно привык, что женщины бегут к нему по первому его зову?

Все, но только не Мария Фитцерберт!

* * *

Занавес опустился. Послышались аплодисменты. Принц тоже с воодушевлением захлопал в ладоши. Он провел восхитительный вечер и был благодарен артистам, хотя и не они доставили ему удовольствие.

Мария тихо, но твердо произнесла:

– Я должна сейчас же уехать, Изабелла. Экипаж уже, должно быть, подан.

Изабелла была позабавлена.

«Интересно, – мысленно гадала она, – насколько глубоки чувства принца?»

Ведь Мария на шесть лет старше него! Правда, Мэри Робинсон тоже была старше… хотя всего на три года, и во время их романа ей был всего двадцать один, а Марии теперь двадцать семь или двадцать восемь… принц же только недавно достиг совершеннолетия…

– Хорошо, моя дорогая, – сказала Изабелла. – Но рано или поздно ты непременно встретишь его у кого-нибудь.

– Не встречу, если вернусь в Ричмонд, – возразила Мария. Кучер уже подал экипаж к подъезду, и Мария велела ему во весь опор мчаться домой на Парк-стрит.

* * *

Проезжая по улицам Лондона, Мария говорила себе, что она разволновалась попусту. Может быть, принц вовсе и не на нее смотрел?! Может, ей лишь показалось… Она прочитала заметку в газете и действительно возомнила себя такой неотразимой, какой ее изобразил автор. А принцу просто наскучило в Опере, и он не знал, чем заняться.

Они подъехали к дому, и Мария, облегченно вздохнув, вышла из экипажа. Но в этот момент на улицу въехала еще одна карета… Мария с бьющимся сердцем кинулась в дом и захлопнула за собой дверь. Наконец-то… наконец-то она в безопасности!

Однако не удержалась и подошла к окну…

Карета остановилась, и кто-то спрыгнул на мостовую.

«О нет! – пронеслось в голове у Марии. – Это невозможно!»

И все же это было так! Принц в расшитом блестками и украшенном бриллиантами камзоле стоял под ее окнами!