Текст книги "Дочь Сатаны"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Я просто ненавижу вас за это. Бросаете на нее столь презрительные взгляды, словно жаждете насладиться зрелищем, когда она станет гореть на медленном огне, раздуваемом чертями.

– Сие, без сомнения, будет ее уделом.

– Я не смогла бы любить Бога, который допустил бы это.

– Вы богохульствуете.

– Быть может. А вы – тиран. Неужто вы не можете понять, что ее сердце разбито?

– Она – блудница. Согрешив, она не сможет избежать наказания.

– Аннис уже наказана. Она любит Джона Тайлера, а его держат в тюрьме. Аннис боится за Джона. И боится, что его не выпустят до того, как родится младенец. Разве этого наказания не достаточно? – Он не ответил, а она продолжала: – Это вы… вы должны были сидеть в тюрьме, а не Джон Тайлер. Вы заманили его на свои сборища, а теперь он в тюрьме, а вы на свободе!

– Если бы Господу было угодно, чтобы арестовали меня, то в тюрьме сейчас сидел бы я.

– Вы просто бесите меня! Стало быть, это по воле Божией Аннис приходится страдать?

– А как могло быть иначе? За грех положено наказание, а она совершила тягчайший грех.

– А вы никогда не совершали подобного греха?

Он покраснел и бросил на нее испуганный взгляд.

– Нет! – крикнула она. – Вы этого не делали! Разве можно назвать вас мужчиной?! Вы бросаете исподтишка взгляды… мечтаете… надеетесь… но бежите прочь, потому что вы не мужчина, а… пуританин!

– Вы оправдываете свою горничную, а быть может… заодно и себя.

Не сумев совладать со своей яростью, она подняла хлыст и ударила его, и он отступил назад. Удар пришелся ему по руке, на которой мгновенно вздулся красный рубец. Она тут же опомнилась, ей стало стыдно.

– Вы… вы доводите меня до бешенства! – воскликнула она.

– Это дьявол стоял возле вашего локтя, – ответил он, и ей показалось, что он смотрит на красный рубец с некоторым удовлетворением.

Она снова вспыхнула:

– Если вы посмеете говорить со мной подобным образом, я хлестну вас снова… и снова!

Затем она повернулась и побежала к дому.

Аннис родила сына и назвала его Кристианом.

– В надежде, – сказала она со слезами на глазах, – что он станет праведнее своих грешных родителей.

Джона выпустили месяц спустя после рождения ребенка, он и Аннис тут же поженились и поселились в новом домике неподалеку от Своннов.

Жители окрестных деревень ворчали, что этой паре повезло больше всех, мол, видно, награду заслуживают грешники, а проповедник Браун не тому учил их. Да и церковь не тому учит. И все-то это дело рук Тамар. Уж она-то довольна! Еще один внебрачный младенец! Еще один родился, чтобы служить дьяволу!

Что же до миссис Элтон, то она была вне себя от злости и судачила об этом с каждым, кто желал ее слушать. Лишь только когда ей задавали вопрос, почему же она продолжает работать в доме, хозяйку которого считает ведьмой, миссис Элтон умолкала.

Хьюмилити Браун был еще больше возмущен, чем миссис Элтон. Во время беременности Аннис он пытался убедить Тамар не давать Тайлерам дом, а она, глядя на его руку с красным рубцом, продолжала чувствовать себя виноватой и отвечала ему вежливо. Но вскоре после того, как рубец окончательно исчез, между ними разыгралась бурная сцена.

– Что бы вы сделали на моем месте? – спросила она. – Скажите мне, что бы я должна была сделать, будь я доброй пуританкой?

– Молиться за эту девушку.

– Молитвами дом не построишь. – Тамар иронически засмеялась. – Мои слова шокируют вас, вы ожидаете, что небеса разверзнутся и поразят меня громом. Вы говорите, Аннис согрешила, а я отвечу вам то, что говорю другим: «Пусть тот, кто без греха, бросит в нее первый камень». Быть может, этим первым будете вы, Хьюмилити Браун? Скорее всего, так и будет. Хьюмилити!44
  Humility (англ.) – скромность, смирение.


[Закрыть] Это имя вам не подходит. Вам следовало бы дать имя Прайд55
  Proud (англ.) – гордыня, спесь, гордость.


[Закрыть]. Видно, гордыня тех, кто спасся, таких, как вы, превыше гордыни обреченных на муки вечные, какой вы считаете меня.

– Вы поощряете грех, – объяснил он, – неужто вы не можете подарить дом честным людям, вступившим в брак непорочными?

– Но я люблю Аннис, а она попала в беду. Однако вам этого не понять. Вы ничего и никого не любили, кроме добра, а ненавидели одно лишь зло. Вы на моем месте выгнали бы Аннис, не правда ли? Отослали бы ее к жестоким родителям, которых вы, без сомнения, считаете хорошими людьми. Мне кажется, ваша церковь увела вас далеко от учения Иисуса.

– Вы восхваляете зло, – ответил он.

Тамар удалилась, разгневанная.

В один прекрасный день Бартли возвратился домой. В городе, как обычно при прибытии кораблей, царили волнение и суета.

В тот же самый день он прискакал в Пенникомкуик. Услышав стук копыт, Тамар поспешила к окну, ведь она уже узнала о его возвращении. Она увидела, как Бартли вышел из конюшни и быстро зашагал к дому вальяжной походкой. Он посмотрел на ее окно, и Тамар отпрянула в глубь комнаты. Она сама удивилась, заметив, как дрожат ее руки, когда она звонила в колокольчик.

На зов явилась Аннис, которая продолжала служить у Тамар. Она каждый день приводила из дома своего годовалого сынишку. В этот момент Кристиан, только что научившийся делать первые шаги, ковылял по лужайке перед домом. Бартли схватил малыша и поднял его высоко над головой. Тамар услышала радостный возглас ребенка.

Она тут же снова отошла от окна, заметив, что Бартли, держа Кристиана, смотрит на ее окно.

Не прошло и пяти минут, как в комнату вбежала Аннис.

– Мисс, хозяин послал меня за вами.

– Я велела тебе сказать, что меня нет дома.

– Мисс, это неправда, а я не хотела врать.

Тамар засмеялась с недовольным видом.

– Это все работа Хьюмилити Брауна. Надо же! Она не может соврать, даже если я велю ей сделать это!

– Мисс, я сказала, что пойду к вам, и, если вы у себя, передам просьбу хозяина спуститься вниз. Ах, мисс, там джентльмен, которому, как сказал хозяин, вы обрадуетесь.

– Я знаю, кто он! – воскликнула Тамар.

Аннис опустила глаза. Она, следуя примеру Джона, стала доброй пуританкой, и каждый намек на тайную власть ее госпожи вызывал в ней мрачные предчувствия. Хьюмилити Браун предостерегал ее от нечистой силы так же, как охотник на ведьм. И все же та, кого Аннис и ее семья любили, обладала странной, загадочной силой.

Внезапно, что было типично для Тамар, ее гнев остыл, и она, понимая чувства Аннис, сказала:

– Я видела его из окна. В этом нет никакого колдовства. И коль скоро ты не хочешь лгать, скажи, что я у себя, но спускаться к нему не хочу.

Аннис улыбнулась, и ее простодушная улыбка, как всегда, тронула Тамар. Девушка вышла, но вскоре вернулась.

– Хозяин говорит, что мистер Кэвилл вернулся из морского похода, и он полагает, узнав это, вы измените свое решение.

– Ступай и скажи, что я не изменю своего решения.

Тамар оставалась в своей комнате более часа, покуда не увидела, что Бартли уехал, и лишь тогда спустилась вниз.

Ричард сидел в большой комнате у окна, задумчиво глядя в сад. Увидев ее, он поднял брови.

– Это было крайне невежливо с твоей стороны, – сказал он.

– Я не желаю видеть его.

– Он – наш сосед, мы дружим долгие годы. Он отсутствовал очень долго… целых два года, и когда он приехал навестить тебя, ты отказываешься почтить его своим присутствием.

Она пожала плечами.

– Тамар, – продолжил он, – почему ты продолжаешь столь яростно ненавидеть этого молодого человека? Неужто ты не можешь простить ему то, что он пытался сделать с тобой много лет назад?

– Не могу…

– Но ведь это случилось так давно, когда он был еще беспутным мальчишкой!

– А теперь он беспутный мужчина.

– Я хотел бы, чтобы ты вышла замуж. Тебе уже двадцать лет, самая пора. Ты видишь, как счастлива Аннис с Джоном. Ты любишь Кристиана. Неужто тебе не хочется иметь собственных детей?

– Думаю, я почувствую, когда для меня придет время выходить замуж, а если не почувствую… – Тамар снова пожала плечами, – значит, не выйду. Почему вы всегда заговариваете со мной о замужестве, когда приезжает Бартли? – с яростью спросила она.

– Быть может, потому, что он подходящий жених для тебя.

– Как вы можете думать такое? Каково же ваше мнение обо мне, если вы считаете его достойным меня. Ведь он всего лишь авантюрист, пират! Ах да… он поступает весьма законно, ведь он грабит только испанские корабли, разоряет и сжигает только испанские города и насилует испанских женщин! А быть может, и не только испанцы бывают его жертвами?

– Боюсь, я не смогу тебя переубедить. Твоя гордость – твой злейший враг. Ты убеждена, что права, когда ненавидишь Бартли и защищаешь людей, подобных Хьюмилити Брауну. Но знаешь ли ты, что твое представление о том, что хорошо и что плохо, диктуется эмоциями. Бартли – пират, стало быть, его надо презирать. Я, Аннис, Джон Тайлер тоже грешили, но нас ты отчаянно защищаешь. Мне хотелось бы, чтобы ты смотрела на Бартли более разумно.

– Он не нуждается в моем добром отношении.

На следующий день Тамар села на лошадь и поехала на прогулку по вересковой пустоши. Мысли о Бартли не давали ей покоя с того самого момента, как он вернулся домой. Внезапно она услышала позади стук копыт. Это был Бартли.

Тамар придержала лошадь и остановилась перед ним. Он порядком изменился, немного постарел. Ему было почти двадцать семь, он стал взрослым мужчиной. У глаз появились морщинки, кожа стала бронзовой от загара, шрам на щеке выделялся более отчетливо. Но глаза по-прежнему горели, как сапфиры. Он смотрел на нее с легкой иронической усмешкой, и в ее душе поднялась прежняя ненависть.

– Приятная встреча, Тамар.

– Сомневаюсь в том, что приятная.

– Разве так встречают любовника?

– Ты не мой любовник.

– А ты забыла, что мы вместе провели ночь?

– Я сделала все, чтобы стереть этот срам из своей памяти.

– По крайней мере ты слишком горячишься, стало быть, я тебе не безразличен, – он широко улыбнулся, – и это дает мне надежду.

– Надежду? На что? Что ты снова заманишь меня в ловушку?

– Полно, Тамар. Не лги себе. Ты тогда разгадала мою уловку. Я поступил благородно… дав тебе убедительный повод, чтобы уступить мне, повод поверить, будто ты делаешь это не потому, что находишь меня неотразимым, а ради другого человека.

– Мне надоел этот разговор, я возвращаюсь домой.

– Нет, ты останешься и поговоришь со мной. Может, нам спешиться? Давай привяжем наших лошадей вон к тому кусту. Тогда нам легче будет потолковать о будущем.

– У меня с тобой не предвидится никакого будущего.

– Жаль, а у меня есть план, и я хотел бы посвятить тебя в него.

– Мне это ни к чему.

Он наклонился к девушке, схватил ее лошадь за уздечку и заглянул ей в лицо.

– Ты боишься слезать с лошади. Боишься, что я схвачу тебя, как в тот день… Помнишь, как тогда, когда ты увидела, что я иду к Ричарду, и улеглась голая на траве, сама не своя от желания соблазнить меня.

Тамар бросила на него надменный взгляд.

– Почему ты все время стараешься разжигать мою ненависть к тебе?

– Потому что твоя ненависть мерило твоей любви.

– Я вижу, ты преуспел в искусстве плести интриги во время своих испанских побед. Позволь сказать тебе, что ты не имеешь ни малейшего понятия обо мне и о моих чувствах.

– Знаешь, испанские и английские женщины по сути дела одинаковы, их можно разделить на податливых, кротких и на таких, как ты, диких, которых необходимо приручать.

– Твои глупые речи мне омерзительны. Я не лошадь, чтобы меня приручать.

– Ты права. Как я тебе уже говорил, ты женщина, за которой нужно ухаживать… теперь, когда я добился тебя.

– Ты полагаешь, что добился, потому что поступил со мной подло? И это дает тебе право говорить со мной подобным образом?

– Ах, Тамар, хотел бы я, чтобы ты сейчас взглянула на свое лицо. Ты взволнована. Ты надеешься, что я поступлю, как в прошлый раз. Даже если ты немного боишься, все равно надеешься. Загляни себе в душу, моя красавица, и скажи, что ты там видишь. Скажи мне правду. Скажи, что ты лелеешь в сердце малейший штрих той ночи любви. Ты помнила об этом все это время так же, как и я.

Она с такой силой хлестнула лошадь, что та вырвала уздечку из руки Бартли и помчалась галопом. Бартли скоро нагнал ее.

– Я думал, что малыш в саду – наш! – крикнул он. Она продолжала смотреть вперед.

– Я был разочарован! – снова крикнул он. Тамар снова придержала лошадь и воскликнула:

– Я скорее убила бы себя, чем стала рожать твоего ребенка!

– Ты слишком легко говоришь о смерти и слишком часто упоминаешь о ненависти.

– Убирайся прочь! Оставь меня!

– Я должен поговорить с тобой.

– Ты не можешь сказать ничего, что представляло бы для меня хоть малейший интерес.

– Ты боишься меня.

– Я слишком хорошо тебя знаю. Ты – грубиян, насильник, пират, грабитель. И все эти качества мне отвратительны. К тому же я не доверяю тебе. Физически ты сильнее меня, и я не желаю оставаться наедине с тобой в пустынном месте.

Он засмеялся.

– О Тамар, разве я когда-нибудь принуждал тебя? Разве ты не приняла меня без протеста в свою постель?

Горячие слезы стыда выступили у нее на глазах. Она со злостью хлестнула лошадь.

– Давай, скачи быстрее, – шепнула она. – Давай оторвемся от него.

Но взмыленные лошади бежали рядом.

– Не бойся, Тамар! – крикнул Бартли. – Мы будем вместе навсегда… до смерти.

Они оставили позади открытую пустошь и въехали в узкую лощину, где пришлось ехать шагом, и Бартли вновь заговорил:

– Выслушай меня, Тамар. Я уже не молод и хочу жениться. Мой отец хочет увидеть моих детей, прежде чем умрет. Я часто думал об этом, когда был далеко от дома. Я люблю море, но тебя я люблю сильнее. Ты, как море, Тамар… ненадежная, ласковая и нежная с одним, дикая и неукротимая с другим. Я хочу тебя, Тамар.

– Твои слова напрасны. Если хочешь моего совета, послушай: женись и заведи детей. У нас в округе много девушек столь же знатного рода, как ты, из которых выйдут отличные жены. Какая-нибудь из них, без сомнения, будет мириться с твоими грубыми манерами и изменами, лишь бы стать леди Кэвилл.

– Я не хочу никого, кроме тебя.

– Это оттого, что ты желаешь то, чего не можешь получить.

– Я не буду век плавать, – продолжал он, – мы будем растить своих детей. Что ты на это скажешь, Тамар?

– Скажу, что ты дурак. Твоя семья решит, что я недостойна тебя, а это не может принести счастье.

– Как только я женюсь на тебе, моя семья забудет странные слухи о твоем рождении.

– Эти слухи никогда не забудутся.

– Это потому, что ты так ведешь себя. Ездишь на лошади с распущенными волосами, тебя и в самом деле можно принять за ведьму, при виде которой у мужчин возникает пожар в крови, а женщины умирают от зависти.

– И ты женился бы на мне, зная, что я отличаюсь от других женщин?

– Я хочу жениться на тебе, – твердо сказал он.

– Бартли, – уже мягче сказала она, – ты веришь, что я не обычная смертная женщина? Веришь в то, что у меня есть неземная власть? Веришь, что в ночь двадцать один год назад сатана взял силой мою мать?

Он отвел глаза.

– Откуда мне знать, во что верить?

– И все же ты хочешь жениться на мне? Просишь меня стать матерью твоих детей!

– Прошу, – торжественно ответил он, – в моей жизни есть и всегда будут оставаться две любви. Одна из них – море. Ты знаешь, я убежал из дома и уплыл а море, когда мне было четырнадцать. Я поступил против воли отца. Я знал, что он может лишить меня наследства, как угрожал, но мне было наплевать на это. Я должен был стать моряком. Мне было наплевать, что какое-то время я буду простым матросом. Я знал, что подвергаю свою жизнь опасности, знал, что могу умереть, но не мог отказаться от этой мечты. А моя вторая любовь – это ты, Тамар. Непокорная, как море… и столь же опасная. Я знаю это, но ты должна быть моей. Я смотрел в лицо опасности на море и хочу встречать любые опасности с тобой… женщиной… ведьмой… сатаной… кто бы ты ни была.

Она была тронута, ведь прежде он никогда не говорил с ней столь серьезно. Более того, она испытывала чувство гордости из-за того, что он был такой покорный. В какой-то степени это искупало его вину за то, что ей пришлось перенести из-за него.

И Тамар сказала ему почти ласково, как еще никогда с ним не говорила:

– Если то, что ты сказал, правда, мне жаль тебя. Но я никогда не выйду за тебя. Ты должен ограничиться своей первой любовью – морем. Ты глуп, Бартли, а я никогда не смогу полюбить дурака. Если бы ты был добр ко мне, я, возможно, начала бы испытывать к тебе дружеское чувство. А если бы ты продолжал быть добрым ко мне, я, быть может, и вышла за тебя. Но насилие… бесстыдное насилие… с каким ты обошелся со мной, я никогда не смогу простить.

– Стало быть, ты продолжаешь ненавидеть меня?

– Я никогда не полюблю тебя.

– Ты забываешь, я чувствовал, как ты трепещешь в моих объятиях.

– От ненависти.

– Нет, от страсти.

– Тогда почему я не приняла то, что ты считаешь огромной и великодушной жертвой – предложение стать твоей женой?

– Потому что ты не знаешь саму себя. Ты вознамерилась ненавидеть меня и цепляешься за эту ненависть, как утопающий за плот, зная, что он скоро уплывет от него.

– Знай же, ты сделал то, чего я тебе никогда не смогу простить. Ты знаешь, что я не похожа на других женщин. Ты сам сказал, что во мне сидит дьявол.

Он улыбнулся ей, и в его глазах вспыхнула столь сильная страсть, что в одно мгновение она могла растопить холодное отвращение Тамар и заставить сдаться.

– Мне нечего больше сказать тебе, – проговорила она и поскакала вперед.

Всю осень и зиму Бартли постоянно приезжал в Пенникомкуик, а его семья принимала Ричарда и Тамар в Стоуке. Сэр Хэмфри сильно одряхлел и с нетерпением смотрел за тем, как Бартли обхаживает дочь Ричарда. Ему не нравилось, что избранница рождена вне брака, но он прекрасно сознавал, что она очаровательна. Тамар была высока ростом и прекрасно сложена. Эта девушка могла нарожать ее сыну отличных сыновей. А коль скоро Бартли желал взять ее в жены, сэр Хэмфри был недоволен, что они медлят со свадьбой. Ведь если он хотел увидеть своих внуков, времени терять уже было нельзя.

Глядя на старого Кэвилла, Тамар думала: «Таким будет Бартли через тридцать лет. Слишком много хорошего вина, слишком много вкусной еды, слишком много женщин; одна или две раны, нанесенные испанцами, они зажили, но оставили свою мету; похотливые, жадные взгляды на хорошенькую юную горничную, раздражительность, ноги, распухшие от подагры… Да, именно таким будет Бартли через тридцать лет. Оба они сельские джентльмены и в то же время – пираты!»

И все же за эти месяцы ее отношение к Бартли изменилось. Временами он переставал иронически улыбаться, вспоминая о своих приключениях. Часто вся компания – Тамар, Ричард, сэр Хэмфри – сидели на верхней галерее, где со стен на них смотрели с портретов предки Кэвиллов, а Бартли живо описывал сотни опасностей, которые встречались ему на пути, про то, как они брали на абордаж испанские корабли и грабили их сокровища. Сэр Хэмфри тут же рассказывал забавные истории о его собственных приключениях, и Тамар казалось, будто дом превращается в корабль и она плывет вместе с ними в открытом море. Она видела их глазами испанский корабль на горизонте, слышала крики: «Парус! Парус!» Слышала голос Бартли, как он, сверкая глазами, кричит: «Поставить марсель! Просигналить ему: „Откуда ваш корабль?“ И страшный, но долгожданный ответ: „Из Испании“. Она видела, как простреливают корабль насквозь, как его охватывает пламя. Как после наступления темноты лекарь осматривает раненых. Слышала, как Бартли снова командует: „Обойдите его с подветренной стороны, да смотрите не потеряйте его в темноте!“ Представляла продолжение битвы на следующий день, слышала бой барабанов, звуки труб, крики: „Да здравствует Англия!“

Тамар невольно приходила в восторг. Как сверкали его глаза во время рассказа! В них загорались ярко-голубые огоньки, как в минуты, когда он сильно желал ее. Он был человеком, каким Хьюмилити Браун никогда не мог бы стать.

Во время Рождества в Стоуке был веселый праздник, на котором Тамар и ее отец бьши почетными гостями. Хозяева устроили охоту, во время которой Тамар и Бартли ехали рядом и первыми подстреливали зверя. Он был с ней нежен и больше не вспоминал про ту ночь, когда влез в ее спальню. Он внимательно слушал ее, а она была мила с ним.

Встречая Кристиана, ковыляющего по саду, он всегда останавливался поболтать с ним, приносил ему то конфеты, то фрукты, ребенок издавал радостные возгласы, завидев его. Бартли брал малыша на руки, подбрасывал его в воздух, сажал на лошадь и катал возле дома. Кристиан просто обожал его.

Аннис, ожидавшая второго ребенка, смотрела на эти сцены со слезами на глазах.

– Он хороший человек, – прошептала она, обращаясь к Тамар, – ведь только хорошие люди добры к детям и к слабым.

Тут Тамар вспомнила, что он всегда был добр к слабым. Но права ли она, все время ища обвинения против него? Неужто нельзя простить его, если он уже давно раскаялся?

Теперь он ухаживал за Тамар с особым усердием. Казалось, развлекая ее в доме своего отца, он хотел показать ей: «Вот, что я могу предложить тебе. Однажды этот дом и все имение станут моими».

Однажды по дороге на охоту Бартли сказал ей:

– Мы с тобой отлично бы жили вместе.

Балуя маленького Кристиана, он словно намекал: «Погляди! Как счастливы мы были бы, если бы имели своих детей!»

Но Тамар было нелегко забыть, как она ненавидела его. Многие картины из прошлого отчетливо возникали перед ее глазами.

«Я не доверяю ему», – уверяла она себя.

И все же дни, когда Бартли не было рядом, казались ей скучными. Она словно бы оттаяла и, возможно, стала бы еще более благосклонной к нему, если бы он сумел подольше вести себя подобным образом.

Каждый раз, увидев, как она разговаривает с Хьюмилити Брауном, Бартли высказывался о нем пренебрежительно, а Тамар из духа противоречия начинала горячо защищать его.

Однажды, в начале весны, Бартли, приехав в Пенникомкуик, увидел, что Тамар беседует с пуританином. А позднее, во время верховой прогулки, он сказал ей:

– Я вижу, ты увлечена этим парнем.

– Увлечена?

– Ты не можешь скрыть от меня свои чувства, повторяя мои слова. Ты увлечена им! Я видел, как ты смотрела на него.

– Ты видишь слишком многое, даже то, чего нет.

– Ты кокетничала с ним, клянусь Богом!

Его лицо исказилось от ревности, и он с вызовом воскликнул:

– Я думаю, он твой любовник.

– Мне казалось, в последнее время твои манеры стали немного улучшаться, – холодно ответила она, – но, по-видимому, я ошибалась.

– Ты не можешь этого отрицать. Ты увиливаешь. Тебе не скрыть от меня правду.

– Даже если бы твое грязное подозрение оказалась правдой, с какой стати я стала бы скрывать это от тебя? Какое тебе до того дело?

– Стало быть, все это время, покуда я разыгрывал роль смиренного поклонника, он наслаждался любовью в твоей постели!

– Если бы ты стоял поближе, схлопотал бы пощечину!

– Тебе ни к чему защищать этого пуританина с хитрой рожей. Я всегда подозревал этих коварных людей с показной кротостью. Они этим обезоруживают глупых женщин, таких, как ты. Признайся, он читает молитвы, прежде чем заняться любовью?

– Замолчи! – взвизгнула она. – Я ненавижу тебя! Какая дура я была, вообразив, что ты не такой мерзкий, каким я представляла себе! Как смеешь заявлять мне подобное? Ты думаешь, все мужчины столь же порочны, как ты!

– Тамар, я вижу, что был не прав, – смиренно сказал он, – прости меня.

– Не прощу. Я больше с тобой и словом не обмолвлюсь. Сделай милость, прибереги свои пошлости для разнузданных матросов, а я буду беседовать, с кем пожелаю.

Тамар уже собиралась хлестнуть свою лошадь, но Бартли схватил уздечку.

– Неужто ты не можешь простить ревнивого любовника?

Она бросила на него надменный взгляд.

– Я не смогла бы простить никого, кто осмелился бы говорить со мной подобным образом.

– Послушай, Тамар, я признаю, что был не прав. Я вел себя глупо. Просто приревновал тебя. Для меня невыносимо видеть, как ты улыбаешься кому-нибудь, кроме меня.

– Довольно слов. И прошу, отпусти уздечку. Я хочу ехать домой.

– Вначале скажи, что простила меня. Скажи, что у нас все останется по-прежнему.

– Хорошо, – холодно ответила она, – мы остаемся друзьями, потому что живем по соседству и наши отцы хотят, чтобы мы дружили.

Она увидела, что глаза его метнули молнии гнева, но ничего больше не сказала и вернулась в Пенникомкуик.

На следующий день он приехал снова. Она увидела его в саду с маленьким Кристианом и обратила внимание на то, как он красив, высок и силен, каким тщедушным кажется Хьюмилити Браун в сравнении с ним.

Бартли поднял Кристиан, и малыш радостно улыбнулся ему. Он любил детей и в их присутствии становился мягче, хотя и не слишком. Он относился к числу мужчин, которых дети любят, даже если те вовсе их не замечают. Из него вышел бы прекрасный отец, которым дети гордились бы. «Мне двадцать, – подумала она, – и за кого бы я вышла, кроме Бартли? Но ведь любовь должна быть нежной, ласковой, а не бешеной, жестокой, из-за которой возникают бесчисленные ссоры. Нет, я не могу любить Бартли, но он волнует меня».

Тамар вышла в сад посмотреть, как играют Бартли и Кристиан. Мимо них к сараю с цветочными горшками прошел Хьюмилити, и она улыбнулась ему, думая, какой разительный контраст с Бартли представляет собой этот пуританин. Но Бартли неверно истолковал ее улыбку, выражение его лица изменилось, а Тамар почувствовала, как в ней закипает гнев.

– В начале лета будет морская экспедиция, я вызвался плыть капитаном на одном из кораблей, – сказал Бартли.

– Тебе это будет интересно, – ответила она.

– Да. Жизнь на берегу надоедает.

Они вернулись в дом, и Тамар удивилась, как защемило сердце при мысли о разлуке с ним.

Позднее она часто думала о том, что ее жизнь могла бы сложиться совсем иначе.

Она была дикая, страстная, ненадежная и забыла, что Бартли точно такой же.

Если самым большим грехом Тамар была непомерная гордость, его главным недостатком были нетерпение и гнев. Он по природе своей был чувственный и страстный и слишком долго сдерживал свои эмоции. Достаточно ей было улыбнуться Хьюмилити Брауну, самому беззащитному из всех мужчин, чтобы страсть, которую Бартли сдерживал все эти месяцы, снова вспыхнула.

Он отыскал ее и сказал, что должен поговорить с ней. Не согласится ли Тамар прогуляться с ним?

Он прошел с нею на полянку к ручью, к тому месту, которое они так хорошо помнили оба. Как только они оказались там, девушка поняла, что рядом с ней прежний Бартли. Нежный возлюбленный, готовый угождать, испарился, перед ней был чувственный мужчина, привыкший добиваться своего. Он грубо взял ее за плечи.

Его глаза загорелись, и Тамар вздрогнула, испугавшись страсти, которую они излучали. Бартли крепко поцеловал ее в губы, и этот поцелуй обжег ее.

Страх, дремавший в ее душе, снова превратился в порыв ненависти.

– Сейчас же отпусти меня!

Но он продолжал держать девушку за плечи, глядя ей в глаза.

– Знала ли ты, – спросил он, – что этот человек, Хьюмилити Браун, осмелился устраивать свои сборища на земле моего отца?

Она почувствовала странный холодок в желудке.

– Да, да, – продолжал он. – Этот ловкач имел наглость собирать свою паству в одной из хижин в отцовском имении. Этот кроткий святоша сам и есть грешник. Он нарушает закон. Нынче придумали премиленькие наказания для нарушителей законов.

– Почему ты говоришь это мне?

– Погоди, сейчас услышишь. Я велел одному из моих конюхов прикинуться на время пуританином, и он сказал мне, когда следующее сборище. Так что мне известны их секреты.

– Я спрашиваю, почему ты решил, будто мне есть до этого дело? И что ты грозишься сделать?

– А что, ты думаешь, я, как честный гражданин своей страны, должен сделать?

– Ты не сможешь сделать это, Бартли! – воскликнула она. – Все эти люди, которые жили среди нас, – наши друзья!

– Нарушители законов! А Хьюмилити Браун – самый худший из них. Его упекут в тюрьму. Я слыхал, что там делают с подобными людьми. Их гноят в темницах, морят голодом и пытают. А для таких закоренелых преступников, как Хьюмилити Браун, дело может кончиться веревкой! А может, даже костром, кто знает?

– Ты не посмеешь это сделать!

– Это почему же?

– Я не допущу. Я предупрежу его.

– Я все равно доберусь до него. Он не сможет отрицать то, что он сделал.

– Ты в самом деле столь жесток или просто хочешь заставить меня поверить в это?

Бартли встряхнул ее за плечи, а глаза его продолжали гореть от ненависти к Хьюмилити Брауну и от страсти к ней.

– Мне неприятны твои чувства к этому человеку.

– Ты не в своем уме.

– Я видел вас вместе.

– Он всего лишь садовник. Для чего он мне?

– Я не слеп. Он человек образованный, а работает в саду, потому что потерял все на корабле, что отправлялся в Вирджинию. Он выжидает момент, когда сможет снова попасть на борт судна. Тогда… он, без сомнения, возьмет тебя с собой. Ричард приглашает его к себе в кабинет, беседует с ним. Это не похоже на отношения хозяина и слуги.

– Разве Ричард не может поговорить со слугой?

– Отчего же тогда он не приглашает к себе других слуг? О нет! Ричарда и его дочь интересует парень, который мне не нравится.

– Я ненавижу тебя, Бартли!

– Потому что любишь этого пуританина?

Она подняла руку, чтобы ударить его, но Бартли схватил ее.

– Ты делаешь мне больно.

– Я делаю это нарочно, чтобы ты знала, я могу причинить боль тем, кто предпочитает сладкоречивого проповедника мужчине. Когда они будут вешать его, я приглашу тебя на этот спектакль. Ручаюсь, соберется большая толпа, чтобы проводить его в ад.

– Бартли! – взмолилась Тамар. – Ведь ты не сможешь поступить столь жестоко и подло?

– Ты увидишь, что я могу сделать ради моей страны.

Он бросил на нее лукавый взгляд, мол, пусть думает, что хочет; потом отпустил ее руку и пошел прочь. Она побежала за ним.

– Прошу тебя, не делай этого, Бартли.

Он повернулся к ней, и губы его медленно расплылись в улыбке. Эта улыбка заставила ее задрожать, она напомнила ей тот, другой день.

– Милая, – ответил он, – я ни в чем не могу тебе отказать. Если ты… хорошенько попросишь меня… я могу изменить свое намерение.

Он обнял ее и прижал к себе так сильно, что ей показалось, будто их тела слились в единое целое.

– Нет ничего на свете, в чем я мог бы отказать тебе.

– Что? – начала она устало.

– Оставь свое окно открытым нынче ночью, и я клянусь Богом и своими родителями, что позволю пуританам собираться хоть каждый вечер и не стану им мешать.

Тамар презрительно взглянула на него.

– Ты думаешь, что сможешь снова провести меня, прибегнув к той же уловке?

– В тот раз это была уловка, ты права. Я никогда не предал бы Ричарда, своего друга. Я люблю Ричарда. А Хьюмилити Брауна терпеть не могу, презираю. А улыбки, которые ты даришь ему, сделали его моим врагом!

– Ты хочешь, чтобы я ненавидела тебя еще сильнее?

– Если ты не можешь отдаться мне по любви, я согласен на то, чтобы ты сделала это из ненависти. Потому что так или иначе я должен обладать тобой.